Колдуны - священники 2 страница

магической этики, а именно она также являет собой комплекс весьма разнородных заповедей и запретов, которые возникают по самым различным мотивам и поводам, запретов, где «важное» и «неважное» в нашем понимании вообще не отделено друг от друга и нарушение которых составляет грех. Однако может возникнуть такая систематизация этих этических концепций, которая от рационального желания обеспечить себе посредством дел, угодных Богу, личные, чисто внешние права переходит к пониманию греха как проявления единой противоположной Богу силы, под власть которой подпадает человек, «добро» же рассматривается как единая способность направлять свой душевный строй на то, что свято, способность к вытекающей из этого деятельности, а надежда на спасение - как иррациональное желание быть «добрым» только или главным образом ради счастливого сознания быть таковым Беспрерывная последовательность ступеней самых различных концепций, постоянно пересекающихся чисто магическими представлениями, очень редко (а в повседневной жизни - лишь в исключительных случаях) ведет к абсолютно чистой сублимации набожности в качестве постоянной основы, служащей константным мотивом специфического образа жизни Эта концепция «греха» и «набожности» в их взаимосвязи относится еще к кругу магических представлений, в магии они рассматриваются как своего рода материальные субстанции, действующие в человеке, который совершает «злые» или «добрые» поступки, как яд и противоядие, как состояние, напоминающее повышение температуры. Так, в Индии «tapas» - добытое аскезой могущество святого и обретающееся в его теле - сначала означало «жар», с помощью которого птица выводит птенцов, творец создал мир, а маг вызывает следующую за умерщвлением плоти священную истерию, придающую ему сверхъестественные силы57. Путь от представлений, по которым человек, совершающий добрые поступки, воспринял особую «душу» божественного происхождения, до форм внутреннего «владения» божественным (их мы рассмотрим ниже) столь же долог, сколь от понимания «греха» как яда, внесенного злым духом в тело человека за его дурные поступки и доступного магическому лечению, до представления о дьявольской силе «радикального зла», с которым человек борется и под власть которого он может подпасть. Отнюдь не каждая религиозная этика пришла к этой концепции. Конфуцианской этике неведомы радикальное зло и вообще единая, противостоящая Богу сила «греха». Неведомы они и эллинской и римской религиозной этике. В обоих случаях это объясняется отсутствием не только организованного в качестве самостоятельного слоя священства, но и пророчества того исторического явления, которое, как правило 111

(хотя и не обязательно), способствует централизации этики на основе идеи религиозного спасения. В Индии пророчество было, но (это будет показано далее) носило специфический характер, как и соответствующая ему, весьма сублимированная этика спасения. Пророчество и священство являются носителями систематизации и рационализации религиозной этики. Наряду с ними в определении пути развития важен и третий фактор - влияние тех, на кого пророки и священнослужители пытаются воздействовать: влияние мирян. Нам следует прежде всего кратко и в общей форме остановиться на совместном действии и противодействии этих трех факторов.

§ 4. «Пророк»

Что такое пророк в социологическом понимании? Мы не будем здесь рассматривать в общей форме вопрос (поставленный в свое время Брейзигом)58 о тех, кто «приносит спасение». Не каждый антропоморфный бог является обожествленным носителем внешнего или внутреннего спасения, и уж, конечно, не каждый приносит спасение, становится Богом или Спасителем, как ни распространено это явление. Под «пророком» мы будем понимать обладателя личной харизмы, возвещающего в силу своей миссии религиозное учение или волю Бога. При этом мы не станем проводить резкое различие между пророком, возвещающим действительно или предположительно данное ранее откровение, и пророком, притязающим на то, что он приносит в мир совершенно новое откровение, следовательно, между тем, кто восстанавливает религию, и тем, кто основывает ее. Эти два типа пророчества могут переходить друг в друга; к тому же от намерения пророка обычно не зависит, возникнет ли на основе его учения новая община, поводом для этого могут служить и учения реформаторов, не являющихся пророками. Мы не будем также уделять внимание тому обстоятельству, привлекает ли сторонников возвещаемого учения личность пророка, например, Заратустры, Иисуса, Мухаммеда, или учение как таковое, например учение Будды и израильских пророков. Для нас решающим является «личное» призвание Именно оно отличает пророка от священнослужителя. Прежде всего потому, что авторитет священнослужителя основан на священной традиции, напротив, пророк притязает на этот авторитет в силу личного откровения или своей харизмы. Не случайно, в подавляющем большинстве случаев пророки выходят не из среды священнослужителей Учители спасения в Индии, как правило, - не брахманы, в Израиле - не священники; лишь Заратустра вышел, быть может, из высших иерархических 112

слоев. Священнослужители, в отличие от пророков, даруют спасение в силу своей должности. Правда, сама эта должность может быть связана с личной харизмой, но и в этом случае священнослужитель в качестве члена объединенного предприятия по дарованию спасения легитимирован своей должностью, тогда как пророк, подобно харизматическому колдуну, действует только в силу личного дарования. От колдуна его отличает то, что он возвещает откровение определенного содержания, причем сущность его миссии составляет не магия, а учение или заповедь. Во внешних проявлениях здесь нет четких границ. Колдун очень часто лишь толкует предзнаменования, и не более того. На этой стадии откровение выступает в форме возвещения оракула или явления во сне. Вряд ли изначально где-либо устанавливались новые отношения между членами сообщества без санкции колдуна. В Австралии кое-где еще и теперь решения на собраниях родовых вождей принимаются на основании откровений, сообщенных колдуну во сне, и если в ряде случаев от этого отказались, то это, несомненно, следует рассматривать как своего рода «секуляризацию». И далее: без харизматической, а это обычно означает магической, основы пророк может завоевать авторитет лишь при исключительных обстоятельствах. Во всяком случае провозвестники «новых» учений почти всегда нуждаются в такой основе. Нельзя ни на минуту забывать, что Иисус основывал свою легитимизацию и свои притязания на том, что Он, и только Он, знает Отца, что только вера в Него есть путь к Богу, т. е. полностью на магической харизме, которую он ощущал в себе это ощущение своей силы, без сомнения, гораздо больше, чем что-либо другое, заставило его вступить на путь пророчества. Для христианства апостольского и послеапостольского времени странствующий пророк - явление обычное. При этом всегда требуется доказательство наличия специфических духовных способностей, способностей магических или экстатических. Пророки очень часто «профессионально» практикуют предсказания, а также лечат и дают советы. Об этом постоянно говорится в Ветхом Завете при упоминании о пророках (nabi, nebijm)59, особенно в Паралипоменоне и Книгах пророков. Но именно от таких пророков пророк, в том смысле, который мы придаем этому понятию, отличается чисто экономически безвозмездностью своего пророчества. Амос гневно отказался от того, чтобы его называли «nabi»60. То же отличает пророков от священнослужителей. Типичный пророк несет в мир «идею» ради нее самой, а не ради вознаграждения (по крайней мере, в явной и упорядоченной форме) Безвозмездность пророческой пропаганды постоянно подчеркивается в посланиях апостола Павла и несколько иначе в 113

уставе буддийских монахов, например, твердо установлено правило, чтобы апостол, пророк, учитель (в раннем христианстве) не превращал свое возвещение истины в профессию, чтобы он лишь недолго пользовался гостеприимством своих приверженцев и жил либо на то, что заработал своими руками (то же в буддизме), либо на то, что дано ему без просьб с его стороны («Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь»61 относится к тем, чьей миссией является пророчество); в этом заключен, по-видимому, ключ к тайне успеха пророчества как такового. Время древних израильских пророков, например время Илии, было во всей Передней Азии, а также в Элладе эпохой пророческой пропаганды. Быть может, в связи с образованием крупных мировых империй в Азии и восстановлением после длительного перерыва интенсивного общения между различными странами пророчество во всех многообразных формах появляется прежде всего в Передней Азии. В Грецию в это время проник фракийский культ Диониса, и там действовали самые разнообразные пророчества. В простое магическое культовое учение гомеровских священнослужителей теперь, наряду с учениями полупророческих социальных реформаторов, проникли элементы чисто религиозных движений. Эмоциональные культы, а также эмоциональное, основанное на «желании говорить языками» пророчество, дурман экстаза нарушили развитие теологизированного рационализма (Гесиод62) возникающую космогоническую и философскую спекуляцию эзотерических63 философских учений, это развитие шло параллельно заморской колонизации и прежде всего образованию и преобразованию полисов Мы не будем здесь описывать события VIII и VII вв. до н.э., которые частично переходят в VI и даже в V в, следовательно, соответствуют по времени как иудейскому, так и персидскому и индийскому пророчеству, и, вероятно, также не известным нам положениям доконфуцианской этики (блестящий их анализ дан в работе Роде)64. Эти эллинские «пророки» очень отличаются друг от друга как по экономическим признакам (была ли профессиональна их деятельность или нет), так и по наличию у них определенного «учения». Эллины также различали профессиональное учение и безвозмездную пропаганду идей (Сократ). И в Элладе единственная подлинная религиозность общины - орфическая, и даруемое ею спасение отчетливо отделялось, обладая признаком истинного учения, от всех остальных пророчеств и методов спасения, особенно тех, которые были связаны с мистериями. Нам надлежит прежде всего вычленить здесь различные типы пророчества из всех учений религиозного или иного спасения. 114

И в историческое время переход от «пророка» к «законодателю» часто не может быть четко обозначен, особенно если речь идет о человеке, который стоит перед задачей систематизировать право или заново его конституировать, задачей, например, эллинских эсимнетов65 (Солон, Харонд и пр.) Подобный законодатель или его творение всегда, хотя бы впоследствии, обретали божественное подтверждение своей значимости «Законодатель» - нечто совсем иное, чем итальянский подеста66, которого приглашали извне не для того, чтобы создать новый социальный порядок, а для того, чтобы иметь стоящего вне котерии беспристрастного властелина, следовательно, при родовой вражде внутри одного слоя. Напротив, законодатели (если не всегда, то как правило) призываются тогда, когда возникают социальные конфликты. Особенно часто в тех случаях, когда начинает действовать типичный самый ранний импульс планомерной «социальной политики», а именно экономическая дифференциация военных, связанная с возросшим богатством одних и закабалением других, а наряду с этим и неосуществленные политические чаяния слоев, разбогатевших посредством хозяйственной деятельности, добиться равных прав со старой военной знатью. Эсимнет должен уравнять в правах сословия и создать на вечные времена новое «священное» право, значимость которого будет подтверждена Богом. Вполне вероятно, что Моисей был историческим лицом. Если это действительно так, то он по своей функции должен быть отнесен к эсимнетам Ибо предписания древнего священного права. Израиля свидетельствуют о денежном хозяйстве и уже возникшем на этой почве или возможном столкновении интересов внутри народа. Уравнение притязаний или предотвращение их (например, посредством введения субботнего года)67 и организация жизни израильского народа, поклоняющегося единому национальному Богу, были делом Моисея, а по характеру своей миссии он находится где-то посредине между Мухаммедом и античными эсимнетами. С законом Моисея связан период экспансии вновь объединенного народа, подобной экспансии, происходившей во многих других случаях (прежде всего в Риме и Афинах) после уравнения прав сословий. После Моисея в Израиле не было «пророка, подобного ему», т. е. не было эсимнета. Следовательно, не только не все пророки являются эсимнетами в указанном смысле; но именно то, что обычно называют пророчеством, сюда не относится. Конечно, и более поздние пророки Израиля были движимы «социально-политическими» интересами. «Горе тем», проповедуют они, кто угнетает бедных и порабощает их, кто присоединяет поле к полю, дарами склоняет в свою пользу судей, - все это типичные формы выражения классовой дифференциации в 115

древности, обостренной здесь, как и повсюду, возникшей организацией полиса Иерусалима. Об этом надо всегда помнить, характеризуя большинство израильских пророков. Тем более, что индийскому пророчеству, например, эта черта была не свойственна, хотя условия в Индии времени Будды считают до некоторой степени сходными с условиями эллинской жизни VI в до н. э. Различие объясняется причинами религиозного характера, которые будут рассмотрены ниже. Однако следует также иметь в виду, что для израильских пророков эта социально-политическая аргументация была лишь средством достижения определенной цели Они в первую очередь были заинтересованы во внешней политике как арене действий их Бога. Противоречащая духу законов Моисея несправедливость социальных отношений служит им лишь мотивом, причем мотивом Божьего гнева, а не основой программы социальных реформ Характерно, что единственный теоретик социальных реформ, Иезекииль, был теоретиком священства и едва ли вообще может быть назван пророком68 Что касается Иисуса, то он просто не интересовался социальной реформой как таковой. Заратустра разделяет ненависть своего скотоводческого народа к кочевникам-грабителям, но основа его учения чисто религиозна, его интересы были сосредоточены на борьбе с магическим культом и вере в свою божественную миссию, а экономическая сторона его пророчества была лишь следствием этого. В еще большей степени сказанное относится к Мухаммеду, чья социальная политика, выводы из которой сделаны Омаром69, почти полностью связана с интересом к внутреннему единению верующих для борьбы вовне, т. е. подчинена задаче умножить число сражающихся за веру. Для пророков характерно, что их миссия не поручена им кем-либо, а узурпирована ими. Впрочем, так поступали и «тираны»70 в греческих полисах, которые в функциональном отношении были очень близки легальным эсимнетам и проводили также специфическую религиозную политику (часто, например, в виде поддержки популярного в массах - в отличие от знати - культа Диониса)71 Но пророки узурпируют свою власть в силу божественного откровения и для религиозных целей, а типичная для них религиозная пропаганда прямо противоположна по своей направленности типичной религиозной политике греческих тиранов, она заключается в борьбе с экстатическими культами. В основе своей политически ориентированная религия Мухаммеда и его положение в Медине72 - среднее между положением итальянского подеста и Кальвина в Женеве - определялись его чисто пророческой миссией он, купец, был сначала руководителем объединений благочестивых горожан в Мекке, пока не пришел к убеждению, что внешней основой его миссии должна быть заинтересованность воинских родов в военной добыче. 116

С другом стороны, пророк рядом переходных ступеней связан с учителем этики, в частности социальной, который, будучи преисполнен новым или возрожденным пониманием древней мудрости, собирает вокруг себя учеников, дает советы частным лицам по частным вопросам, правителям – по публичным делам и пытается направить их внимание в сторону этического упорядочения жизни. Отношение учителя религиозной или философской мудрости к ученику чрезвычайно твердо установлено, особенно в священном праве азиатских стран, его авторитет очень высок, отношение ученика к учителю есть одно из самых непоколебимых из всех известных вообще отношений, в основе которых лежит почитание. Магическое учение, или учение героизма, как правило, структурировано таким образом, что ученика направляют к какому-либо опытному учителю или он может его выбрать сам (примерно так, как в немецких корпорациях «новичок» выбирает «старого бурша»), ученик связан с учителем чувством личного уважения, а учитель следит за его обучением. Вся эллинская поэзия, воспевающая любовь к юношам, произошла из этого отношения, подобное явление свойственно буддизму, конфуцианству и вообще любому монастырскому воспитанию. Наиболее чистым типом такого учителя является «гуру»73 в священном праве Индии - брахман, который обучает юношей, принадлежащих к знатному обществу Гуру обладает над ними всей полнотой власти, и это отношение послушания, напоминающее отношение ученика к магистру на Западе, имеет для юноши большее значение, чем его отношение к членам своей семьи, так же как влияние придворного брахмана (пурогита) официально значительно превышает влияние самых могущественных духовных отцов на Западе. Однако при этом гуру является только учителем, который передает усвоенное, а не данное в откровении знание, и не в силу личного авторитета, а по поручению других лиц. Деятель в области философской этики и социальный реформатор также не могут быть названы пророками в нашем смысле, как ни близки им они иногда. Правда, древнейшие, овеянные легендами греческие мудрецы, такие, как Эмпедокл и ему подобные, прежде всего Пифагор, ближе всего к пророкам; они создали общины с действующим в них учением о спасении и о жизненном поведении и в какой-то степени даже претендовали на роль спасителей. Это - тип учителя-интеллектуала, сходный с индийским, но далеко не столь последовательно посвятивший себя делу «спасения» жизни и учения. Еще в значительно меньшей степени можно считать «пророками» в нашем смысле основателей и руководителей подлинно «философских школ», хотя они в некоторых отношениях иногда и приближались к ним Скользящие переходы ведут от Конфуция, в храме которого 117

сам император совершал обряд «кэтоу»74, к Платону Оба они были просто создавшими свои школы философами, отличие их друг от друга заключалось в том, что попытка влиять на главу государства в области социальных реформ была для. Конфуция центральной проблемой, а Платон предпринимает подобные попытки от случая к случаю75. От пророков их обоих отличает отсутствие актуальной эмоциональной проповеди. обязательной для пророка, будь то устной или в виде памфлетов, или распространяемых в письменном виде откровений, наподобие сур Мухаммеда Пророк всегда ближе к демагогу или политическому публицисту, чем к «профессии» учителя, но, с другой стороны, деятельность, скажем, Сократа, который также сознательно противостоял профессиональному обучению мудрости, понятийно отлична от деятельности пророка из-за отсутствия в его учении прямой религиозной мудрости, данной в откровении. «Даймон» Сократа реагирует только на конкретные ситуации, причем преимущественно сдерживая и предупреждая76 Граница его этического - в значительной степени утилитарного - рационализма пролегает примерно там же, где граница магического предвидения у Конфуция. Уже по одному этому «даймона» Сократа нельзя отождествлять с «совестью», а тем более рассматривать как орган пророчества. Так обстоит дело со всеми философами и их школами в Китае, Индии древней Элладе, в иудейском, арабском и христианском средневековье, которые с социологической точки зрения были довольно близки друг другу. В созданном и распространяемом ими учении они могут, как пифагорейцы, приближаться скорее к мистагогически-ритуальному или, как киники, к служащему примером (exemplarische Prophetie) пророчеству спасения (значение этих терминов будет вскоре объяснено). Они могут, как киники, обнаруживать в своем протесте против благ мирской культуры и сакраментального милосердия мистерий внешнее и внутреннее родство с индийскими и восточными аскетическими сектами, однако пророков в нашем смысле нет там, где не возвещается религиозная истина, дарующая спасение и обретенная в силу лично воспринятого откровения. Это следует рассматривать. Как решающий признак пророка Индийские религиозные реформаторы, такие, как Шанкара и Рамануджа77, и западные реформаторы типа Лютера, Цвингли, Кальвина, Уэсли78 отличаются от пророков тем, что вещают не в силу данного им нового по своему содержанию откровения и даже не по божественному велению, как, например, основатель церкви мормонов79 (который и по своим методам близок Мухаммеду) и, прежде всего, иудейские пророки, или как Монтан и Новациан80 и - правда, с сильным рациональным, назидательным оттенком - Мани и Манес81, а с более эмоциональным - Джордж Фоке82 118

Помимо рассмотренных выше, часто очень близких друг к другу форм, существует еще ряд различных типов. Прежде всего мистагог Он совершает таинства, т. е. магические действия, гарантирующие спасение Во всем мире были спасители такого рода, отличающиеся от обыкновенных колдунов только по степени своего воздействия, тем, что они собирают особую общину Часто на основе считающейся наследственной сакраментальной харизмы складывались целые династии мистагогов, которые веками сохраняли свой престиж, передавали полномочия своим ученикам и устанавливали таким образом своего рода иерархию. В частности, так было в Индии, где наименование «гуру» применяется и к такого рода носителям благодати, а также к обладающим их полномочиями ученикам, были они и в Китае, где, например, иерарх даосов и ряд главарей тайных сект наследственно играли такую же роль. Тип пророчества на основе личного примера, о котором сейчас пойдет речь, часто переходит во втором поколении в тип мистагога Широко распространено это явление и в Передней Азии, а в упомянутый выше век пророчества оно стало известно и в Элладе. Но и значительно более древние знатные роды, которые наследственно возглавляли элевсинские мистерии, являют собой пограничный случай наследственных родов простых священнослужителей. Мистагог дарует магическое спасение, ему недостает лишь этического учения, в лучшем случае оно служит только придатком к его деятельности. Вместо этого он владеет, обычно наследственно, искусством магии. Обычно его находящее большой спрос искусство обеспечивает ему средства к существованию. Поэтому мы исключим и его из понятия пророка, даже если он открывает новые пути к спасению. Остаются два типа пророков в нашем понимании: один из них наиболее отчетливо выражен Буддой, другой - Заратустрой и Мухаммедом Следовательно, пророк либо, как в последних случаях, призван Богом служить его орудием и возвещать его волю - на основании конкретного веления или абстрактной нормы; тогда он требует послушания в качестве этического долга, исходя из своего призвания (этическое пророчеств) Или он своим примером (exemplarisch) открывает путь к религиозному спасению, подобно Будде В проповеди Будды ничего не говорится ни о божественной миссии, ни об этическом долге послушания, он просто предлагает тем, кто ищет спасения, следовать его путем. Этот второй тип наиболее характерен для индийского, в отдельных своих проявлениях для китайского (Лао-цзы) и переднеазиатского пророчества, первый же встречается исключительно в Передней Азии, причем независимо от расовых различий Ибо ни Веды, ни классические китайские книги, древнейшие части которых в обоих случаях состоят из славословий 119

и благодарственных песен священных певцов и из магических обрядов и церемоний, не дают основания полагать, что там когда-либо могло существовать пророчество этического типа, подобное переднеазиатско-иранскому. Решающей причиной этого является отсутствие личного надмирного этического бога, в Индии он существовал только в сакраментально-магическом образе более поздней народной индуистской религиозности, а в вере тех социальных слоев, где сложились основные пророческие концепции Махавиры83 и Будды, это понятие возникало лишь изредка и всегда панте-истически переосмыслялось, в Китае же оно вообще отсутствовало в этике имеющих решающее влияние слоев. Позже мы остановимся на том, в какой степени это можно объяснить социально обусловленным своеобразием упомянутых слоев. В той мере, в какой действовали чисто религиозные моменты, для Индии, как и для Китая, было решающим, что представление о рационально упорядоченном мире исходило из церемониального порядка жертвоприношений, от неизменяемой регулярности которых зависит все прежде всего необходимая регулярность метеорологических явлений в анимистическом понимании, функционирование и покой духов и демонов, покой, который, согласно классической и гетерогенной точке зрения китайцев, обеспечивается этически правильным управлением, соответствующим подлинному пути добродетели (дао)84; без этого ничего не может удастся и согласно ведическому учению Поэтому Рита и дао, соответственно в Индии и Китае, являются безличными силами, возвышающимися над богами. Напротив, трансцендентный личный этический бог - концепция, возникшая в Передней Азии. Она настолько соответствует реальности могущественного земного царя с его рациональным бюрократическим управлением, что трудно не видеть в этом каузальной связи. На всем земном шаре колдун - прежде всего властитель дождя, ибо от своевременного, достаточного и вместе с тем не чрезмерного дождя зависит урожай. Обладающий саном священнослужителя китайский император является по cю пору властителем дождя, так как, по крайней мере в Северном Китае, непостоянство погоды имеет большее значение, чем ирригационная система, как она ни важна. Строительство плотин и внутренних каналов - истинный источник доходов императорской бюрократии - было еще важнее. Император пытается устранить метеорологические помехи жертвоприношением, публичным покаянием и упражнениями в добродетели, например, искоренением злоупотреблений управления посредством облавы на оставшихся безнаказанными преступников, ибо предполагается, что причину возбуждения духов и нарушения космического порядка следует всегда искать либо

в личных проступках монарха, либо в социальной дезорганизации. К числу наград, которые именно в более старых разделах Ветхого Завета Яхве обещает своим приверженцам, тогда еще по преимуществу крестьянам, относится дождь. Не слишком слабый и не слишком сильный (потоп) дождь обещает он им. Однако кругом, как в Месопотамии, так и в Аравии, урожай зависел не от дождя, а исключительно от ирригационной системы. В Месопотамии ирригация была источником абсолютной власти царя (как в Египте - регулирование вод Нила), его доходы зависели от строительства каналов и городов вдоль каналов захваченными на войне пленными. В пустынях и областях на границе Передней Азии с ирригационной системой связано, вероятно, представление о Боге, который не сотворил землю и человека, как обычно принято было считать, а «сделал» их из ничего - ведь и водная система, принадлежащая царю, создает урожай в песке пустыни из ничего. Царь создает даже право посредством законов и рациональных кодификаций - нечто, до той поры в Месопотамии неизвестное. Поэтому (даже отвлекаясь от того, что здесь не существовало тех своеобразных слоев, которые были носителями индийской и китайской этики и создали там религиозную этику «без бога») вполне понятно, как при подобных воззрениях мировой порядок мог отразиться в концепции закона свободно действующего, надмирного личного бога. Правда, в Египте, где первоначально фараон сам был богом, попытка Эхнатона создать религию астрального монотеизма потерпела неудачу85 из-за ставшей уже неодолимой силы жречества, систематизировавшего представления народного анимизма. И в Двуречье также монотеизму и любому пророчеству противостоял созданный политически и силами священства систематизированный пантеон и прочно установленный государственный порядок. Впечатление, которое произвели на народ Израиля государства фараона и властителя Месопотамии, было, пожалуй, еще более сильным, чем впечатление, произведенное на греков царем персов, «басилевсом» (об этом впечатлении, несмотря на поражение персов, свидетельствует, например, появление педагогического трактата «Киропедия»86). Израильтяне освободились из «дома рабства», земной власти фараона, лишь потому, что им помог царь небесный Создание земного царства рассматривается как отпадение от Яхве, подлинного господина иудейского народа, и израильское пророчество полностью ориентировано на отношение к крупным политическим державам, великим царям, которые сначала служили орудием божественного гнева и поэтому покарали израильтян, а затем в силу божественного внушения отпустили их из плена. Круг представлений Заратустры ориентирован, по-видимому, на концепции культурных стран Запада. Таким 121

образом, возникновение как дуалистического, так и монотеистического пророчества в значительной мере было обусловлено, наряду с другими конкретными историческими факторами, воздействием относительно недалеко расположенных крупных центров с их разработанной социальной организацией на менее рационализированные соседние народы, которые рассматривали постоянную опасность со стороны безжалостных и грозных соседей как выражение гнева и милости царя небесного. Однако какой бы характер ни принимало пророчество, будь то этическое или основанное на личном примере, пророческое откровение во всех его видах означает, прежде всего для самого пророка, а затем для его сторонников единое видение жизни, обретенное путем сознательного единого осмысленного отношения к ней. Жизнь и мир, социальные и космические процессы обладают в глазах пророка определенным, систематизированным и единым «смыслом», и поведение людей, что -бы принести спасение, должно быть ориентировано на него и, таким образом, также обрести единый смысл. Структура «смысла» может быть самой разнообразной, в нем могут быть соединены в некое единство мотивы, представляющиеся логически разнородными, ибо в этой концепции господствует не логическая последовательность, а практические оценки. Такая концепция всегда означает - в различной степени и с различным успехом - попытку систематизации всех жизненных проявлений, сведения всего практического поведения к определенному образу жизни, каким бы он ни был в каждом отдельном случае. Однако в каждом из них содержится важная концепция «мира» как «космоса», от которого требуется составлять так или иначе «осмысленно» упорядоченное целое и отдельные явления которого измеряются и оцениваются по отношению к этому постулату. Сильнейшее напряжение во внутреннем образе жизни и внешнем отношении к миру происходит из столкновения концепции космоса как осмысленного целого (согласно религиозному постулату) с эмпирической реальностью. Решением этой проблемы заняты отнюдь не только пророки. Она волнует умы и священнослужителей, и всех стоящих вне этой сферы философов, как интеллектуалов, так и людей из народа. Последним вопросом метафизики всегда был следующий: если мир как целое и, в частности, жизнь должны иметь «смысл», то каким должен быть этот смысл и как должен выглядеть мир, что- бы соответствовать ему? Религиозная проблематика пророков и священнослужителей - это то лоно, из которого вышла светская философия там, где она вообще развивалась, с ней пришла в столкновение религиозная проблематика, что явилось важным фактором в развитии религии. Поэтому нам необходимо остановиться на взаимоотношениях священнослужителей, пророков и тех, кто находится вне этой сферы. 122

Дата добавления: 2015-06-26