К 70-летию со дня рождения Зигмунда Фрейда

Мне выпала честь поздравить Зигмунда Фрейда по поводу его 70-летнего юбилея и приветствовать его от нашего журнала. Этот почетный долг выполнить нелегко. Юбиляр — слишком выдающаяся личность, чтобы один из его близких соратников мог представить его и сравнении с другими персонажами в духовной истории человечества и в отношении его к современникам. Кроме того, его труд говорит сам за себя и не требует комментариев, а тем более — восхваления. Это бы определенно не понравилось создателю безупречно честной, чуждой любому лицемерию науки — слушать дифирамбы, которые при подобных поводах принято петь вождю какого-либо крупного движения. Описание жизненного пути и работы Фрейда — соблазнительная задача для верного ученика — здесь излишня, так как этой цели учитель сам посвятил несколько эссе, вполне объективных. Он не утаил об общественности ничего, что связано с возникновением его идей, и рассказал все, что мог и должен был рассказать о судьбах своей теории, о реакции на нее современников. Фрейд, в том что касается его личности, так сказать, «лишил работы» всякого современного биографа, который, анализируя подробности личной жизни, стремится по-новому проникнуть в биографию какого-то исследователя. В своем «Толковании сновидений» и в «Психопатологии обыденной жизни» Фрейд сам позаботился об этом, и сделал это в новой манере, не только указав пути для такого рода исследований, но и явив для всех времен пример беспощадной к самому себе прямоты и откровенности. Он не задумываясь предал гласности даже «кабинетные тайны», обычно тщательно оберегаемые, а также свои колебания и неуверенность.

На основании этого последовательнее всего было бы отказаться от любого рода манифестаций. Я знаю наверняка, что учителю было бы приятнее, если бы мы не заботились об искусственных «круглых числах», юбилеях, которые сами по себе ничего не означают, а вместо этого спокойно продолжали бы работу. Мы, его ученики, как раз от него и знаем, что все современные торжества — это экзальтированные почитания, одностороннее выражение эмоций. Не всегда это было так; бывали времена, когда от вознесенного на трон не скрывали и враждебных намерений; Фрейд научил нас, что к тому кого высоко чтут, еще и сегодня испытывают не только любовь, но и ненависть, пусть даже и бессознательную.

Но несмотря на это, мы не могли не поддаться искушению и вместо того, чтобы придумать что-то лучшее, отдаем дань условностям и хотим воспользоваться этим юбилеем как поводом, чтобы посвятить этот выпуск, как и вышедший к этому дню из печати номер «Imago» (название психоаналитического журнала), специально редактору издания. Но тому, кто хотя бы бегло пролистал двенадцать выпусков нашего журнала, сразу станет ясно, что и предыдущие выпуски были посвящены учителю; работы, хотя и написанные не им, содержали продолжение, проверку или признание его теорий. И следовательно, сегодняшний выпуск, более праздничный, чем обычно, не отличается от предыдущих, разве что соратники здесь представлены в большем количестве. Однако вместо формального введения позволю себе воспроизвести в свободной манере, словно свободные ассоциации, те чувства и мысли, которые рождаются во мне по этому поводу. Я надеюсь, что с ними согласятся многие, устремленные к той же цели.

В одной работе, где я попытался оценить «Три очерка к сексуальной теории» Фрейда, я прихожу к заключению, что этому произведению можно приписать научно-историческое значение: оно сметает все границы между науками естественными и гуманитарными. В другой работе я не мог не представить исследование Фрейдом сферы бессознательного как прогресс в истории человечества, как начало функционирования своеобразного нового органа чувств. Конечно, можно с самого начала отклонить эти утверждения как утрированные и посчитать их некритичными высказываниями восторженного последователя; но факт остается фактом: они возникли не по причине юбилейного настроения, а как результат длинного ряда размышлений.

Исполнится ли, и если да, то когда именно, мое предсказание — что когда-нибудь весь мир будет говорить о до- и послефрейдовской эпохе, —я, конечно, сказать не могу; и те двадцать лет, что я следую по его стопам, ничего не изменили в этой моей убежденности. Но нет сомнения, что моя жизнь — жизнь невролога, который имел счастье быть современником Фрейда и, возможно, раньше других понял его значение, делится на два периода — до и после Фрейда. И это отрезки жизни, находящиеся относительно друг друга в резкой противоположности. До знакомства с Фрейдом моя профессия невролога была, правда, в некоторых случаях интересным исследованием процессов, протекающих в нервных волокнах, но в основном это было актерское мастерство, постоянное притворство и лицемерное сочувствие сотням невротиков, о чьих симптомах болезни мы не имели ни малейшего понятия. Следует стыдиться — я по крайней мере действительно стыдился — рассчитывать на какое-либо вознаграждение за подобного рода работу. В настоящее время мы тоже не в состоянии помочь каждому, но все же, наверное, помогаем очень многим, а в безнадежных случаях нам остается успокоительное чувство, что мы честно старались понять неврозы научными методами и могли разгадать причины невозможности оказать помощь. Мы избавлены от мучительной задачи — с миной всезнайки-доктора обещать утешение и помощь, и даже разучились этому искусству. Психиатрия, эта кунсткамера ненормальностей, которые мы копили без всякого осмысления, превратилась благодаря открытиям Фрейда в доступную единому пониманию область науки, приносящую конкретные плоды. Разве будет преувеличением сказать, что Фрейд сделал нашу профессию прекрасной и благородной? И разве странно, что мы преисполнены постоянной благодарности к человеку, чей труд сделал это возможным? Праздновать семидесятилетний или восьмидесятилетний юбилей — это, может быть, и условность, но для учеников Фрейда такой день — наверняка подходящий случай, чтобы выразить давно испытываемые чувства. Не было ли уступкой духу нашего времени, склонному скорее к стыдливости в вопросах чувств, то, что мы всегда подавляли эти чувства? Лучше последуем примеру античности и не постыдимся открыто и сердечно поблагодарить учителя за все, что он нам подарил.

Думаю, пройдет немного времени, и медицинское сословие придет к мнению, что для выражения подобных, я бы сказал — лирических, чувств имеют основания не только врачи-неврологи, но и все, кто заботится об исцелении людей. Понимание значимости психического отношения к врачу — значимости «переноса» — при любом виде терапии и возможность его методического использования постепенно становится общим достоянием для всех врачей. Медицинская наука, изрезанная на множество узких специальностей, благодаря Фрейду вновь будет интегрирована в единое целое. Из сухого лаборанта или прозектора врач превратится в человека, понимающего здоровых и больных, в советчика, к которому сможет обратиться каждый — с оправданной надеждой на понимание и, возможно, на помощь.

Множатся признаки того, что врачи будущего смогут рассчитывать на гораздо большее внимание и признание не только со стороны больных, но и со стороны всего общества. Этнолог и социолог, историк и государственный деятель, эстетик и филолог, педагог и криминалист уже теперь обращаются за сведениями к врачу как к знатоку человеческой души, желая сойти с нетвердой почвы произвольных предположений на надежный базис психологии. Уже были времена, когда врач считался человеком науки: это был высокоученый знаток растений и животных, лечебных воздействий всех «элементов», насколько они тогда были известны. Я осмеливаюсь предсказать, что скоро наступят подобные времена, эпоха «ятрофилософии», краеугольный камень которой заложил Фрейд. Фрейд не дожидался, пока все ученые познакомятся с психоанализом; он вынужден был сам решать проблемы пограничных наук, на которые наталкивался, занимаясь с нервнобольными, и решать их с помощью психоанализа. Он написал «Тотем и табу» — труд, открывший новые пути этнологии; никакая будущая социология не сможет обойтись без его «Психологии масс»; а его книга об остроумии является первой попыткой психологически обоснованной эстетики. Бесчисленны намеченные им новые возможности в педагогике.

Должен ли я расточать много слов перед читателями журнала, говоря о том, чем обязана психоанализу психология? И разве не правда, что вся научная психология до Фрейда, в сущности, представляла собой только физиологию органов чувств, в то время как более сложные душевные переживания однозначно относили к области беллетристики? И разве не Фрейд, создав теорию инстинктов и заложив основы психологии «Я», сконструировал четкую метапсихологическую схему, поднял психологию на научный уровень?

Этого далеко не полного перечня уже достаточно, чтобы даже величайшему скептику стало ясно: не только ученики и соратники Фрейда одной с ним профессии, но и весь ученый мир имеет основания радоваться, что учитель достиг этого возраста, полный творческих сил, и пожелать ему прожить еще много лет для продолжения его великого труда.

«Итак, опять восхваления, — возможно, подумают многие, — а где же обещанная откровенность, рассказ о трудностях и трениях между учителем и его учениками?» И по этому пункту я обязан сказать несколько слов, хотя мне, как главному свидетелю этих небезынтересных, но довольно мучительных для непосредственного участника событий, неприятно и неудобно говорить об этом. Практически никого из нас не миновал случай услышать от учителя указания и предостережения. Они порой разрушали наши великолепные иллюзии и в первую минуту вызывали чувство обиды. Однако должен сказать, что Фрейд в течение долгого времени предоставлял нам полную свободу действий, открывал простор индивидуальному своеобразию каждого, прежде чем решался на какие-то сдерживающие меры или, бывало, использовал оборонительные средства, имевшиеся в его распоряжении. Последнее могло происходить только в том случае, если он убеждался, что, уступив, причинит ущерб делу, которое было для него важнее всего. Тогда, конечно, он не знал никаких компромиссов и жертвован, хотя бы и с тяжелым сердцем, дорогими для него личными отношениями и надеждами на будущее. В таких случаях он становится одинаково жестким к себе и другим. Благосклонно наблюдал он, каким особенным путем идет один из самых одаренных его учеников, пока тот притязал на то, чтобы понять и объяснить все с помощью «elan vital» (жизненный порыв). И я тоже однажды, много лет назад, пришел к нему с открытием, что все можно объяснить инстинктом смерти. Доверие к Фрейду заставило меня отступиться от моей идеи после его отрицательного отзыва. Затем в один прекрасный день появился его труд «По ту сторону принципа удовольствия», где он, попеременно играя инстинктом смерти и инстинктом жизни, показал все многообразие психологических и биологических фактов с гораздо большей убедительностью, чем это могли бы сделать два односторонних взгляда.

Идея «неполноценности органов» интересовала его как многообещающее начало для соматического обоснования психоанализа. В течение нескольких лет он учитывал довольно своеобразный образ мыслей автора этой идеи (речь идет об А. Адлере); однако когда Фрейду стало ясно, что тот использует психоанализ только как трамплин к телеологической философии, он расторг совместную работу с ним. К научным «вывертам» одного из своих учеников он долго приглядывался, так как ценил его тонкое чутье в том, что касается сексуальной символики. Большинство его учеников преодолело свою естественную обидчивость и убедилось в том, что рано или поздно психоанализ Фрейда отдает должное значение всем особым специфическим научным стремлениям, если они правомерны.

Наша профессиональная, цеховая замкнутость не имеет права заходить так далеко, чтобы мы не вспомнили в этот день также и тех, кто ближе всего к Фрейду в личном плане, и прежде всего его семью, для которой Фрейд — не мифический образ, а просто человек, и которую мы должны благодарить за то, что она взяла на себя заботу о его здоровье, волнующем всех нас. Да и широкий круг больных, которые лечились методами Фрейда и благодаря этому вновь обрели вкус к жизни, будет праздновать его юбилей, и еще более широкий круг тех, «здоровых», страдальцев, которым он помог своим мировоззрением избавиться от бессмысленно отягощающего их груза.

В конечном счете психоанализ воздействует посредством углубления и расширения познания; но это познание (и это я попытаюсь непосредственно доказать на следующих страницах опубликованной работы) можно расширить и углубить только через любовь. И, может быть, лишь потому, что Фрейду удалось воспитать в нас способность переносить «большие дозы» истины, значительная и достойнейшая часть человечества сегодня вспоминает о нем с любовью.

Дата добавления: 2015-06-04