Пишу и кладу в папочку

Пишу и кладу в папочку. В папочку, папочку, в папочку. Я вам о нем писал. Мамы наши, самые яркие наши. Самые нужные, самые запомнившиеся. Отцы наши жалкие и старательные. Отцы – это те, кто искажал себя все успешнее от нетерпимости вначале до одобрения в конце. Отцы, чтоб кормить, шли на преступление и долго боялись. У отцов был светлый час освобождения – когда они накопленное дома вбивали в головы врага. Но мы их тогда не видели, они уходили все дальше и могли победить всех своей двойной ненавистью, но мы их тогда не видели дома. Когда мы их увидели дома, они снова что-то нарушали, и боялись, и боялись показать боязнь, чтоб не выдать себя кому-то. И пили не с теми, и обещали не то. И на нас смотрели слезящимися дрожащими глазами. Они даже не претендуют на то, чтобы о них вспоминали. Что они оставили детям... Теперь эти отцы – мы.

Как лечат стариков Для Р. Карцева и В. Ильченко

Кабинет поликлиники. Действующее лицо – доктор, бездействующее – старик.

– Здравствуйте, доктор.

– Хорошо-хорошо, папаша, на что жалуетесь, и домой.

– Знаете...

– Знаю. Быстренькуа...

– Меня по ночам что-то схватывает за талию и держит.

– Жена у вас есть?

– Умерла жена.

– Видите. Жена уже умерла... А вы на что жалуетесь?

– Знаете...

– Знаю. Быстренькуа... Вам сколько лет?.. (Заглядывает в карточку.) Ого! Семьдесят три! Мы точно не доживем. А вы чего еще хотите. Я бы уже сказал спасибо.

– Понимаете, доктор...

– Понимаю. Быстренькуа!

– По утрам. Понимаете.

– Понимаю, папаша, по утрам и по вечерам. Это все возрастное, папаша. Иди спокойно. Не загромождай.

– Но этого раньше не было.

– Конечно не было. Вам когда-нибудь было семьдесят три? В первый раз. Мне когда-нибудь было тридцать два? Никогда.

– Может быть, послушаете?

– Что слушать? Я наизусть знаю. Ну, поднимите рубаху. Побыстрее, папаша. Так и быть. Не дышите, отче... Теперь дышите, дитя мое... Теперь согнитесь пополам...

– Тяжело.

– Видите, уже тяжело. Начинаем перекличку! Ревматизм?

– Есть.

– Радикулит?

– Есть.

– Ревмакардит?

– Есть.

– Желудок?

– Нет.

– Все нормально, старик, все в порядке!

– Как же? Оно же?

– Оно. Оно. Возрастное оно, от времени, понимаете? От истечения...

– Может, выпишите что-нибудь?

– Что ж выписывать, рецепт тратить. Иди спокойно, папаша.

– Может быть, греть?

– А как же. Грей! Сядь на печку, приободрись!

– Паровое у меня.

– Возрастное, папаша, возрастное. Семьдесят три года громыхал. А тут соученик в тридцать два гикнулся. Иди, отдыхай, борец. Мне молодежь лечить надо. Скажи молодому, который за сердце держится, пусть войдет. Пожалуйста, молодой человек.

Сила слова Для А. Райкина

Они мне сказали: «Ты, Федя, пропагандист, полтора часа говоришь – непонятно о чем». Кому непонятно? Вот я скажу вам, а вы мне скажите: вам понятно или нет? Я решил сказать, потому что я старше их не по возрасту, а по годам. Конечно, да, конечно, надо выражаться, чтоб тебя понимали и чтоб ты сам себя понимал. Да! И чтобы все остальные – нет, не забывали о силе слова. Потому что слово – это сила, слово – это... О! Слово понимает каждый, но ему нужно объяснить! Речь пойдет о слове, о силе слова. Это сила! О чем я ниже буду перечислять. О воспитательной работе.

Вы заглянули в цех, вас бросило в жар от холода. Вас это устраивает? Да, не устраивает. Значит, воспитательная работа в кочегарке ведется? Да, не ведется. Там сменили руководство. Парень молодой, ему двадцать четыре года. Он пятьдесят третьего года рождения. Прошедшему тоже двадцать четыре, но он тридцать восьмого года рождения. Конечно, да, конечно, новая метла метет проницательно, у ей свежий взгляд. Но в каждом деле нужен свой запевала: ты запоешь – другие, другие подхватят! И вот пошло, покатилось, и участок на первом месте. Но их никто не ругает, они пару не дают! Другой пример приведу. В подшефном колхозе двое наших пожинали чужие плоды, то есть грузили навоз. Погоди смеяться. Что – га-га-га? Ну что – га-га-га?.. Слушай! Так они вместо этого послали председателя и лошадей матом на поля, а сами пошли на танцы.

Отставание в воспитательной работе становится хроникальным. В конструкторском бюро на потолке обнаружены следы неизвестного животного. А мы не знаем, что это за животное и животное ли это вообще. Может, это потолок протекает? Нужно людей водить в музей и на примере первобытного человека показывать, насколько мы оторвались.

Перехожу к спорту. Спортзал. Нет, фундамент – да, стены – да, крыша – да, паровое отопление – нет, рамы – нет, стекла – нет! Поехали в главк – вырвали рамы, выбили стекла, оторвали отопление. Спортзал готов. Кто висит на турнике? Инспектор. Вбил два кольца в потолок, на них что? Ни одного человека. Вот отсюда наша хилость, и мы так будем хилять – чем дальше, тем больше!

Перехожу к самодеятельности. Вместо того чтобы выпимши петь и танцевать на улице, иди на сцену, дурень. Мы тебе аплодировать будем. Дак нет же. Мы свой балалаечный оркестр передали с баланса на баланс родильному дому, у них будет самодеятельность, у нас нет. Устроили мне экзамен. Собрали комиссию. Я говорю: «Вы хотите поставить меня в тупик своими вопросами, а я вас поставлю в тупик своими ответами». «Нет, – говорят, – Федя...» Меня Федей зовут. «Нет, – говорят, – Федя...» Мне сорок лет, и все Федя. «Нет, Федя! Нет, – говорят, – Федя, ты, – говорят, – Федя, в состоянии пропагандистом не быть. Сила в словах у тебя есть, но ты их расставить не можешь. Ты говоришь долго, Федя, но непонятно о чем».

Кому непонятно? Вам понятно, нет? Вот! А они говорят... Да! Все!

В век техники Для А. Райкина

Мы живем в век техники. Выходим на международные рынки. Машины у нас хорошие, отличные, но их надо рекламировать.

Вот на заводе номер восемь дробь шесть, в общем, на одном из наших предприятий, изобретатель Серафим Михайлович... В общем, один чудак изобрел машину для этого... В общем, не дураки сидят!

Целый год работал над машиной, и решили машину в Париж на выставку отправить! Правда, самого не пустили, у него кому-то чего-то не понравилось в рентгене, анализы у него не те. Так что поехал я, у меня в этом смысле не придерешься – все качественное и количественное. И девчушка еще из колхоза поехала, ей давно обещали во Францию. Девчушка как раз еще кое-что в физике помнила. А я сам, понимаешь, подустал... Все это мотаешься, гоняешься, перевариваешь эти процессы, все это осваиваешь, так что уже элементарные законы начинаешь подзабывать. Не то что там Джоуля – Ленца или Ома, но и Архи... этого... меда уже конкретно себе в лицо представить не можешь. Вот так! Но дядя я представительный, сами видите: черная тройка, баретки, шляпа сидит, как на гвозде.

Перед отъездом с изобретателем переговорили: выяснили там, какие заряды, какие притягиваются, какие оттягиваются... Ну, в общем, сели, поехали! Приезжаем, слышу на платформе: «Пардон, пардон». Что же это, уже Париж? Ну, прибыли в павильон, распаковались. Народу набежала уйма. Машина – всеобщий восторг!

Я уже речь толкнул и закончил по-французски. Так и сказал: «Селяви!» В смысле – есть что показать! Народ мне кричит: «Включайте!» Я уже через переводчика говорю: «Нам понятно, граждане французы, ваше нетерпение...»

Только это я сказал...

И вот тут мы куда-то что-то воткнули...

Потом меня спрашивали: «Куда ты воткнул, вспомни давай!»

Комиссия приехала из Москвы, меня спрашивала: «Куда ты втыкал, ты можешь вспомнить?» Какое вспомнить, когда врачи ко мне вообще два месяца не допускали, у меня состояние было тяжелое.

Девчушка та покрепче оказалась, но у нее что-то с речью случилось и не может вспомнить, как доить. Принцип начисто забыла! Откуда молоко берется, не помнит. Сейчас ее колхоз за свой счет лечит, врачи говорят, есть надежда.

Ну, павильон-то быстро отремонтировали, там ерунда, только крышу снесло.

Машину собрали... в мешок и привезли уже другие люди. Хотели изобретателя под стражу взять, но я в это время в больнице лежал, тут за него коллектив поручился, так что просто взяли подписку о невыезде. Легко отделался...

Я вот, как видите... Маленько перекос, и вот не сгинается. Говорят, могло быть и хуже. Ну ничего, я подлечусь. Живем в век техники! Так что, может, еще и в Японию поеду!

А что вы думаете? Селяви!

Разница между умным и мудрым: умный с большим умом выкручивается из ситуации, в которую мудрый не попадает.

Он выпил, и, с его точки зрения, дела у всех пошли лучше. Еще выпил – оживились лица. Добавил – все захохотали. Еще чуть – все пустились в пляс. Жаль, не видел, чем все кончилось. Рухнул к чертовой матери.

День приезда, день отъезда в один стакан. Между первой и второй не дышу. После третьей не закусываю.

Так плохо с такси, что, когда машина пришла, четыре человека вынуждены были уже уехать, хотя было очень весело.

И самовар у нас электрический, и мы довольно неискренние.

Пытался я перейти в другое поколение. Повел за собой весь выпуск Государственного педагогического института имени Ушинского. Домой привел. Читал им. Пил с ними. Пел с ними. Кричал: «Называй меня на ты»! На следующий день пошел с ними в ресторан. Играл с ними. Танцевал с ними. И вдруг увидел своих ровесников, которые у них преподаватели. И сел к ним. И в слезах просидели мы вечер... Один с печенью. Другой с сердцем. Третий с лысиной. Четвертый с немым вопросом в глазах... После двух попыток перебежать в другое поколение я остался с вами, мои тридцативосьмилетние.

Ударили небывалые морозы, и город украсился новыми скульптурами: бегущий студент в курточке, солдат, входящий на мост, гаишник в стакане, шагающий школьник с портфелем, влюбленные на скамейке и множество пожилых людей, зовущих кого-то.

Если этот голубь еще раз так близко подлетит к моему окну я вылечу ему навстречу и мы полетим, оживленно беседуя, прямо в закат, в зарево, и из серых станем розовыми, а потом черными.

Две точки, две домашние птицы, не умеющие добывать хлеб воробьиным нахальством. Дадут – поедим, свистнут – взлетим высоко-высоко и крепко, раз и навсегда, запомним свой дом...

Вам не повезло. Специалист, который лечит, в отъезде, но есть второй – не хуже.

Лучше договориться лично. Хотя можно и по направлению.

У нас только по пропускам. Хотя можно пройти и так.

Лечение стоит дорого, но можно и не платить.

Нянечкам, сестрам обычно платят, но они ухаживают и так.

Поэтому я вам советую подождать специалиста, договориться с нянечкой и заплатить.

Но можно этого и не делать. Если вас не интересует результат.

Диспут Для Р. Карцева и В. Ильченко

Ведущий. Так... Товарищи! У нас сегодня диспут! На любую тему. Столкновение разных мнений. Утверждение! Возражение! Вот вы, гражданин из первого ряда... Идите сюда! Подойдите! О чем вы хотели бы поспорить?

– Я?

– Да, вы. Именно вы! Я вчера с вами говорил. Вы были таким темпераментным, запальчивым. Вот теперь здесь, на сцене, попробуйте отстоять свое мнение. Покажите, как это делается! Итак, что вам не понравилось?

– Где?

– Вчера. Вам что-то не понравилось. Вы спросили.

– Мне все понравилось. Я еще вчера говорил, что мне все понравилось.

– За исключением...

– Без всяких исключений! Все понравилось!

– Ну, это не разговор. Вот, к примеру, мне не нравится ваш галстук!

– Мне тоже! (Сорвал, выбросил.) Тряпье!

– Ну, постойте... Вы не понимаете. Это диспут. А диспут – разговор, где сталкиваются разные мнения. То есть если я «за», вы должны быть «против». У нас должен быть спор, понимаете?

– Понимаю.

– Так что вы возражайте. Итак, мне понравился...

– И мне.

– Нет, ну, вы не поняли. Вы участник диспута, понимаете?

– Да.

– Вы должны спорить.

– Да.

– Мне понравилась эта книга. А вам она...

– Мне тоже.

– Подождите. Вам она не понравилась.

– Понравилась.

– У нас так не будет спора.

– Будет.

– Как же – будет? Вы же мне не возражаете. А вы должны возражать. Мне не нравится зима!

– И мне не нравится.

– Товарищ, вы участвуете в диспуте.

– Да.

– Мне вчерашний фильм понравился, а вам нет.

– Мне тоже.

– Вы морщились.

– У меня зуб болел.

– Проклятый зуб?

– Проклятый зуб.

– А мне нравится ваш зуб!

– А я его люблю!

– А пиджак на вас ужасный! Просто жуткий!

– Кошмарный!

– Я бы его выбросил!

– Я тоже. (Снимает, выбрасывает.)

– Товарищ, постойте. Вы вчера согласились.

– Я и сегодня согласен.

– Вы сказали: «Я буду участвовать в диспуте. Мы им покажем, что такое борьба мнений, вы еще намекали».

– Ни на что я не намекал.

– Ну, хорошо. Я считаю, что в семье должен быть один ребенок. А вы?

– Я тоже.

– А вы возражайте.

– Я возражаю!

– Вот. (После паузы.) Вот. Почему вы возражаете?

– Я возражаю.

– Почему?

– Я возражаю.

– Нет, но почему?

– Я возражаю.

– Это хорошо. Но почему вы возражаете?

– Я возражаю.

– Нет. Вы так просто не возражайте. Вы должны говорить – два.

– Два.

– Вот. (После паузы.) А я считаю, один.

– И я считаю, один.

– Вы же говорили, два.

– Два.

– Вот. (После паузы.) А я говорю, один.

– Два.

– Вот. (После паузы.) А я говорю, один.

– Два.

– Вот видите, уже спор. А я говорю, один.

– Два.

– Вот, чудно. Так что я говорю: один.

– Два.

– Так, один.

– Два.

– Один.

– Два.

– Ну спорьте, спорьте... Один.

– Два.

– Ну вы спорьте, возражайте... Один.

– Два.

– Один.

– Два.

– Чего-то тут... Чего-то мы не спорим... Один.

– Два.

– Чего-то у нас не то. Один.

– Два.

– Вы должны доказывать, почему два.

– Два.

– Да ну вас. Один.

– Два.

– Перестаньте. Один.

– Два.

– Прекратите. Один.

– Два.

– Сейчас же бросьте. Один.

– Два.

– Это чепуха, а не диспут. Один.

– Два.

– Это чушь собачья! Один.

– Два.

– Стоп! Стоп! Я понял. Вы должны мне доказывать, почему два.

– Чего?

– А про то, что мы спорим. Он молчит.

– Ну, что один – два? Что, один – два?! Что, вы – два, я – один?

– Что?

– Ну чего я говорил «один». А вы мне возражали, говорили «два»?

– Я не возражал.

– Вы говорили «два».

– Два.

– Вы почему говорите «два»?

– Вы мне сказали.

– А про что мы спорим?

– Мы не спорим, вы мне сказали: говори «два».

– А я почему говорю «один»?

– Вы мне сказали: «Скажи два», – и я сказал «два».

– А кто мне сказал, чтобы я говорил «один»? Ты мне сказал?

– Вы сами.

– Нет. Мне кто-то сказал... Сам бы я... вообще бы... А здесь чего?

– Диспут.

– И что, и что я здесь делаю?

– Вы ведущий.

– А вы как сюда попали?

– С улицы.

– А у вас пропуск есть?

– Нет.

– Ну идите домой. Диспут окончен. Ничья!

Дата добавления: 2015-06-04