Вл. И. Немировичу-Данченко. Дорогой Владимир Иванович!

Кисловодск -- 1910--16 -- XI

16 ноября 1910

Дорогой Владимир Иванович!

Передо мной лежат два Ваших письма. Одно -- трогательное, другое -- великолепное. Одно поменьше, другое -- огромное.

В ответ на первое письмо мне надо и хочется излить самые лучшие чувства по отношению к Вам, которые навсегда заложены в моей душе (они-то и заставляют меня временами дуться на Вас и сердиться -- от любви).

Чувствую, что я бессилен, по крайней мере в данную минуту, выразить свою благодарность и волнения, которые возбуждает во мне Ваше письмо о братской близости ко мне, написанное жене во время болезни. Просто я недостаточно окреп и силен для того, чтобы давать волю своим чувствам. При свидании обниму Вас покрепче, как и люблю. Не буду даже уверять Вас в том, что верю и знаю и всегда знал о Ваших добрых и нежных чувствах ко мне и не сомневаюсь в том, что и Вы верите и знаете о моих чувствах к Вам. Я верю также, что с годами они будут крепнуть в обоих нас, так как прежняя профессиональная зависть, тщеславие, нетерпимость и прочее должны под старость заменяться жизненным опытом и мудростью. Когда поймешь, на чем основаны успех и популярность, хочется бежать от людей, как это сделал Толстой.

Итак, шлю Вам братское спасибо за Ваше письмо к жене; оно будет храниться -- в моем сердце. А при свидании -- обнимемся.

Переходя к письму-монстр -- я подавлен его размерами, -- спрашиваю себя: хватит ли у меня физических сил, чтобы ответить на все важные вопросы, которые Вы затрагиваете и на которые нельзя отвечать кое-как, а надо ответить обстоятельно. Ведь, в сущности, разрешая эти вопросы, мы определяем будущую судьбу нашего театра.

Нет, чувствую, что слаб для такой работы. Мышление еще не наладилось, недаром оно запрещено мне, как волнение, как и писание, как и всякое увлекающее меня дело. Разрешена только скука и животная жизнь. Я думаю вернуться около 6 декабря и очень мечтаю о каком-то дне, когда мы развернем Ваше письмо и обговорим его по пунктам. Вам не придется меня убеждать ни относительно романов, ни относительно библии, ни относительно даже Платона¹. (Давно ли, кажется, и Вы и я смеялись над Крэгом. Недавно читаю о предсмертных мечтаниях Комиссаржевской -- уйти в лес и там основать новую школу. Тоже идея Крэга.)

Одно новое, тоже народившееся препятствие: как быть со сборами? Ведь если публика не может раскошелиться для "Карамазовых", которые так нашумели, то с другими произведениями будет еще затруднительнее. Вы мудрый -- Вам и книги в руки.

Не могу ничего писать о "Карамазовых" и вообще об инсценировке романов на сцене. Много у меня планов, много чертежей, много было намечено миниатюр, рассказов и пр. Все это -- в теории. Теперь есть уже практика. Поэтому прежде всего надо увидеть.

Коснусь немного того, что Вы говорите о моей системе ². Конечно, прежде чем приступать к роли, надо оценить ее вообще с литературной, психологической, общественной, бытовой стороны. Только тогда можно начать делить ее, сначала на физиологические куски, а потом, идя от них, и на психологические куски или желания. Я знаю теперь кое-какие практические приемы (потому что моя задача -- на всякую теорию найти способ для ее осуществления. Теория без осуществления -- не моя область, и ее я откидываю) для того, чтобы помочь актеру при анализе психологическом, физиологическом, бытовом, пожалуй, даже при общественной оценке произведения и роли. Но литературная -- ждет Вашего слова. Вы должны ответить на это не только как литератор, критик, а как практик. Нужна теория, подкрепленная практическим, хорошо проверенным на опытах методом.

Пока я знаю только, что, прежде чем приступать к моей системе, нужно: а) возбудить процесс воли; б) начать процесс искания -- с какой-то литературной беседы (за Вами это слово), а как поддержать и развить дальше процесс искания -- я знаю; в) как возбудить процесс переживания -- знаю; г) как помочь процессу воплощения -- еще не знаю в точности, но уже ощупал почву и, кажется, близок к верному пути; д) процессы слияния и воздействия -- ясны.

Мне предстоит теперь найти практический способ, как возбуждать воображение артиста при всех этих процессах. Эта часть очень слабо разработана в психологии -- особенно творческое воображение артистов и художников. Все остальное у меня, кажется, не только разработано, но и проверено довольно тщательно. Кое-что, вразбивку, написано. Думаю, что Вы согласитесь со мной во всем. Теперь же многое из того, что передается Вам через посредников, понято ими умом, но, быть может, не чувством. В этом-то главная трудность. Понять и запомнить не трудно; почувствовать и поверить трудно. И об этом хотелось бы говорить, но где же время (у Вас -- я же теперь бездельник), где силы?..

До болезни у меня был такой план с Гзовской. Прежде всего установить ей правильное самочувствие до выхода и на самой сцене. Потом научить ее на большой сцене -- жить в узком кругу (ежедневные упражнения, нужно набить привычку.) Далее, надо ей установить наш масштаб для приспособления, т. е. короткий -- со своими партнерами, а не императорский десятисаженный -- для зрителей. На каждый спектакль выдумывать ей задачи, чтобы она каждый раз выходила на сцену, душевно озабоченная какой-то стороной психологии роли. Кроме того, надо научить ее, как выдергивать штампы.

В эти дни я как будто стал крепче, т. е. могу больше ходить, но нервы никак не налаживаются. Главное же -- темп жизни. Все тороплюсь, все что-то надо. Послезавтра надеюсь еще написать. Завтра надо ответить Москвину.

Обнимаю Вас.

Любящий К. Алексеев

Дата добавления: 2015-06-04