Из письма к Р. К. Таманцовой. Дорогая, милая, искренно любимая

Н. А. Соколовской

11 апреля 1934

Дорогая, милая, искренно любимая

Нина Александровна!

Я только недавно узнал о Вашем юбилее¹. Иначе разве я мог бы пропустить такой знаменательный и радостный день для искусства и, в частности, для нашего театра?!

Конечно, я откликнулся бы своевременно.

Не поставьте же мне в вину и не истолкуйте неправильно мое опоздание.

Позвольте мне Вас дружески, крепко обнять, с самой искренней, нежной любовью! Позвольте мне с почтением поцеловать Вашу руку, и с благодарностью низко Вам поклониться, и торжественно поздравить Вас с редким, радостным днем и праздником!

Полвека прослужить верой, правдой, с большим талантом, с любовью, фанатической преданностью нашему трудному искусству! Это истинный подвиг! Говорят, что в переживаемое нами время только герои имеют право на жизнь! Вы -- такая героиня, которая имеет право на почетное место в нашей эпохе борьбы и испытания!

Когда я вспоминаю Ваши чудесные создания на нашей сцене: Манефу, Марселину, в "Анго", Клару -- я вижу Вас сильной, энергичной, яркой, сочной, смелой. Все это картины, сделанные масляной краской².

Когда я думаю о Вас и вспоминаю в жизни, то любуюсь Вашей скромностью, строгостью к себе, деликатностью и нежностью к другим, благородством и исключительною порядочностью. Это нежная, чудесная акварель.

Вы дороги нам, потому что Вы -- "наша"! Вы всегда были "нашей" и в других театрах, так как Вам дорого в искусстве то же, что и нам!³ Как я рад, что среди нас живет такая талантливая, маститая, почтенная, всеми любимая представительница русского искусства. Оставайтесь всегда такою, какая Вы есть и были всю жизнь, любите нас так же, как мы любим Вас, и подолже, всю Вашу жизнь будьте с нами.

Ваш товарищ, друг и искренний почитатель Вашего чудесного таланта любящий Вас

К. Станиславский

11 -- IV-- 1934 Ницца

18 апреля 1934

Дорогая, милая Рипси!

Подтверждаю письмо Николая Васильевича и Ваше от 4 апреля с/г. и иду по статьям.

Опаздываю с ответом, потому что сейчас как раз идет переписка всего, что я за это время написал по книге (главы "Речь" и "Темпо-ритм". Скажите об этом кому следует, кто читает мои рукописи. Эти главы написаны вновь).

По-видимому, и мои и Ваши письма пропадают. О том, что я переписываю главу о речи, я уже писал Вам. Повторяю на случай потери того письма.

По правде говоря, я бы с большим удовольствием жил в Узком, чем в доме отдыха с незнакомыми. Если б Ваши хлопоты оказались трудными, то я могу согласиться и на Узкое. Может быть, туда можно будет доставлять воду в автомобиле. А есть ли в доме отдыха доктор и сестры милосердия?

...Очень интересно, что Вы пишете о Мейерхольде. Он всегда был натуралистом, но без актеров, которые могут играть просто и хорошо. Научить их не может и потому принужден маскироваться всевозможными выдумками. Правда, что праздновали его шестидесятилетие? ¹ Если да, то Вы сделали большую ошибку, не написав мне об этом, так точно как и о юбилее Токарской и Соколовской. Последним двум я послал письма. Получили ли они их? Напишите про Мейерхольда.

Очень интересны беседы Владимира Ивановича с актерами. Это очень важно². Не мешало бы на этих беседах затронуть тему об этике и дисциплине и еще о коллективности творчества и всего театрального дела: что значит любить театр в себе и себя -- в театре. Третья студия добивается такой дисциплины благодаря постоянным беседам на эту тему. Одно время, как мне рассказывали, эти беседы прекратились, и сразу дисциплина ослабла.

Здесь часто слышишь о наших Олимпиадах. По-видимому, они становятся популярными. Это хорошо и лестно для театра и прибыльно для страны.

Портреты получил, спасибо. Но не знаю, оставлю ли их внучкам. Уж очень нелепы эти огромные дурацкие руки на самом первом плане.

Очень рад за Вас, за премию и за отзыв Немировича. Поздравляю, это большая победа.

...В смысле здоровья я поправился и начал даже полнеть. Вначале я очень похудел. Не очень доволен я Марусей. Она могла бы лучше поправиться. Нервы ее совсем неважны. Боюсь прощания с детьми и для нее, и для себя.

...Очень приятно, что моя книга расходится, но ведь они выпускают не все количество, а по малым частям. Не пойму, на каком съезде говорилось, что моя книга стоит на третьем месте после Пушкина по тиражу³.

Не помню, кто это С. Д. Балухатый, когда и где я мог ему обещать мизансцены "Чайки". Пока я не просмотрю экземпляр -- ничего не могу сказать. Думаю, что все мои заметки очень устарели. Кроме того, неудобно выпускать мою мизансцену именно теперь, когда театр возобновляет пьесу по-новому: получится тон протеста и вызова с моей стороны ⁴. Пока я не окончу двух моих первых книг по системе, я никаких работ не смогу взять. Впоследствии я думаю делать мизансцены некоторых классических пьес Шекспира. Тех, которые мне не удалось на своем веку сыграть.

Это правильно, экземпляров "Чайки" и других нельзя выпускать из Музея.

Письмо, в котором Вы писали о юбилее Соколовской, не дошло до меня.

Вы пишете, чтоб я написал хоть приблизительно, когда явернусь. Пишу самый крайний срок. После первого мая, если не будет забастовок, выеду отсюда. Дней семь-десять отдохну а Париже, потом пять дней -- в Берлине. До или около 20 мая буду в Москве.

Вся моя забота, чтобы не получить по возвращении гриппа. Я понял, что он мой главный враг. Надо думать, что теперь, к моему приезду, эпидемия окончится. Скажите, что если погода позволяет, чтоб проветривали комнаты и выставили по одному окну в каждой комнате.

Получил письмо от Горчакова. Скажите, что благодарю за сведения о "Мольере", но что ответить ему я не успею.

Без секретаря у меня очень много писания, не считая книги, которую надо во что бы то ни стало кончать, чтобы расплатиться с здешними долгами.

Николая Васильевича очень благодарю за его письмо.

Пишите короткие бюллетени о здоровье Москвина. Напишу ему письмо, пришлю на Ваше имя. Передайте, когда можно будет ⁵.

Обнимаю Вас, Николая Васильевича, Николая Афанасьевича (как его здоровье?). До скорого свидания.

К. Станиславский

Ницца. 18/IV 1934

Дата добавления: 2015-06-04