Часть третья В ТУМАНЕ 3 страница

Нет, я не собирался оправдывать Мунлайта. И знать его я не знаю. Совсем. Что подтвердили события последних часов. Но на дешевого стукача он не похож. Нет. Проще поверить в то, что любитель дамочек старый киноартист Куценко — священник Богоявленского собора, чем в то, что Мун простой стукачок. И не у кого-нибудь, а у безмозглого Васьки Кабана.

Меня подхватили под локти, резко вздернули и придержали, чтоб не завалился. Оказывается, затекли не только перетянутые веревкой руки, но и отсиженные ноги. Рядом воздели на ноги Хлюпика. Теперь мы стояли с ним, как два инвалида, покачиваясь.

Однояйцевые поспешно собирали шмот и снарягу. Подошел на удивление молчаливый Мунлайт.

— Так куда, говоришь, идти? — поинтересовался у меня Вася.

— Слушай, Кабан, ты же знаешь, где я обретаюсь, — устало произнес я.

— У бармена подъедаешься, — кивнул Васька. — Ну?

Кабан задумался. Подошел Карась с двумя автоматами. Один свой, второй Хлюпиков.

— Кстати, анекдот знаете? — вклинился он. — Пьяный сталкер сидит в баре, спрашивает у бармена: «Сколько градусов эта водка?» Тот ему: «Сорок». Сталкер: «Горячая».

Карась громко заржал над собственной шуткой, которая, кроме него, кажется, никого не развлекла. Даже мордовороты не оценили.

— Глохни, — рыкнул на него Вася.

Карась оборвал смех и пожал плечами. Дескать, смешно же, чего не ржете? Угрюмый понятно, ему по статусу положено, а остальным-то чего грустить?

— Ты по делу говори, — сердито посмотрел на меня Кабан. — Я тебе не Кашпировский, чтобы мысли на расстоянии читать.

— Логично предположить, — вмешался Мунлайт с мрачной язвительностью, — что нычку он делал недалеко от дома.

— Так это чего, опять к «должникам» топать? А нычка, еще скажи, в той комнате, что ты у барыги снимаешь.

И без того поросячьи глазки Кабана снова сузились и покраснели. Рожа приняла свирепый вид. Сам Вася только копытом от злости не бил. Еще бы, на базу «Долга» он со мной ни за какие деньги не сунется. Потому как никаких денег он там уже не получит.

— Ты за кого меня держишь?

— Не боись, — успокоил я. — Нычка не на базе. Рядом. В паре километров.

Не стоит злить кабанов. Даже если кабан — Вася. Ничего хорошего из этого не выходит.

— Хорошо, — тут же успокоился он. — Тогда пошли, пока туман пореже стал.

Туман и в самом деле поредел. Не сильно, но ощутимо в сравнении с той молочной пеленой, которая стояла здесь час назад.

— Топай вперед, — велел Кабан. — Сопляк твой следом. И без фокусов. Если что не так, ты труп.

Многообещающе. Хотя оно и понятно. Кабану с его кабанятами теперь ни меня, ни Хлюпика упустить нельзя. Им проще без навара остаться, чем позволить кому-то из нас до людей добраться. Если сталкеры узнают, Кабану и его людям в зоне больше места не найдется.

Нетвердой походкой я двинулся туда, куда так порывался вернуться Мунлайт. Хлюпик устало шаркал за спиной.

— Стой, — окликнул Вася.

Я послушно остановился и обернулся.

— Чуть не забыл, — улыбнулся Кабан и кивнул. «Двое из ларца» и Карась обступили Мунлайта.

Стволы трех автоматов, не оставляя возможности для разночтения, уткнулись с двух сторон, под ребра и в спину. Выходит, Мун здесь никто. Выходит, он вообще не из этой песочницы. Но оттого, что его взяли за жабры, мне почему-то стало приятно. Торжество справедливости, что ли?

В отличие от Кабана Мунлайт был далеко не глуп и понял все сразу. На мрачном лице проявилась злая сатанинская ухмылка.

— Ты чего, Кабан? — поинтересовался Мунлайт. — За базаром не следишь?

— Я тебе жизнь обещал, балалаечник, а не долю, — отозвался тот. — Так что волыну на землю и вперед за другом своим Угрюмым. Думаю, у вас найдутся общие темы для разговора.

Мун взялся за ствол. Троица вокруг напряглась и пришла в движение. Вместе с ними выхватил пистолет Вася. Сталкер замер, оглядел готовых стрелять людей и расхохотался.

СА «Вал» с лязгом шлепнулся на траву. Следом опустился рюкзачок. А Мунлайт продолжал гнусно посмеиваться. Будь я Кабаном, наверняка бы меня это задело. Его и задело.

Вася посерьезнел. По его кивку брошенные на землю шмотки разошлись по головорезам.

— И руки ему свяжите, — распорядился он.

В голосе сквозила обида. Немудрено, ржал Мунлайт очень обидно. Подозреваю, что умышленно.

Туман какое-то время был совсем редким. Теперь можно было разглядеть все то, что мы прошли в непроглядной белесой мути. Леса тут почти что и не было. Он стоял в стороне. Высоченная черная стена. Колючая, хвойная. Дорогу она преграждала лишь в том месте, где нас нагнал Кабан со своей бригадой.

На пройденном отрезке пути встречались лишь редкие деревца. Бугрились холмы, торчали чахлые кустики. Никаких домов здесь не было. Только пара мертвых тракторов. Да сгнившие «жигули», про которые теперь можно вспомнить, только листая журнал о ретромобилях.

Впрочем, ясной видимость оставалась не долго. Отступившая было дымка снова стала густеть. И вскоре туман уплотнился до знакомого состояния, будто молоко в воздухе разлили.

Звуки стали глуше. Пейзаж размылся и погрузился в густую белесую пелену. Видно было всего ничего. Слышно не больше. Только шаги сзади шлепали и дребезжал высокий голос мелкого бандита.

— А вот еще, — тарабанил за спиной Карась. — Приходит сталкер к врачу и говорит: «Доктор, как мои дела? Как анализы? Кал?» А тот ему: «Да, голубчик, ничем не могу вас порадовать. Анализы плохие. А кал — так полное говно!»

Вслед за байкой раздался взрыв хохота. Заливался сам Карась. Над его шутками, как я успел заметить, кроме него, вообще никто не смеялся. Все анекдоты, которые он рассказывал, были довольно неуклюжими и безумно старыми. Единственная изюминка, которая во всем этом была, заключалась в том, что любой анекдот у него был обязательно про сталкера. Ту или иную шутку я слышал прежде в интерпретации про Штирлица, Ржевского, Вовочку или какого-то гипотетического мужика. Но в исполнении Карася героем байки неизменно становился сталкер. Впрочем, изюминка эта была весьма сомнительная.

Зато развлекался Карась от души. Что называется, сам пою, сам тащусь. Реакция у него была, как у школьника. Причем из начальных классов. От каждой новой хохмы он заходился чуть не до истерики. На окружающих, не сумевших оценить тонкость юмора, смотрел с превосходством. Казалось, сейчас повернется и с детской непосредственностью спросит: «Ну что, не дошло?»

— А вот еще. Встречаются два сталкера. Один другому говорит: «Ты не забыл, что должен мне две штуки?» А второй отвечает: «Извини, еще нет… Дай мне время, и я обязательно забуду!»

— Глохни, — оборвал Вася очередной всплеск хохота. Карась засопел, но притих. Теперь не было слышно ничего, кроме шагов восьми человек. Тихо шли я, Мунлайт и Снейк. Однояйцевая парочка ломилась, как пара лосей, не особо заботясь о том, что попадает под ноги. Васька, как оказалось, страдает одышкой. Что до Карася, его можно было бы назвать тихим, если б он шел молча. Только молча у него не получалось.

Шли медленнее, чем прежде. Больше народа — меньше скорость. А если учесть, что трое связаны, а четверо перегружены, таким обозом быстро передвигаться нереально. Налегке шел только Кабан. Впрочем, он нес свое массивное тело без всяких лишних шмоток и пыхтел при этом, как паровоз с покалеченным паровым котлом.

Мунлайт поравнялся со мной не сразу. Сперва шел сзади, потом нагнал Хлюпика, а потом, обогнав его, пошел рядом. На разговор он вроде бы не напрашивался. Физиономия задумчивая, взгляд внутрь себя. Мне даже показалось, что он сейчас выскочит вперед и пойдет передо мной в качестве ведущего.

Говорить мне с ним не хотелось, но это только поначалу. Чем больше он маячил перед глазами, тем больше я злился. А чем сильнее полыхала злость, тем труднее было сдержать желание высказаться. Спустя пару минут его постоянного болтания на глазах терпение кончилось.

— Сука ты, — тихо поделился я наболевшим.

— А сам что, лучше? — огрызнулся Мун.

— Я тебя не продавал.

— Я тебя тоже.

— Ну да, — фыркнул я. — Это они сами про все догадались.

— Догадались не сами, — прошептал Мунлайт. — Я подсказал. Только я тебя не продавал. Продают за деньги.

— Ага, — не сдержался я, — а ты бесплатно, за идею. Альтруисты пошли, усраться можно.

Мунлайт сбавил темп. Вроде как даже поотстал. Но не сильно, оставив себе возможность вернуться в любой момент.

— Слушай-слушай, — донесся сзади суетливый тенорок Карася. — Хоронят сталкера. Прохожий спрашивает: «От чего он умер?» «А читай на венках», — советуют ему. Тот читает: «От любящей жены», «От тещи», «От детей», «От коллег по работе».

Последнюю фразу он произнес уже с некоторым подкудахтыванием, а закончив, расхохотался уже свободно и жизнерадостно.

— Стой, — раздраженно рявкнул Кабан.

Я остановился, обернулся. Когда в товарищах согласья нет… Не помню, чего там дальше у школьного классика, но наблюдать за ними занятно. Я поймал себя на внутреннем злорадстве, но стыдно от этого ни разу не стало.

Кабан подхватил Карася за грудки и хорошенько тряхнул. Тот попытался вывернуться, но Вася держал крепко.

— Ты чего, тронулся?

— Еще один такой анекдот, — прорычал Кабан, — и я тебя здесь похороню. Сказано глохни, значит, заткнись.

Вася ослабил хватку. Карась встряхнулся и поправил ворот.

— Дикий какой, — сказал недовольно. — Чем тебе анекдот-то не нравится?

— Накаркаешь еще, не дай бог.

Кабан повернулся. Однояйцовые мордовороты следили за ним без эмоций. Хлюпик смотрел страдальчески. Мунлайт — с издевательской ухмылочкой. Снейк шел последним, его фигура уже терялась в тумане. Теряя очертания, превращалась в мутное пятно, размытый силуэт.

Да, ввосьмером идти уже неудобно. Скоро дальше рядом идущего ничего видно не будет. И тогда останется только топать и смотреть впереди идущему в спину и держаться за эту спину, как за маяк. Иначе потеряться недолго. И блуждай потом в этом тумане в поисках своих. С другой стороны, что плохо Кабану Ваське, то удобно мне. Убежать в таком тумане будет не сложно. Вот только как бы Хлюпику весточку передать, чтоб меня держался. Без меня ж ему не жить.

Кабан, по всей вероятности, мыслил в том же направлении. Во всяком случае, дальше он не пошел. Пройдя пару шагов, оглянулся назад, отметил ускользающие в дымку силуэты и велел устроить привал.

Я не стал дожидаться чужой помощи. С трудом присел на корточки, а после уселся на задницу. Прямо на мокрую траву. Сыро, конечно, но, один черт, уже все пропитано этим туманом. И потом бояться простудиться, когда тебя в любую минуту могут пристрелить, это как-то совсем уж смешно.

Мунлайт сел рядом. Бандиты понемногу скидывали амуницию. Было в этом зрелище что-то от стриптиза. Без эротизма, но лишние детали гардероба летели на землю, и оставшийся без оружия, рюкзака и трофейной снаряги человек выглядел голым. Готов поспорить, что и чувствовали они себя не очень.

Я без рюкзака, автомата, ножа и БП, да еще и со связанными руками чувствовал себя примерно так, как если бы меня в чем мать родила высадили перед Мавзолеем Ленина и застегнули бы браслеты за спиной, лишив возможности прикрыться. У этих руки свободны, и оружие никто не отбирал, но останавливаться и разоблачаться подобным образом в таких местах не хочется. Если по уму, то отсюда вообще тянет бежать без оглядки. Только возможности такой у Кабана и компании нет.

Подошел Карась. Взъерошенный и сердитый. Рыкнул на Хлюпика и грубо завалил его на землю. Отрывается за то, что от Васьки нагоняй получил. Отыгрывается, на ком может. Ничего, весельчак, ты еще свое получишь. Будут у меня руки свободные, посчитаемся.

На этот раз Хлюпик уселся довольно быстро. Посмотрел на меня жалобно, словно извинялся за то, что оказался не спиной к спине впритирку, а лицом ко мне и далеко. Я прислушался к ощущениям. Руки ломило в плечах, а кисти онемели настолько, что пальцы уже ничего не чувствовали. Будь он рядом со мной, я бы все равно ничего не смог.

Волной накатило бессилие, за ним стала подступать паника. Я глубоко вдохнул. Раз, два, три. Выдох. Зашевелившаяся внутри истерика успокоилась прежде, чем успела набрать сил для рывка наружу.

Что же делать? Надо сосредоточиться и подумать. Я покосился на Муна. Тот сидел рядом и полировал кончиком языка сколотый зуб. Черт возьми, сколько ж всего произошло за какие-то полдня. Еще несколько часов назад он жевал травинку и был другом, а теперь…

— Слушай, какого хрена? — спросил я и тут же пожалел о сказанном.

Какая разница. Он враг. Все враги. Полагаться можно только на себя. Расслабляться нельзя ни с кем. Это война. Каждый шаг, каждое движение, каждое действие — это военный маневр.

Ты выходишь из дома. Идешь по улице. Навстречу кто-то прет. Это враг, пусть даже ты не знаешь его, а он в глаза не видел тебя. Пусть даже в какой-то своей далекой заоблачной жизни он замечательный человек. Сейчас он враг. Дорожка узкая, вдвоем не разойтись. И вы идете навстречу друг другу.

Маневр. Он уворачивается и отстраняется. Вы расходитесь, как в море корабли.

Маневр. Ты уступаешь ему дорогу. Он победил, хоть никто этого не заметил.

Маневр. Ни ты, ни он. Вы цепляете друг друга плечами. Расходитесь? Разворачиваетесь и лупите друг друга взглядами по щекам? Что дальше? Холодная война или начинаются открытые боевые действия?

Ты идешь по улице, садишься в метро, заходишь в магазин. Вокруг враги. Они могут читать книжку или спать. Они могут хмуро сверлить взглядом карту метрополитена или рекламу на стене. Они могут добродушно тебе улыбаться. Все это гримасы. На самом деле они враги. Их человечность, их лучшие качества касаются не тебя. Они никогда тебя не коснутся. Потому что ты чужой. Ты враг для них. А они враги для тебя. Между вами война.

И даже если они вроде бы тебе знакомы и с тобой на одной стороне, войну никто не отменял. Сегодняшний союзник может завтра стать противником. Никому нельзя доверять. Даже если тебя называют другом, лучшим другом, любимым. Никого нельзя подпускать ближе, чем на вытянутую руку. Никому нельзя позволять лезть в душу глубже верхней пуговицы на рубашке. Потому что жизнь — это война.

Кто этого не понял, тот обречен проигрывать.

Люди не бывают друзьями. Это так же невозможно, как дружба между двумя государствами. Можно строить добрососедские мины, улыбаться, но у каждого остается свой интерес. Никто ничего не делает просто так. Я, во всяком случае, такого не видел. Есть ты и они. И вы враги. Это там, в обычной скучной жизни. А здесь зона.

Она как дрожжи. Столкнулась с дерьмом, дерьмо и поперло.

Так чего же я хочу от Мунлайта? Я сам пустил его чуть ближе. Я сам доверился не глядя. Кто ж теперь дурак?

— Это они меня с хабаром поймали, — негромко заговорил Мунлайт, вырывая из размышлений. — Грохнуть хотели, а я отмазался. Сказал, что могу им одного чудака с богатой нычкой слить.

— Меня?

— Тебя, — усмехнулся Мун. — Я других таких не знаю, кто бы столько натаскал. Мы ведь с тобой не один день знакомы, я за тобой поглядываю. Ты таскаешь немного, но часто. Сбываешь не дорого, но постоянно. В зоне ты дольше, чем я. Сколько лет? Пять, шесть, восемь? Деньги ты не тратишь. Пить не пьешь почти, загулов не устраиваешь, все «Сто рентген» не угощаешь. На Арене деньги не просаживаешь. Значит, деньги лежат. Дальше простая арифметика. Прикидываем среднее месячное количество таскаемых тобой артефактов, умножаем, переводим в рубли по стандартному барыжьему курсу. И ты миллионер, Угрюмый. За такого миллионера можно не только жизнь купить. А мне много не нужно, я жить хочу.

Я откинулся на спину. Трава сырая, земля холодная, но мне почему-то было жарко.

— И чего, совесть не мучает? — поинтересовался я.

— С хрена ли? — удивился Мун весьма искренне, хотя в искренности его я все равно уверен не был. — Во-первых, ты все равно не знаешь, что с этими деньгами делать. Они тебе не нужны. Разве нет?

Мун ждал ответа. Я молчал. Туман мокрым саваном опускался на лицо. Я закрыл глаза. Он, конечно, прав, но разве его дело мои деньги считать и ими распоряжаться?

— А во-вторых, — продолжил Мун, так и не дождавшись ответа, — ты же сам орешь, что все вокруг дерьмо. Сколько раз от тебя слышал. Зона — дерьмо, сталкеры — дерьмо, бандиты — дерьмо. Таким, как ты, все дерьмо, где б они ни находились. Вы к миру, к людям относитесь, как к говну. Ты ж это дерьмо везде видишь. И где есть, и где нету. При этом привык, чтоб весь мир наизнанку выворачивался, доказывая тебе, что не все так дерьмово. А ты будешь это принимать как должное и выковыривать ложки дегтя в медовой бочке. Да даже если там чистейший мед будет, ты ж не успокоишься. Ты же тогда, сукин кот, придумаешь, почему чистый мед — это дерьмово.

Я открыл глаза и сел в три рывка, оттолкнувшись от земли бесчувственными связанными руками. Мун смотрел на меня с ухмылкой. Злобной, ядовитой, но при этом какой-то тоскливой. Грустный сарказм.

— Зона дерьмовое место? Я дерьмо? — спросил он. — Так хрена ж ты тогда обижаешься? Это не мир к тебе дерьмово относится, это ты к миру, как к дерьму. По каким меркам живешь, то и получаешь. Мне вот надоело слышать от тебя, что я шмат какашки. Если ты в этом так уверен, получи и распишись.

Тупо заныла голова. Хотелось потереть глаза, помассировать виски, но руки были связаны. Интересно, если б я смотрел на мир иначе, ну, скажем, как Хлюпик, что бы он тогда мне напел? Или он тогда меня не сдал бы? Пожертвовал бы своей шкурой?

А я сам? Хотя со мной такого бы не случилось, я не случайно всяких знакомств, компаний, напарников, общих дел и попоек избегаю. Вот один раз сунулся со своей липовой добродетелью и чувством долга, теперь сижу с затекшими, скрученными за спиной руками под дулом автомата.

Дуло автомата сидевшего неподалеку Карася шевельнулось, словно бы подтверждая мои мысли.

— Круто отмазался, — оценил Карась спич Мунлайта. — Я прям заслушался. Научишь меня такие отмазки ляпать?

— Я тебя еще не такому научить могу, — злобно пообещал Мун. — Только руки развяжи.

— Перечешешься. — Карась хихикнул, словно услышал что-то смешное. — Я тебя сам еще поучу.

— Чему ты меня можешь научить? — оживился Мунлайт. — Анекдоты паршивые травить?

— На это тоже талант нужен, — купился Карась.

— Ну, продемонстрируй что-то оригинальное.

— Ща. — Карась сосредоточенно наморщил лоб. — Во! Разговаривают два сталкера. Один: «У тебя сбылась хоть одна детская мечта?» Другой: «Да! Когда отец таскал меня за волосы, я мечтал стать лысым».

Шутник заквохтал, довольный собой и своей шуткой. Мун садистски улыбнулся. Явно не над анекдотом.

— А хошь я тебе расскажу?

Карась подался вперед. Уши стали похожи на локаторы. Улыбка на лице Мунлайта стала шире.

— Приходит сталкер к гинекологу, — начал он и замолчал, давая возможность осмыслить сказанное.

— Ну, — с разгону поторопил его Карась.

В следующую секунду на лице его возникло подобие осознания чего-то. Рожа вытянулась, а после снова вернулась к исходному положению. Только выражение теперь было не растерянное, а как у ребенка, которому дали конфету в яркой обертке, а когда он схватился, выяснилось, что конфеты-то и нет, обертка пуста.

— Пошел ты, — обиженно пробурчал Карась и повернулся к Ваське Кабану, о чем-то переговаривающемуся вполголоса со Снейком.

— Слышь, Василий, костерок бы сварганить. А то зябко.

— Сваргань, — отозвался Кабан. Он как раз присел на мой рюкзак и слюнявил горлышко жестяной фляжки, выкрашенной в хаки. — Или ты это мне предлагаешь сделать?

* * *

Инициатива наказуема. Всегда. Поэтому за дровами для костра, если это так можно было назвать, отправился Карась. Правда, справедливости ради надо заметить, что ему в сопровождение была выделена «одинаковая с лица» парочка мордоворотов.

В результате через четверть часа мокрая и злая троица отправилась за второй партией сырья, а Снейк, тихо матерясь, пытался разжечь костер. Сырой хворост гореть не желал, что заставляло молчаливого «викинга» материться еще яростнее.

Мы остались в стороне и без присмотра. Если не считать автоматного ствола, смотрящего в нашу сторону. И хотя автомат лежал на коленях у Кабана, а хозяин автомата больше внимания сейчас уделял костру, чем нам, ощущение от этого приятнее не становилось.

Мун, наблюдавший за действом вокруг костра, потихоньку развернулся ко мне вполоборота.

— Угрюмый, — позвал шепотом.

Я сделал вид, что не слышу. Или не хочу слышать.

— Хорош дуться, — не успокоился Мун. — Бежать надо.

Бежать надо. Это я и сам знал. Только в таком тумане, хрен знает где и со связанными руками шансов на успех у нас меньше, чем у голого слепого от свалки до дикой территории дойти. Кабан это понимает не хуже меня, потому и не шибко за нами присматривает. Знает, что бежать в таком виде — самоубийство. А может, решил, что я поверил в его сказки про то, что он нас отпустит.

— Зачем? — решил свалять дурака я. — Деньги мне не нужны, сам сказал. Сейчас доведем их до нычки, и они нас отпустят.

Я говорил так же тихо, так что кроме Мунлайта меня никто не слышал. Мун посмотрел на меня с сомнением. Видимо, соображал: идиот я или прикалываюсь.

— Никого они не отпустят, — на всякий случай пояснил он шепотом. — Убьют они нас. И вас, и меня. Зачем лишние свидетели?

— Ну, сразу же не грохнули, — продолжал дурачиться я с абсолютно серьезным видом. — Это я им нужен, я знаю, где нычка. А вы-то им на кой? Хотели бы убить, давно бы уже убили.

И все-таки мне удалось его поддеть. Желваки напряглись, глаза стали бешеными.

— Угрюмый, ты совсем дурак или прикидываешься? — зашипел он, грозя перейти на такой шепот, который услышат, несмотря на расстояние и жрущий звук туман.

— Твой левый, — тихо отрезал я.

— Что? — опешил Мунлайт.

— Если что, твой левый, мой правый. Хлюпика предупреди. И линяем.

Мун хмыкнул и так же плавно, как поворачивался ко мне, перетек в сторону Хлюпика. Их диалога, а точнее, монолога, так как кляп у Хлюпика вынуть так никто и не удосужился, я не слышал.

Вообще идея бежать сейчас — дикая. Хотя, с другой стороны, конвоиров двое. Заняты своим делом. Туман плотный. Шагов на десять-двадцать отбежать, и уже хрен поймешь, где ты, куда делся. С другой стороны, это надо встать со связанными за спиной руками, пробежать эти десять-двадцать шагов, прежде чем тебя заметят.

Сердце сжалось и застучало, нагоняя безумный ритм. Сбойнет у меня когда-нибудь мотор. И вроде не сказать, что я шибко чувствительный, а сердечко реагирует. Причем с каждым годом все острее.

Я глубоко вдохнул и принялся считать. На счет «три» выдохнул и поймал на себе взгляд Муна. Хлюпик, сидевший на жопе, старательно подбирал под себя ноги, чтобы иметь возможность быстро встать.

Васька Кабан на нас не обращал уже никакого внимания. Чтобы это понять, оказалось достаточно одного взгляда. Поза все та же, но внимание полностью переключилось на возившегося с костром Снейка. Сам Вася в процесс не лез, но руководить им норовил всецело.

Тем лучше. Значит, если повезет, заметит не сразу. А когда заметит, понадобится время на то, чтобы развернуться, поднять автомат с колен. А автоматик-то, поди, на предохранителе. То есть еще и с предохранителя снять. Все это, конечно, считанные секунды, но это целые секунды! Это время!

Хлюпик уселся на корточки и замер.

— Бежим в разные стороны, — на грани слуха, практически одними губами произнес я. — Хлюпик на тебе.

Мун кивнул. Я снова глубоко вздохнул. Раз, два… А дальше все случилось очень быстро и как бы само собой.

Три! Нет, я не стал вскакивать. Я откинулся на спину и откатился в сторону. Трава была жесткая и неприятно хлестала по лицу, но в тот момент я этого не чувствовал, как не чувствовал сырости.

Туман заволок и размыл человеческие фигурки. Краем глаза успел заметить, как что-то подскочило и метнулось в сторону. То ли Мун, то ли Хлюпик. А может, и оба. Я не видел. Туман, адреналин, движение. Все смешалось и только хлестало мокрой травой по лицу.

Секунда. Вскрик. Кто-то что-то заметил. Кто? И что именно?

Рывок, два. Я оказался на ногах и побежал.

Я знал, что бегать нельзя. Я понимал, что бежать со связанными за спиной руками — это верный шанс навернуться. Но сделать с собой ничего уже не мог. Внутри поселилось то самое нечто, что загоняет обычно мою трепетную сердечную мышцу, заставляя считать и глубоко дышать.

Наплевав на остатки разума, которые пытались диктовать свою волю, требовали остановиться, я бежал так, как не бегал уже много лет.

Крики сменились выстрелами. Галдеж и стрельба отдалялись. А ведь если за мной побежал Снейк, то я сейчас получу удар в затылок, и все окажется напрасным.

Но то ли Снейк побежал не за мной, то ли побежал слишком поздно, а удара не последовало. Вообще, кроме себя я теперь никого не слышал. Сколько ж я пробежал?

Ощущение времени пропало настолько, что я было испугался, не попал ли снова в какую-то аномалию. Но нет, звуки были. И запахи. Вернее, один запах — запах сырости.

Я перешел на шаг. Стало немного тише, хотя сердце продолжало колошматить так, что его могли услышать не только за сто метров, но и в четвертом энергоблоке. И дыхание вырывалось громкое, с хрипами.

Спокойно, это иллюзия. Никто ничего не слышит. В этом чертовом тумане голосов и выстрелов не слышно толком, а уж биения чужого сердца и подавно.

Затаив дыхание, я обернулся. Никого. Ни своих, ни чужих, ни Муна, которого теперь и вовсе непонятно, к кому причислить.

В глотке пересохло. Судорожное сглатывание не помогало. Слюны, кажется, не осталось вовсе. Куда помчался с такой скоростью? И что дальше?

Я огляделся. Кругом туман, как тогда, когда дело кончилось галлюцинациями и спячкой под поваленной опорой ЛЭП. Никого. Ни аномалий, ни мутантов, ни преследователей. Мне невероятно повезло.

Вот только что делать дальше с этим везением?

Один. Неизвестно где. Безоружный. Связанный.

— Угрюмый, — мрачно закончил я перечень эпитетов. Кажется, вслух.

Тут же в панике завертел башкой. В голове уже замелькали картинки, живописующие выскакивающего Ваську Кабана и его архаровцев, вываливающихся на мой жалкий голос из тумана. Но вокруг по-прежнему никого не было.

Сердце молотилось уже где-то в районе горла, словно намеревалось выскочить изо рта. Глубокий вдох и далее по тексту. Не помогло. Я выдохнул и вдохнул еще раз, выжидая, когда вернется спокойствие. Надо что-то делать. Что?

Для начала избавиться от веревок. Это задача. Достойная, хоть и не глобальная. Я опустился на землю и попытался протиснуть задницу между связанными руками. Жопа пролезет — все пролезет. А если руки будут впереди, живем. Веревка — не радиоактивная трава, зубы не сломаешь. Рано или поздно развяжусь.

Вот только при всем великолепии затеи ни черта не вышло. Это только в киношных боевиках все просто. Вывернулся, и наручники чуть ли не сами на землю падают. В жизни бы так.

Но жизнь, как обычно, внесла свои коррективы. И, как обычно, не в мою пользу. Хотя я готов был поклясться, что растяжка у меня в разы лучше, чем у толстожопых актеров, изображающих супергероев, ничего не вышло. Веревка — не наручники. Руки связаны плотнее и выше. И как тут жопой ни крути, а не протиснуться.

Убедился я в этом значительно раньше, чем бросил бесплодные попытки. Руки болели выше запястья. Запястья саднило содранной кожей. А ребра трещали так, как будто я долго и упорно пытался выломать лишнюю пару, а то и две.

В глубине души стала зарождаться паника. Вот теперь деваться некуда. Либо самому вернуться к Кабану, либо сидеть и ждать, пока он со своими головорезами меня найдет. Есть еще третий вариант — топать до базы «Долга» со связанными руками. Может, мне даже повезет, и я выйду живым из этого странного тумана. Благо аномалий в нем особо не замечено. Может, потому что сам туман аномален, может еще почему. Но туман кончится, и я выйду… а куда выйду? К базе «Свободы»? К «Янтарю»? На дикую территорию? Мне же сейчас даже неизвестно, где я нахожусь. Пойму, когда выйду из тумана. А там начнется, к гадалке не ходи. И что я смогу даже не с голыми, а со связанными руками? Собак слепых покормить своей шкуркой? За грехи перед их братией они, должно быть, с удовольствием сделают из меня мясной ряд. Да и без грехов. Мясо, оно и в Африке мясо, чем бы за свою жизнь ни прославилось. А что я такое со скрученными за спиной руками, как не ходячий бройлер?

До слуха донесся тихий жалобный вой. Вот и собачки, метнулось в голове прежде, чем я понял, что это не собачки. Просто сам я вою от бессилия в туманном одиночестве.

Хватит ныть. Надо что-то делать. Оттолкнулся связанными руками. Поднялся на ноги. Идти. Идти надо. Вот только куда? Но не ждать же на месте неизвестно чего.

Я так и не успел ни на что решиться. Кажется, успел только почувствовать чужое присутствие. Сильная рука обхватила поперек груди, дернула назад, прижала. Спина уткнулась, как в стену, в чье-то крепкое тело. В горло, чуть выше кадыка, уперлось лезвие ножа.

Все, просвистело в черепной коробке, дождался.

— Ну что, Угрюмый, — тихо, в самое ухо поинтересовался знакомый голос, — ссышь, когда страшно?

Нож скользнул по горлу. Только тогда страх отступил, уступая место осознанию. А ведь лезвие было прижато к глотке тупой стороной!

Хватка ослабла. Чужая рука соскользнула с груди. Скрылась за спиной вслед за ножом. Теперь я чувствовал, как теребят веревки и дергают связанные руки.

Дата добавления: 2015-06-25