Начало новой фазы. 1 страница

Первый вопрос:

Возлюбленный Мастер,

Меня никогда не волновала классическая музыка, а художественные галереи всегда нагоняли на меня смертельную скуку. Возможно ли перейти с первого уровня, из головы, к третьему уровню, центру, каким-то образом минуя весь этот эстетический мусор?

Ниргун, да, это правда: под именем эстетики существует множество мусора. Но, когда я использую слово «эстетика», я не подразумеваю тот мусор, который собран в музеях и художественных галереях.

Когда я говорю «эстетика», я подразумеваю некое качество в вас. Оно не имеет никакого отношения к объектам, — картинам, музыке, поэзии, — оно относится к качеству вашего бытия, к чувствительности, к любви к красоте, к чувствительности к текстуре и вкусу вещей, к вечному танцу, который продолжается вокруг, к его осознанию, к молчанию, необходимому, чтобы услышать далекий зов кукушки...

Это не мусор: это сама сердцевина существования.

Но я могу понять, что вы, должно быть, чувствуете скуку от так называемой классической музыки и картин, собранных в художественных галереях. И, должно быть, вы немного озадачены, почему люди продолжают так много говорить обо всей этой чепухе.

Эстетика это просто художественный подход к жизни, поэтическое видение. Вы видите цвета так тотально, что каждое дерево становится картиной, каждое облако несет присутствие божественного, что все цвета более красочны, что вы не продолжаете пренебрегать сиянием всего вокруг, что вы остаетесь бдительным, осознающим, любящим, что вы остаетесь восприимчивым, приветствующим, открытым. Именно это я подразумеваю под эстетическим подходом, эстетическим отношением.

Музыка должна быть в вашем сердце, само ваше существо должно стать музыкальным, оно должно стать гармонией. Человек может существовать как хаос или как космос. Музыка — это путь от хаоса к космосу. Человек может существовать либо как беспорядок, диссонанс, просто шум, рынок, либо как храм, священное молчание, где священная музыка звучит сама по себе, несотворенная музыка звучит сама по себе.

Люди дзен называют этот звук хлопком одной ладонью. В Индии мистики веками говорили о анахат над — невызванном звуке. Он присутствует в самом вашем существе; чтобы услышать его, вам не нужно никуда идти. Это древнейшая музыка и в то же время самая современная. Она одновременно самая старая и самая новая. И это музыка вашего собственного существа, ритм вашего собственного существования. И если вы не можете услышать ее, вы глухи.

И нет способа, Ниргун, миновать ее. Вы можете обойти стороной музеи, вы можете обойти стороной галереи — фактически, вы должны их обходить стороной. Вам не стоит беспокоиться об искусстве и критике искусства — забудьте об этом. Но вы должны стать художником самой жизни.

Будда — поэт, хотя он не сочинил ни одного стихотворения. И все же я настаиваю, что он один из величайших поэтов, которые когда-либо жили. Он не был Шекспиром, Милтоном, Калидасой, Рабиндранатом — нет, совсем нет. Но все же я говорю: Шекспир, Милтон, Калидаса, Рабиндранат — ничто по сравнению с его поэзией. Его жизнь была поэзией — то, как он шел, как он смотрел на вещи...

Прошлым вечером я нашел прекрасное высказывание Святой Терезы из Авилы. Она говорит: Все, что вам нужно, это взглянуть. Способность смотреть... и вы найдете Бога. Способность слышать... и вы найдете его музыку. Способность прикасаться... и каждая поверхность станет его поверхностью. Прикасаясь к скале, вы находите Бога.

Дело не в объектах искусства: дело во внутреннем подходе, в видении — в художественном видении. И, Ниргун, в вас есть это качество! Фактически, именно благодаря этому качеству у вас вызывают скуку галереи и классическая музыка — потому что бессознательно, наощупь, вы чувствуете в себе нечто гораздо высшее. Но вы еще не вполне осознаете это.

Держитесь подальше от художественных галерей, и вы ничего не потеряете. Но вы не можете оставить в стороне эстетический уровень своего бытия: вы должны пройти через него. В противном случае, вы навсегда останетесь обедненным; чего-то будет недоставать, чего-то безмерно ценного. Ваше просветление никогда не будет тотальным. Часть вашего существа останется непросветленной; какой-то уголок вашей души останется во тьме — и этот уголок будет для вас тяжестью. Человек должен стать тотально просветленным. Ничто не должно быть обойдено, никакие углы не должны быть срезаны. Человек должен двигаться очень естественно через все уровни, потому что все эти уровни есть возможности к росту.

Помните это: когда я произношу слова «музыка», «поэзия», «живопись» или «скульптура», я придаю им свой собственный смысл.

Когда Хелен Келлер, слепая, приехала в Индию, она посетила Джавахарлала Неру. Она была слепой и глухой. Она прикоснулась к лицу Неру; она почувствовала его лицо обеими реками и была безмерно рада. Она выразила свою сильную радость. Она сказала: «Я почувствовала в лице Неру то же качество, которое ощущала, прикасаясь к прекрасным римским статуям — то же спокойствие, та же пропорциональность, та же форма».

Эта женщина обладала сердцем скульптора — будучи слепой и глухой, она все же обладала гением великого художника. Поскольку она была слепой и глухой, она должна была найти другие способы чувствовать жизнь. И иногда проклятья оказываются благословениями. Она прикасалась к воде, и она чувствовала ее прохладу, ее течение, ее жизнь, ее вибрацию. Вы никогда не почувствуете этого, потому что вы видите воду, вы говорите: «Что здесь особенного?» Благодаря тому, что она не могла видеть, она могла чувствовать качество поверхности скалы... вы можете видеть ее, и вы упустите — вы не можете почувствовать ее качество.

Иногда очень важно закрыть глаза и просто прикоснуться к камню, почувствовать, будто бы вы слепы и вынуждены использовать руки вместо глаз. И вы будете удивлены — вас ждет сюрприз. Впервые вы увидите, что у качества поверхности есть свое собственное измерение.

Из-за того, что у нее не было ни глаз, ни ушей, ее обоняние достигло оптимума. Она могла ощущать аромат вещей, людей. Она могла отличить одно дерево от другого только по его запаху. Она даже могла определять по запаху людей.

Она так же эстетична, как любой Пикассо, Дали, Ван Гог — и даже более.

Ниргун, эстетический мусор, безусловно, существует, поскольку, что бы ни создал человек в своей бессознательности, это обязательно будет мусором. Картины Пикассо представляют ум Пикассо. Этот человек кажется патологическим где-то глубоко внутри. Фактически, его картины это способ остаться в здравом уме; его картины катарсичны. То, что вы делаете в динамической медитации, он делает в своих картинах: выбрасывает напряжения, кошмарные сны и все уродство ума. Оно должно быть выброшено из системы, и при помощи картин это сделать очень легко.

Карл Густав Юнг обычно предлагал своим пациентам рисовать. И многие патологичные люди рисовали действительно прекрасные картины. Но, несомненно, эти картины патологичны!. Как может патологичный человек создать здоровую картину? Возможно, в ней есть какая-то собственная красота, — красота безумия, — возможно, в ней есть какая-то пропорция, определенное сочетание цветов, в ней может содержаться даже определенное видение, но в ней все же таится нечто от безумия. И Юнг постепенно начал осознавать, что живопись может оказать патологическим людям огромную помощь — живопись может стать терапией. И, несомненно, он прав. Если вы можете изобразить свои кошмарные сны, вы освободитесь от них. Это выражение! Выражение всегда приносит свободу. Подавление приносит рабство, выражение приносит свободу. И живопись — один из прекрасных способов выражения.

Если вы боитесь смерти, если вас преследует идея смерти, если вам снятся кошмары о смерти и вы можете написать о смерти множество картин, вы избавитесь от этих мыслей. Вы принесли их из бессознательного в сознательное. А вы становитесь свободны от всего, что бы вы ни принесли из бессознательного в сознательное.

Но человечество делало в точности противоположное. Веками мы пытались выбрасывать вещи из сознательного в бессознательное — это и есть подавление. Да, в некотором смысле, кажется, вы освободились от них, но в действительности — нет. Фактически, они ушли глубже в вас, они проникли глубже в вас. Они будут беспокоить вас даже больше. Теперь они будут контролировать вас из бессознательного, и вы даже не будете этого осознавать.

Весь подход психоанализа против подавления: принесите все, что было подавлено в бессознательном, в сознательное. Это может быть сделано множеством способов. Психоанализ это самый длинный маршрут; он может занять три года, шесть лет, даже десять. И даже тогда анализ не завершен. В мире нет ни одного человека, чей психоанализ был бы завершенным и законченным.

Он не может быть завершен, потому что это медленный процесс. Дважды или трижды в неделю вы посещаете своего психоаналитика; в течение часа, лежа на кушетке психоаналитика, вы выбрасываете весь свой мусор. Он терпеливо слушает — по меньшей мере, он притворяется, что терпеливо слушает. И, поскольку он слушает, вы продолжаете вытаскивать мусор наружу. Он поощряет вас копать глубже и глубже, и вы вытаскиваете вещи из бессознательного в сознательное. Его присутствие, его мастерство, его авторитет, его имя придают вам смелости. Вы не боитесь извлекать на свет вещи, которые испугали бы вас, если бы вы были в одиночестве — потому что вы увидели бы себя на грани безумия. Но его авторитет и его присутствие... возможно, это так лишь в вашем воображении, на самом деле, он может быть- еще более безумным, чем вы. Но вы должны проста, поверить в то, что он знает; что он способен вам помочь;) что он рядом, и поэтому вам не нужно бояться; вы можете продолжать глубоко погружаться в свое бессознательное. Чем большее вы приносите в сознательное, тем более свободным вы становитесь — это снимает с вас большое бремя. Но однажды, дважды или трижды в неделю вы снимаете с себя бремя, и целую неделю вы продолжаете его собирать снова. Действие трех часов теряет силу; вы остались прежним. Это становится порочным кругом. В обществе, в семье вы снова накапливаете подавления; и вы снова идете к психоаналитику и выражаете эти подавления. Несколько освобожденный от бремени, вы возвращаетесь в общество — в то же самое общество, к тем же самым людям. Вы слушаете того же священника, читаете ту же газету, включаетесь в те же самые политические гонки. Вы остаетесь коммунистом или католиком. Та же жена, тот же муж, те же дети, тот же круг общения... Снова происходит подавление.

Это очень кратковременное облегчение.

Было найдено множество других способов. Живопись это один из способов — гораздо более осмысленный, потому что бессознательное знает язык образов и не знает языка слов. Бессознательное выражает себя в картинах. Именно поэтому в ваших снах бессознательное выражает себя более адекватно. Поэтому психоаналитик стремится все больше и больше узнавать о ваших снах. Сны образны, это примитивный язык, не изощренный, более невинный. И в точности то же происходит, когда вы рисуете.

Живопись это вынесение на свет ваших снов — она может оказать огромную помощь. У меня такое чувство, что если бы Пикассо не позволяли писать картины, он сошел бы с ума. Именно его картины спасли его — хотя он и не осознавал, что его спасли именно картины. Но в его картинах есть качество безумия.

Если вы смотрите на картины Пикассо и медитируете на них, вы почувствуете смущение, вы почувствуете тяжесть, вы почувствуете напряжение, вы не будете чувствовать себя расслабленно. И если вы живете в комнате, где на всех стенах висят картины Пикассо, есть большая опасность того, что вам будут сниться кошмары или вы сойдете с ума. Эти картины провоцируют вашу патологичность.

Поэтому, Ниргун, вы можете держаться подальше от этих галерей, вы можете обойти стороной Пикассо, но вы не можете оставить в стороне эстетический уровень вашего существа. Вы не можете оставить в стороне эстетическое измерение; в противном случае вы останетесь обедненным, однобоким, в вас будет чего-то не хватать. А я не хотел бы, чтобы в моих саньясинах чего-то не хватало. Они должны стать настолько научными, насколько это возможно. Я не подразумеваю, — снова помните, — что вы должны стать физиком, химиком, биологом или физиологом. Я не подразумеваю этого! Когда я говорю, что вы должны быть ученым, это значит, что вы должны быть научным — это метафора. Всегда помните: я всегда говорю в образах, метафорах и притчах.

Вы должны быть научным. Единственный правильный подход к миру, к объективному миру, это наука. Если в Библии сказано, что Земля не круглая, а плоская, не верьте этому — будьте научны. Земля круглая, а не плоская. Библия не имеет никакого права судить об объективном. Библия это религиозная книга; у нее есть свое собственное измерение. Не путайте эти измерения.

Из-за этой путаницы возник большой конфликт между наукой и религией. В этом совершенно нет необходимости. У науки есть собственное царство, своя территория. Сначала священники начали вмешиваться в науку; теперь та же самая история повторяется в обратном порядке. Теперь ученые пытаются вмешаться в мир религии.

Не спрашивайте ученого, существует ли Бог — это не его дело. Что он знает о Боге? Это не его измерение. Что бы он ни сказал о Боге, это будет глупостью; что бы он ни сказал, это будет ошибочным.

Это все равно что спрашивать врача о поэзии — возможно, это великий врач, великий терапевт, но спрашивать его о поэзии, потому что он великий врач, глупо. Или посоветуйтесь с великим поэтом о своей болезни, потому что он великий поэт... вы видите, как это глупо. Вы не пойдете к великому поэту за диагнозом, лишь потому, что он великий поэт. Вы пойдете к врачу — возможно, он совершенно не поэт.

Папа Римский позвал Галилео и заставил его — в пожилом возрасте — принести извинения, потому что он сказал, что не Солнце движется вокруг Земли, а Земля движется вокруг Солнца. Это противоречит Библии. Священники были очень раздосадованы: «Как можно опровергать Библию? Кто ты такой?» В пожилом возрасте — ему было семьдесят лет, он был болен, прикован к постели — его заставили явиться в суд, его заставили преклонить колени перед Папой и принести извинения.

Должно быть, он был человеком юмора, должно быть, он обладал великим чувством юмора. Он сказал: «Да, сэр, я приношу извинения. Я заявляю, что Библия права, что не Земля вращается вокруг Солнца, а Солнце вращается вокруг Земли. Вы удовлетворены, сэр?»

Они были очень довольны. Они сказали: «Мы удовлетворены».

И тогда Галилео рассмеялся. Он сказал: «Но, что бы я ни говорил, это не имеет значения — Земля вращается вокруг Солнца. Что значат мои утверждения? Что они меняют? Что я могу сделать? То, что я говорю, не поможет — Земля не послушается меня. Я приношу извинения, я не прав, а Библия права. Но хорошо запомните: Земля вращается вокруг Солнца — независимо от моего желания. Я бы хотел, чтобы она вращалась в соответствии с Библией и с вами, но здесь я бессилен, совершенно бессилен».

В Библии содержится множество ненаучных утверждений, в Ведах содержится множество ненаучных утверждений. Все писания содержат ненаучные утверждения по определенной причине: потому что в те времена не было науки как отдельного явления. Религиозные писания были единственными доступными писаниями. Поэтому в них собирали все; все доступное на тот момент знание собирали в писания. И знание было так мало, что могло содержаться в одном-единственном писании.

Но сейчас, когда прошли столетия, человек вырос, пришел к совершеннолетию. Сейчас наука имеет свой собственный мир. Мы должны выбросить все, что касается науки, из религиозных писаний — они не имеют к ней никакого отношения. И наука не имеет никакого отношения к религиозным писаниям и религиозному измерению. Но именно таким образом продолжают ссориться глупые умы.

Я хотел бы, чтобы вы были научны — во всем, что касается мира, будьте научны. Во всем, что касается вашей внутренней реальности, будьте религиозны. И существует еще один мир между ними двумя, промежуточный мир, сумеречный мир, в котором встречаются субъективное и объективное. Это мир эстетики. В нем — будьте художником, будьте поэтом, будьте музыкантом.

Реализовав все эти три измерения, вы станете духовным; обогатив все эти измерения, вы станете четвертым человеком, духовным человеком. Мои саньясины должны быть четвертым человеком — целостным, цельным. Ничто не должно быть оставлено в стороне, Ниргун. Все это вы должны жить, любить, переживать. Все это вы должны впитать, чтобы стать настолько богатым, насколько это лишь возможно.

Второй вопрос:

Возлюбленный Мастер, Пожалуйста, скажите еще что-нибудь о расслаблении. Я осознаю напряжение глубоко у себя в центре, и подозреваю, что я, вероятно, никогда тотально не расслабляюсь.

Когда Вы сказали позавчера, что расслабление является одним из самых сложных явлений, в проблеске я увидел богатый гобелен, в котором волокна расслабления и позволения глубоко переплетаются с доверием, и в него входи любовь, приятие, движение с потоком, единение и экстаз...

Анураг, тотальное расслабление есть высшее. Именно в это мгновение человек становится Буддой. Это мгновение реализации, просветления, сознания Христа. Вы не можете быть тотально расслаблены прямо сейчас. В глубочайшем ядре будет продолжаться напряжение.

Но начните расслабляться. Начните с периферии — оттуда, где мы сейчас, а мы можем начинать лишь оттуда, где мы сейчас. Расслабьте периферию своего существа — расслабьте свое тело, расслабьте свое поведение, расслабьте свои действия. Ходите расслабленно, ешьте расслабленно, говорите, слушайте расслабленно. Замедлите каждый процесс. Не торопитесь и не спешите. Двигайтесь так, будто бы вся вечность доступна вам — фактически, она действительно доступна.' Мы здесь с самого начала, и мы будем здесь до самого конца, если только есть начало и конец. Фактически, начала и конца нет. Мы всегда были здесь и будем здесь всегда. Формы постоянно меняются, но не вещество; одежды постоянно меняются, но не душа.

Напряжение означает спешку, страх, сомнение. Напряжение означает постоянное усилие защититься, сохраниться, быть в безопасности. Напряжение означает приготовление к завтрашнему дню, к следующей жизни — вы боитесь, что завтра вы не сможете иметь дело с реальностью, вы должны подготовиться. Напряжение означает прошлое, которое вы не прожили полностью, а лишь кое-как миновали; оно висит на вас, оно преследует вас как похмелье.

Помните одну основную вещь о жизни: любое переживание, которое не было прожито, будет висеть на вас, будет настаивать: «Закончи меня! Проживи меня! Заверши меня!» Каждому опыту свойственно это качество, тенденция стремиться к завершенности, законченности. Законченный, он испаряется; незаконченный, он продолжается, он мучает вас, он преследует вас, он надоедает вам, он привлекает ваше внимание. Он говорит: «Что ты собираешься делать со мной? Я все еще не закончен — соверши меня!»

Все ваше прошлое висит на вас, и ничто не закончено — потому что ничто не было по-настоящему прожито, все было кое-как обойдено, прожито частично, с середины на половину, спустя рукава. В нем не было ни интенсивности, ни страсти. Вы двигались, как сомнамбула, как лунатик. Поэтому это прошлое висит, и будущее вызывает страх. И между прошлым и будущем раздавлено ваше настоящее, единственная реальность.

Вам придется начать расслабляться с периферии. Первый шаг — расслабьте свое тело. Помните о том, чтобы как можно чаще смотреть на свое тело: носите ли вы какие-нибудь постоянные напряжения — в шее, в голове, в ногах. Постоянно расслабляйте их. Просто пойдите в эту часть тела, убедите ее, скажите ей с любовью: «Расслабься!»

И вы будете удивлены: если вы приближаетесь к любой части своего тела, она слушается вас, она следует — это ваше тело. Попросите его расслабиться, скажите ему: «Тебе нечего бояться. Не бойся. Я здесь, чтобы позаботиться о тебе — расслабься». Постепенно вы научитесь этому искусству. Тело станет расслабленным.

Тогда предпримите следующий шаг, немного глубже; попросите ум расслабиться. И если слушается тело, слушается и ум, но вы не можете начать с ума — вы должны начать с самого начала. Вы не можете начинать с середины. Многие люди начинают с ума и проигрывают; они проигрывают, потому что они начинают с ошибочного места. Все нужно делать в правильном порядке.

Если вы становитесь способны по своей воле расслаблять тело, тогда вы будете способны помочь добровольно расслабиться и уму. Ум это более сложное явление. Как только вы приобрели уверенность, что тело слушается вас, вы приобретете новое доверие к себе. Теперь вы знаете, что это возможно. Если это возможно с телом, возможно с умом, тогда это возможно и с сердцем. И лишь тогда, когда вы сделали эти три шага, вы можете сделать четвертый. Теперь вы можете проникнуть в глубочайшее ядро своего существа, которое за пределами тела, ума и сердца: в сам центр вашего существования. И тогда вы сможете расслабить и его.

И это расслабление, несомненно, принесет величайшую радость из всех возможных, высший экстаз, приятие. Вы будете полны блаженства и наслаждения. Ваша жизнь приобретет качество танца.

Все существование танцует, исключая человека. Все существование находится в очень расслабленном движении; конечно, движение есть, но оно очень расслабленно. Деревья растут, птицы щебечут и реки текут, движутся звезды: все движется расслабленным образом. Нет спешки, нет торопливости, нет беспокойства и нет напрасной траты времени. Все, кроме человека. Человек пал жертвой собственного ума.

Человек может возвыситься над богами и пасть ниже животных. Человек есть лестница от нижайшего к высочайшему.

Анураг, начните с тела, и тогда, постепенно, идите глубже. И не начинайте с чего-то другого, пока вы не разобрались с первичным. Если ваше тело напряжено, не начинайте с ума. Ждите. Работайте над телом. И простые мелочи очень вам помогут.

Вы ходите в определенном темпе; это стало привычным, автоматическим. Теперь попробуйте ходить медленно. Будда обычно говорил своим ученикам: «Ходите очень медленно, делайте каждый шаг очень сознательно». Если вы делаете каждый шаг очень сознательно, вы неизбежно будете идти медленно. Если вы бежите, торопитесь, вы забудете об этом. Поэтому Будда ходит очень медленно.

Просто попробуйте ходить медленно, и вы будете удивлены — новое качество осознанности начинает происходить в вашем теле. Ешьте медленно, и вы будете удивлены — это великое расслабление. Делайте все медленно... просто для того, чтобы изменить старый образец, чтобы оставить свои прежние привычки.

Сначала тело должно стать совершенно расслабленным, как у маленького ребенка, и только тогда приступайте к уму. Двигайтесь научно: сначала простое, потом более сложное, потом еще более сложное. И лишь тогда вы можете расслабиться в глубочайшем ядре.

Вы спрашиваете меня, Анураг: «Пожалуйста, скажите еще что-нибудь о расслаблении. Я осознаю напряжение глубоко у себя в центре, и подозреваю, что я, вероятно, никогда не тотально не расслабляюсь».

Такова же ситуация каждого человеческого существа. Хорошо, что вы осознаете — миллионы людей не осознают этого. Вы блаженны, потому что вы осознаете, и, поскольку вы осознаете, что-то можно сделать. Если вы не осознаете, ничего нельзя сделать. Осознанность это начало трансформации.

Вы говорите: «Когда Вы сказали позавчера, что расслабление является одним из самых сложных явлений, в проблеске я увидел богатый гобелен, в котором волокна расслабления и позволения глубоко переплетаются с доверием, и в него входят любовь, приятие, движение с потоком, единение и экстаз...»

Да, Анураг, расслабление это одно из самых сложных явлений — очень богатое, многомерное. Все это его составляющие части: позволение, доверие, самоотдача, любовь, приятие, движение с потоком, единение с существованием, отсутствие эго, экстаз. Все это его части, и все это начинает происходить, если вы учитесь путям расслабления.

Ваши так называемые религии сделали вас очень напряженным, потому что они создали в вас чувство вины. Мое усилие здесь в том, чтобы помочь вам избавиться от этого чувства вины и страха. Я бы хотел сказать вам: нет небес и нет ада. Поэтому не бойтесь ада и не испытывайте жадности к небесам. Все, что существует, это данное мгновение. Вы можете сделать это мгновение раем или адом, — это, несомненно, возможно, — но небес и ада нет больше нигде. Ад — когда вы напряжены, небеса — когда вы расслабленны. Тотальное расслабление есть рай.

Третий вопрос:

Возлюбленный Мастер,

Каждый раз, когда Вы говорили о каком-либо мастере, я чувствовал, что вы влюблены в этого мастера и протекаете сквозь его сутры. В этой серии бесед, однако, я чувствую, что вы стоите поодаль от Будды и в действительности не любите его работу.

Изменилось ли что-нибудь, или это мое воображение?

Нишант, это не ваше воображение. Со мной вы должны быть всегда в движении — вещи постоянно меняются. По мере того, как вы растете, я буду рас- сказывать вам вещи, которых не мог рассказать раньше. Дело не в том, что моя любовь к Будде уменьшилась — моя любовь не может увеличиться или уменьшиться; моя любовь это просто любовь, это качество, в ней нет количественного измерения. Она никогда не может увеличиться или уменьшиться — она просто есть.

Я люблю Будду, я люблю Иисуса, я люблю Заратустру, я люблю Лао-цзы, я люблю Патанджали — потому что я люблю... потому что я люблю вас, потому что я люблю деревья, потому что я люблю птиц. Моя любовь не меньше.

Но вы совершенно правы в том, что я стою поодаль — и это расстояние будет все больше увеличиваться в будущем. Я готовлюсь к новой фазе. Работа должна совершить квантовый скачок, и требуются большие приготовления. Сейчас работа должна приобрести совершенно другое качество. Теперь у меня есть люди великого доверия и любви, люди, которые посвятили и отдали себя.

Вначале я обращался к массам. Это совершенно другого рода работа: я искал учеников. Обращаясь к массам, я использовал их язык; говорить с массами это все равно что говорить с первоклассниками. Вы не можете идти очень глубоко: вам нужно говорить о поверхностном. Вы должны учитывать то, с кем вы говорите.

Затем постепенно некоторые люди стали превращаться из студентов в учеников. Тогда мой подход изменился. Стало возможным общение на более высоком уровне. Затем ученики стали превращаться в саньясинов — они совершились, они стали вовлечены в меня, в мою судьбу. Моя жизнь стала их жизнью, мое существо стало их существом. Теперь общение совершило скачок: оно стало причащением.

Теперь у меня есть достаточно саньясинов... работа должна двигаться глубже.

Раньше я говорил о Будде, и я говорил так, как будто я просто позволяю ему течь через меня. Сейчас так больше не будет. Эта серия — начало новой фазы.

Нишант, ваше предположение правильно. И сейчас я проясню, в каких пунктах я отличаюсь от Будды, от Иисуса, от Кришны. Я должен сделать очень ясным, в чем я отличаюсь от них.

Со времен Будды прошло двадцать пять столетий. С тех пор произошло многое — много воды утекло в Ганге. Изменилось все! Если бы Будда вошел в этот мир, он не смог бы узнать в нем прежнего мира, который он покинул.

Я принадлежу к этому столетию. В эти двадцать пять столетий появилось многое. Например, Будда ничего не знал о науке — он не мог знать. Я не говорю, что он должен был о ней знать — он не мог! Это было невозможно. Альберт. Эйнштейн тогда еще не случился. Будда не осознавал многих вещей, которые осознаем мы, осознаю я. Я должен объединить все эти вещи. Зигмунд Фрейд, Карл Маркс, Альберт Эйнштейн и многое, многое другое должно быть объединено. Религия должна становиться богаче с каждым днем.

Я должен прояснить, в чем я отличаюсь. Я должен прояснить, что еще я стараюсь прибавить к религиозному наследию. Я больше не буду просто воспринимающим средством. Эта фаза завершена. Она была нужна до сих пор, потому что хотел... я хотел приблизиться к людям, которые любят Будду; я хотел приблизиться к людям, которые любят Махавиру; я хотел приблизиться к людям, которые любят Иисуса.

Человечество разделено: некоторые люди с Иисусом, некоторые — с Буддой, некоторые — с Кришной... и так далее, и тому подобное. Здесь нет свободных человеческих существ. Я должен был собирать и выбирать из разных сект, из разных сообществ, из разных религий. Единственным путем привлечь к себе буддистов было говорить так, как говорил Будда; иначе это было бы невозможно для них, они бы не поняли меня. Сейчас, когда они вовлечены в меня, это совершенно другое дело. Теперь, когда в них возникла любовь ко мне, я могу сказать, в чем я отличаюсь от Будды, и они способны понять. Я не создам для них беспокойства, это не вызовет у них замешательства.

Но помните, моя любовь не становится меньше оттого, что я стою поодаль: моя любовь остается прежней. Моя любовь не изменится; это не нечто, способное измениться. Но это случится снова и снова: я буду отличаться и отделяться.

Теперь у меня есть мои собственные люди. И я должен сделать очень ясным, в чем я отличаюсь, в чем я стараюсь дать нечто новое, нечто большее; чем я стараюсь обогатить это наследие, каков мой вклад в него. И иногда мне придется и критиковать — но моя любовь так велика, что я могу критиковать.

Иногда я буду критиковать Будду, Махавиру, Иисуса. Дело не в том, что я не люблю их — я люблю их, иначе зачем бы я говорил о них? Даже если я критикую их, это значит, что моя любовь так велика, что я даже делаю себе труд их критиковать.

Дата добавления: 2015-06-04