Борьба с чревоугодием (Кн. 5)

БОРЬБА С ВОСЕМЬЮ ГЛАВНЕЙШИМИ СТРАСТЯМИ

23. Изображая борьбу с восемью главными страстями, будем описывать свойства их, указывать причины, и предлагать пригодные против них врачества (кн. 5,1).

24. Первая, в какую следует нам вступить, борьба есть – борьба с чревоугодием, или со страстью пресыщения [3].

25. Касательно образа воздержания в пище, или постничества, не может быть постановлено одинаковое для всех правило; потому что не у всех тел одинакова крепость, добродетель же сия соблюдается не одною силою души, но должна соразмеряться и с силою тела. Не для всех возможно соблюдать пост по неделям; некоторые не могут быть без принятия пищи более трех или двух дней, а иным трудно пробыть без пищи до заката солнца. Не для всех также питательны овощи, или зелья, или сухой хлеб. Еще – иному для насыщения нужно два фунта, а другой чувствует тяжесть, если съест фунт или полфунта. Но все воздержники должны иметь одну цель, чтобы, принимая пищу по мере способности, не вдаваться в пресыщение. Ибо не только качество пищи, но и количество расслабляет душу, возжигая в ней вредоносный, греховный огонь [5].

26. Какими бы яствами ни было насыщаемо чрево, от этого зарождаются семена похоти плотской, и ум, подавленный бременем яств, не бывает уже силен добре править кормилом рассуждения. Не одно чрезмерное употребление вина опьяняет ум, но и излишество всяких яств обыкновенно делает его шатким и колеблющимся, и лишает чистых и непорочных помышлений. Для Содомлян причиною их развращения и погибели было не одно пьянство, но и пресыщение чрева. Слушай, как Господь чрез Пророка укоряет Иерусалим (Иез. 16, 49). От чего согрешила сестра твоя, Содома, если не от того, что ела хлеб свой до сыта и пресыщения? Поелику чрез такое насыщение хлебом они разжены были неугасимым жаром похоти плотской, то по суду Божию были с неба пожжены серным огнем. Если таким образом их одна чрезмерность в употреблении хлеба по страсти пресыщения низвергла в стремнинную пропасть развращения, то что сказать о тех, которые, при цветущем здоровье тела, позволяют себе есть мяса и пить вино в непомерном количестве, употребляя их, не сколько требует немощь, а сколько внушает самоугодливое похотение [6].

27. Святые Отцы мерою воздержания в пище положили то, – чтоб пищу, которую принимать заставляет нас необходимость поддерживать жизнь тела, переставали мы вкушать, когда еще хочется есть. Судя по сему и немощный телом может являть добродетель воздержания в совершенстве, наравне с крепкими и здоровыми, если силою воли будет обуздывать пожелания яств, когда сего не требует бренность плоти. Ибо и Апостол говорит: плоти угодия не творите въ похоти (Рим. 13, 14). Он не совсем запретил иметь попечение о теле, а не велел только, чтоб это делалось по похоти, – похотливую заботу о плоти отъял, а разумного, необходимого для жизни, содержания ее не исключил; запретил первое, чтоб чрез поблажку плоти не ниспали мы до пагубных дел похотливых, а дозволил второе, чтоб тело, будучи расстроено неразумною строгостью, не оказалось бессильным к исполнению духовных наших занятий и трудов [8].

28. Итак, мера воздержания должна быть определяема судом совести каждого. Всякий должен назначить себе – настолько воздерживаться, сколько требует сего брань плотского восстания. – Посты, уставом определенные всеконечно должно соблюдать; но если после них не будет соблюдаема воздержность в употреблении пищи, то соблюдение их не доведет до совершенной чистоты. Голодание в продолжительные посты будет иметь плодом только временное в ту пору изнеможение и истомление тела, а не и чистоту целомудрия, если в след за тем пойдет насыщение тела вдоволь: так как чистота души неразрывно связана с голоданием чрева. Не имеют постоянной чистоты целомудрия, кто не довольствуется тем, чтобы держать постоянную ровность воздержания, Строгие посты, если за ними последует излишнее послабление себе в пище, бывают ни во что, и плод их, скоро вытесняется страстью чревоугодия. Почему лучше разумное с умеренностью подкрепление себя пищей каждый день, нежели по временам долгий и крайне строгий пост. Неумеренное неедение умеет не только колебать постоянство и твердость души, но и совершение молитв делать безжизненным, по причине изнеможения тела [9].

29. Для сохранения чистоты души и тела не достаточно одного воздержания в пище, если к сему не будут присоединены и прочие добродетели душевные. Так перво-наперво надо научиться смирению чрез добродетель послушания, сокрушение сердца и утомление тела. Денег не только имения должно избегать, но и самое желание их с корнем исторгать. Ибо не довольно не иметь их, – что большею частью бывает и по необходимости, но не должно допускать самого желания иметь их, если бы случайно они были предложены. Надобно ярость гнева подавлять, отяжеление печали преодолевать, суетную славу презирать, высокомерие гордости попирать, а также и ума не постоянные и шатательные туда и сюда отбегания обуздывать непрестанным памятованием о Боге. Всякий раз надобно нам возвращать сердце наше от парительного блуждания к созерцанию Бога, как только лукавый враг, покушаясь отвлечь ум наш от сего созерцания, вкрадется в тайники сердца [10].

30. Тот никогда не может подавить возбуждений похоти, когда она загорится, кто не силен бывает обуздать позывов чревоугодия. Чистота внутреннего человека распознается по совершенству сей добродетели. Ибо никак не поверишь, чтобы мог поспорить в борьбе с сильнейшими соперниками тот, кого видишь преодолеваемым слабейшими в легкой схватке [11].

31. Итак первою нам надо попрать похоть чревоугодия, – и ум свой утончить не только постами, но и бдениями, а также чтением и непрестанным сокрушением сердца, при воспоминании обо всем, чем прельщены или побеждены были, то стеная при чувстве ужаса от множества грехов, то горя желанием совершенства и чистоты. И до того надо его довести, чтобы он, будучи занят, и как бы поглощен такими подвижническими трудами и помышлениями, самое подкрепление себя пищей почитал не столько дозволенным предметом удовольствия, сколько бременем наложенным в виде наказания, и приступал к нему более как к неизбежно необходимому для тела, нежели сколько как к желательному для души. Если будем себя постоянно держать в таком духовном попечении и сокрушении, то скоро укротим похотливость плоти, доходящую до крайнего неистовства при подогревании ее яствами, и притупим пагубные жала ее. Так можем мы, при обилии слез и непрерывности плача сердечного угашать пещь тела нашего, царем вавилонским, т.е. диаволом, в нас возжигаемую, чрез подстроение нам случаев ко грехам и возбуждению страстей, коими тогда мы, подобно прибавке нефти и смолы в печь, сильнее разгораемся (на непотребное); пока благодатью Божией, чрез веяние ее духа росного в сердцах наших совсем не будут потушены в нас пламы похоти плотской. И вот наше первое состязание – желанием совершенства погашать похоть пространнопитания и чревоугодия! Чего ради не только излишних яств желание надо подавлять созерцанием добродетелей, но и необходимую для естества нашего пищу, как неблагоприятную целомудрию, принимать не без заботливой осторожности сердечной. И течение нашей жизни должно установить таким образом, чтобы ни в какое время не отвлекаться от духовных занятий, разве только когда слабость тела побудит снизойти к необходимому о нем попечению. Но и когда, более удовлетворяя потребности жизни, нежели рабствуя вожделению души, подчиняемся этой необходимости, должны как можно скорее спешить оставлять то, как дело, отвлекающее нас от спасительных занятий. И во время самого принятия пищи не надо отставать от сих занятий. Ибо мы никак не можем отклониться от услаждения предлежащими яствами, если душа, приковав внимание к Божественному созерцанию, не будет услаждаться в то же время паче любовью к добродетелям и красотою вещей необходимых. Да и вообще все настоящее начинает быть презираемо, как тленное, когда кто держит взор ума неотлучно прикованным к благам нетленным и вечным, еще во время пребывания в теле вкушая уже сердцем блаженство жизни будущей [14].

32. Победив таким настроением похоть чревоугодия и пространнопитания, как не рабы уже плоти, мы будем признаны достойными вступить и в высшие противоборства, – сразиться с нечистыми силами, которые обыкновенно вступают лично в борьбу только уже с победителями. Таким образом подавление плотских вожделений оказывается неким солиднейшим основанием всех браней. Не победив своей плоти, никто не может законно сражаться; а кто не законно сражается, не венчается [16].

33. Хочешь ли слышать истинного борца Христова, сражающегося по законному правилу ратоборства? – Внимай. – Азъ, говорит он, тако теку, не яко на неверное, тако подвизаюсь, не яко воздухъ бияй; но умерщвляю и порабощаю тело мое, да не како проповедуя другимъ самъ неключимъ буду (1 Кор. 9, 26. 27). Видишь, как он в себе самом, т.е. в плоти своей, как на твердейшем некоем основании, установил главное дело ратоборства, и весь успех борьбы совместил в одном измождении плоти и покорении тела своего? Азъ, говорит, тако теку, не яко на неверное. Не течет на неверное тот, кто, созерцая небесный Иерусалим, имеет в нем неподвижную мету, к коей ему должно неуклонно направлять скорое течение сердца своего. Не течет на неверное тот, кто, забывая заднее, простирается в преднее, стремясь к предназначенной почести вышнего звания Божия о Христе Иисусе (Флп. 3, 13. 14), куда устремляя всегда взор ума своего, и куда спеша со всею готовностью сердца своего, с уверенностью взывает: подвигомъ добрымъ подвизахся, течение скончахъ, веру соблюдохъ (2 Тим. 4, 7). И поелику сознавал, как неутомимо, с живейшим по всей совести рвением, тек въ следъ вони мастей Христовых (Песн. 1, 3), и умерщвлением плоти успешно одержал победу в духовном ратоборстве; то с несомненным упованием наводит, говоря: прочее соблюдается мне венецъ, правды, егоже воздастъ ми Господь въ день онъ, Праведный Судия (2 Тим, 4, 8). А чтобы и нам открыть подобную надежду воздаяния, если в подвиге того же течения будем подражать ему, прибавил: не токмо же мне, но и всемъ возлюбившимъ явление Его [8], провозглашая, что в день суда и мы сделаемся причастными его венцу, если, любя пришествие Христово, – не только, в коем Он явится и для не хотящих, но особенно то, в коем Он всегда сшествует святым душам, – одержим победу в ратоборстве чрез умерщвление плоти. О сем последнем пришествии Господь говорит в Евангелии: Азъ и Отецъ Мой приидемъ къ нему и обитель у него сотворимъ (Ин. 14, 23). И еще: се стою при дверехъ и толку: аще кто услышитъ гласъ Мой, и отверзетъ двери, вниду къ нему, и вечеряю съ нимъ, и той со Мною (Апок. 3, 20) [17].

34. Впрочем Апостол не один только подвиг течения, совершенный им, описывает, говоря: Азъ тако теку, не яко на неверное: [что в особенности относится к устремлению ума и горячности духа его, коими он со всем жаром последовал Христу, с Невестою воспевая: въ следъ Тебе въ воню мира Твоего течемъ (Песн. 1, 3); и еще: прильпе душа моя по Тебе (Пс. 62, 9)]; но свидетельствует, что он и в другом еще роде ратоборства одержал победу, когда говорит: тако подвизаюся, не яко воздухъ бияй: но умерщвляю тело мое и порабощаю: что собственно относится к преболезненным трудам воздержания, к телесному пощению и измождению плоти. Тут он представляет себя бодренным неким борцом со своею плотью, обозначая, что не напрасно давал ей удары воздержания, но что чрез умерщвление своего тела успел стяжать торжество победы, – когда укротив его бичами воздержания и измождив ударами пощения, доставил духу победителю венец бессмертия и пальму нетления. Видишь законный порядок ратоборства, усматриваешь исход духовных состязаний, – как борец Христов, одержав победу над бунтовщицею – плотью, и повергши ее некако под ноги свои, как великий триумфатор, везется на победной колеснице?! – Не на неверное течет он, так как уверен, что скоро внидет во святой град, небесный Иерусалим. Тако подвизается в постах, т.е. и умерщвлении плоти, не яко воздухъ бияй, т.е. не яко напрасно дающий удары воздержания, потому что он ими не пустой воздух, но духов злобы вращающихся в нем, поражал чрез умерщвление своего тела. Ибо кто говорит: не яко воздухъ бияй, тот дает разуметь, что не пустой и не порожний воздух поражает, но вместе и неких сущих в нем. Поелику он, преодолев эти роды браней (т.е. с телом), снова выступал теперь украшенный многими победными венцами: то естественно стал подвергаться нападениям сильнейших врагов, и, восторжествовав над первыми из них завистниками, в благонадежии начал возглашать: несть наша брань къ плоти и крови, но къ началомъ и ко властемъ и къ миродержителемъ тьмы века сего, духовомъ злобы поднебеснымъ (Еф. 6, 12) [18].

35. Для борца Христова, пока он в теле, никогда не оскудевают случаи к получению пальм за ратоборство; но чем более возвышается он успехами своих побед, тем более сильный ряд ратоборств предлежит ему. Ибо после того, как победит он и покорит себе плоть свою, какие толпы супостатов, какие полчища врагов восстают против сего победоносного воина Христова, быв раздражены его победами! Это, – чтоб воин Христов, нежась покоем мира, не стал забывать о славных боях своего ратоборства, и, опустившись от бездействия, в чувстве безопасности от врагов, не потерял охоты и мужества оказывать победные доблести, достойные высших наград. Итак, если не умаляясь, а возрастая в силе и мужестве, желаем достигнуть высших победных триумфов, то и нам следует в том же порядке проходить бранные подвиги, – и сначала совершить то, в силу чего можем с Апостолом говорить: тако подвизаюся, не яко воздухъ бияй; но умерщвляю тело мое и порабощаю, – а потом, когда возьмем верх в этом бое, вступить и в такой, по успехе в коем могли бы мы опять с Апостолом говорить: несть наша брань къ плоти и крови, но къ началомъ и ко властемъ и къ миродержителемъ тмы века сего, духовомъ злобы поднебеснымъ. Ибо с этими мы никаким образом иначе вступить в ратоборство не можем, как после победы над плотью, – и никогда не удостоимся мы испытать борьбу с духами, если все будем низлагаемы в борьбе с плотью и поражаемы в состязании с чревом. И по справедливости будет нам сказано от Апостола с укором: искушение васъ не постиже, точию человеческое (1 Кор. 10, 13) [19].

36. Монах, желающий достигнуть подвига внутренних браней, пусть наперед такую назначит себе и держит предосторожность, чтоб, прежде уставом определенного и для всех общего часа подкрепления себя пищей, и при том вне трапезы, отнюдь не позволять себе принять что-нибудь из пищи или пития, какая бы приятность и сладость их ни манила к тому. Но и по окончании трапезы да не попускает он себе дерзнуть на нечто подобное, хотя бы то в малейшей малости. Равно должно ему строго соблюдать время и меру сна, как уставом положено. И этого рода похотения с таким же рвением надобно отсекать, с каким должны мы отсекать движения блудной страсти. Ибо кто не мог подавить излишние пожелания чрева, тот как сможет погасить разжение плотского вожделения? И кто не мог укротить страсти явные и малые, тот как возможет победить тайные, проторгающиеся без всяких свидетелей? [20].

37. Не внешнего врага надобно нам бояться; враг наш заключен в нас самих. Почему и ведется в нас непрестанно внутренняя война. Одержи мы в ней победу, – и все внешние брани сделаются ничтожными, и все станет у воина Христова мирно, и все ему покорно. Нечего будет нам бояться врага со вне, когда-то, что есть внутри нас, быв побеждено, покорится духу. Не должны мы верить, что нам, для совершенства сердца и чистоты тела, может быть достаточен один тот пост, который состоит в воздержании от видимых яств. Нет, к сему должно присовокупить еще и пост души. Ибо и она имеет свои вредные яства, от коих, отучнев, впадает в обрывы сладострастия, и без обилия телесного питания. – Осуждение ее есть пища, и притом преприятная. Гнев также ее есть пища, хотя не так легкая, а под час вредная, и даже смертоносная. Зависть есть пища души, ядовито повреждающая ее соки и непрестанно мучащая ее – несчастную счастливыми успехами других. Тщеславие ее есть пища, которая на время услаждает ее приятным вкушением, а после делает пустою, обнаженной и лишенной всякой добродетели, и оставляет бесплодною и не способною приносить плоды духовные, – и след. не только лишает воздаяния за безмерные труды, но и привлекает большие наказания. Всякое похотствование и блуждание сердца непостоянного есть некое пасение души на своего рода пастбище, питающее ее вредными яствами, небесного же хлеба и твердой пищи делающее непричастною. Почему в святом пощении нашем удерживаясь от всего этого, сколько сил есть, мы сделаем целесообразным и благоплодным соблюдение телесного поста. Ибо утруждение плоти, быв соединено с сокрушением духа, представит приятнейшую Богу жертву и устроит достойное Его святости обиталище в чистых и благоукрашенных сокровенностях сердца. Но если, постясь телесно, мы будем опутываться пагубнейшими страстями душевными, то никакой не принесет нам пользы измождение плоти, когда при этом оскверненными остаемся в драгоценнейшей нашей части, когда т.е. мы бываем неисправны тою частью нашего естества, которая собственно соделывается жилищем Св. Духа. Ибо не плоть тленная, а сердце чистое соделывается обиталищем Богу и храмом Духа Святого. Итак надлежит нам, когда постится внешний наш человек, и внутреннего удерживать от вредных вкушений. Его особенно представлять чистым Богу, чтоб сподобиться принять в себя посетителем Христа, увещевает св. Апостол, когда говорит: во внутреннемъ человеце вселитися Христу верою въ сердца ваша (Еф. 3, 16. 17) [21].

38. Пищу надо избирать такую, которая бы умеряла, а отнюдь не возбуждала жар похоти плотской, и притом была удобоприобретаема и сообразна с общим обычаем и употреблением братий. Чревоугодие проявляется в трех видах: один побуждает упреждать уставом определенный час принятия пищи; другой любит насыщать и переполнять чрево пищей, какого бы рода она ни была; третий удовлетворяется лишь приятнейшими и изысканнейшими яствами. Почему против него монах должен соблюдать троякое правило: во-первых ожидать уставного времени разрешения на пищу; потом не поблажать пресыщению; в третьих, довольствоваться простою какой-нибудь и дешевою пищей. А что в сем отношении допускается не сообразного с общим обычаем и употреблением, того древнейшее предание отцов не одобряет, как оскверненного суетностью, тщеславием и хвастливостью. И мы никого не видели из тех, кои отличались даром ведения и рассуждения, и никого не знали из тех, коих благодать Божия выставила вперед, как блистательнейшие светила, для подражания, которые бы воздерживались от вкушения хлеба, почитаемого простым и не ценным. И наоборот никогда не видали мы, чтоб кто-нибудь из тех, которые употребляли только зелень, овощи и древесные плоды, имелся в числе опытнейших мужей, или сподоблялся благодати рассуждения и ведения [23].

39. Дела любви должно предпочитать посту. Этому научились мы у Египетских Отцов. Ибо когда мы, желая узнать правила сих старцев, пришли из Сирии в Египет, то нас принимали там с изумительно живым радушием сердечным, – и куда бы мы не проходили, нигде для успокоения нас, не стеснялись соблюдением определенного уставом часа для принятия пищи, как мы обвыкли видеть в монастырях Палестинских, – но везде разрешали на пищу прежде того, кроме только среды и пятка. Один из старцев, когда мы спросили его, почему у них, так свободно мимоходится правило каждодневного поста, ответил нам: пост всегда со мною, вас же я не могу удержать с собою навсегда. Притом хотя пост многополезен и всегда нужен, но он составляет жертву произвольную; исполнение же дела любви есть неотложимое требование заповеди. Итак принимая в вас Христа, я должен напитать Его. Когда же провожу вас, тогда сделанное ради Его снисхождение могу вознаградить строжайшим постом. Ибо не могутъ сыны брачнии поститься, дондеже женихъ съ ними есть. Придутъ же дние, егда отъимется отъ нихъ женихъ, и тогда постятся (Лк. 5, 34. 35) [24].

40. Крайности, как говорят св. Отцы, с той и другой стороны равно вредны, – и излишество поста и пресыщение чрева. Знаем мы некоторых, которые, не быв побеждены чревоугодием, низложены были безмерным постом, и впали в ту же страсть чревоугодия по причине слабости, происшедшей от чрезмерного поста [Соб. 2, 16].

41. Нам надобно заботиться как о том, чтобы по желанию плотского удовольствия не принимать пищи прежде назначенного времени, или сверх меры, так и о том, чтоб употреблять ее в назначенный час, хотя бы и не хотелось; потому что и чрезмерное желание плотского удовольствия и отвращение от пищи возбуждаются врагом нашим. Притом не умеренное воздержание вреднее пресыщения; потому что от последнего, в силу раскаяния, можно перейти к правильному действованию, а от первого нельзя [Соб. 2, 17].

42. О том, как пройти между обеими крайностями, соблюдая разумную мерность, прежние Отцы наши часто рассуждали, и всем родам пищи предпочли хлеб, и мерою употребления его постановили – два небольшие хлебца весом около фунта [Соб. 2, 18. 19].

43. Общее правило умеренности воздержания состоит в том, чтобы каждый сообразно с силами, состоянием тела и возрастом столько пищи вкушал, сколько нужно для поддержания здоровья тела, а не сколько требует желание насыщения. Кто не соблюдает одинаковой меры, – но, то постится чрезмерно, то пресыщается; тот вредит как молитве, так и целомудрию: молитве, – потому что от неедения не может быть бодрым в молитве, клонясь от бессилия ко сну; а целомудрию, – потому что тот огнь плотской похоти, который возжигается от чрезмерного употребления пищи, продолжает действовать и во время строгого поста [Соб. 2, 22].

44. Мерное употребление пищи, по мнению Отцов, состоит в ежедневном употреблении столько пищи, чтобы после вкушения ее еще чувствовался голод. Такая мера сохранит душу и тело в одинаковом состоянии, и не попустит человека вдаваться, ни в чрезмерный пост, расслабляющий тело, – ни в пресыщение, подавляющее дух [Соб. 2, 23].

45. Предлагаем еще одно спасительное наставление блаженного Макария, чтоб книгу нашу о постах и воздержании назидательно заключить мнением такого мужа. Он говорит, что монах так разумно должен вести дело пощения, как бы имел пребыть в теле сто лет; и так обуздывать душевные движения, – забывать обиды, отревать печаль, ни во что ставить скорби и потери, – как могущий умереть каждый день. Этим советуется – в отношении к первому, т.е. посту, душеполезное благоразумие, которое бы заставляло монаха шествовать всегда путем ровной строгости в воздержании, не позволяя ему, в случае даже изнеможения тела, переходить от строгости к излишеству; а в отношении ко второму, т.е. обузданию движений душевных, – спасительное великодушие, которое было бы сильно не только презирать то, что кажется благополучным в мире сем, но и пребывать несокрушимым несчастьями и скорбями, и пренебрегать ими, как ничтожными, туда имея постоянно устремленным взор ума своего, куда каждый день и каждую минуту чает быть позванным [Кн. 5, 41].

Дата добавления: 2015-06-04