Вечер на поле Куликовом

Темно–красный бархат великокняжеского стяга горел багрецом в лучах заходящего солнца, а в тени казался совсем черным. Под огромное рассеченное, разорванное во многих местах полотнище стяга стал князь Владимир. Загремели трубы, собирая рассеянные рати. Замотанные кровавыми тряпицами, в иссеченных доспехах отовсюду шли воины, шли не прямиком, а пробираясь между грудами тел. Мало кто остался цел, кто не нес раны, но не о ранах думали люди. Думали другое:

«Побита Орда!»

«За Батыево разорение расквитались!»

«За горе, за слезы, за дани…»

«Побита Орда!»

Перекликая стоны, нарастали крики:

– Слава!

– Слава!

– Слава!

Кто–то помянул Мстислава Удалого. [302]Его сразу горячо, зло обругали:

– У тя на плечах голова аль кочан капустный? Сказал тоже!

– Не дай бог удали Мстиславовой!

– Мстислав на реке Калке себе славы искал, потому и побили его татары.

– На Калке начало руских бед лежит, и поминать Мстислава на поле Куликовом к чему!

– Не Удалым, а Храбрым Владимира Серпуховского надо звать!

– Истинно! Храбрым!

– Во главе Засадного полка рубился, Засадный полк орду сокрушил!

– Слава!

– Храбрым его звать!

– Хоробрым!

Но сейчас Владимиру было не до славы.

– Кто видел брата? Где Дмитрий Иванович? – спрашивал он.

Ответа не было.

По всему полю виднелись люди, искавшие своих близких. Владимир приказал:

– Пусть ищут Дмитрия Ивановича, пусть все смотрят… – Надо было договорить: «Пусть смотрят, где брат лежит», – но сил у Владимира не хватило сказать эти слова.

Совсем близко от стяга, разбирая тела убитых, Юрка Сапожник да Васюка Сухоборец увидали золоченый шлем, алый плащ. Юрка тронул ладонью грудь, в которой торчала стрела.

– Жив? – шепотом спросил Васюка.

– Какое! Похолодел.

– Зови.

Юрка поднялся, закричал:

– Здеся Митрий Иванович! Здеся!

Владимир сразу узнал плащ брата, подбежал, взглянул на убитого, протер глаза:

– Нет, не чудится! Бренко! В княжом доспехе, плаще. Бренко!

Издалека опять крик:

– Здесь Митрий Иванович!

– Жив?

Молчат. Владимир поскакал на зов. Его встретил смерд Сенька Быков.

– Где? – только и спросил Владимир.

– А вон, Гридя Хрулец с ним.

Заскорузлыми, огрубевшими от смердьей работы пальцами Гридя пытался закрыть мертвые глаза павшего, невольно он заслонил от Владимира лицо убитого, лишь борода видна из–под локтя. Борода знакомая, окладистая, вьющаяся крупными завитками.

Владимир глухо охнул. Гридя поднялся с колен, шагнул в сторону.

Владимир глядел, шептал:

– Федор Романович, ты ли это? – Потом иным, изменившимся голосом приказал: – Поднимите. То князь Белозерский. Стоял он во главе полка Левой руки, вместе с полком и лег. Он это, Федор, похожи они были с Дмитрием Ивановичем.

А по полю шли толки:

– Среди ростовцев девку нашли.

– Брешут, чай?

– Нет, правда. Лежит уноша, стонет. Ворот ему расстегнули, глядь – девка. В себя пришла, назвалась. Ростовчанка Антонида с женихом вместе в битву ушла.

– А жених?

– Тут же, недалече лежал. Голову его не сразу нашли, прочь откатилась.

– Девка вдовой стала.

– Ратник она!..

– Деда Микулу знавал? В битве нашел свой конец Микула.

– Плотника Петра едва опознали: все лицо рассечено.

– Это москвич? Знавал я его. Ругатель был покойник, не тем будь помянут.

– Мастер он был, своего дела художник.

– Это так! Умелец. Он и ругался, дело любя.

Далеко в поле махали сорванной рубахой.

– Здесь князь Митрий… – доносилось едва слышно.

Владимир послушно повернул коня, но ехал без надежды.

«Где тут сразу тело брата найти, все поле павшими усеяно. Травы от кровавой росы поникли. Конь по брюхо в крови измазан. Много битв видеть пришлось, но такой…»

Когда приблизился, ухо уловило обрывки спора:

– Нет, не князь это…

– Говорю, он! Мне ли Митрия Ивановича не знать.

– Тоже, нашли князя! Нет того, чтоб подумать, почему доспех на нем простой? Ну какой это князь!

– Нашли–то его кто? Гришка Костромич да Федька Сабур, костромич тож. Отколь им Московского князя в лицо знать?

Народ расступился перед конем Владимира.

– Брат! – Владимир почти свалился с седла, споткнулся о ствол березки, упал на колени. Подняв бесчувственную голову, звал: – Брат! Князь! Митя! – Ладонь ощутила тепло щеки. – Жив!

Сабур протянул ковш.

– Вот водицы принесли. Плесни ему в лицо. Вот так…

Дмитрий вздрогнул, открыл глаза. Попытался подняться, не мог. Все тело избито. Владимир твердо взял его за руку:

– Встань!

Дмитрий поднялся. Увидел кровавый закат над окровавленным Куликовым полем, увидел родные стяги, родные, русские лица. Взгляд его просветлел.

– Разгромлена Орда?!

– Разгромлена, княже, – ответил Федор Сабур. – Отныне будет помнить Русь побоище Мамаево, отныне не только Александра Невского, но и Дмитрия Донского помнить будут.

Дмитрий покачал головой.

– Велика честь, не по мне. Александр – полководец, а я на Куликовом поле полководцем не был.

– А битва прошла по твоему замыслу, – как всегда негромко, как всегда веско, промолвил Боброк.

Дмитрий нахмурился.

– Полки расставил, всего и заслуги. Вон ратники лежат мертвые, вон порубленные стонут. Им слава в веках.

Сабур шагнул к Дмитрию, слегка тронул иссеченный доспех на его груди.

– Как броня искорежена! Говоришь, ратникам слава, а ты, княже, кем в битве был? Кого под березой без памяти нашли? Тебя, тебя, Дмитрий Донской.

Дмитрий молчал, кружилась голова, то ли от слабости, то ли от мыслей. А поле стонало из края в край.

Одного ратника из всех назвали Донским; остальные, безвестные, умирали сейчас на холодеющей земле, звали близких, стонали, кто в силах – ползли на зов труб. Но в века, в память народную Дмитрий вошел не один, не вдвоем с братом Владимиром Храбрым, а со всеми, кто бился на поле Куликовом, кто крови и жизни не жалел, защищая родную землю.

Дата добавления: 2015-06-26