Письмо к директору Синодальной канцелярии Я. А. Позняку 2 страница

Главное Управление Наместника Кавказского уведомило меня отношением от 25-го сентября за № 3702, что вследствие моего ходатайства, Князь Александр Иванович Барятинский сообщил Г. Председателю Кавказского Комитета об испрошении Высочайшего Государя Императора соизволения на ассигнование и ежегодный отпуск от казны Кавказскому Архиерейскому дому, в дополнение к получаемому им ныне содержанию и в замен тех угодий, коими он не может быть наделен, трех тысяч восьмисот рублей серебром. Имея честь уведомить о сем Ваше Превосходительство, вместе с тем считаю приятнейшим долгом моим покорнейше просить Вашего милостивого содействия в доставлении Кавказскому Архиерейскому дому означенной суммы, долженствующей обеспечить содержание Дома и доставить Епископу Кавказскому возможность деятельности, требуемой от него новостию и переходным состоянием Края.

Призывая на Вас обильное благословение Неба, с чувствами отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть

Вашего Превосходительства покорнейшим слугою Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

Письмо к Епископу Тульскому Алексию от 12 ноября 1858, № 60 [1315] (О рекомендации помощника секретаря Консистории, Митрополите Исидоре и др.)

Ваше Преосвященство,

милостивейший Архипастырь, отец и брат!

Не знаю, как и благодарить Вас за любовь, оказываемую Вами мне недостойному: ею я утешен и тронут до глубины души. Тульские странники еще не прибыли сюда, а когда прибудут, то постараюсь устроить их так, чтоб они не сожалели о своем перемещении. В Кавказской Консистории имеется вакантное место помощника секретаря: не пожелает ли кто из кончивших курс в Тульской Семинарии, лицо со способностями и нравственностию, занять это место. Если, Ваше Преосвященство, примете на себя труд и отрекомендуете это место лицу благонадежному и нуждающемуся, то я приму его от руки Вашей с полною доверенностию и любовию. Простите моему дерзновению пред Вами: примите его, как знак моей искренной преданности.

Преосвященный Митрополит Киевский, в проезд свой чрез Кавказскую Епархию, окритиковал все мои действия, даже коснулся поведения моего. Сначала это огорчило меня, но после я, по милости Божией, успокоился, вспомнив, что я уже оканчиваю мое земное течение и что все такие огорчения облегчат мне ответ, уже для меня близкий, пред Страшным и Нелицеприятным Судиею. Человеку, чтоб не ошибаться в действиях своих, надо вполне отказаться от всякой деятельности. В противном случае, человек, по естественной ограниченности и греховности своей, необходимо должен подвергнуться ошибкам, и подвергались им все без исключения величайшие святые и величайшие гении. Признание себя непогрешающим есть самообольщение; требование непогрешаемости от ближних есть требование, чуждое смысла. Прошу всех моих ближних потерпеть многим моим немощам и недостаткам.

По великой милости Божией настоящим моим положением я очень доволен, хотя и встречаются неизбежные в земной жизни неприятности. Впрочем, эти неприятности вполне ничтожны пред неприятностями петербургскими. Меня огорчают, и я огорчаю! как быть: без этого обойтись нельзя. Духовенство, вообще, хорошо, и, кажется, ко мне довольно расположилось. В половине октября я перешел в домик мой, небольшой, но весьма удобный: он — в характере Гефсиманских келлий Московского Митрополита. И этому Старцу досталось от Исидора! но присутствовавшие не соблазнились на Филарета: им показались странными жесткие нарекания облагодетельствованного на благодетеля. В этом отношении точно так же действовал Исидор в Петербурге, когда посетил сию столицу при перемещении своем из Московских Викариев на кафедру Полоцкую.

Испрашивая Ваше Архипастырское благословение себе и вверенной мне пастве и поручая себя Вашим Святым Молитвам, с чувствами отличного уважения и совершенной преданности имею честь быть

Вашего Преосвященства покорнейшим послушником Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

Письмо к Митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому Григорию от 2 февр. 1859, № 9 [1316] (О средствах для Епархии)

Предместники мои по Кавказской кафедре Преосвященные Иеремия и Иоанникий в дополнение к окладу Епископа, к 285 рублям жалованья и к 457 рублям на стол и экипаж, получали 1000 рублей серебром ежегодно вспомоществования. По производстве моем в сан Епископа, находясь еще в С.-Петербурге и узнав о бедности кафедры Кавказской епархии, я просил письменно и лично его Сиятельство г-на синодального Обер-прокурора графа А. П. Толстого о том, чтоб мне, по примеру моих предшественников, была выдаваема назначенная вспомогательная тысяча рублей. Главным основанием к такой просьбе было мое крайне болезненное состояние. Его Сиятельство, по свойственной ему доброте сердечной и сознавая всю основательность моей просьбы, заверили меня честным и благородным своим словом, что просьба моя непременно будет удовлетворена.

По прибытии моем в Ставрополь я нашел Епископский дом в несравненно худшем состоянии, нежели в каком полагал найти. Я нашел руину во всех отношениях.

Такое состояние Дома усилило нужды Епископа. Надеясь на то, что обещанное вспоможение будет мне доставлено, я был спокоен и даже позволил себе из тех крох, которые остались у меня от дороги, дать триста рублей серебром на канцелярию Консистории, так как чиновники ее терпели особенную нужду по причине необыкновенно суровой и продолжительной зимы 1858 года. Сделаны из упомянутых крох и другие издержки в пользу Епархии. Некоторые доходы, которыми, сверх вспомогательной тысячи, пополнялся оклад Епископа и которые соблазняли Край девственный и строго смотрящий на образ действий духовенства, я немедленно отменил. Средства содержания Епископа перешли от состояния умеренности к состоянию крайней скудости.

Внезапным сокращением средств к содержанию я был бы поставлен в весьма затруднительное положение, именно по болезненнейшему состоянию, давно требовавшему пользования минеральными водами, если б особенная милость Божия не помогла мне неожиданно. Некоторое лице, весьма мало со мною знакомое, без всякого даже намека с моей стороны, доставило мне тысячу рублей серебром с извещением, что оно делает мне эту помощь, узнав о особенной моей нужде воспользоваться минеральными водами и о неимении к тому средств. Признаю эту помощь ниспосланною Богом: ибо воды произвели во всем моем организме чудное потрясение, волнение и преобразование, которые продолжаются до сих пор, освобождая меня постепенно, хотя и при мучительном действии от золотушной материи, гнездящейся во множестве во всех членах тела моего. Если не могу признать себя вполне исцелевшим, по причине застарелости моей болезни и произведенного ею истощения сил, то должен с глубоким чувством благодарности к милосердию Божию и к орудию этого милосердия признать себя значительно поправившимся.

По возвращении моем в Ставрополь из Епархии обширной, с населением редким, хотя и живущим в селениях многолюдных, видя, что вспомогательная тысяча рублей мне не высылается, отчего положение мое делается весьма затруднительным, я изобразил в покорнейшем прошении Святейшему Синоду от 25 сентября 1858 года за № 200 особенность положения Кавказской кафедры и, особенное на сей особенности, мое затруднительное положение по содержанию. Такое положение Православного Епископа весьма естественно в стране инославной и иноверной, в которой он не имеет гражданского значения, неприменимо в стране Православной, в России, где Епископ необходимо должен сохранить повсюду соблюдающиеся обычаи, например, выезжать в карете, принимать посетителей прилично. А здесь, сверх того, надо особенно приласкать все сословия и все разнородные управления: ибо, по новости Епархии, Епископ имеет нужду в особой благосклонности всех сословий и всех управлений. Содержание, которое прежде получал Епископ Кавказский, по скудости своей служило предметом соблазна для здешней публики. Теперь соблазн усилился, потому что полное прекращение содержания, считавшегося скудным, известно всем чиновникам казенной палаты и казначейства, а чрез них всему городу. 1000 рублей, высылавшаяся собственно Епископу, не выслана ни в 1858-м, ни в 1859-м году, а 1500 рублей, высылавшаяся на содержание Дома, выслана в 1858-м году, но в 1859-м уже не высылается. Сведение о том, что Кавказский Епископ поставлен в крайнее затруднение по содержанию, перешло при посредстве лиц гражданского ведомства чрез Кавказские горы, в Тифлис, сделалось там предметом разговора и соблазна. Кавказский наместник, Князь Барятинский, писал к г-ну синодальному Обер-прокурору, прося его исходатайствовать мне тысячу рублей, которую получали мои предместники в дополнение к своему жалованью. О сем я уведомлен формальным отношением. Мне очень жаль, что Князь Барятинский должен был писать о сем Графу Толстому, этому не следовало бы быть.

Необходимо, чтоб здесь имели уважение к голосу Святейшего Синода. Степень этого уважения постоянно будет гармонировать с действиями, которые благоугодно будет обнаруживать. Неблаговолением к личности надо пожертвовать [в пользу] интересов Церкви. Едва миновавши моральное положение Кавказского Епископа, положение, при котором выражалось совершенное невнимание к нему и к Епархии, служит достаточным тому доказательством.

Что ж касается собственно до меня, то я не могу довольно нарадоваться, что Господь извлек меня из шумной столицы, для которой я неспособен ни по душе, ни по телу. Место здесь весьма спокойное, весьма уединенное. Жители посещают Епископа только в великие праздники, тогда собирается их очень много. На расходы по Дому я должен был занять тысячу рублей. Эти деньги надо возвратить, что и надеюсь сделать по милости Божией, ибо Князь Наместник уведомил меня формально, что он ходатайствует пред Государем Императором о доставлении Кавказскому Епископскому дому ежегодного денежного вспоможения из казны вместо угодий, которых Край дать не может. Это вспоможение заменит деньги 1500 рублей серебром, высылавшиеся собственно на Дом. По сей причине я ходатайствую только о представлении мне той тысячи рублей, которая отпускалась, собственно, Епископу. Примите, Ваше Высокопреосвященство, благосклонно письмо сие как дань, которой я приношу мои обязанности, к моему сану и служению. Постараюсь принять все меры, если того сподобит меня Господь, чтоб не сделать чего-либо по увлечению и устоять на церковном поприще, на котором я поставлен. Если это окажется невозможным, то сию невозможность отселе лобызаю со всею любовию, со всею радостию, яко устроимую Промыслом Божиим в пользу окаянной души моей, имеющей совлещись тела и предстать на лицеприятный Суд Божий. Исполнен долг мой, предоставляю остальное воле Божией и благоусмотрению Вашего Высокопреосвященства.

В письме моем к г-ну синодальному Обер-прокурору, которое посылаю по сей же почте и о том же предмете, я сослался на сие письмо к Вашему Высокопреосвященству. Примите на себя одолжительный труд показать сие письмо графу, так как я не счел приличным писать к Его Сиятельству того, что помещено здесь и что я мог сказать только пред Вами как пред Первосвятителем. Всепокорнейше прошу не давать официальности этому письму, как вполне конфиденциальное, оно написано мною собственноручно.

Поручая себя и вверенную мне паству Вашим святым молитвам и испрашивая Ваше Архипастырское благословение,

с чувством глубочайшего почтения и преданности

имею честь быть и проч.

Письмо к Обер-прокурору графу А. П. Толстому от 2 февр. 1859, № 11 [1317] (О средствах для Епархии)

Ваше Сиятельство,

милостивый государь!

Имел я честь утруждать Ваше Сиятельство покорнейшею моею просьбою лично и на письме, немедленно по рукоположении меня в сан Епископа, находясь еще в Петербурге, о предоставлении мне, по примеру моих предшественников на кафедре Кавказской, тысячи рублей серебром, в вспоможение к моему годичному жалованью в 285 рублей. Желательно, чтоб сей последней суммы стало для меня на лекарства по моей болезненности. Просьба моя — следствие нужды. Она милостиво выслушана Вашим Сиятельством, и я получил от Вас неоднократно повторенное уверение, что Вы не лишите меня необходимого содержания.

Между множеством дел более важных, которыми Вы заняты, немудрено, что Вы не успели еще обратить внимание на мою покорнейшую просьбу, но я, стоя лицем к лицу пред крайнею нуждою, снова позволяю себе беспокоить Вас повторением в письме моем по сей же почте к Его Высокопреосвященству Митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому; я просил Его Высокопреосвященство показать это письмо Вашему Сиятельству. Я уверен в доброте Вашего сердца и в том, что Вы не захотите подражать евангельскому богачу, который в краткий срок своего земного обилия не оказал сострадания к затруднительному состоянию ближнего. Так устроилось, что Евангелие о сем событии читалось на той Литургии, на которой я рукоположен во Епископа.

С чувством отличного уважения и проч.

Письмо к Обер-священнику Кавказской армии Гумилевскому от 4 мая 1859, № 37 [1318]

Ваше Высокопреподобие,

милостивый государь!

Те знаки искренней братской любви, которые Вы мне оказываете, внушают мне сообщить Вам на благоусмотрение нижеследующее:

Кавказское семинарское правление, руководствуясь предписанием Казанского академического правления, в ведении которого находится Кавказская семинария, просило как Кавказского епископа, так и главного священника Кавказской армии доставить сведения о раскольниках, в их ведомствах состоящих, так как это требование по новости своей показалось не довольно ясным, то здесь и смешано было действие Семинарского правления с Кавказским Епархиальным, на основании чего последовала известная Вашему Высокопреподобию переписка и распоряжение, чтоб Семинарское правление относилось о раскольниках к Наказному атаману Казачьего линейного войска. Усмотрев это из журнала семинарского, так как я просматриваю журналы правления, я изложил в письме Его Превосходительству, начальнику штаба Кавказской армии отношения Семинарии к Епископу и к Академическому правлению от 5 июля 1858 года за № 146-м. Эти отношения составляют особенность Духовного ведомства, и весьма естественно, что они неизвестны Кавказскому Военному ведомству. Семинарское правление довело о сделанном распоряжении до сведения казанского академического правления, которое поручило Семинарскому правлению сноситься с наказным атаманом чрез Кавказского епископа, так как не принято, чтоб Семинарское правление в этих случаях действовало само собою. Сие распоряжение академического правления Семинарскому правлению представило мне в 1-м пункте своего журнала от 14 марта. Я дал следующий отзыв: Не признаю себя вправе переписываться с г-ном наказным атаманом о делах, касающихся церквей и духовенства Казачьего Линейного войска: ибо это было бы явным вмешательством в дело непосредственно подлежащее Главному священнику Кавказской армии. О делах, касающихся Кавказского Епархиального ведомства я всегда исполняю эту мою обязанность. Семинарское правление взошло ко мне с представлением, чтоб я указал ему путь к получению сведений, в которых оно нуждается и к исполнению предписания Академического правления, вследствие распоряжения Святейшего Синода.

Так как сие обстоятельство получило большую ясность против прежнего, то я обращаюсь к Вашему Высокопреподобию с покорнейшею просьбою, не благоугодно ли будет Вам принять на себя труд сношения с Наказным атаманом по Вашему ведомству, так как я исполняю это по ведомству Епархиальному. Прилагая при сем копию с предписания Академического правления Кавказскому семинарскому, покорнейше прошу Вас почтить меня уведомлением о Вашем по сему предмету распоряжении.

С чувством совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть и проч.

Представление в Святейший Синод от 4 мая 1859, № 38 [1319] (О благоустройстве Семинарии)

1. Необходимо Семинарии располагать в отдаленных частях города, чтоб воспитанники Семинарии имели как можно меньше общения с воспитанниками светских училищ, чтоб они были удалены от светских увеселений, а между тем имели всю возможность пользоваться не только прогулкою, но и созерцанием величия Божия в природе.

2. Нужно, чтоб в семинарии совершалось ежедневное Богослужение по благообразному монастырскому уставу и отправляли его чреда человек из тридцати или сорока, это не отвлечет воспитанников от занятия науками, а благовременно ознакомит их с церковным Богослужением и доставит много понятий церковных о разных предметах Богословия, чего при обыкновенном служении в приходских церквах получить трудно. Замечено много в течение моей иноческой жизни, что благолепное служение с особенною силою действует на молодых людей и оставляет на них впечатление на всю жизнь: оно внушает им чувство особого благоговения ко всему, относящемуся к Церкви. Такое замечание подкрепляется и наблюдениями здесь. В Крестовой моей церкви заведено монастырское служение; в праздники, кроме певчих, приглашены к нему воспитанники семинарии поочередно; они принимают участие в отправлении благолепного служения с величайшим усердием даже с разгорячением, чем ясно выражается благотворное действие такого Богослужения на их души.

3. Необходимо преподавание пространной Церковной истории. Такое преподавание даст воспитанникам решительное православное направление, между тем как ныне во многих заметно направление неопределенное: по причине такого неопределенного направления они не могут действовать сильно на иноверцев. История Пр[еосвященно]го Иннокентия — более пространное оглавление Истории, чем история: в ней нисколько не выражены характеры исторических лиц. По этой причине впечатления, производимые ею, крайне слабы.

4. Необходимо устранить ныне преподаваемую психологию, заимствованную не из церковных источников, а из источников, противных Церкви; опыт показывает, что лица, заимствовавшие свои познания из преподаваемых ныне учебников психологии, никак не могут примириться с теми понятиями о душе человеческой, каковые доставляются святыми Отцами Православной Церкви, приобретшими познание о душе от просвещения Свыше.

5. Наконец, для Кавказской семинарии необходимо развить преподавание татарского языка, общеупотребительного между всеми горскими народами. Калмыкский и осетинский языки нужны несравненно менее. О сем подробно изложено много в моем отчете Святейшему Синоду за 1858 год.

С чувствами и проч.

Отношение к исполняющему обязанности синодального Обер-прокурора князю С. Н. Урусову от 5 июня 1859, № 48 [1320] (О протоиерее Крастилевском)

Известное Синоду столкновение между бывшим членом Кавказской Духовной Консистории протоиереем Крастилевским, пользовавшимся неограниченным доверием моего предместника, и бывшим секретарем Александром Васильевым, привело Кавказскую епархию в совершенное колебание и лишило Преосвященного Иоанникия самостоятельности по управлению Епархиею, власть над которою захватил протоиерей Крастилевский в свои руки.

По прибытии моем на Кавказскую кафедру, вследствие словесных и письменных постановлений Святейшего Синода, я обратил особенно внимание на направление протоиерея Крастилевского и, усмотрев из прежних и текущих дел, что направление Крастилевского решительно сформировалось, что навык его властвовать неограниченно над Епископом, Консисториею и Епархиею неисправим, я входил с представлением в Святейший Синод о увольнении его звания члена Консистории, какое мое представление Святейшим Синодом удостоено удовлетворения. Между тем все средства к успокоению Крастилевского в Кавказской епархии остались тщетными. Как человек весьма коварный и довольно понимающий дело, Крастилевский лично от себя не подавал никаких претензий против меры, употребленной относительно него, но избрал путь интриги, увлекая действовать в свою пользу людей посторонних. Такой образ действий Законом причисляется к ябедничеству. В число деятелей Крастилевский поместил и свою супругу, которая, разумеется, действует по его наставлениям. Образ действий Крастилевского и его агентов изображается при сем рапорте ко мне секретаря Духовной Консистории. Так как описываемое в сем рапорте приключение и действование фактически и живописно изображают характер нравственности и деятельности Крастилевского, то я покорнейше прошу Ваше Сиятельство обратить на сей рапорт Ваше внимание и довести оный до сведения Святейшего Синода. Поведение Крастилевского приняло решительный характер возмущения; действия его прикрываются коварством, но действия его агентов [1321] гораздо открытое. Я никак не теряю надежды обуздать лица, вышедшие и выходящие из порядка, но не иначе как при содействии Синода и Вашего Сиятельства.

Уже рапорт секретаря дает Вашему Сиятельству понятие о нравственном направлении Крастилевского. Следующая выписка из Записки, поданной мне бывшим секретарем Васильевым, пополнит это понятие. «До образования Епархии, — гласит записка, — Крастилевский состоял членом Духовного правления; по переименовании Правления в Консисторию сделан членом ее. Притеснения и поборы с духовенства и пристрастные действия по Консистории вынудили епископа Иеремию его удалить, и Крастилевский не присутствовал; дел о нем множество, даже о убийстве смотрителя училищ Устиновского, но все прекращалось деньгами, коих имеет весьма много».

Проезжая на Кавказ чрез Харьков, я беседовал о Кавказской епархии с ректором Харьковской семинарии о. Архимандритом Герасимом, бывшим до того ректором Кавказской семинарии. Он отнесся мне о Крастилевском точно так же, как сказано в Записке, — даже упомянул о деле Устиновского. По моему наблюдению, Крастилевский имеет сердце самое жестокое, коварен и злонамерен, решительно направлен к самоуправству и своеволию, способен к самым гнусным поступкам и преступлениям.

Событие, описанное в рапорте секретаря, случилось по отъезде моем из Ставрополя. Я не замедлил прислать в Священный Синод все дело о доставлении места Крастилевскому по увольнении его из Консистории. Из дела виден и образ моих действий и характер Крастилевского.

С чувством отличного уважения и проч.

Представление исполняющему должность синодального Обер-прокурора князю С. Н. Урусову от 18 июня 1859, № 54 [1322] (О ректоре Семинарии архимандрите Германе)

Ваше Святейшество!

К огорчению моему, я должен известить Вас, что Кавказской духовной семинарии ректор архимандрит Герман оказывается крайне молодым по уму и сердцу и потому неспособным к прохождению занимаемой им должности. По слабости своего характера он делается орудием неблагонамеренных людей, а когда подчинится таким влиянию и направлению, тогда по пылкости своей действует с опрометчивостию и разгорячением. В настоящее время он поступил под влияние протоиерея Крастилевского и сделался его сильным орудием, не понимая того, что Крастилевский видит выгоду только для своих интриг в восстановлении ректора против Епископа, несомненно сопряженную со вредом для Епархии, что и нужно Крастилевскому. Все мои увещания отвергнуты ректором с пренебрежением и насмешками. Он просил дважды моего ходатайства пред Высшим начальством о увольнении его от занимаемого им места. Я уговаривал его, я откладывал исполнение его просьбы, но ныне, видя в этой мере необходимое условие спокойствия Епархии и спасения самого ректора, имею честь представить желание его на благоусмотрение Вашего Сиятельства, покорнейше прося о удовлетворении этого желания. Лично я прощаю ректору все неблаговидные поступки его относительно меня, ибо вижу в них увлечение и опрометчивость простодушного неопытного юноши — таким я понимаю ректора, подчинившегося влиянию коварных людей, которые с завистью и опасением смотрели на мое искреннее расположение к ректору. Я его полюбил, люблю и желаю ему всего доброго: сердечно сожалею, что он отверг мою любовь для подчинения себя таким лицам, которые привыкли устраивать козни ближним и потом смеяться над бедствием ближних, вверившихся их водительству по неопытности своей. С сердечным плачем пишу эти строки, но сердечное чувство должно подчинить благоразумию. Вразумление сделалось необходимым ректору для его собственного благополучия, земного и небесного.

По рукоположении моем во Епископа, находясь еще в Петербурге, я ходатайствовал о назначении ректором в Кавказскую семинарию нынешнего инспектора ее архимандрита Исаакия; но, по ближайшем рассмотрении местных обстоятельств, нахожу, что в Кавказской епархии, в которой пришли в волнение одновременно и Консистория и Семинария, нужен ректор в зрелых летах, с опытностию, с монашеским благочестивым направлением. Кавказ место разгула и отваги; здесь нужны люди, нравственно сформированные.

С чувством и проч.

Отношение в Святейший Синод от 22 июня 1859, № 59 [1323] (О протоиерее Крастилевском)

Вверенной управлению моему Кавказской епархии протоиерей Константин Крастилевский, уволенный вследствие моего представления от звания члена Кавказской Духовной Консистории, Указом Святейшего Синода от 4 ноября 1858 года за № 11099-м определен мною настоятелем и благочинным в собор города Моздока, а как Крастилевский от сего места отказался, то, при открывшейся протоиерейской вакансии в г. Георгиевске, перемещен в сей город настоятелем собора и благочинным, но Крастилевский и от сего назначения отказался. При сем Крастилевский требовал себе различных назначений в г. Ставрополь, которых не было возможности исполнить: почему я решился было представить на благоусмотрение Святейшего Синода, что Крастилевский стяжал навык неограниченно властвовать в Кавказской епархии и настойчиво требовать, чтоб исполнилась беспрекословно его воля, правильна ли она будет или неправильна, а потому просить о перемещении его из Кавказской епархии в другую Епархию. Но после Пасхи сего 1859 года, по получении Кавказским Архиерейским домом денежного оклада вместо рыбной ловни и мельницы, по данному прошению Крастилевским лично мне, причем Крастилевский уверял меня, что он остаток дней своих будет проводить в совершенном спокойствии, занимаясь спасением души своей, я нашел возможным дать Крастилевскому место при церкви тюремного замка, в которой дотоле отправляли Богослужение братия Архиерейского дома и пользовались от нее доходами. Сим действием я полагал вполне удовлетворить требованию Высокого служения, на меня возложенного, узаконяющего мне делать ближнему все возможные снисхождения и претерпевать его немощи, до той крайней минуты, в которую с очевидностию окажется, что эти немощи вредны уже не в частности, а для всего общества.

Крастилевский не преминул доказать, что он неспособен быть спокойным и заниматься своим спасением, проведши век свой в приказнических черных занятиях, целию которых было своекорыстие, разные неправды и притеснение ближних. Едва я выехал из Ставрополя для обозрения Епархии, как Крастилевский нарушил свое обещание. До выезда моего он намеревался вместе с супругою поехать в С.-Петербург, о чем подавал мне прошение, очевидно, для принесения на меня жалобы, как мне о том передавали некоторые лица из духовенства — между тем Кафедральный протоиерей, — и оглашая духовенство угрозами на меня. Имеются очень ясные признаки, что Крастилевский составил партию для совокупного действия противления, так, например, из его прошения видно, что некоторое светское лице содействует ему деньгами: существование этой партии, имеющей своих агентов в Петербурге, с ясностию обозначилось при отъезде моем из Ставрополя, особливо же по отъезде. Едва я выехал, как Крастилевский отправил свою супругу с ее братом, чиновником в С.-Петербург. Образ отправления этой дамы изображен (в рапорте ко мне секретаря Кавказской Консистории, каковый рапорт препровожден мною к г-ну исправляющему должность Синодального обер-прокурора от 5-го июня сего 1859 года за № 48–2, в письме ко мне протоиерея Крастилевского от 11-го июня. Письмо это, при сем прилагаемое, — есть замечательный документ: в нем Крастилевский живописно изображает самого себя. Крастилевский по наружности выставляет себя и праведником и обиженным, между тем в сущности сознается, что он без разрешения Епархиального начальства отпустил супругу свою, доставив ей удостоверение из полиции, то есть незаконный вид. Из этого-то письма видно, что Крастилевский очень недоволен тем, что самовольная отлучка супруги его сделалась мне известною. Вообще в этом письме рельефно изображает себя неблагонамеренный и недобросовестный канцелярист былого времени: это письмо есть верный образчик всех канцелярских трудов Крастилевского. Письмо это вполне разноречит с рапортом секретаря. Так как действия Крастилевского совершаются пред лицем всего духовенства, то я предложил Консистории рассмотреть такое его поведение. Консистория не могла получить от Крастилевского никакого ответа, о чем и представила мне в протоколе, подписанном четырьмя членами, не подписанном ректором Семинарии архимандритом Германом, что имеет свое значение, и сопутствующим мне по Епархии ключарем протоиереем Граниковым. Видя совершенную необходимость обуздать протоиерея Крастилевского, наиболее для всего Епархиального духовенства и убеждаясь самыми опытами в моем понятии о нем, что он никак не успокоится, доколе будет находиться в Ставрополе, я покорнейше прошу Ваше Святейшество о перемещении Крастилевского в другую Епархию, так как в Кавказской, где он в течение нескольких десятилетий был полным властелином, весьма затруднительно ему быть вне такого положения. При сем имею честь приложить два дела о Крастилевском: дело о самовольной отлучке его супруги и вышеупомянутое письмо его ко мне, присовокупив при том, что Крастилевский со времени увольнения его от звания члена Консистории по сие время никуда из Ставрополя не отлучался, и к выбытию в Моздок и Георгиевск никакого понуждения ему не было чинимо. Система консисторской деятельности Крастилевского изложена в его письме и рапорте секретаря; она заключается в постоянном устранении Епископа от его власти, в усвоении этой власти себе под прикрытием Епископского имени, то есть в совершенном своеволии. К этой системе влечет Крастилевский и учеников своих.

Дата добавления: 2015-06-04