Большие программы и большая страна 1 страница

Народы собираются в большие страны и охраняют их целостность лишь в том случае, если это дает им существенные преимущества в хозяйстве и безопасности. Понятия братства народов и общей исторической судьбы вырабатываются как идеологические обоснования, ради легитимации политического выбора, оправдания некоторых неизбежных неудобств от пребывания в многонациональной стране.

Большие программы, то есть создание крупных, в масштабе страны, технических систем, служат одним из важнейших механизмов получения народами выгоды от объединения за счет “кооперативного эффекта”. Именно большие системы скрепляют страну. Например, отмечалась роль созданной монголами почты (системы ямских станций) в скреплении такой разношерстной и необычайно обширной евразийской империи, которая возникла при Чингиз‑хане. Очевидно и значение для объединения Китая строительства огромной военно‑оборонительной системы – Великой китайской стены. В Индии народы целого субконтинента соединились благодаря строительству и поддержанию единой системы ирригационных сооружений, обеспечивших продовольственное благополучие. Маркс даже широко использовал понятие «гидравлическая (водохозяйственная) цивилизация» – настолько своеобразным было государственное устройство и хозяйственный строй стран, сложившихся вокруг больших оросительных систем. Вот, читаем в интересном обзоре о Южной Корее: «Трудовая этика и тип организации труда в Корее сложились в ходе ее становления как страны цивилизации поливного риса. Рисовая плантация – часть сложной системы, состоящей из сотен полей, дамб, каналов и водохранилищ. Сооружение и поддержание такой системы требует координированных усилий тысяч человек» (А.Н.Ланьков. Конфуцианские традиции и ментальность современного южнокорейского горожанина. – Восток., 1996, № 1).

Для России как империи всегда были важны большие государственные программы, в частности, транспортные и почтовые. Была улучшена и много веков поддерживалась унаследованная от монголов ямская почтовая система, позже государство стало строить каналы и большие железные дороги. В советское время было завершено создание единой транспортной системы, в том числе авиасообщений, затем единой энергетической системы. Разрабатывался и план огромной водохозяйственной системы, частью которого и был проект “поворота рек”. Большие системы связывают страну тем, что обеспечивают перемещение в пространстве людей, материалов, энергии и информации. Это всем выгодно, и это делает для каждого человека полезной и важной каждый кусочек страны.

Отсюда ясно, что разрушение больших стран всегда сопряжено с попытками разрушить, расчленить, парализовать связывающие их большие системы. Когда англичане захватили Индию, очень развитую по тем временам страну, не знавшую голода, они первым делом уничтожили большую ирригационную систему, поддержав сепаратизм князьков и добившись отката назад в государственном устройстве – к раздробленности, при которой большая оросительная система не могла существовать. То же самое мы наблюдали в конце 80‑х годов в СССР, а сегодня в России.

Когда разделили Аэрофлот на рой мелких компаний, главный удар был направлен на целостность России, просто гиря была завернута в полотенце. Такова же главная цель непрекращающихся попыток расчленить Газпром, РАО ЕЭС, единую железнодорожную сеть. Помимо организационного расчленения, эти системы удушаются экономическими средствами. Самолеты и сеть аэропортов уже не так плотно связывают страну, как раньше – число пассажиров внутренних линий снизилось в пять раз. Практически прекратился обмен письмами и телеграммами между частными гражданами. Уже с Урала в Центр невозможно везти лес – транспортные тарифы сделали его недоступным. Люди не отдают себе отчета в том, чем угрожает им утрата всех этих систем, “образующих страну”. Такая нечувствительность во многом вызвана анестезирующим воздействием идеологической обработки. Большие системы не нужны! Они – плод гигантомании самоедской плановой экономики! Вот типичные тезисы, которые вбивались людям в головы.

Кампания против создания большой водохозяйственной системы Обь‑Арал была доведенным до совершенства политическим спектаклем, проведенным уже при явной поддержке власти. Но внушение ненависти к большим программам началась гораздо раньше, это уже было одной из частных кампаний “шестидесятников”. Помню, между 1963 и 1966 г. послали меня на семинар секретарей комсомольских секретарей московских НИИ, на какой‑то турбазе. Я был всего‑то член бюро, но ехать на неделю никто не хотел и послали меня. Много было интересного – водка, откровенные споры по ночам, я впервые попал в молодую “политическую элиту” и слушал все с удивлением. Меня поразило именно это – непонятная и уже довольно развитая, зрелая злоба по отношению к большим советским программам, включая космическую. Рассказы о неудачах и авариях, о которых не сообщалось в газетах – с каким‑то странным злорадством. Чувствовалось, что в нашей большой и, в общем, дружной компании возник невысказанный раскол. Большинство как‑то замкнулось и слушало такие разговоры с каменными лицами.

Особенно запомнился один разговор, который мне помог укрепиться в способе рассуждений. Группа ребят из АН СССР завела разговор о глупости Хрущева, который якобы принял нелепое решение о строительстве Братской ГЭС, совершенно ненужной в глухой тайге, да еще велел тянуть от нее ЛЭП какого‑то сверхвысокого напряжения. Говорили они веско, с большим апломбом, да и ругать Хрущева было тогда в кругах интеллигенции признаком хорошего тона. И вдруг какой‑то парень, долго молча слушавший, сел на койке и сказал: “Вы говорите, как знатоки, а ведь не знаете элементарных вещей. А может, не понимаете. Братская ГЭС дала большое количество энергии с очень дешевой себестоимостью [он назвал ее]. Без нее мы бы не смогли обеспечить себя алюминием. Построив ЛЭП от Братска, мы получили единую энергосистему. В стране, растянутой по долготе, это дает огромную выгоду. Братская ГЭС распределяет энергию по часовым поясам, снимая пиковые нагрузки по всей стране, особенно в Центре. Над проектом ГЭС и всей системы работала сотня НИИ, так что Хрущев здесь не при чем”. Он сказал это коротко, спокойно, с цифрами. И всех поразило, что группа уверенных в себе критиков Братской ГЭС не ответила на это ни слова. Замолчали, и видно было, что им нечего сказать. Вот это многих проняло, видно было по лицам. Как же так! Почему вы не спорите? Выходит, вы публично выносите приговор огромной, общенародного масштаба программе – и не задумались о простых вещах? А мы вас слушаем, хлопаем ушами.

Тот парень был энергетик, из отраслевого НИИ. Но дело не в этом, а в том, что он не постеснялся выступить против господствующего мнения. Видно было, что ему плевать на это мнение. Как не хватало таких людей в годы перестройки.

Сегодня, обобщив все, что мы увидели за десять лет, становится понятно то, о чем не догадывались в середине 80‑х. Дискредитация проекта “поворота рек” наносила сильнейший удар по самой идее единого народнохозяйственного комплекса, а затем и существования СССР как целостного единого государства. В этой кампании уже просматривалась идея регионального суверенитета над природными ресурсами, которая затем была утверждена в Декларациях о суверенитете, узаконивших роспуск СССР. Эта кампания прямо разрушала идею общей исторической судьбы народов СССР – прежде всего во взаимоотношениях РСФСР и Средней Азии. Почему народы Средней Азии вошли в состав России практически добровольно? В частности и потому, что это обещало очень выгодное для обеих сторон соединение ресурсов – земли, солнца, труда и воды.

Это было настолько очевидно, что даже киевский гимназист составлял проекты переброски сибирской воды в бассейн Аральского моря. Для собирания рассыпанной либералами Керенского России тоже было очень важно заявить, что проект будет осуществлен. До 80‑х годов и практика, и официальная идеология укрепляли эту уверенность. В какой‑то степени “в кредит” под будущую воду узбеки и туркмены всю свою наличную воду пустили под хлопок, который затем вывозился в Центр России. И вдруг – шумная кампания с криками “Не дадим воду!”. Кампания, возглавленная элитарной интеллигенцией и явно поддержанная верхушкой КПСС. Нетрудно представить, как она была воспринята в массовом сознании народов Средней Азии. Идейная основа СССР треснула. В кампании против “поворота рек” уже зрел зародыш беловежского сговора.

Р.Баландин пишет в «Независимой газете» (в 2000 г.!) о той программе: “Никому из огромной “антиканальной” братии почему‑то не пришла в голову мысль о геополитическом значении водной артерии Сибирь‑Казахстан‑Средняя Азия и ее огромной экономической выгоде для страны… Никакой экологической беды Сибири это бы не принесло, но, безусловно, сплотило бы общими интересами Россию, Казахстан и Среднюю Азию”.

Кстати, он сообщает полезные фактические сведения: “В той же Индии, не говоря уж о США, строят гораздо больше каналов, чем даже в былом Советском Союзе (о нынешней России говорить не приходится… И еще одна геопоитическая и политэкологическая новость: Международный банк дает деньги на проработку варианта переброски в Среднюю Азию воды… из Индии”.

Недавно журнал «Век» опубликовал примечательное интервью, которое я здесь приведу с небольшими сокращениями: " Поворот рек стал жертвой политики ". «Век», 10.08.2001.

В этом году особенно много стали говорить о воде в связи с наводнениями, случившимися на сибирских реках. В то же время, как писал «Век» (№ 25 от 29.06 – 5.07.2001), жизнь снова ставит в повестку дня забытую было проблему так называемого поворота северных рек. Вот почему нам показалось интересным встретиться с человеком, который в то время являлся первым заместителем министра водного строительства СССР, ставшим едва ли не главным мальчиком для битья в связи со скандально известным проектом. «Век» беседует с генеральным директором ОАО Водстрой Поладом Аджиевичем Полад‑заде.

– Полад Аджиевич, лет пятнадцать назад, помнится, был большой шум в прессе по поводу проекта переброски части стока северных рек в Среднюю Азию и на юг Европейской части России. Общественность была категорически против.

– Тогда, как и сейчас: кто имел доступ к средствам массовой информации, тот тут же присваивал себе право говорить от имени народа. Многие профессионалы, работники сельского хозяйства, просто жители маловодных районов выступали за эту идею. Но кто давал им возможность высказаться? Даже очень авторитетным людям не давали слова.

– Что же было на самом деле?

– Речь шла только о заборе и переброске части стока Оби в Среднюю Азию. В пределах трех‑четырех процентов от ее годового стока. То есть в объеме, меньшем ее годовых колебаний. С самого начала споров произошла подмена сути проекта: его обозвали поворотом северных рек, что не соответствовало истине. Вдумайтесь только, как можно повернуть такие реки, как Обь, Печора, Сухона? Такое не по силам вообще. Но слово было сказано – и уже никто из противников проекта иначе о нем и не говорил. Боролись с тем, чего не было.

– Целью проекта было спасение Аральского моря?

– Нет. Воду прежде надо было дать плодородным, но безводным землям, где можно было выращивать кукурузу на зерно и сою – столь необходимые для нашего животноводства фуражные культуры… Без построенных в свое время ирригационных систем в республиках Средней Азии трудно было бы рассчитывать на рост их промышленного и сельскохозяйственного потенциала. Каракумский канал, например, вдохнул жизнь в Туркмению. 500 кубических метров в секунду подается в канал из Амударьи, и не будь этого – неизвестно, как бы развивалась эта республика, несмотря на все ее нефтяные и газовые богатства.

– За разбор воды расплатился Арал…

– Вопрос этот не однозначен. В этом регионе живет 40 миллионов человек. А вода только одна – Амударья и Сырдарья. Восстановить Арал – значит отнять воду у этих людей. Мы в конце 80‑х разработали комплекс мер по сохранению Арала как природного объекта и одновременно по созданию нормальных условий жизни для населения. Эта программа под давлением тех же сил не была тогда утверждена в соответствующих инстанциях СССР. А сегодня она взята за основу правительствами государств Центральной Азии и финансируется Всемирным банком.

Больше всего возмущала недобросовестность противников переброски, их стремление замалчивать факты, когда считали это выгодным для себя. Ведь они помалкивали об уже построенном в 1962‑1974 годах канале Иртыш‑Караганда, по которому за 458 километров вода Иртыша была подана в Караганду, Экибастуз, Темиртау. Не говорили и о канале, по которому вода Каховского водохранилища пошла в засушливую Таврию и на Крымский полуостров для виноградников, санаториев. Эти два проекта как раз и являются примером переброски части стока рек в маловодные зоны.

Вообще, было много всяких подтасовок, выдвигались порой фантастические обвинения. Писали, что переброска рек может повлиять на изменение направления оси Земли! И народ читал, верил…

– Но все‑таки почему проект поворот а северных рек вызвал такой мощный резонанс в обществе?

– Мне кажется, все очень просто. В те времена набирало силы протестное движение в среде творческой интеллигенции, недовольство действиями властей. И как раз подоспели проекты переброски, которые были восприняты обществом неадекватно. Эту идею, как кость, бросили людям на растерзание. Говорю это не голословно, ибо в те времена мне приходилось встречаться с руководством страны самого высокого уровня, объяснять ситуацию. Со мной соглашались, но выступить в поддержку проекта или хотя бы с объяснением сути дела никто не хотел. А ведь проект переброски воды из сибирских рек в Среднюю Азию возник еще в конце XIX века, а в начале XX века, в 1902 году, рассматривался даже в Императорской Академии наук России и был признан вполне разумным. Соответствующие документы мы предоставляли руководству.

– Как вы думаете, сегодня об этом проекте можно окончательно забыть?

– В этой истории рано ставить точку. Не знаю когда, но проект в том или ином виде будет обязательно осуществлен. Центральная Азия в геополитическом плане – исключительно важный регион, и мировое сообщество должно быть заинтересовано в том, чтобы здесь была спокойная обстановка, нормальные условия жизни и продуктивного труда. Не случайно сегодня на самом высоком уровне обсуждаются варианты переброски в Среднюю Азию стока индостанских рек. Китай приступил к крупномасштабным работам на Иртыше, сколько воды он заберет из этой реки, а сколько останется Казахстану и России – никто не знает. И без дополнительной подачи воды в бассейн Аральского моря мировое сообщество не обойдется. Кто протянет народам Среднеазиатского региона руку помощи, тот и будет их другом на все времена.

Проблему комментирует руководитель Департамента использования и восстановления водного фонда Министерства природных ресурсов Российской Федерации Сергей Беднарук:

– Полтора‑два десятка лет назад проблема поворота (замечу, сам термин неверен) северных рек очень будоражила общество. Сегодня этот вопрос на повестке дня не стоит. Речь о другом. О возможной (повторяю, возможной!) переброске части стока Оби в районы Центральной Азии. Давайте просто сопоставим цифры: из этого региона Россия получает 36 кубических километров пресной воды в год, в то время как из России в этот регион естественным путем возвращается только 8 кубических километров.

По всем международным нормам страна, по чьей территории протекает река, имеет право забрать до половины ее водостока. Представьте, каким будет Иртыш, если Казахстан, где воды не хватает, решит осуществить это. Что тогда произойдет в Омской области, которая и сейчас испытывает недостаток в воде, особенно после того, как Китай начал ирригационные работы по отводу воды в верховьях реки? Если мы откажемся даже теоретически сотрудничать с нашими ближайшими соседями в вопросах водообеспечения, то на наше место придут другие.

Прорабатывается проект переброски части стока реки Ганг в Центральноазиатский регион. И у этого проекта есть мощные спонсоры, которые очень хотели бы привязать к себе бывшие республики СССР, ставшие ныне суверенными государствами. В дело все сильнее вмешивается геополитический фактор. Так что если из дела о воде выжать сухой остаток, то получается, что либо мы превращаемся в Иванов, не помнящих родства (а мы сотни лет были добрыми соседями и даже жили в одном государстве), либо ищем возможность сделать так, чтобы наше добрососедство продолжалось. В противном случае не исключено, что рядом с нашими границами мы получим новые точки напряженности, когда обезвоженные государства начнут сами разбираться между собой, как и куда распределять воду чуть не по капле.

Беседовал Леонид Плешаков".

Удивительно, что последующие годы и бедствия, которые должны были бы привести к прозрению, мало чему нас научили. Умер С.Залыгин, один из зачинателей той кампании. И что же? Она опять ставится ему в громадную заслугу. Можно было умолчать – нет, вспомнили как подвиг и большой успех. Так же будут прославлять академиков‑экономистов, которые под крики о “конверсии” угробили замечательный военно‑промышленный комплекс, потом Чубайса, наконец‑то удушившего энергетику. И при этом проклинать Бжезинского, который констатирует расчленение России, каждый акт которого мы наблюдаем с апатией, а то и аплодисментами.

Глава 9. Подрыв легитимности советского строя: антиколхозная кампания

Главные тезисы разрушителей колхозно‑совхозной системы

Проблему коллективизации и организации кооперативного сельского хозяйства в России надо изучать и обдумывать. Для этого есть две большие причины. Первая в том, что идея изначальной порочности советской аграрной политики, которая с 60‑х годов стала одной из главных во всей антисоветской пропаганде, постепенно «овладела массами» и стала важным фактором сокрушения советского строя. Значит, мы не поймем особенностей советского массового сознания последнего этапа, если не объясним себе этого «антиколхозного» пафоса.

Сразу признаюсь, и я был под очарованием антиколхозного мифа, пока по службе не пришлось собирать сухие, лишенные всякой идеологии цифры и пока судьба не свяла с несколькими фермерами в разных районах Испании. И они рассказали и показали мне такое, чего не прочтешь в газетах и о чем никогда нам не скажет Чубайс.

Также оговорюсь, что вовсе не считаю советское сельское хозяйство идеально устроенным – возможности его улучшения были велики. Но они могли быть реализованы только через развитие, а не шельмование и разрушение того, чем мы реально располагали. Мы говорим о типе хозяйства и о тенденции его развития в рамках этого типа.

А если уж сравнивать с Западом, то всем нам надо было прежде всего поклониться нашим колхозам и совхозам – по эффективности фермеры им в подметки не годились. Ибо эффективность – это соотношение того, что производится, с тем, что вкладывается в производство31.

Вторая причина, по которой надо изучать «антиколхозное мышление», связана с будущим. Аграрная политика либеральных реформаторов, основанная на разрушении колхозов и совхозов и насаждении «фермерства», очевидно зашла в тупик. К 2000 г. в ней уже не осталось никакого производительного импульса – все помыслы направлены лишь на превращение земли в товар и распродажи ее как последнего ликвидного ресурса.

Но без сельского хозяйства страна не проживет. Да и само село никуда не исчезло. И приходится интеллектуалам‑реформаторам признавать, что большие хозяйства кооперативного типа уцелели, к ним тяготеют сами крестьяне, и они реально остаются главным производственным укладом в российской деревне. Никакое их конструктивное реформирование невозможно на волне той злобной антиколхозной кампании и того массового недоброжелательства к колхозам со стороны горожан, которые достигли максимума в начале 90‑х годов.

По отношению к колхозам антисоветские реформаторы с самого начала заняли жесткую позицию. Вот слова архитектора, А.Н.Яковлева: «Нужны воля и мудрость, чтобы постепенно разрушить большевистскую общину – колхоз. Здесь не может быть компромисса, имея в виду, что колхозно‑совхозный агроГУЛАГ крепок, люмпенизирован беспредельно. Деколлективизацию необходимо вести законно, но жестко». Другой идеолог, работавший больше на гуманитарную интеллигенцию, «прораб» А.Адамович, употребляет примерно те же метафоры: «Не освободив окончательно деревню от сталинского оккупационного режима, от всех последствий его, не поднять у нас сельского хозяйства, а значит, и перестройку» (А.Адамович. «Мы – шестидесятники». М.: Советский писатель, 1991, с. 327).

Смысла здесь не больше, чем в матерной ругани. Поражает, конечно, тоталитаризм мышления: «не может быть компромисса…», «освободив окончательно… от всех последствий…». И какова ненависть. Но на одной ненависти далеко не уедешь, и колхозная система стала объектом мощной кампании лжи. Вот, выступает по телевидению начальник Аналитического центра при Президенте Ельцине М.Урнов и открыто говорит то, что втихую нам внушали много лет: “Россия до 1917 г. была процветающей аграрной страной, но коммунисты довели АПК до нынешней разрухи”. Обманывает М.Урнов сознательно – есть надежная статистика и производства, и урожайности, и уровня питания с конца прошлого века.

И ложь эта оказалась очень эффективной. Разве не поверил наш средний интеллигент, что якобы колхозы просто завалены тракторами, а их все производят и производят – вот он, дескать, абсурд плановой экономики. В своей переведенной на все языки книге «Экономическая перестройка» академик А.Аганбегян пишет: «Результат (этого абсурда) – разрыв между производством и социальными потребностями. Очень показателен пример с тракторами. CCCР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин». Дескать, совсем избаловались колхозники‑нахлебники. И ведь прекрасно знает академик, что в 1988 г., когда писал он свой труд, на 1000 га пашни в СССР было 12 тракторов, в Польше 77, в Италии 144 и в Японии 476. Надо вдуматься в эту разницу, когда говорим об эффективности!32

Замечу, что хотя обычно сельское хозяйство СССР сравнивали с США, в отношении тракторов большим подобием обладает Европа. В СССР основное производство зерновых было сосредоточено в Европейской части, а большие равнинные пространства, подобные американским, имелись лишь в Казахстане. Тем не менее, в целом США имели в 1988 г. 34,4 трактора на 1000 га пашни – в три раза больше, чем СССР. Это огромная разница.

Итак, в сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 10 раз меньше, чем в ФРГ и в 7 раз меньше, чем в Польше – но академик уверял восторженную публику во всем мире, что нашим колхозникам хватило бы и в три раза меньше – пусть бы было в 20 раз меньше, чем в Польше и в 120 раз меньше, чем в Японии. А.Адамович пошел еще дальше, увеличил «избыток тракторов» уже до десяти раз: «Абсурдный процесс производства ради производства. Когда все больше стали выплавляется для строительства машин по выплавке стали, а народу и умыться нечем. В десять, что ли, раз больше, Юрию Черниченко это лучше знать, выпускается тракторов, комбайнов, а сельскохозяйственную продукцию покупаем» («Мы – шестидесятники», с. 341).

Дело не в Аганбегяне или Адамовиче, а в том, что им охотно верили. А разве не поверил «средний россиянин», что колхозы сплошь убыточны и запускают руку в карман налогоплательщика? Вот последний стабильный год – 1989. В СССР было 24720 колхозов. Они дали 21 млрд. руб. прибыли. Убыточных было на всю страну 275 колхозов (1%), и все их убытки в сумме составили 49 млн. руб. – 0,2% от прибыли колхозной системы. Смехотворная величина. В целом рентабельность колхозов составила 38,7%. Колхозы и совхозы вовсе не «висели камнем на шее государства» – напротив, в отличие от Запада наше село всегда субсидировало город.

В № 6 за 1994 г. журналу «Общественные науки и современность» дал интервью член Президентского совета доктор экономических наук Отто Лацис. Он сказал: «Еще в начале перестройки в нашей с Гайдаром статье в журнале „Коммунист“ мы писали, что за 1975‑1985 годы в отечественное сельское хозяйство была вложена сумма, эквивалентная четверти триллиона долларов США. Это неслыханные средства, но они дали нулевой прирост чистой продукции сельского хозяйства за десять лет».

Это – замечательное признание, прямо для суда, который когда‑нибудь состоится над этим высокопоставленным лгуном. Замечательно это его признание и тем, что создание черного мифа о советском сельском хозяйстве велось силами высших чиновников КПСС в ее главном теоретическом журнале.

Итак, вложения 250 млрд. долларов за десять лет, то есть 25 млрд. в год – «неслыханные средства». При этом О.Лацис умалчивает о том, что 25 млрд. долларов – это были вложения государства и колхозов вместе. Говоря об огромных якобы дотациях колхозам, академики и журналисты сознательно лгали. Именно на Западе сельское хозяйство – это не рыночная, а бюджетная отрасль, сидящая на дотациях. Давайте же наконец с этим разберемся и зафиксируем в мозгу реальность. Нельзя же ходить по кругу в одном вопросе!

Начнем по порядку. В 1986 году академик Т.И.Заславская на научных форумах и в печати обнародовала страшную секретную цифру: дотации к ценам на продукты питания составили в СССР 40 млрд. руб. Это 11 рублей на человека в месяц – какой ужас! Вот сколько приходилось приплачивать неумелым крестьянам, чтобы держать их на плаву. Колхозы разоряют страну, жить с таким сельским хозяйством никак невозможно (да и цены надо немедленно повысить).

И никому не позволили тогда спросить: Татьяна Ивановна, а как обстоит дело с дотациями в США и Европе? Сколько доплачивают из госбюджета фермеру в Канаде, чтобы молоко стоило не больше доллара за литр? Не знаю, хватило ли бы у нашего радикального академика духу сказать, что в Канаде дотация из бюджета составила в 1986 году 96,7% фермерской цены на молоко. И никакая газетная сволочь при этом канадского фермера не распинала.

Так вот, о бюджетных дотациях. В 1986 году они составили в США 74 млрд. долларов, в странах ЕЭС – 75 и в Японии – 50 млрд. При этом 90% – так называемые дотации «на поддержание цен и доходов». В целом по ОЭСР (в эту организацию входили тогда 24 развитые капиталистические страны) бюджетные ассигнования сельскому хозяйству составляли около половины затрат населения этих стран на продукты питания (а в Японии и Финляндии – до 80%). Вот что была обязана сообщить академик Т.И.Заславская в дополнение к своей страшной цифре.

Только так называемые «прямые безвозмездные выплаты в фермерский бюджет из федерального бюджета США» составили в 1987 году 17 млрд. долларов. Прямые безвозмездные выплаты – вдумайтесь в эти слова и в эту сумму! Только из федерального бюджета.

Бюджетные ассигнования в США в 6 раз превышают фермерские капиталовложения и составляют около 40% всей валовой продукции ферм (для сравнения: среди стран тогдашнего СЭВ самые большие дотации получало сельское хозяйство Венгрии, здесь бюджетные ассигнования составляли 13% капиталовложений в отрасль). При этом бюджетные ассигнования быстро растут во всех западных странах. Вот рост среднегодовых величин:

И вплоть до того, как уничтожили СССР и начали устанавливать Новый мировой порядок, планируя глобальный рынок по своим критериям, страны Запада финансировали свое сельское хозяйство как чисто бюджетную, а не рыночную отрасль. Вот строчка из «Отчета по человеческому развитию. 1994»: «В 1991 г. общая сумма сельскохозяйственных субсидий ОЭСР составляла 180 миллиардов долларов» (ООН, Оксфорд Юниверсити Пресс. – Цит. в «Общество и экономика», 1996, № 3‑4).

Не надо к тому же забывать, что Запад поддерживал свое сельское хозяйство и с помощью государственного протекционизма, таможенных барьеров, перекладывая таким образом финансирование этой поддержки и на всех потребителей. В том же отчете ООН сказано: «В 1990 г. в Японии и ЕЭС средний дополнительный счет за продукты питания, вызванный протекционистскими мерами, составлял 3000 долларов на семью». То есть, помимо бюджетных дотаций фермеры еще и от каждой семьи получали нерыночную поддержку в размере 3 тыс. долларов!

Да разве снились когда‑нибудь нашим колхозам такие дотации? В 1992 г. сразу стали удушать колхозы под тем предлогом, что они якобы не так эффективны, как фермы США. А вы дайте им сначала такие же дотации – в пересчете на рубли по установленному тогда курсу это было бы около 30.000 миллиардов рублей в год, всего‑то 30 триллионов (напомню, что стоимость всех ваучеров, которыми правительство Гайдара рассчитаться с народом России за всю его собственность, составляла 1,5 триллиона руб.). Не умещается в голове такая цифра? Это неважно, ибо ничего крестьянам давать не собирались, колхозам еще не вернули долг за 1990 год, разворовали даже то, что обязаны были заплатить по законам рынка. Укуси руку кормящую – вот антисоветская мораль.

Но вернемся на Запад конца 80‑х годов, когда А.Н.Яковлев и его команда готовила планы уничтожения колхозов. На Западе дотируется производство всех продуктов питания, хотя в разных странах по‑разному. Так, в ЕЭС фермеру доплачивали более половины цены мяса, а в США – 10%, но зато там очень большие дотации на фуражное зерно. Сути дела это не меняет, и говорю я об этом только потому, что найдутся любители играть, на этих тонкостях: видите, мол, как эффективно фермеры США производят говядину. В 1984‑1986 гг. бюджетные дотации составляли в процентах к фермерской цене в среднем:

Дата добавления: 2015-06-26