Роль духовности

Г р о ф: Давайте опять вернемся к вопросу о задаче синтеза мистического и научного мировоззрений. В ака­демических кругах распространено ощущение, что наука со своим материалистическим монизмом раз и навсегда развенчала и дискредитировала всю духовность и рели­гиозность — от примитивных племенных верований до великих мистических традиций. Я полагаю, что такой подход отражает не только фундаментальное непонима­ние природы и функции науки, но и неумение отличить духовность от религии. Мне это представляется весьма серьезной проблемой. Не думаю, что примирение между наукой и духовностью возможно без внесения ясности в этот вопрос.

Л а с л о: В таком случае как бы вы определили ду­ховность — чем именно она отличается от религии?

Г р о ф: Духовность — личное дело каждого, ка­сающееся его взаимоотношений с космосом. Религия же представляет собой организованную деятельность, тре­бующую специальных мест и особой иерархической сис­темы назначенных посредников. В идеале религия долж­на обеспечивать верующих необходимыми средствами и поддержкой для духовных переживаний. Однако на деле это очень часто отнюдь не так! Именно личные духов­ные переживания представляют серьезную угрозу для организованных религий, поскольку они освобождают людей от зависимости от организации и системы верова­ний. Мистики не нуждаются в посредничестве, у них есть прямой путь к божественному, поскольку духов­ность зиждется на непосредственных переживаниях ра­дикально иного взгляда на реальность консенсуса или иных, обычно сокрытых, измерений реальности. Эти пе­реживания происходят в измененных состояниях созна­ния. Изучение таких переживаний составляет предмет трансперсональной психологии. Эта сфера явлений тре­бует самого серьезного исследования, результаты кото­рого должны быть включены во всеобъемлющее научное мировоззрение будущего.

Все великие религии начинались с визионерских со­стояний и надличностных переживаний их создателей — с переживания просветления Будды под деревом Бодхи, чудесного путешествия Мухаммеда или явления Иеговы Моисею в горящем и несгорающем кусте. Библия полна описаний таких переживаний — огненная колесница, явившаяся Иезекиилу, искушение Христа дьяволом, ос­лепительная встреча Савла с Иисусом на пути в Дамаск или апокалиптическое откровение святого Иоанна в его пещере на острове Патмос.

Однако, когда возникают организованные религии, верующие узнают об этих переживаниях из проповедей и священных писаний. Непосредственный доступ к божественному уже недоступен и зачастую неприемлем. Если у кого-то в любой из сегодняшних церквей возни­кают подлинные мистические, переживания, обычный священник скорее всего направит такого человека к психиатру. Когда религия организована, непосредст­венные надличностные переживания происходят боль­шей частью лишь в ее мистических ответвлениях или монашеских орденах, где все еще практикуется под­линная духовная практика — медитация, пост, молитвы и т. д.

Есть основополагающее различие между религией и мистицизмом. Бывает религия без духовности и духов­ность без религии. Организованной религии необходимо убеждать людей в том, что они ради правильных взаимо­отношений с божественным обязаны регулярно прихо­дить в конкретное место и взаимодействовать с систе­мой. А для мистиков роль храма играют природа и их собственное тело. У них прямая связь с божественным, которая не нуждается ни в каких посредниках, особенно в таких, которые не имеют личного опыта переживаний и являются не чем иным, как назначенными чиновника­ми. Пользу мистикам могут принести не они, а сообще­ства искателей и учителей, еще более продвинутых на пути, чем они сами.

Аутентичные духовные системы основаны на столе­тиях систематического исследования психики с исполь­зованием тщательно разработанных технологий измене­ния сознания. Они представляют собой результат про­цесса, во многих отношениях напоминающего научный метод.

Л а с л о: Философу Альфреду Норту Уайтхеду принадлежит одно примечательное наблюдение. По его словам, наука, как и культура, развивается благодаря великому уму, который по-новому и в более широком контексте высвечивает некую конкретную область опыта и исследования. Идеи такого человека в целом адекват­ны, но зачастую непоследовательны в деталях. Затем приходят продолжатели, которые вносят в эти идеи по­следовательность, но сами в процессе этой работы упус­кают из виду первоначальное прозрение. Оно становится стерильным, превращаясь в обычную догму. Догма, в свою очередь, со временем претерпевает крах, после че­го является новый первооткрыватель с другим творче­ским прозрением, и процесс начинается заново. То же самое происходит и с религиями.

Р а с с е л: Это неизбежно должно происходить. Ре­лигии, как мы сказали, всегда начинали с индивидов или небольших групп, имевших глубокое личное пережива­ние освобождения. Тем или иным образом они пробуди­лись к истине, после чего стремились передать свое по­нимание другим. Как правило, именно так первоначаль­но возникали духовные учения.

К сожалению, однако, те, кто получает учение, ни­когда не находятся в том же состоянии сознания, в кото­ром оно передается. Учитель говорит, находясь в просветленном состоянии, в то время как ученик старается понять его из своего, менее просветленного состояния сознания, и при такой передаче неизбежно что-то теря­ется. Пока учитель еще жив, он, возможно, старается исправлять ошибки учеников, заботясь о правильном его понимании. Но после смерти учителя в учениях, по мере их передачи от одного человека к другому, каждый раз что-то теряется, недопонимается, или добавляется что-то, чего в нем не было первоначально. Это немного на-

поминает игру в испорченный телефон, когда сообщение передается по кругу, каждый раз немного искажаясь, и, возвращаясь к исходной точке, оно может полностью отличаться от оригинала.

То же самое происходит с духовными учениями, но в гораздо более крупном масштабе. Сообщение переда­ется не просто от одного человека к другому, но от одно­го поколения к другому, от одной культуры к другой, и часто переводится с одного языка на другой. Всякий раз какие-то частицы теряются, какие-то добавляются, и до­ходящая до нас версия может иметь уже лишь самое от­даленное сходство с оригинальным учением. Я называю этот процесс “разложением истины”. Именно по этой причине великие духовные традиции так сильно отли­чаются друг от друга, несмотря на то, что начинались они с очень сходных переживаний. Мы должны вновь искать эту их общую сердцевину и не беспокоиться о различиях.

Поэтому важно не просто пытаться воскрешать древние духовные традиции. В этом случае мы неизбеж­но воскресим искаженную версию оригинала. Наша за­дача — вновь добраться до самих истоков, до живого источника, проистекающего из личного опыта, а не из доктрины или догмы, и пережить этот опыт в своей соб­ственной жизни.

Л а с л о: Мистические традиции присутствовали уже в досократовских греческих школах, хотя их про­зрения еще не были сформулированы на языке, подхо­дящем для общественного распространения. К тому вре­мени, когда появились формулировки, они уже пред­ставляли собой компромисс, который общество было способно потреблять. Сущность учений узнают не из книг и не от других людей, ее проживают. Неудивитель­но, что в дошедших до нас традициях мы получаем не живой дух, а одни сухие кости.

Г р о ф: Сегодня нам нужно больше духовности, а не больше религии. Организованные религии в их ны­нешней форме являются частью проблемы, а не ее реше­ния. Во многих частях света основным источником на­силия служат религиозные конфликты.

Р а с с е л: Мы должны помнить, что организован­ная религия не отражает просветленного состояния соз­нания. Ее цели могут быть похвальны, но люди, которые ее проповедуют или защищают, обычно так же непро­светленны, как и все остальные. Как ни печально, но они зачастую представляют собой еще одно проявление бо­лезни общества.

Все это вновь приводит нас к вопросу об автоцен­тризме. Как таковой, на биологическом уровне он вполне оправдан, мы должны быть автоцентричны, чтобы забо­титься о своем питании и уберечься от вреда. Для наше­го физического выживания некий базовый уровень авто­центризма необходим. Но мы придерживаемся того же ориентированного на самих себя модуса мышления и в тех сферах, в которых он совершенно несостоятелен. Можно сказать, что мы забываем при этом, в чем же на самом деле состоят наши интересы.

В конечном счете все хотят быть в ладу с собой, чувствовать себя хорошо. Общество говорит нам, что мы получаем это внутреннее переживание благодаря своим действиям и своим переживаниям во внешнем мире. Та­кая установка ведет к внутреннему автоцентризму. Мы думаем: что я могу взять себе, что я могу сделать, чтобы

быть счастливым, каким видят меня другие, какую сис­тему убеждений мне взять на вооружение?

Такая установка не только во многом определяет наш материализм. Он же служит причиной того, что мы попадаем в плен религии. Каждый вправе верить, что то или иное учение спасет его, что если он будет следовать тому или иному пути, ему будет хорошо. А затем мы очень привязываемся к своему конкретному верованию и делаем все, чтобы защитить выбранный нами путь. Так религия очень легко в конечном счете становится автоцентричной. И в этом есть некая ирония, поскольку пер­воначально религия ставила целью имение освобожде­ние людей от их авто центризма.

Л а с л о: Религия — также общественное явление, связанное с коллективной самоидентификаций. Мы ну­ждаемся в принадлежности к сообществу, к социаль­ной, культурной или религиозной группе или конгрега­ции. Эта потребность удовлетворяется в наши дни ина­че, чем в средние века, когда религиозная конгрегация была основным сообществом, к которому мог принад­лежать человек, по крайней мере в Европе. Теперь у нас есть национальные и региональные сообщества, а внутри них — самые разные уровни, вплоть до квар­тальных этнических обществ. Принадлежность к рели­гиозной группе или конгрегации обеспечивает ощуще­ние идентичности только ограниченному количеству людей. И уж совсем мало общего такая принадлежность имеет с обретением доступа к некой конечной истине. Как правило, пропагандируемые в этих сообществах доктрины лишь проводят границу между членами груп­пы и всеми остальными — обычными верующими и “еретиками”.

Г р о ф: Как правило, роль организованной религии сводится к тому, что она объединяет людей в группу, фокусируясь на конкретных архетипических фигурах и темах и декларируя их уникальность. Это обычно ста­вит группу в ситуацию конфликта с другими группами, избравшими иные формы представления божественного и общения с ним — христиане против евреев, индусы против мусульман, сикхи против индусов и т.д. Зачас­тую организованная религия не очень успешно справ­ляется даже с задачей сплочения своих собственных последователей, в своем собственном шатре. Ярким примером этому явилось христианство, внутри которо­го вспыхнула ожесточенная борьба между католиками и протестантами, приведшая ко многим кровопролитиям и страданиям.

Совсем иная ситуация с духовными переживания­ми. Они обеспечивают непосредственный доступ к свя­щенным измерениям существования, открывают единст­во, лежащее в основе кажущегося столь разделенным мира, божественную природу мироздания и нашу соб­ственную божественность. Они уводят нас за пределы сектантского шовинизма организованной религии и ве­дут к универсальному, всеобъемлющему и объединяю­щему видению реальности и человечества. Организо­ванные религии в их нынешней форме зачастую порож­дают раздоры и способствуют усугублению глобально­го кризиса. Но религия, основанная на подлинной мис­тической перспективе, могла бы по-настоящему изме­нить мир.

Л а с л о: Несколько дней назад, во время симпо­зиума, проводившегося в Берлине Университетом меж­дународного мира, Далай-лама сказал мне: “Никогда не

пытайтесь обращать людей в какую бы то ни было ре­лигию”. Сам он не пытается склонить кого-либо к ти­бетскому буддизму. Подлинной целью является не об­ращение в свою веру, подлинная цель — это дух, ле­жащий в основе религии и выражающийся в любви, со­лидарности, сострадании. Он дал мне совет никогда не питать ожиданий, что какая-то одна религия даст отве­ты на все вопросы. Главное — это дух религии, а не слово доктрины.

Бывает, что прозрение воплощается в жизнь. На­пример, основатели Ауровилля, экспериментальной ду­ховной общины в Индии, приняли решение, что в общи­не не должно быть никакой религии. Вам говорят там прямым текстом, что религиозных доктрин, так же как и религиозных обрядов, следует избегать. Община суще­ствует лишь для глубокой духовности в повседневной жизни, для усиленной индивидуальной и коллективной медитации. По словам Шри Ауробиндо, когда религия становится институализированной, она разделяет в большей степени, нежели объединяет.

Р а с с е л: Об этом говорили многие духовные на­ставники, предостерегая последователей от превращения их учений в религию. Будда учил своих учеников не принимать его слова на веру только потому, что он их произнес. Они должны были принимать его слова лишь тогда, когда те соответствовали их личному пережива­нию. В более недавние времена Рудольф Штейнер ут­верждал, что, если бы он мог вернуться через столетие, он, вероятно, пришел бы в ужас от того, что сделали люди с его учениями. Духовная мудрость универсальна; однако, по мере передачи от человека к человеку, про­зрение любого учителя постепенно обрастает доктринами и догмами, порождая нечто весьма отличное от первоначального учения. Я уверен, что если бы вы, Эр-вин, снова посетили Ауровилль, через двести или три­ста лет, вы бы обнаружили возникшую там новую ре­лигию.

Сегодня мы являемся свидетелями зарождения но­вой духовности. У нее нет пока названия и конкретной формы, у нее нет лидеров. Но налицо возникающая но­вая перспектива, очень хорошо согласующаяся к Веч­ной Философией, на которую указывал Олдос Хаксли. Многие заново открывают вечную мудрость человече­ского сознания и осуществляют ее в своей собственной жизни.

Это чем-то похоже на то, что происходило с Буддой и его поисками внутреннего освобождения. Уйдя в лес, Будда провел шесть лет, посещая различных учителей, упражняясь во множестве различных практик и техник, пока не пережил окончательное пробуждение к истине о том, как можно освободить разум от страдания. Сегодня мы переживаем сходный процесс. Но теперь в поиске находится не один-единственный человек: нас миллио­ны, мы все вместе в этом путешествии, и все мы чему-то учимся друг у друга. Чем больше мы узнаем, тем больше мы приближаемся к той же самой истине, оттачивая свое понимание духовного развития. Я наблюдаю это в кни­гах, написанных разным людьми, в их выступлениях. Мы всё чаще говорим об одном и том же. Возможно, со временем это возрождение тоже превратится в очеред­ную окаменевшую религию, но сегодня, в конце двадца­того столетия, оно, живое и вибрирующее, допытывается этой универсальной истины, являющейся сердцевиной всех религий. Поэтому я считаю наше время таким за­хватывающе интересным. Мы переживаем новый духовный ренессанс, но в отличие от предшествующих дви­жений возрождения, у этого нет лидера; впервые мы за­ново открываем истину коллективно.

Г р о ф: Мне хотелось бы упомянуть в этой связи одно, на мой взгляд поразительное, наблюдение, связан­ное с изучением измененных состояний сознания. Как в работе с психоделиками, так и в холотропной дыхатель­ной технике, использующей ускоренное дыхание и спе­циально подобранную музыку, мы неоднократно убеж­дались в том, что переживания обеспечивают доступ к целому спектру мировой мифологии, к архетипическим фигурам и областям всех человеческих культур. Эти пе­реживания трансцендировали расовые, культурные, гео­графические и исторические границы. Похоже, что для того чтобы оказаться в этих переживаниях в мире некой конкретной мифологии, совершенно не обязательно иметь предварительное интеллектуальное знание о ней. Складывается впечатление, что у современных людей есть доступ к любой области коллективного бессозна­тельного. Это, по сути, подтверждает наблюдения, кото­рые много десятилетий назад вдохновили К.Г. Юнга на его формулировку концепции коллективного бессозна­тельного.

У людей, с которыми мы работали в Европе, Север­ной и Южной Америке и Австралии, часто бывали пере­живания, связанные с индийской, японской, китайской, тибетской или египетской мифологией. И наоборот, мы видели во время наших поездок в Индию и Японию, что люди с индуистским, буддистским или синтоистским воспитанием зачастую сталкиваются в своих пережива­ниях с явно христианскими мотивами. В течение этих поездок у меня самого в моих собственных видениях возникал индуистский, буддистский, христианский, му­сульманский, синтоистский и зороастрийский религиоз­ный символизм, так же как и темы из культур туземной Африки, Америки и Австралии.

Это весьма примечательно. Многие человеческие группы использовали в прошлом мощные процедуры изменения сознания, в том числе и те, которые применяем мы сами, — психоделические вещества, музыку и различные дыхательные упражнения. Тем не менее, их доступ к коллективному бессознательному был, судя по всему, гораздо более конкретным, ограниченным их соб­ственными культурными архетипами. В “Тибетской Кни­ге Мертвых” не найти упоминаний о Духе Оленя, иг­рающем очень важную роль в мифологии и религии ин­дейцев уичолли из Мексики, а в Библии или “Книге мормонов” не упоминаются дхьянибудцы. Похоже, что наблюдаемая нами проницаемость коллективного бес­сознательного представляет собой новое явление, харак­терное именно для наших дней. Если бы коллективное бессознательное было в такой же степени доступно и в прошлом, мы не имели бы сейчас дело с различными мифологиями, связанными с разными человеческими сообществами и их религиями. По-видимому, в прошлые времена доступ к архетипам был в значительной степени культурно-ориентированным.

Следует отметить, что похожие процессы происхо­дят сегодня и во внешнем мире. В прошлом человечест­во было гораздо более раздробленным, а его различные сообщества — существенно более удаленными и изоли­рованными друг от друга. К примеру, до пятнадцатого века у европейцев не было ни малейшего представления о существовании Нового Света, а до середины этого сто­летия контакты Тибета со всем остальным миром были

крайне ограниченными. Сегодня же мы способны всего за несколько часов добраться самолетом практически до любого места в мире, идет обильный взаимообмен кни­гами и фильмами. И самое главное, что все части плане­ты соединяются друг с другом коротковолновыми ра­диопрограммами, спутниковым телевидением, телефон­ной сетью и Интернетом.

Мы быстро движемся от разделенного и раздроб­ленного мира к единой мировой деревне. И важной ча­стью этого процесса является неограниченный доступ к архетипической территории коллективного бессозна­тельного. Я надеюсь и верю, что это обеспечит основу для становления универсальной религии будущего. Со­гласно моему представлению об этой религии, она соз­даст поддерживающий контекст для духовных пережи­ваний и выработает средства их наведения — “техноло­гии священного”, — однако при этом она не будет стре­миться диктовать людям конкретные архетипические рамки, которые тем следует избрать для входа в область трансцендентного божественного.

Я верю, что если организованным религиям суждено стать конструктивной силой в нашем глобальном буду­щем, им придется сделать свои специфические архетипы проницаемыми и признать их относительность. Это породит атмосферу терпимости к иным системам, из­бравшим иную символическую форму поклонения боже­ственному, и вновь соединит религии с их мистическими корнями и с их общим знаменателем — благоговением перед божественным Абсолютом, трансцендирующим все формы.

Джозеф Кэмпбелл часто цитировал высказывание графа Дуркхейма о функции конкретных архетипических форм или “божеств”. Для того чтобы быть полезным в подлинном духовном поиске, божество должно быть прозрачным по отношению к трансцендентному. Оно должно служить вратами к Высшему, а не выдавать себя за него, быть посредником в доступе к Абсолюту, одним из ведущих к нему путей, а не превращаться в объект поклонения. Жесткость и непроницаемость конкретных архетипов ведет к идолопоклонничеству — разделяю­щей, разрушительной и опасной силе.

Р а с с е л: Это еще один аспект перехода от пред­ставления о божествах и богах как о существах, нахо­дящихся “где-то там”, вовне, отдельных от нас, к виде­нию их в качестве аспектов нашей собственной психи­ки. Мы всё больше убеждаемся в том, что внутреннее пробуждение направлено не на выполнение ритуалов для служения какому-то внешнему существу, а на рабо­ту с нашим собственным умом, и задаемся вопросом: как мне освободить свой ум от тенет, которыми он оп­летен, как открыться переживаниям, о которых идет речь?

Г р о ф: В связи со всем тем, что я говорил об обна­ружении коллективного бессознательного, у меня есть настойчивое ощущение, что религия будущего будет но­сить эмпирический характер, что она будет почитать ду­ховный поиск и уважать специфические формы, которые этот поиск обретает для каждого отдельного человека. Хочется надеяться, что эта религия не превратится в ор­ганизацию, проповедующую конкретные догмы и объек­ты поклонения, что она будет сообществом искателей, поддерживающих друг друга в духовном поиске и осоз­нающих, что каждый из них исследует конкретный уча­сток великой ткани вселенской мистерии. Осознание

единства, лежащего в основе всего существования, и ощущение глубокой связи с другими людьми, природой и космосом будет самой важной характеристикой этой конфессии.

Р а с с е л: Да, и любые учения, способные ассо­циироваться в этой новой духовностью, будут, подобно буддизму, посвящены нашей собственной психике. Это будет современное учение, работающее с такими во­просами, как исследование становления эго, возникно­вение нашего чувства интенсивности, зарождение бес­сознательных страхов, наша интерпретация — верная или неверная — своих переживаний и способы освобо­ждения ума от этих пут. Это будут психологические учения, а не догмы о божествах и иных подобных им сущностях.

Г р о ф: У нас были очень интересные переживания на конференции, которую проводила в 1985 году в Киото Международная трансперсональная ассоциация (МТА). МТА является организацией, стремящейся к интеграции духовности с наукой и растворению расовых, культур­ных, политических и религиозных границ в мире. Во время конференции мы узнали о серьезном конфликте, происшедшем между американскими и японскими биз­несменами. По телевидению показывали переговоры по его разрешению.

Среди участников конференции был японский юнгианский психолог Хаяо Каваи, который провел несколько лет в Цюрихе и хорошо был знаком с западным ментали­тетом, так же, разумеется, как и с японским. При про­смотре телевизионной программы он, посмеиваясь, зая­вил: “Им кажется, что если у них есть переводчик, то они на самом деле общаются и понимают друг друга. Но это отнюдь не так. У них совершенно разные ракурсы”. Мы попросили его разъяснить свои слова, и он сделал это, используя юнгианский подход.

Эти люди происходят из совершенно разных архе­типических территорий, поэтому их метафизические предпосылки очень отличны друг от друга. Восток опи­рается на модель космоса с пустым центром. Мирозда­ние возникло из Пустоты как тотальный гештальт, в котором все взаимосвязано, все имеет свое место и все является одинаково важной частью целого. На Западе вы держитесь за совершенно иную, космогенетическую модель, в центре которой пребывает источник власти. Это Бог, “большой босс”, сотворивший вселенную. Из этой центральной электростанции исходит иерархиче­ская система с постепенно уменьшающейся значимо­стью. В мире архетипов у вас имеются разные уровни небожителей — самые высокие серафимы и херувимы, затем — персонификации власти, престолов, доброде­телей и т.д., затем архангелы и, наконец, обычные анге­лы. В природе тоже есть иерархия — низшие организ­мы, высшие организмы и, наконец, человек, как венец творения.

Хаяо Каваи объяснил далее, что в диалоге между Востоком и Западом это различие в базовых метафизи­ческих допущениях окрашивает любую высказанную мысль. Это все равно, что дискуссия между ньютонов­ским и эйнштейновским физиками. Оба используют од­ни и те же понятия — “материя”, “энергия”, “время” и “пространство”, — однако значения у этих слов совер­шенно иные для обеих групп. Мы сочли эту идею очень интересной. Вслед за Каваи другие участники тоже вне­сли свою лепту в иллюстрирование культурных сравнений. Андре Патсалидес, психолог из Бельгии, урожден­ный сириец, выступил с лекцией о различиях между арабским и западным умом. Каран Сингх, индийский ученый и бывший регент штата Джамму и Кашмир, про­вел сравнение индийского и западного способов мышле­ния. Кредо Мутва, антрополог-зулус и знахарь, рассказал о мировосприятии африканцев в сравнении с англо­американским.

Было очень увлекательно наблюдать за тем, как эта дискуссия порождает совершенно новую перспективу. Мы чувствовали, что нас объединяет принадлежность к человечеству, все то, что у нас различное и общее, мы увидели расовые, культурные и религиозные различия как проявления и вариации нашей общей человечности. Они выглядели разнообразными проявлениями неверо­ятного творческого потенциала космического разума, возникающего из лежащей в его основе недифференци­рованной матрицы. В то же время, в этих различиях было для нас что-то возбуждающее и интересное, чему можно поучиться, чем можно обогатиться. Мы смогли освободиться от своих идиосинкразических культурных программ и заблуждений, согласно которым наш собст­венный взгляд на реальность и наш способ поведения — лучшие или единственно верные. Их произвольность и относительность стали для нас слишком очевидными.

Л а с л о: Тейяр де Шарден говорил о процессе рас­тущей интенсификации или конкретизации в связи с увеличением численности людей и порождаемой ими информации. Может быть, как вы предсказываете, Пит, шесть миллиардов человек создадут что-то вроде гло­бального мозга. Я верю, что в основе этого мозга лежит и духовное измерение. Мы не осознаём нити, которыми оно нас связывает, но можем достучаться до этого изме­рения на более глубоких уровнях. Возможно, где-то ни­же видимой поверхности наращивается коллективное поле сознания, становящееся доступным для людей в измененном состоянии сознания — в том состоянии, ко­торое исследует Стэн и потенциальные возможности ко­торого мы обсуждаем.

Дата добавления: 2015-06-04