Колин Уилсон. Паразиты сознания 14 страница. Это оказалось само по себе интересно

Это оказалось само по себе интересно. Ночью я не видел Райха — мы находились в разных поме­щениях. Не пришло мне в голову и взглянуть на себя в зеркало. Однако как только мы передали на­ше знание остальным, мы увидели, какая пора­зительная перемена с ними произошла- Этого, конечно, следовало ожидать, но тем не менее видеть такую перемену на стольких лицах сразу было как-то странно. Обычными прилагательными невозмож­но описать — что в них изменилось. Можно было бы сказать, что они стали выглядеть благороднее или величественнее, но это далеко от истины. Точнее, пожалуй, будет выразить это так: они стали как дети. Взгляните в лицо очень маленькому — ска­жем, шестимесячному — ребенку, а потом старику, и вы поймете то неуловимое, что зовется жизнью, радостью, волшебством. Как бы ни был старик мудр и добр, он этого лишен. Ребенок же, если он счастлив и умен, излучает это ощущение с такой силой, что это вызывает что-то близкое к боли: на­столько ясно становится, что он принадлежит к ино­му, лучшему миру. Он все еще наполовину ангел. Взрослый, даже из числа великих, отрицает жизнь; ребенок всем своим существом олицетворяет доверие и утверждение. Эта полнота изначальной жизни осенила в тот момент всех, кто сидел в столовой нашего космиче­ского корабля, и не будет преувеличением сказать, что мы чувствовали себя как в день творения. Мощь и уверенность, которую чувствовал в себе каждый, еще усилились после того, как он увидел их в других.

Вместе с этим мы обрели новый уровень знания. Когда я сказал им: «Человек не одинок», я понимал, что имею в виду, но мне еще не было ясно все, что из этого вытекает. Я говорил о первоис­точнике силы, смысла и цели; теперь же я сознавал, что мы не одиноки в куда более очевидном и простом понимании этого слова. Мы вступили в ряды полиции Вселенной, но существовали и другие, и теперь наши души мгновенно установили с ними связь. Словно мы послали сигнал, который сразу же был принят сотнями приемников, и они немедленно нам ответили. Ближайший из этих приемников на­ходился всего в шести с половиной миллиардах километров от нас — там крейсировал космический корабль с одной из планет системы Проксимы Цен­тавра. Впрочем, на эту тему я больше распростра­няться не буду — она не имеет отношения к данной истории.

Мы летели со скоростью около полутораста тысяч километров в час. Оставалось преодолеть еще три с лишним миллиона километров — это означало примерно двадцать часов полета. Луна, которая обращается вокруг Земли на расстоянии в четыреста тысяч километров от нее, все еще находилась, разу­меется, между нами и Землей — мы должны были миновать ее примерно через семнадцать с половиной часов. Мы знали, что на Луне нам предстоят кое-какие дела.

В тот момент мы еще не думали о том, чтобы передвинуть Луну. Она весит приблизительно

5 х 10, то есть пять миллионов миллиардов тонн. Мы тогда еще не имели представления, какую массу можем сдвинуть с места с помощью телекинеза, объединив свои усилия, однако нам представлялось, что вряд ли они будут для этого достаточны. Кроме того, что изменится, если нам удастся отодвинуть Луну далеко в космос? Постоянный фактор, внося­щий возмущения в человеческую душу, от этого исчезнет, но ведь его дело уже сделано: паразиты сознания в любом случае выживут.

Тем не менее было ясно, что Луна — ключ к решению проблемы. Этим следовало заняться немед­ленно. Мы находились в восьмидесяти тысячах кило­метров от Луны, когда снова почувствовали ее влияние. Мы с Райхом переглянулись. Значение этого обстоятельства было очевидно: Луна каким-то образом «ощутила» наше приближение. Когда мы летели с Земли, она осознала наше присутствие с то­го самого момента, как мы взлетели, и еще долгое время после того, как мы ее миновали, мы остава­лись в сфере ее внимания. Теперь мы приблизились

к ней с тыла, и она не «заметила» нас, пока мы не оказались совсем рядом.

Как и по пути с Земли, мы ощутили такое же затмение чувств, но на этот раз оно оказалось менее выраженным. Теперь мы знали, в чем дело: в ско­ванных силах жизни, которые наблюдали за нами с чем-то вроде надежды. «Затмение» было не чем иным, как исходившим от них эмоциональным воз­мущением, и, зная его природу, его было нетрудно преодолеть.

На этот раз мы направили корабль прямо на Лу­ну и сразу же начали торможение. Полчаса спустя мы мягко опустились на ее поверхность, подняв огромную тучу серебристой лунной пыли.

Я бывал на Луне и раньше, и тогда она пред­ставлялась мне просто мертвым каменным облом­ком. Теперь я знал, что она не мертва; в ее ландшафтах были запечатлены следы мук, перене­сенных живыми существами, и над ними нависало ощущение трагедии — мы видели перед собой слов­но остов сгоревшего здания, в котором погибли ты­сячи людей.

Не тратя времени даром, мы принялись за экс­перимент, ради которого прибыли сюда. Не выходя из корабля (у нас не было скафандров, потому что мы не предполагали нигде высаживаться), мы на­правили луч волевого усилия на огромную пористую скалу, похожую на гигантский муравейник. Двенадцать человек соединили свою волю парал­лельно — высвобожденной при этом энергии хватило бы, чтобы произвести взрыв, который обра­зовал бы воронку диаметром в пятнадцать километ­ров. Весь «муравейник» высотой километра в полтора исчез, как в свое время Абхотов камень, превратившись в мельчайшую пыль, окутавшую ко­рабль чем-то вроде тумана. При этом выделилось до­вольно много тепла, и минут десять нам пришлось терпеть страшную жару. Но все же в тот момент, когда скала исчезла, мы на мгновение испытали прилив чистейшей радости — нас словно пронизал очень слабый электрический ток. Сомнений не было:

мы высвободили скованные силы жизни. Лишенные «тела», они развеялись в пространстве.

Луна всегда вызывала у людей ощущение по­давленности. Шелли каким-то шестым чувством понял это, когда писал: «Не от усталости ли ты так бледна?». А Йитс с почти пугающей прозорливостью сравнил Луну с идиотом, бредущим, шатаясь, по не­бу. Это-то и было неладно с Луной: вся она была как истерзанная муками душа обитателя бедлама.

Полчаса спустя Луна осталась далеко позади, и весь носовой иллюминатор занимал туманный голу­бой шар Земли. Всегда испытываешь непонятное волнение, когда Луну видишь позади, а Землю впе­реди, и обе представляются одинакового размера.

Но мы еще не покончили с Луной. Мы хотели выяснить, на каком расстоянии на нее можно воз­действовать силами телекинеза. Легко понять, что это следовало сделать из точки, лежащей на полпути между Землей и Луной, поскольку нам нужно было «опереться» на Землю. Очевидно, находясь внутри корабля, мы не могли оказать на Луну существенно­го воздействия: ее несравнимо более громадная мас­са обратила бы наши усилия против нас самих и уничтожила бы нас. Наш корабль был всего лишь третьей вершиной треугольника.

Это была трудная операция. Прежде всего, впер­вые в ней пришлось участвовать всем сразу — пять- десят человек должны были объединить свои усилия, соединившись параллельно. На самом деле это ока-, залось труднее всего. Большинство из нас имело са­мое смутное представление о своей способности к телекинезу, а тут предстояло объединить эти еще не­твердые способности в одной упряжке с множеством других людей. Флейшману, Райху и мне предстояло направить объединенное усилие в нужную сторону.

То, что мы пытались сделать, было крайне опас­но. Никогда еще наш корабль не казался нам таким крохотным и примитивным. Стоило кому-то одному на мгновение ослабить контроль, и это вполне могло бы закончиться общей гибелью. Поэтому мы трое присматривали, чтобы не произошло ничего не­предвиденного, а Холкрофт и Эбнер координировали усилия остальных, чтобы породить колебательную волну телекинетической энергии. Потом нужно бы­ло «нащупать» Землю, и это само по себе было свя­зано с довольно сильными ощущениями. Мы словно снова оказались в Вашингтоне: Земля излучала жизненную энергию столь же интенсивно, как и Лу­на, только не подавленную, скованную энергию, а страхи и неврозы. Нам тут же стало ясно, что теория Райха относительно паразитов сознания верна. Люди Земли излучают волны паники точно так же, как мы излучаем волны телекинетической энергии;

эта паника еще дальше отрывает их от их под­линной сущности и создает злокачественную тень, другое «я», которое немедленно приобретает незави­симую реальность — так могло бы ожить ваше соб­ственное изображение в зеркале.

Как только мы нащупали контакт с Землей, мы получили возможность оказать на Луну двойное воздействие — прямым лучом телекинетической энергии из корабля и таким же лучом, отраженным от Земли.

Цель эксперимента состояла не в том, чтобы сде­лать что-нибудь с Луной, а в том, чтобы измерить наши собственные возможности, как игрок в крикет подбрасывает на руке мячик. Я уже говорил, что когда человек оказывает на какой-нибудь предмет телекинетическое воздействие, у него возникает та­кое ощущение, словно он до него дотрагивается. Единственная разница — в том, что телекинез поз­воляет действовать на гораздо большей дистанции. В данном случае, добившись отражения нашего лу­ча от Земли, мы хотели оценить силу сопротивления Луны. Это значит, что надо было оказывать на нее все возрастающее давление и смотреть, что произой­дет. Я, конечно, не имел опыта в таких делах; все, что могли сделать Райх, Флейшман и я, — это сле­дить, чтобы сила действовала равномерно и не вы­зывала вибраций, которые могли бы повредить корабль. По мере того как возрастала сила, возра­стали и вибрации. В конце концов они стали слиш­ком опасными, и я отдал распоряжение прекратить эксперимент. Я спросил Холкрофта. что случилось. Он сказал:

— Я точно не знаю, но по-моему, это реакция. Прощупать Луну не так уж сложно, но трудно ска­зать, (Сакое нужно оказать давление, чтобы оно по­действовало. Придется попробовать еще раз, уже с Земли. Он имел в виду, конечно, то, что с помощью те­лекинетического луча можно исследовать поверхно­сть Луны, но мы все еще не имели представления, можно ли таким путем сдвинуть ее с места.

Все эти операции оказались довольно утомигельными, и оставшийся до Земли час полета почти все проспали.

В девять часов мы привели в действие тормоз­ные двигатели и снизили скорость до полутора тысяч километров в час. В семнадцать минут деся­того мы вошли в земную атмосферу и отключили все двигатели. Теперь нас вел луч локатора с базы, и все остальное мы могли предоставить полковнику Масси. За несколько минут до десяти мы при­землились.

Ощущение было такое, словно мы отсутствовали тысячу лет. За это время все в нас настолько изменилось, что казалось, будто изменилась сама Земля. И первое изменение, которое бросилось нам з глаза, можно было, конечно, предвидеть заранее. Зсе здесь казалось бесконечно более прекрасным, -icm нам помнилось. Мы были потрясены: на Луне мы ничего подобного не заметили из-за возмущаю­щего воздействия, которое она на нас оказывала.

С другой стороны, радостно встретившие нас люди показались нам чуждыми, отвратительными и мало чем отличающимися от обезьян. Не верилось, что эти кретины могут населять такой бесконечно прекрасный мир и при этом оставаться столь сле­пыми и ограниченными. Нам пришлось напомнить себе, что подобная слепота — необходимый меха­низм эволюции человека.

Мы инстинктивно поставили вокруг себя за­щитное поле, не позволявшее этим людям нас разг­лядывать, и изо всех сил старались казаться такими же, как были. Нам было стыдно, как бывает стыдно счастливому человеку при виде безнадежной нищеты.

Масси выглядел очень усталым и больным. Он сказал:

— Ну как, сэр, что-нибудь вам удалось?

— Кажется, да, — ответил я.

Его лицо просияло, усталость сразу слетела с не­го. Я вдруг почувствовал к нему прилив сочувствия. Эти существа, может быть, и немногим лучше идио­тов, но они все же наши братья. Я положил руку ему на плечо и'сделал так, чтобы в него перешло от меня чуть-чуть жизненной силы. Приятно было видеть, как быстро он преобразился, — почувствовав при­лив энергии и оптимизма, он выпрямился, с лица его исчезли морщины. Я сказал:

— Расскажите мне, что тут происходило с тех пор, как мы улетели.

Ситуация оказалась серьезной. Действуя быстро и беспощадно, Гвомбе оккупировал Иорданию, Си­рию, Турцию и Болгарию. Там, где он встречал со­противление, население истреблялось тысячами. Аккумулятор космических лучей, разработанный учеными Африки и Европы для субатомных иссле­дований, был оборудован вольфрамовым отражателем и превращен в оружие. После этого больше никто не оказывал сопротивления. Через неделю после наше­го приземления Италия сдалась Гвомбе и разрешила ему проход через свою территорию. Германские вой­ска были сосредоточены вдоль границ Штирии и Югославии, но первое генеральное сражение этой войны так и не состоялось. Германцы пригрозили применить водородную бомбу, если Гвомбе восполь­зуется своим аккумулятором космических лучей, и дело шло к тому, что теперь начнется длительная «обычная» война. Четырнадцать ракет с боеголов­ками, начиненными мощным взрывчатым веществом, преодолели американскую систему противовоздушной обороны, и одна из них положила начало пожару, который свирепствовал в Лос-Анжелесе уже целую неделю. Американцам было нелегко нанести ответный удар, потому что армии Гвомбе были рас­средоточены по огромной территории; однако еще утром президент объявил, что в будущем всякий раз, когда африканская ракета проникнет в воздуш­ное пространство Америки, будет уничтожен один африканский город. Тем не менее всем было ясно, что в этой войне ни у одной стороны нет больших шансов одержать победу. Любая ответная мера ста­новилась лишь очередным шагом к взаимному уничтожению.

Гвомбе все считали маньяком-убийцей, пред­ставлявшим такую же угрозу для собственного наро­да, как и для остального мира. Но как ни странно, ни до кого еще не дошло, что Хазард столь же безу­мен и опасен. За те две недели, которые понадоби­лись Гвомбе, чтобы занять страны Средиземноморья, Германия и Австрия провели всеобщую мобили­зацию. Кейптаун, Булавайо и Ливингстон понесли тяжелые потери от германских ракет, но согласован­ные военные действия против Африки еще не на­чались. Однако когда прошел слух, будто Хазард перебрасывает в Австрию мобильные пусковые уста­новки для водородных ракет, премьер-министр России и американский президент одновременно призвали его не прибегать к атомному оружию. Ответ Хазарда был уклончивым, но все, по-видимо­му, надеялись, что он будет вести себя разумно. У нас на этот счет было свое мнение. У президента Мелвилла тоже, хотя у него хватило сообразитель­ности держать свое мнение при себе.

На ракетном самолете мы добрались до Вашингтона и незадолго до полуночи уже сидели за ужином с президентом. Он тоже выглядел измучен­ным и больным, но проведя с нами полчаса, почув­ствовал себя лучше. Прислуга Белого Дома великолепно справилась с трудной задачей — соору­дить в большой столовой импровизированный ужин на пятьдесят человек.

Как только мы появились, президент сказал мне:

— Не понимаю, как вы можете выглядеть та­ким спокойным.

— Просто мы, как мне кажется, можем прек­ратить эту войну.

Я знал, что именно это он и хотел услышать. Я не стал добавлять, что мне теперь совершенно без­различно, истребит себя человечество или нет. Эти склочные, неуживчивые, мелочные существа меня только раздражали.

Он спросил, как мы собираемся прекратить войну.

— Прежде всего, господин президент, мы хоте­ли бы, чтобы вы связались с центральным телевизи­онным агентством и сообщили, что через шесть часов выступите с заявлением, касающимся всего мира.

— А вы можете сказать мне, что будет в этом заявлении?

— Пока еще не знаю. Но полагаю, что оно будет касаться Луны.

В четверть первого ночи мы уже собрались на лужайке перед Белым Домом. Небо затянули тучи, накрапывал холодный мелкий дождь. Для нас это, конечно, не имело значения: положение Луны на небе было известно нам в точности. Мы даже сквозь тучи ощущали ее воздействие.

Усталости мы больше не чувствовали. После возвращения на Землю всех нас охватило огромное во­одушевление. Мы инстинктивно предвидели, что положить конец этой войне не составит для нас тру­да. Другое дело — удастся ли нанести поражение паразитам.

Тренировка в космосе сослужила нам хорошую службу. Имея под ногами Землю, нам ничего не стоило объединить свои волевые усилия, подклю­чившись друг к другу параллельно. На этот раз нам с Райхом и Флейшманом не было нужды выступать в качестве надсмотрщиков: в самом худшем случае Белый Дом испытал бы лишь небольшое сотрясение.

Когда наши воли соединились, я почувствовал такую мощь, о масштабах которой раньше и не до­гадывался. Мне сразу стала понятна фраза «мы все часть друг друга», но в более глубоком и реальном смысле, чем раньше. Мысленно я представил себе все человечество, находящееся в постоянной телепа­тической связи и способное объединять силы своего духа. Тогда человек как таковой перестанет сущест­вовать: его могущество станет беспредельным.

Луч нашей общей воли, как прожектор, уперся в Луну. На этой стадии мы не пытались увеличить его мощность попеременным приложением силы. Момент соприкосновения с Луной поразил нас. Ощущение было такое, словно мы очутились в гуще самой шумной толпы, какая когда-нибудь существо­вала в мире, — это возмущающие вибрации Луны передавались непосредственно нам по протянувше­муся к ней силовому лучу. Никакого шума в дей­ствительности слышно не было, однако на несколько секунд телепатическая связь между нами нарушилась — одна за другой на нас накатывались мощные волны психических возмущений. Потом связь восстановилась, и мы соединились снова. Наш волевой луч ощупал поверхность Луны, как рука ощупывает апельсин. Выждав мгновение, мы с Рай-хом дали команду, и все начали генерировать непосредственную двигательную силу. Дистанции в четыреста тысяч километров мы не ощущали. Луна была как будто совсем рядом — так огромна была наша мощь.

Все должны были решить следующие двадцать минут. Мы наращивали усилия понемногу, чтобы не тратить попусту энергию. Гигантский шар весом в пять миллионов миллиардов тонн медленно покачи­вался, прикованный к Земле силой ее тяготения и неспособный оторваться. В каком-то смысле он был невесом — его вес целиком принимала на себя Земля.

Медленно, очень медленно мы начали надав­ливать на поверхность Луны с таким расчетом, что­бы привести ее во вращательное движение. Сначала ничего не произошло. Мы увеличили свои усилия, крепче оперлись на Землю. (Большинство из нас сидело на траве, несмотря на дождь: так нам было удобнее.) По-прежнему ничего не происходило. Не чувствуя ни малейшего напряжения, мы держали Луну в фокусе своего луча, а силовые волны понем-ногу нарастали, словно сами по себе.

Четверть часа спустя мы уже знали, что добились успеха. Луна медленно, очень медленно начала поворачиваться. Мы чувствовали себя как дети, которые пытаются раскрутить гигантскую ка­русель. Важнее всего было преодолеть первоначаль­ную инерцию — дальше мы могли, понемногу увеличивая давление, придать ей любую скорость. Только, в отличие от карусели, плоскость вращения Луны была не параллельна поверхности Земли: мы заставили ее вращаться под прямым углом к напра­влению ее движения вокруг Земли — с севера к югу.

Длина окружности Луны в меридиональном на­правлении составляет приблизительно девять с половиной тысяч километров. Мы продолжали на­ращивать давление, пока точка его приложения не достигла скорости в четыре с половиной тысячи километров в час. Это заняло чуть больше пяти минут: первоначальная инерция была уже преодоле­на. Теперь Луна совершала полный оборот вокруг оси каждые два часа — такая скорость нас вполне устраивала.

Мы вернулись в Белый Дом и выпили горячего кофе. Теперь здесь присутствовало с полсотни сена­торов, и столовая была набита битком. Мы попро­сили их немного помолчать и сосредоточились на Луне, чтобы проверить, сработал ли наш маневр.

Да, сработал. Двадцать минут спустя половина лунного сегмента, обычно обращенного к Земле, уже была повернута в другую сторону, в космическое пространство, а половина той стороны Луны, кото­рую Земля еще никогда не видела, была обращена к нам. В результате, как мы и предполагали, возму­щающее воздействие Луны уменьшилось вдвое. На протяжении тысяч лет лучи психической энергии были направлены прямо на Землю — теперь часть их устремилась в космос. Скованные на Луне жизненные силы уже не обладали разумом — они не могли понять, что происходит, и осознать, что их дом начал вращаться. Вдобавок характер вращения был таким, что еще осложнял их положение. На протяжении веков их внимание было направлено на Землю, которая вращалась перед ними слева напра­во со скоростью на поверхности чуть больше полутоpa тысяч километров в час. Теперь их собственный дом вращался под прямым углом к направлению вращения Земли, что не могло не сбить их с толку окончательно.

Не прошло и часа, как то, что раньше было обратной стороной Луны, полностью повернулось к Земле. Возмущающее воздействие Луны почти пре­кратилось. Мы спросили нескольких сенаторов, не замечают ли они какой-нибудь разницы. Одни ниче­го не заметили, другие со слегка озадаченным видом ответили, что им стало почему-то «спокойнее», чем час назад.

Только теперь мы смогли сообщить президенту, что он должен сказать в своем выступлении. Наш план был нехитрым и достаточно очевидным. Ему нужно было лишь объявить, что на Луне только что уничтожена американская исследовательская стан­ция, успевшая сообщить о появлении около нее большого числа инопланетян гигантского размера.

Президент усомнился, что из этого может что-нибудь выйти. Но мы заверили его, что все выйдет, и отослали его немного вздремнуть перед выступ­лением.

Я не видел этого исторического выступления президента, потому что спал — так долго и крепко я еще ни разу не спал с тех пор. как мы покинули Землю две недели назад. Я оставил распо­ряжение не будить меня ни при каких обстоятельст­вах. Поэтому я проснулся лишь в десять часов и узнал, что нагла первая цель достигнута. Весь мир затаив дыхание ждал появления президента на эк­ранах. В крупных городах сообщение о том, что Лу­на начала вращаться в поперечном направлении, уже вызвала истерическое возбуждение. (Мне здесь есть за что себя упрекнуть: мой старый приятель, директор Гринвичской обсерватории сэр Джордж Гиббс, увидев это в телескоп, свалился с сердечным приступом и скончался несколько часов спустя.) За­явление президента о появлении на Луне иноплане­тян подтвердило всеобщие наихудшие опасения. Никто не задавался вопросом, зачем понадобилось инопланетянам раскручивать Луну, но в том, что она вращается, каждый мог убедиться невооружен­ным глазом на протяжении ближайших суток. Она находилась почти в фазе полнолуния, и над огром­ными пространствами Азии и Европы видимость бы­ла отличной. Правда, заметить вращение ее сразу было нельзя, как нельзя заметить движение минут­ной стрелки часов, но достаточно было не сводить с нее глаз в течение десяти минут, как становилось явственно видно, что приметные объекты на ее диске медленно движутся с севера на юг.

Мы надеялись, что это событие отвлечет всех от мыслей о войне, но не приняли в расчет паразитов. В полдень мы узнали, что шесть водородных ракет, запущенные в сторону Северной Югославии и Италии, опустошили территорию в две с половиной тысячи квадратных километров. Хазард не желал закончить войну, не сделав ни одного выстрела. Это было бы еще не так плохо, если бы в числе жертв оказался Гвомбе. Но, судя по всему, этого не слу­чилось: ближе к вечеру Гвомбе выступил по те­левидению и поклялся, что никакие инопланетяне не помешают ему отомстить Хазарду за гибель своих людей. (На самом деле погибли преимущественно мирные жители — итальянцы и югославы: основные силы Гвомбе были расположены южнее.) Отныне, сказал Гвомбе, начинается тотальная война на уничтожение белых.

Шестичасовые новости в тот вечер были немного более радостными. Солдаты Гвомбе дезертировали тысячами. Перспектива вторжения инопланетян с Луны заставила их подумать о том, не вернуться ли к своим семьям. Тем не менее Гвомбе продолжал ут­верждать, что его люди будут биться не на живот, а на смерть.

Несколько часов спустя водородной ракетой был уничтожен город Гран в Штирии. Погибло полмил­лиона солдат Хазарда. Еще три ракеты обрушились на открытую местность между Грацем и Клагенфур-том, убив всего несколько человек, но опустошив многие сотни квадратных километров. Поздно ночью мы услышали, что соединения Хазарда, на­конец, пересекли границу Югославии и вступили в бой с силами Гвомбе под Марибором. Сам город Ма-рибор был полностью уничтожен космическим луче­вым оружием, и сражение происходило в полутора километрах от города.

Нам стало ясно, что надо срочно действовать. До этого мы надеялись, что угроза со стороны Луны на несколько дней приостановит войну и даст возмож­ность вмешаться Всемирному совету безопасности.

Чего могли добиться паразиты в случае продол­жения войны? Если бы весь мир был уничтожен — а это, несомненно, и произошло бы, — они тоже бы­ли бы уничтожены. С другой стороны, если бы война прекратилась, шансов выжить у них практически не оставалось. Теперь, когда нам стала известна их тайна — что в открытом космосе их нервы не вы­держивают, — мы могли бы каждый день истреб­лять их тысячами (если, конечно, они не приспособятся к этой новой для себя опасности). Быть может, они надеялись, что несколько тысяч людей все же переживут катаклизм, как пере­живали прежние катастрофы, вызванные Луной? Так или иначе, дело выглядело так, словно они твер­до решили заставить человечество совершить само­убийство.

Нужно было спешить. Если Гвомбе или Хазард действительно настроены на всеобщее истребление, им будет не так трудно этого достигнуть. Даже не самому лучшему инженеру под силу превратить «чистую» водородную бомбу в кобальтовую, добавив к ней кобальтовую оболочку, — это можно сделать за сутки. Правда, даже в этом случае человечество все же могло быть спасено: достаточно было найти какой-нибудь способ очистить атмосферу от кобаль-та-60. Воспользовавшись своими телекинетически­ми способностями, мы могли бы это сделать, но на это потребовались бы месяцы, а то и годы. Может быть, таков и был расчет паразитов.

В городе Дуранго (штат Колорадо) группа уче­ных давно уже работала над новым типом космиче­ской ракеты, которую приводили бы в движение гигантские фотонные паруса. Мы слышали разгово­ры об этом еще на 91-й базе. Ракета строилась из специального легкого литиево-бериллиевого сплава и была огромных размеров — это требовалось для того, чтобы она могла нести фотонные паруса.

Я спросил президента, далеко ли продвинулись работы и готова ли ракета к использованию. Он свя­зался с базой в Дуранго и получил отрицательный ответ. Корпус ракеты был закончен, но двигатель­ная установка находилась еще на стадии экс­периментов.

Я сказал президенту, что это для нас не имеет значения. Нам нужен был только космический ко­рабль. И он должен быть выкрашен в черный цвет. База ответила, что это невозможно: поверхность ра­кеты больше пяти квадратных километров. Пре­зидент нахмурился и произнес несколько резких слов, потом отключил видеофон и сказал мне, что к тому времени, когда ракетный самолет доставит нас в Дуранго, корабль будет черным.

Размеры корабля поразили нас. Он строился в огромном кратере, оставленном метеором, который упал здесь в 1980 году. Конструкцию корабля де­ржали в секрете, и поэтому кратер был перекрыт не­прозрачным силовым барьером. Находившаяся под барьером ракета напоминала огромную, немного сплющенную пулю. Самая широкая — кормовая часть, где располагались паруса, была высотой в шестьсот метров.

Мы прибыли на базу Дуранго через пять часов после звонка президента. Повсюду стоял сильней­ший запах нитроэмали, и все было забрызгано чер­ной краской. Персонал базы был черным с ног до головы. Но черным был и весь корабль — до послед­него квадратного сантиметра.

Уже близилась полночь. Мы велели генерал-майору Гейтсу, который командовал базой, распус­тить людей по домам и снять силовой барьер. Он имел приказ беспрекословно выполнять любое наше пожелание и сделал все, что нужно. Однако я еще никогда не видел, чтобы чье-нибудь лицо выражало столь безграничное изумление.

Он показал нам механизм управления фотонны-ми парусами. Их не красили, и они сверкали сереб­ром. Формой они напоминали крылья бабочки.

Должен сознаться, что, стоя в огромном сереб­ристом зале, все мы чувствовали себя немного стран­но. В зале стоял леденящий холод и запах нитрокраски. Кроме механизмов управления, на ракете еще почти ничего не было установлено. На ее внутреннее оборудование должен был уйти еще год. Впереди, у пульта управления, стояли только шесть кресел, остальным пришлось сидеть на складных стульях.

Однако как только мы стали готовиться к от­лету, это чувство исчезло. Никаких трудностей не возникло: корпус был невероятно легким, его легко мог бы сдвинуть один человек. У нас приводить ко­рабль в движение было поручено группе из десяти человек под руководством Эбнера. Я взял на себя уп­равление ракетой. Кроме нас, здесь был только штурман — капитан военно-воздушных сил США Хейдон Рейнолдс. Он никак не мог понять, зачем он здесь понадобился: кораблю, на котором нет двига­тельной установки, штурман обычно не нужен.

Мы стартовали в двадцать минут первого, на­брали высоту в три тысячи метров и взяли курс на восток. Первые четверть часа Рейнолдс пребывал в таком изумлении, что добиться от него сколько-нибудь связных указаний было довольно трудно. Потом он немного пришел в себя, и дальше полет проходил без всяких осложнений.

Система противовоздушной обороны США была поставлена в известность, что мы пройдем рубеж раннего предупреждения в половине первого, и нам никто не помешал. В четверть первого мы услы­шали, как по телевидению передают предупреж­дение о каком-то огромном летательном аппарате, вошедшем в земную атмосферу со стороны Луны.

Дата добавления: 2015-06-04