Время всегда хорошее 7 страница

Немного книжек было про космос и вообще фантастики, но не очень интересные — про космические корабли или какие-нибудь технические устройства почти ничего не рассказывали.

Наконец я нашел что-то путное: историческую книжку, в которой дети помогали распутывать заговор против князя. Это вам не гоблины с эльфами!

И только я втянулся, как меня начала бомбардировать Сушка. Написала сначала в приват: «Скорей бы завтра!». Я ответил «Ага!» — и снова погрузился в книгу. Но комик запищал снова. На сей раз Сушка прислала эсэмэс: «Ты тоже соскучился?» — и почему-то пририсовала подмигивающий смайлик. Я опять ответил «Ага», но не успел прочитать и полстраницы, как Сушка новой эсэмэской предложила встретиться сегодня, чтобы потренироваться. Пришлось писать длинный ответ: «Поздно уже. Всех не соберем».

В ответ пришло сообщение «Дурак!» в сопровождении обиженного смайлика. Я ничего не понял, хотя трижды перечитал нашу переписку. Чем я ее обидел? Хотел даже отправить ей какую-нибудь злобную рожу, но представил себе надувшуюся Сушку…

Нет, не буду я ее обижать. Она хорошая. Только очень нервная. Я выбрал в библиотеке рисунков самую виноватую физиономию и отправил ее Сушке.

Теперь инцидент можно было считать «исперченным», как любил говорить папа, но не тут-то было. От Сушки повалили веселые рожицы и танцующие человечки, а под конец она так разошлась, что прислала мне анимированную картинку, на которой смайлик-девочка чмокала смайлика-мальчика в щеку. Прислала — и затаилась.

Я сначала обрадовался, решил, что наконец могу почитать в свое удовольствие, но вдруг забуксовал на одной странице. В голове упорно возникала последняя картинка, только вместо смайликов были мы с Сушкой.

«Интересно, — подумал я, тупо уткнувшись в книгу, — а если бы Сушка меня в реале поцеловала, как бы это было?»

От одной такой мысли меня сразу бросило в жар. Меня часто целовала мама. Бабушка, пока была жива, тоже любила меня чмокнуть в ухо. Но это все было так… как маленького. А ведь взрослые часто целуют друг друга — и совсем по-другому. Я за последнюю неделю и по телевизору этого насмотрелся, да и на улицах видел. Один раз даже в школе случайно заметил, как старшеклассник обнимал и крепко целовал старшеклассницу. В общем, целующихся людей я видел много.

И только теперь попытался поставить себя на их место. Не смог поставить, фантазии не хватало. Но внутри все почему-то гудело и чесалось. И голова стала совсем-совсем пустой. Наверное, поэтому я решился на дурацкий поступок: послал Сушке анимированный смайлик, который, краснея, достает из-за спины букет роз и протягивает вперед.

Сушка ответила не сразу. И неоригинально: «Скорей бы завтра».

Я тоже не стал оригинальничать и ответил: «Ага».

Книгу я так и не смог дочитать.

Оля, 1980 год

Так мы и жили в школе. На переменах болтали с Женей в коридоре. Он принес мне кучу книг, и теперь я дома по вечерам читала. Читала, чтоб потом, на следующий день, обсудить с Женькой то, что прочла. Надо ж мне было научиться беседу поддерживать, а то неудобно. Оказывается, говорить — это совсем несложно!

И вот стоим мы как-то на перемене, Женя мне рассказывает что-то про «Трех мушкетеров», а тут к нам мальчишки подходят. Почти все. И Миша, самый высокий в классе, говорит:

— Архипов, мы решили, что не будем тебе больше бойкот объявлять. Пойдем с нами в конный бой играть.

Женька аж подпрыгнул от счастья. Видно было, как он обрадовался. И рванул к мальчишкам.

Они оживленно загоготали, понятно, что им Женьки тоже не хватало. Он же душа компании, конечно, с ним веселее. А мне сразу стало пусто и холодно. И слезы на глаза навернулись. Я отвернулась к окну, чтоб никто не видел, что я плачу, а слезы все текли и текли. Женька-то играет, а я никому не нужна. Мальчишки со мной играть не будут, а девочки… Что с них взять, они в этом времени какие-то недоразвитые.

Я очнулась, как только услышала рядом с собой Женин голос:

— Или мы играем вместе с ней, или бойкотируйте нас дальше. Но вдвоем.

— Тили-тили-тесто, жених и невеста! — громко заорал кто-то, и все заржали.

Я вздрогнула, а Женька даже не улыбнулся, а просто взял меня за руку. И смех стих. И мальчишки смотрели на нас во все глаза, а потом Миша сказал:

— Но не может же она в конный бой играть?

— В конный не может, — согласился Женя, — а в морской запросто!

— А давайте поле 20 на 20!

— А давайте!

— Парами! На вылет! А потом финал — 30 на 30! Мы рванули в класс. Я успела разглядеть Красноперкину, которая злобно сжимала губы в окружении подружек.

После следующего урока к нам стали подтягиваться девочки. Сначала просто сидели рядом и смотрели, как мы играем, а потом стали активно болеть и помогать. То ли я уже попривыкла, то ли они стали вести себя лучше, но я перестала раздражаться от одного их присутствия. С Леной-маленькой и Олей-кудрявой мы даже вполне весело поболтали. Так странно, из пятнадцати девочек в классе пять Лен и три Оли! Плохо тут с фантазией у родителей.

И вот на очередной перемене шли мы с девчонками по коридору и проходили мимо кабинета директора, а там, в приемной, дверь была открыта настежь. Я мимо проскочила, а потом резко затормозила. Заметила что-то боковым зрением, что-то очень странное, на подсознании сработало. Я вернулась к двери, осмотрела комнату… Вот! Вот за что у меня глаз зацепился! В углу комнаты, там, где в моем времени стоял компьютерный стол с техникой, здесь находился странный агрегат.

— Девочки, что это? — спросила я шепотом.

— Печатная машинка, — ответила кудрявая Оля. — А что?

— А как она печатает?

— В смысле? — изумилась Оля.

И тут мне повезло, потому что в комнату влетела молоденькая девушка-старшеклассница и ринулась к этой самой машинке. Я не выдержала, подошла поближе, чтоб посмотреть, как она с ней будет управляться.

При виде знакомой клавиатуры у меня просто сердце сжалось. Где-то в глубине души ожила надежда, что это просто сильно устаревший принтер, а комп, пусть тоже устаревший, но есть. И спрятан в соседней комнате. И сейчас я его найду, включу и как-нибудь попаду домой.

Девушка вручную заправила бумагу. Ну ладно, наверное, в старых принтерах тоже так делали, но когда она села и стала набирать текст, а по бумаге в такт с ее нажатиями стали скакать маленькие молоточки, я на минуту просто потеряла дар речи. Когда первый шок прошел, любопытство победило разочарование. Понятно, что компа не будет, но как она работает? Девушка стучала по буковкам, но так мучительно медленно, что я устала на нее смотреть и не выдержала:

— Можно я?

— Ты? А ты умеешь?

Я неопределенно пожала плечом.

— Ну попробуй, — сказала девочка. — Меня классная попросила напечатать. Это для кабинета.

Она освободила мне стул, я уселась, положила руки на клаву. От ностальгии чуть не заплакала. Посмотрела на раскладку — совпадает, только знаки препинания немного по-другому расположены. Ткнула букву — ого! А нажимать-то нужно гораздо сильнее.

— Ты умеешь? — еще раз спросила девушка.

И я начала печатать.

Сначала сбивали предупредительные «звяки» в конце строчки и то, что потом каретка (это называется каретка!) переезжала с конца строчки на начало. Но все-таки это была родная клавиатура, и пусть мне приходилось лупить по ней с непривычной силой, я все равно получала огромное удовольствие. Собственно, очнулась я, допечатав лист.

— Ну ничего себе! — глаза у старшеклассницы были огромные.

— Где ты так печатать научилась? — выглядывали у нее из-за плеча Оля с Леной.

— Да так… В одном месте… — я опять неопределенно пожала плечом.

Витя, 2018 год

В понедельник я собирался поговорить с Сушкой — не знаю о чем, но поговорить надо было. Не получилось. Слава о нашем кружке так быстро распространилась, что после занятий к нам с Ястребом подошло человек пятнадцать желающих. Из нашего класса, из параллельных, и даже пара девочек на год старше.

Я растерялся. Ястреб, судя по всему, тоже. А Сушка напряглась:

— Всех не примем! Вы в комнату не влезете!

Ястреб подхватил идею с явным облегчением:

— Конечно! Мы и так на головах друг у друга сидим! Всё, прием окончен!..

Новички смотрели так жалобно, что я не выдержал. Тем более что в голову пришла гениальная идея, и мне хотелось высказать ее при Сушке.

— Поместимся! — заявил я. — Только зачем в комнате?

— А где? — спросил Ястреб. — В холле? А если завтра еще желающие появятся? Родителей твоих на улицу выгоним?

— Не-а, — хитро улыбнулся я. — Сами на улицу пойдем. Погода замечательная, чего дома сидеть?!

Я покосился на Сушку, но так и не понял, оценила ли она всю гениальность моей идеи.

В результате мы расположились на школьном стадионе. Народу набралось так много, что Ястреб и Сушка поделили кружковцев пополам. Дима занимался с мальчиками, Снежана — девочками. Я сидел на параллельных брусьях и, как заявил Ястреб, «осуществлял общее руководство». В основном это руководство заключалось в болтании ногами и кивании головой, когда кто-нибудь спрашивал, можно ли сделать то-то и то-то. В самых сложных случаях я предлагал игру, в которую сейчас нужно поиграть.

Родители сначала удивились нашему новому месту сбора, но потом пришли проведать и всё поняли. Посидев минут пятнадцать без дела в сторонке, папы добыли у физрука волейбольный мячик и резались в волейбол. Мамы немного потерпели, но через пять минут присоединились к папам. Стучали по мячу, орали, ругались друг на друга, извинялись, хохотали… и очень удивились, когда оказалось, что уже стемнело.

Нас быстренько развезли по домам, но я успел на прощание помахать Сушке рукой. Она сделала странное движение плечом, но махать в ответ не стала. Зато покраснела так, что даже в темноте было видно.

Моя мама как будто ничего не заметила, но, зайдя поцеловать на ночь, почему-то сказала:

— А эта девочка… Жанна…

— Снежана, — поправил я.

— Да, точно… она ничего, симпатичная.

Оля, 1980 год

На следующий день я к Женькиной бабушке не пошла, постеснялась. Да и Женя меня не звал, он с мальчишками из школы шел, мне неудобно было лезть.

И только я собиралась раскукситься, что осталась совсем одна, как меня догнала Ира. Минуту шла рядом, пиная перед собой камушек, а потом все-таки сказала:

— Оль, мы ж с тобой никогда не ссорились раньше.

— А я с тобой и не ссорилась, — ответила я.

— Ну и я с тобой не ссорилась! — обрадовалась Ира.

— Ага… А бойкот не считается…

— Это же не я, это Красноперкина придумала!

— Ира, ну что ты оправдываешься? Красноперкина придумала, а все поддержали. И ты поддержала! Так что все виноваты одинаково.

Ира обиженно запыхтела рядом. Но не уходила, так и шла, угрюмо смотря в землю.

— И что, мы так и не помиримся теперь?

Мне прям жалко ее стало. А Ира затараторила:

— Оль, ну как ты не понимаешь, ну вот вылезла ты против Вассы, ну и что? Лучше от этого стало? А если б я тебя поддержала, то и мне бы было плохо. Еще б и оценки снизили, а меня папа убьет за это.

— И что, лучше всегда молчать?

— Ну почему молчать? Мы же не молчим. Вот если ты меня спросишь, я тебе скажу: я против того, что Архипова исключили. Так что я не молчу, нет…

Я смотрела в Иркины честные глаза и изумлялась. Она не со зла. Она действительно не понимает разницы. И я махнула рукой.

— Ладно, проехали…

— Куда поехали?

— Никуда, это выражение такое. Забыли, значит.

— А-а-а… Хорошо. Выходи в три.

И Ирка убежала.

Выходить я сначала никуда не собиралась, но через пару часов дома начала тихо пухнуть от скуки. Телек смотреть невозможно. Комика нет. Читать, оказывается, прикольно, но так долго я не привыкла. Короче, просто от нечего делать я оделась и вышла на улицу.

Ирка и еще пяток девчонок сидели на железяке типа турника во дворе и при виде меня замахали руками.

— Иди к нам! Будешь в «Штандера-вандера»?

— Э-э-э-э-э, — ответила я.

— Будет, — радостно согласилась за меня Ирка. — Я сейчас мячик принесу. У меня до обеда мама дома.

И Ирка поскакала к дому.

— Ма-а-а-а-ма-а-а-а-а! — заорала она так, что мне стало страшно.

По моим ощущениям, на такой ор из окон должны вылезти все жители ближайших домов.

— Ма-а-а-а-ам!

В окне шестого этажа появилась Ирина мама.

— Ски-и-и-и-инь на-а-ам мя-а-а-а-чик!

Нормально. Ни у кого ни тени удивления. Люди вокруг как шли так и идут, в соседних домах никто не дернулся, мама спокойно сбросила мяч. Ловить его кинулись все, он весело скакал туда-сюда, этажа до третьего.

— Анекдот знаешь? — спросила меня Светка. И тут же начала рассказывать, не дожидаясь ответа:

— Решили колобок, жираф и бегемот сброситься с крыши. Знаешь?

— Нет…

— Как нет?! — закричала Ирка.

И дальше они рассказывали, перебивая друг друга.

— Летит бегемот и считает этажи…

— 9,8,7,6,5,4,3,2,1…

Ирка уползает смеяться. Продолжает Света:

1,-2,-3… Ха-ха-ха…

Ирка, сидя на земле:

— Летит жираф: 9, 8, 7, 7, 7, 1… ха-ха-хрю…ой…

Света:

— Летит колобок: 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1, 2, 3, 4… ой, не могу…

К этому моменту я уже тоже хохотала до слез из глаз. Дома я, по-моему, никогда так не смеялась.

Потом мы играли в «Собачку», потом в «Выбивалы»… Весело было очень, но через час я уже не чуяла ног от усталости. Я завалилась на скамейку, а неугомонные девчонки связали две скакалки и еще час прыгали как заведенные и прыгали б и дальше, если б не вопль из знакомого окна:

— Света-а-а-а-а-! Му-у-у-у-у-льтики начались! Двор опустел практически мгновенно.

На следующий день я еле встала с кровати. Ноги гудели так, что каждый шаг я ойкала и проклинала всех на свете. Когда я, хромая на обе ноги, выползла из подъезда, то встретила Ирку, которая радостно скакала на нарисованных на асфальте квадратиках.

— О! Олька! А ты чего вчера после мультиков не вышла?

Я застонала.

— Ты чего? — изумилась она. — Мы сегодня будем в «казаков-разбойников» играть, вчера договорились.

— Опять бегать? — спросила я с ненавистью.

— А что? Ходить, что ли?

К моему огромному счастью, после школы ко мне подошел Женька, взял мой портфель и сказал:

— Пойдем! Бабушка про тебя вчера весь день спрашивала. Она уже все для теста приготовила.

Я и сама могла портфель отнести, но мне было удивительно приятно, что Женька идет по двору с моим портфелем. Пусть на нас все смотрели, пусть шептались вслед, я от этого становилась только счастливее.

Баба Люба встретила меня как родную. Мне немедленно выдали фартук, чтоб не запачкалась, и мы замесили тесто.

Как это, оказывается, сложно! Но как интересно! Бабушка обращалась с тестом, как с живым существом. Она его гладила, шептала стихи, что-то она рассказывала. Она пела ему песенки. И что удивительно, тесто ее понимало! Оно как будто слушалось, тянулось к бабушке. К моим рукам липло и отказывалось отклеиваться. А в бабушкиных как будто само скатывалось в аккуратные шарики. И потом, в духовке, эти шарики на глазах вспухали и становились идеальными булочками. Нереальной вкусноты.

Я готова была проглотить их все, вместе с противнем.

— Баба Люба, а вы часто печете? — спросила я.

— Да нет, не очень. Раз в недельку, не чаще. А что?

— Целую неделю ждать следующих…

Потом бабушка глянула на мое разочарованное лицо и засмеялась.

— Приходи завтра. Ты ж рецепт небось не запомнила?

В классе со мной уже почти все разговаривали. Собственно, мне и не нужен был никто, кроме Жени. С ним я могла болтать часами, с остальными пока было тяжеловато. А я все реже вспоминала о том, что пришла из другого мира. Про компьютерные игры даже не думала, часто для уроков не хватало интернета, но мне его полностью заменил Женя. Он с готовностью отвечал на любые мои вопросы. А заодно и показал, как пользоваться всякими энциклопедиями.

Что интересно, в этом времени интернет гораздо меньше нужен, чем у нас. У них вообще тут время течет по-другому, более размеренно, спокойно. Комики не звонят, люди идут, а не бегут. Машин почти нет. А те, что есть, ездят ме-е-е-дленно и плавно. И, что забавно, все вокруг уверены, что живут в бешеном ритме.

Витя, 2018 год

Экзамены приближались, и меня вдруг начало колотить. Мама называет это «мандраж», а папа «флаттер». Странно, со мной такое редко случается. Последний раз — когда в бабушкиной деревне вечером возвращался домой, а тут из-за угла местные… Их было трое, они были здоровые и загорелые. И убежать я не успевал, потому что столкнулся нос к носу. И тут у меня такой мандраж начался, что я даже ход не сбавил. Только кулаки сжал и попер прямо на них. Иду и колочусь, даже жарко стало. Они, видно, что-то почувствовали, потому что молча расступились и пропустили меня без единого слова. Потом, когда мы с соседским Мишкой с ними возле озера схлестнулись, деревенские нас здорово отделали. А в тот раз — ничего, даже дразниться не стали.

И вот теперь у меня мандраж начался снова. Начался — и не хотел униматься. Самое обидное, что драться было не с кем, а то, честное пионерское, подрался бы! Чтобы унять флаттер, пришлось побродить по городу. Он у нас маленький… по крайней мере, раньше был. Теперь, как я понял, на окраине, особенно за рекой, много чего понастроили, но туда я не пошел, отправился в центр.

Гулял… нет, с такой скоростью не гуляют… тем более — не бродят… В общем, быстро ходил по центру между кирпичных домиков и церквушек. У нас вообще старый город. Немцы его взяли с ходу, а потом наши без боя освободили, поэтому очень много домиков уцелело прошлого (то есть уже позапрошлого) века. Кое-что заштукатурили и покрасили, но остались и такие, у которых кирпичи наружу торчат, как ребра у очень худого человека. Кирпичи древние, но крепкие, не оранжевые, как теперь делают, а коричневые. И шершавые. По ним рукой ведешь — и понемногу успокаиваешься.

Долго я так бродил, поглаживая кирпичи, мандраж почти уже весь выходил. И вдруг увидел человека, которого ну никак не ожидал тут встретить. Или, по крайней мере, не в таком виде.

Передо мной стоял Женька Архипов. Постаревший, с седой щетиной, весь морщинами покрыт, словно его жевали да выплюнули. И старое зимнее пальто — серое, все в коричневых подтеках. Но все-таки я сразу его узнал.

А он меня, кажется, нет.

— Женька? — спросил я не своим голосом. — Архипов? Ты?

Он поднял мутные глаза и уставился на меня. По-моему, он мало что соображал. Я уже решил, что обознался, как вдруг он ответил:

— Я.

Мне стало нехорошо. Наверное, потому, что от него несло чем-то кислым и противным.

— Ты как…тут оказался?

Женька посмотрел на кирпичную стену и удивленно пожал плечами.

— Это я, — объяснил я. — Витя Шевченко. Помнишь?

Он подумал и кивнул:

— Витя. Помню.

— А ты… Тебя все-таки исключили из пионеров?

Женька вдруг всхлипнул и вытер нос рукавом.

— Выперли! — сказал он сквозь слезы. — Из пионеров! И покатилась моя жизнь по наклонной! И Ленка меня тоже… выперла! Кому я такой нужен?

Мне захотелось провалиться сквозь тротуар. Женька Архипыч, надежда школы и умница, Женька, которого не смогла согнуть даже Васса, стоял и ревел, как девчонка. Он даже раскачиваться немного стал.

— Прости, — сказал я. — Это из-за меня… Я тогда струсил…

Женька тихонько плакал, казалось, не слушая меня. Не зная, что делать, я пролепетал:

— Я могу что-то для тебя?… Чем-нибудь помочь?

Он перестал плакать так же резко, как и начал.

— Мне бы денег, — невнятно сказал он. — На лечение.

— Конечно! — я очень обрадовался, что могу хоть как-то загладить вину, и торопливо начал шарить по карманам. — А чем ты болеешь?

— Тунеядством он болеет! — неожиданно раздался за моей спиной резкий голос.

Женька от него сразу съежился, а я обернулся посмотреть, кто это такой наглый. Сейчас я был готов за своего друга с кем угодно сражаться…

…С кем угодно, кроме милиционера. Выглядел он непривычно: серая кепка, свободная куртка и штаны, дубинка и наручники на боку, погоны странные — но это был явно милиционер. И он явно не одобрял моего общения с Женькой. Даже, кажется, собирался его арестовать.

— Это Женька! — объяснил я. — Архипов! Он болен.

— Не Женька он, — возразил милиционер, — а Васька. И не Архипов, а Карпович. Тунеядец и бомж!

Я внимательно посмотрел на оборванца. Действительно, какой Женька? Похож немного, а так… Чего это я вдруг?

— Не тунеядец, — неубедительно возмутился Васька, — а временно не работающий!

— В обезьянник захотел? — милиционер отцепил от пояса дубинку.

Попрошайка начал боком отодвигаться. Наверное, он очень не любил обезьян. Отодвинувшись немного, он крикнул:

— Полицейский произвол! — и бросился наутек.

Его можно было бы легко догнать, потому что бежал он медленно, вихляясь из стороны в сторону. Но милиционер только вздохнул и повернулся ко мне:

— Тебя мама, что, не учила от бомжей подальше держаться?

Я хотел ответить, что мама мне ни про каких бомжей вообще ничего не рассказывала, но удержался. На меня вдруг навалилась страшная усталость.

— Можно, я пойду? — спросил я.

— Иди, конечно, — пожал плечами милиционер. — Только подальше от всякой швали держись!

Домой я шел, не глядя по сторонам. «Это не Женька! — убеждал я сам себя. — Женька не мог так… У него все хорошо!»

Вернувшись, первым делом бросился к компу и начал искать в Инете что-нибудь о Евгении Архипове. Однофамильцев было хоть пруд пруди, но все какие-то не те. Мне стало страшно. Я почему-то был уверен, что Архипыч сейчас копается где-то в мусорном баке — и все из-за меня.

Я понял, что выход только один: надо вернуться! Надо найти ту девчонку, которая села в мое кресло! Надо заставить ее поменяться креслами опять! И срочно, срочно спасать Женьку!

Оля, 1980 год

Сегодня я поняла, что влюбилась!

Шла-шла из школы — и вдруг, как мешком по голове… Женька рядом был, рассказывал что-то интересное, я слушала, слушала, а потом вдруг поняла: я влюбилась!

И так мне сразу стало хорошо и весело! Я начала хохотать как сумасшедшая и скакать вокруг Женьки на одной ножке. А он сначала обалдел, остановился и спрашивает:

— Что случилось?

А потом тоже начал со мной скакать и прыгать.

Кстати, удивительно, но здесь гораздо лучше прыгается!

Несмотря на пирожки бабушки Любы, я сильно похудела. Когда ноги перестали постоянно болеть, выяснилось, что я даже бегать неплохо умею, а в высоту на физкультуре прыгаю лучше многих мальчиков!

А сегодня мне казалось, что я наглоталась воздушных шариков. Мне казалось, что если как следует оттолкнуться от земли, то можно улететь до самого неба и там повиснуть, дрыгая ногами. Я немедленно поделилась этим с Женей и в ответ получила рассказ о том, что сила земного притяжения зависит только от массы тела, которое земля притягивает. Ну не зануда ли? Неужели непонятно, что сила земного притяжения зависит от настроения, от погоды, от того, кто рядом!

— Женька, ну неужели ты не чувствуешь, что если мы вместе, то всё по-другому! Всё вокруг по-другому!

Женька смотрел на меня, ошалело лупая глазами, и улыбался. И глаза у него были голубые, как небо, а веснушки рыжие, как солнце. И теперь я точно знала, что счастье есть, что счастье — это просто. Счастье, это когда внутри что-то пузырится, счастье — это когда любишь весь мир, счастье — это когда рядом Женька…

А потом он выдавил из себя:

— Оль, ты очень красивая…

Покраснел как рак и убежал домой.

И я поверила, что я красивая!

Даже дома, разглядывая себя в зеркало, видя страшное коричневое платье, страшные босоножки и детские носочки, я понимала, что красивая…

Так странно… Я столько знала о любви в своем времени. То есть мне казалось, что я знаю о любви все. В школе нам рассказали про сперматозоиды и яйцеклетки, и ни для кого не секрет, как именно этот самый сперматозоид к яйцеклетке попадает. Мы видели по телеку тысячи поцелуев и миллион признаний в любви. Мы писали друг другу в чате: «Я хочу быть с тобой!» и «Я скучаю по тебе!», но, оказывается, мы ничего не понимали. Ни-че-го! Потому что даже будь у меня сейчас комп, и будь Женька где-то в чате, я бы все равно мучительно скучала. По глазам, по улыбке, по тому, как он хмурится, когда что-то вспоминает, по тому, как смеется…

Весь день я проходила по квартире, не зная, куда себя приткнуть, и легла спать в восемь часов. Чтоб поскорее наступило завтра!

Витя, между времен

Я осторожно приоткрываю глаза и облегченно вздыхаю.

Комната, в которую я так хотел попасть, наконец появилась. Полночи я за ней гонялся.

То какие-то стадионы снились, то бесконечные кирпичные стены, по которым нужно долго-долго карабкаться.

А комната все ускользала. Пока я тут один, но это ненадолго — кожей чувствую.

Устраиваюсь в своем кресле поудобнее и старательно таращусь на кресло напротив. Там должна появиться девчонка, из-за которой меня забросило в чужое время. Здесь, в комнате, я окончательно понимаю то, о чем давно догадывался: никакой это не эксперимент. Просто мы с этой девчонкой поменялись временами. Теперь она должна войти в эту комнату, и мы поменяемся снова.

На секунду появляется спасительная идея. Можно просто сесть в свое кресло и оказаться в родном 1980 году!

Но я знаю, что так нельзя. Здесь, во сне, своя логика, и она подсказывает, что ничего у меня не получится.

Жду.

Проходит час. Он проходит очень быстро, я не успеваю даже заскучать. Девочка в кресле появляется как-то вдруг, незаметно. Она смотрит на меня недовольно.

Я решительно встаю с кресла и иду к ней.

— Давай меняться! — я морщу лоб, чтобы казаться очень строгим.

Странно. До кресла так близко, а я не могу к нему приблизиться. Это все девчонка! Она не хочет меняться временами!

— Не хочу! — она то ли отвечает на мои мысли, то ли угадывает их. — Я тут останусь. Тут хорошее время!

— Время всегда хорошее!

Мне кажется, что я повторяю чью-то фразу. Или там как-то по-другому было?

— У тебя тоже хорошее время, — говорю я, останавливаясь.

Какой смысл идти, если топчешься на месте?

— Компы, комики, — теперь я говорю вкрадчиво.

Девочка секунду колеблется, и я за эту секунду резко приближаюсь к ее (то есть моему) креслу.

— Нет, — говорит она. — Тут и без компов весело!

Я решаю говорить правду. Рассказываю о Женьке, о том, что мне нужно вернуться и все исправить. Она слушает, время от времени кивая. И улыбается так тепло, что я вдруг вспоминаю Сушку.

— Не боись! — говорит девчонка. — Женька под присмотром! Я его в обиду не дам!

И она говорит о Женьке, о пионерском собрании, о ее помощи.

Я испытываю сразу и облегчение, и зависть. Она молодец.

Я ей верю. И я хочу назад, в 2018 год. Там меня ждет класс, за который я отвечаю. Мы должны сдать экзамены. А девчонка позаботится о Женьке.

Я возвращаюсь в свое кресло и снова засыпаю прямо во сне.

Оля, 1980 год

Проснулась я сразу, одним рывком. Проснулась с ощущением тревоги. Что-то такое случилось во сне… Медленно начали всплывать подробности: была белая комната, был мальчик… Витя, кажется. Он рассказал, что мы с ним поменялись временами. Да, я уже давно догадывалась, что это не компьютерная игра, уж больно все было по-настоящему, но про первую встречу в белой комнате начисто забыла. Он сказал, что хочет поменяться обратно… Рассказал про Женьку…

И тут меня прошиб холодный пот. Женьку нужно спасать!

Я вскочила и начала собираться в школу, как на пожар. Я Женьку никому в обиду не дам, никуда его из нашей школы не отчислят!

Я примчалась в школу первая. Было еще закрыто. Тогда я пошла к Женькиному подъезду и уселась ждать на скамеечке. Женька как чувствовал, вышел буквально через пять минут.

— Привет! — он уселся рядом.

— Привет! — ответила я.

— У папы неприятности на работе, — сказал Женька. — Васса письмо написала в партком о том, что меня из пионеров исключили.

У меня непроизвольно сжались кулаки, по Жениному тону я поняла, что случилось что-то страшное, хоть и не поняла почему.

— Если его из партии выгонят… — у Жени на глазах блеснули слезы, — я себе этого никогда не прощу!

Я минутку посидела, думая, как же его утешить, потом взяла за руку и начала рассказывать:

— Знаешь, а будет время, когда всем будет наплевать, в какой ты партии.

— Что значит «в какой»? Она одна!

— Будет не одна. Будет много. И все будут бегать и просить: «Вступите в нашу партию, вступите в нашу партию»

Женька рассмеялся.

— А комсомолов тоже будет много?

— А комсомола вообще не будет, будут всякие другие молодежные организации, не помню их названия. Зато всем можно будет верить в бога. Причем в любого.

— Это как?

— Хочешь, будь православным, хочешь — католиком, хочешь — мусульманином, хочешь — иудеем. Хочешь — отмечай все праздники сразу. И в школу можно будет приносить и куличи, и мацу. И Рождество все станут отмечать.

— Какое еще рождество?

— Оба. И католическое, и православное. А пасхи вообще три, еще еврейская есть.

Дата добавления: 2015-06-25