Анализ статуи Моисея работы Микеланджело, сделанный Фрейдом

Если анализ Фрейдом личности Леонардо да Винчи показывает некоторые потенциальные возможности и проблемы, открывающиеся и возникающие при применении этих стратегий, — исследование Фрейдом Микеланджело и его шедевра, Моисея, ярко демонстрирует некоторые из самых сильных аспектов данных стратегий.
Указывая на тот “парадоксальный факт, что именно некоторые из великолепнейших, потрясающих творений остаются темными для нашего сознания” (З. Фрейд. Моисей Микеланджело. В кн, Художник и фантазирование. М., Республика, 1995), исследование Фрейдом Микеланджело (1475–1564) сфокусировано на анализе и интерпретации мраморной статуи Моисея в скромной церкви Сан Пьетро в Винколи в Риме. Хотя мраморная статуя может не показаться столь же интересной и важной, как цивилизация, война, невроз и другие глубокие темы, которые затрагивал Фрейд, его анализ статуи Моисея ярко демонстрирует многие стороны стратегии Фрейда, характеризующие его гений. Замечая и исследуя некоторые кажущиеся тривиальными детали, которые, казалось, были не совсем к месту, Фрейд пришел к абсолютно необычному и поразительному взгляду не только на саму статую, но и на Микеланджело, Моисея и даже на Библию! Это и является одной из характерных черт гения — способность находить деталь, не вписывающуюся в принятую парадигму или систему убеждений и впоследствии приводящую к переформированию старой парадигмы или самой системы убеждений.
Фрейд написал свою работу в 1914 году и сначала опубликовал ее анонимно в психоаналитическом журнале. Фрейд писал, что “не испытывал более сильного впечатления ни от одной скульптуры” и указывал, что многие считали статую Моисея “вершиной современной скульптуры”. В своем вступлении к исследованию Фрейд делает некоторые интересные открытия о структуре своих собственных когнитивных микростратегий, когда утверждает:

“…Произведения искусства оказывают на меня сильное воздействие, в особенности литература и скульптура, в меньшей степени — живопись. Я склонен, когда это возможно, долго стоять перед ними и намерен понимать их по-своему, то есть постигать, почему они впечатляют меня в первую очередь. Там, где мне это не удается, например, в музыке, я почти не способен испытывать наслаждение. Моя рационалистическая или, быть может, аналитическая склонность противится тому, чтобы я был захвачен художественным произведением и не сознавал, почему я захвачен и что меня захватило”. (ibid.).

В модели НЛП Фрейд предлагает довольно много информации об использовании своих органов чувств и предпочтений относительно когнитивных модальностей. Замечание Фрейда о том, что он должен объяснить себе конкретный эффект, указывает на явную связь когнитивного процесса с языком. В НЛП этот тип внутреннего разговора с самим собой входит в категорию внутреннего диалога (A id). Он указывает на явное предпочтение вербальной репрезентативной системы путем выражения желания понять что-либо на сознательном уровне в результате получения вербального объяснения. Тот факт, что “литература” влияла на него наиболее сильно и что ему было трудно наслаждаться музыкой и картинами, является дополнительным подтверждением, что язык для Фрейда был, вероятно, наиболее ценной и развитой репрезентативной модальностью. Картины определенно являются зрительным ощущением, а музыка обращается к тональности в противоположность вербальному измерению аудиальной репрезентативной системы.

Считается, что восприятие музыки и восприятие картин сфокусировано в недоминантном полушарии мозга (так называемом, “правом мозге”), тогда как язык в основном связан с доминантным полушарием мозга (“левым мозгом”). Как мы установили ранее, Фрейд считал, что речь представляет собой дверь в сознание и понимание. Фрейд, казалось бы, говорил, что стремился интегрировать оба полушария своего мозга, заставляя “левый мозг” кодировать работу своего менее сознательного “правого мозга”.
Замечание Фрейда, что ему необходимо понять, “почему он захвачен и что его захватило ”, указывает на то, что его не столько интересует понимание процесса рисования, ваяния или сочинения музыки, сколько его собственные чувства, возникающие по поводу произведения искусства. То, что Фрейд ценит скульптуру выше живописи и музыки, указывает на вторичное предпочтение им “кинестетической” репрезентативной системы, поскольку скульптура наиболее тактильное или кинестетическое искусство из всех упоминаемых Фрейдом. Стратегия кодирования в языке таких бессознательных или невербальных процессов, как чувства (К i а А d), играла главную роль в терапевтической работе Фрейда, проявляясь наиболее живо в качестве центральной части его “лечения разговором”.
Акцент Фрейда на уровни почему и что также является важной стороной его стратегии наблюдения и интерпретации. Как мы уже убедились, сила Фрейда состоит в его способности соединить то, что кто-либо произвел как действие и результат с тем, почему он сделал это в смысле убеждений, ценностей или других глубинных структур, лежащих в основе этих действий. Фрейд не концентрировал внимание на промежуточных когнитивных процессах, на том, как конкретные убеждения привели к возникновению конкретного поведения. Например, в своей работе о сновидениях Фрейд исследовал содержание снов и возможные мотивы, лежащие за этим содержанием. Его не интересовало то, как люди видели сны, но, скорее, то, что они видели в снах и почему. Сходным образом, его интерес к искусству состоял не в том, как создавать произведения, но, скорее, в том, что создал художник и почему.

“По моему глубокому убеждению, в наибольшей степени нас захватывает лишь замысел художника — насколько ему удалось воплотить его в произведении и насколько он может быть понят нами. И понят не только рациональным путем; мы должны вновь почувствовать те аффекты художника, особое состояние его психики, которые стимулировали его к совершению творческого акта и которые вновь воспроизводятся в нас”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

С точки зрения НЛП, Фрейд утверждает, что стимулы разного рода (слова, музыка, картины, скульптуры и т. д.) активируют или “пробуждают” паттерны деятельности в нашей нервной системе в форме эмоционального или когнитивного опыта. С точки зрения Фрейда, наиболее эффективными произведениями искусства являются те, что способны запустить или “пробудить” в зрителе эмоциональное или психическое состояние, близкое к тому состоянию, которое привело или подтолкнуло художника к созданию творения.
Важно замечание Фрейда, что “это не должно быть понято чисто рациональным путем”. Именно данная черта, без сомнения, отличала Фрейда от обычного критика искусства и также делала его эффективным терапевтом. Стратегии Фрейда не были направлены на простое описание или понимание чего-либо только на когнитивном или интеллектуальном уровне, но на глубокое понимание во всех измерениях. Он искал объяснения, но не тривиального или простого. Существует разница между простым объяснением и таким, которое адекватно покрывает все “проблемное пространство” конкретного явления. Имело ли это отношение к проблеме его пациента или к произведению искусства, Фрейд не хотел просто “прогнать проблему, объяснив ее”; скорее, он хотел разработать более богатую и глубокую карту человеческого опыта, такую, которую можно было бы не только выразить словами, но и почувствовать.
В самом деле, как и многие другие гении, Фрейд полагал, что слишком большое количество разных и противоречащих друг другу объяснений указывают на то, что был затронут только поверхностный уровень, а глубинный уровень понимания остался не достигнутым. Во многих случаях объяснения являются просто вольными приложениями некоей теории или логики или могут быть просто проекциями собственных пристрастий наблюдателя. Фрейд считал, что хорошее объяснение должно вызывать такое же точно эмоциональное отношение и состояние психики, которое оно стремится описать. Фрейд утверждал, что возможно достичь объяснения, которое могло бы охватить все наблюдаемые черты явления и одновременно оставаться простым и элегантным.

“Вспомним “Гамлета”, шедевр Шекспира, созданный более 300 лет тому назад… лишь психоанализу с его комплексом Эдипа удалось в полной мере раскрыть тайну воздействия этой трагедии на зрителя. А сколько существовало до этого различных, часто взаимоисключающих попыток его толкования, какое многообразие мнений о характере героя и замысле автора! Какому герою заставляет нас сострадать Шакспир — больному или, может быть, страдающему комплексом неполноценности, а может быть, это один из идеалистов, слишком чистый для этого мира? И какое количество попыток толкования оставляет нас совершенно холодными, не объясняя причины воздействия поэтических творений! Они, скорее, призваны убедить нас в том, что чары поэтического шедевра сводятся лишь к глубине мыслей и блеску языка. И, однако, не являются ли эти опыты толкования свидетельством того, что существует насущная потребность поиска других источников этого воздействия?”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Так же, как и в примере с шедевром Шекспира, Фрейд был неудовлетворен тем, что воспринимал как множество видимо противоречивые и тривиальные описания и объяснения величия Моисея Микеланджело, статую которого он называл “непостижимой”.

“Почему я называю эту статую загадочной? Ведь ни у кого не возникает ни малейшего сомнения, что изображенный — это Моисей, законоположник иудеев, держащий в руке скрижали со священными заповедями. Сомнения начинаются дальше… Один критик… сказал: “Ни о каком другом произведении мирового искусства не было высказано таких противоречивых мнений, как об этом Моисее с головой Пана. Даже несложный анализ фигуры вызывает крайние точки зрения…”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Например, часто говорилось о том, что эта статуя является превосходным воплощением terribilita — качества, внушающего ужас, которое ассоциировалось с работами Микеланджело и которое заставило одного критика заметить, что он не захотел бы остаться в комнате наедине с нею. Однако Фрейд указывает на то, что другие интерпретации статуи Моисея варьируют от “смеси гнева, боли и презрения” до “гордой простоты, вдохновенного достоинства, живой веры”. Одни воспринимают глаза Моисея как “пылающие бесконечным гневом и всесокрушающей энергией”; другие видят эти глаза “благословляющими и предсказывающими, с отражением вечности на его челе, когда он навсегда прощается со своим народом”.
Далее Фрейд указывает на то, что существуют большие различия даже в описании физических деталей статуи. Говорится, что руки Моисея “тянут”, “прижимают”, “захватывают” или же “отдыхают”. Наблюдатели часто путают левую руку статуи с правой. Одни говорят, что каменные скрижали удерживаются крепко, другие утверждают, что они вот-вот выскользнут из его рук. Один критик даже ошибочно написал, что Моисей положил подбородок на левую руку! Такое разнообразие мнений заставило одного критика разочарованно заявить: “В общей концепции нет смысла, и это не дает проявиться идее самодостаточного целого…”
Фрейд задает вопрос: “В самом деле, вложил ли великий мастер в камень столько неопределенности и двусмысленности, что стал возможным такой широкий спектр разнообразных толкований?” Рассматривая этот вопрос, следует помнить, что Микеланджело работал над статуей более трех лет, между 1513 и 1516 годами (сразу после окончания работы над Сикстинской Капеллой). Эта статуя, вообще говоря, является фрагментом большого произведения, гробницы могущественного папы Юлия II; гробница должна была стать “восьмым чудом света”. Нынешнее непритязательное окружение этой статуи не передает тех “больших ожиданий”, с которыми она была задумана. Фрейд задавался вопросом: стал бы человек, только что закончивший роспись Сикстинской Капеллы тратить три года на создание статуи, которая должна была стать частью “восьмого чуда света” и которая стала венцом современной скульптуры — так, чтобы “в ее общей концепции не было смысла и это не давало бы проявиться идее самодостаточного целого”? Совершенно ясно: Фрейд полагал, что такое наполненное глубоким смыслом произведение нуждалось в глубоком объяснении. Возможно, на каком-то уровне Фрейд не хотел признать, что на него самого могло так воздействовать что-либо пустое или поверхностное. То, что Микеланджело сделал интуитивно, Фрейд хотел воссоздать рационально (то, что Микеланджело создал с помощью правого полушария мозга, Фрейд хотел перенести в левое полушарие).
То, что заставляло других людей пожимать плечами или озадаченно махать руками, для Фрейда представлялось наиболее интересным. И действительно, ситуация, сложившаяся вокруг толкования статуи Микеланджело, является хорошей метафорой условий, окружавших многих пациентов Фрейда и их невротические симптомы, вызывающие замешательство, разочарование и, видимо, не доступные пониманию. Это похоже на то, как большинство людей воспринимают свои сны, которые оказывают сильное эмоциональное воздействие, но по большей части не поддаются объяснению. И именно в таких парадоксальных ситуациях стратегии Фрейда могли сиять наиболее ярко. Он уверенно заявлял:

“На основании сопоставления различных исследований, опубликованных пять лет тому назад, я изложу, какие сомнения вызывает анализ фигуры Моисея. Нетрудно будет показать, что за ними скрывается самое существенное для понимания этого произведения”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Первым шагом стратегии Фрейда, применяемой при анализе статуи Микеланджело, стало стремление поместить ее в более широкий контекст, который мог предложить существование некоторого смысла. На языке НЛП это можно было бы описать как определение “проблемного пространства”, окружающего конкретное явление. Проблемное пространство определялось частями системы — как материальными, так и нематериальными, которые могли считаться относящимися к конкретной проблеме. Как мы установили ранее, то, что один человек может считать проблемным пространством, определяет ключи, которые он будет искать и смысл, которыей он будет придавать этим ключам. Определение проблемного пространства и предположения о нем влияют на интерпретацию явлений, которые наблюдаются в данном пространстве. Так, Фрейд спрашивал:

“Хотел ли Микеланджело воплотить в образе героя “вневременные характер и настроение” или, наоборот, стремился изобразить Моисея в определенный, очень важный момент его жизни?”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Одной базовой метастратегией анализа и интепретации является соединение конкретных наблюдений с рядом схем — как внутри, так и вне принятого проблемного пространства, к которому обращается исследователь. Это создает обогащенное когнитивное пространство, расставляющее приоритеты и придающее значение наблюдениям и выводам. После этого можно синтезировать данную информацию в единое объяснение, которое подтверждается другими наблюдениями и путем отбрасывания лишнего сводится к единственной возможности.

Связывание фактов и наблюдений с рядом структур внутри и вне проблемного пространства

Поскольку статуя Моисея изображает человека, сжимающего скрижали с десятью заповедями, Фрейд устанавливает, что набор различных контекстов сужается до “очень важного момента в его жизни”. Принимая во внимание библейское повествование о жизни и деяниях Моисея, Фрейд выстраивает типичные предположения, связанные с событиями, сопровождавшими получение Моисеем заповедей Господних для своего народа.

Моисей Микеланджело

“Сцена, запечатленная Микеланджело, рассказывает о схождении Моисея с Синая, где он принял от Бога скрижали с заповедями, и об известии, что во время его отсутствия евреи сделали золотого тельца и с ликованием пляшут вокруг него… Микеланджело изобразил последний момент колебаний героя — как бы затишье перед бурей, в следующее мгновение Моисей стремительно поднимется с места… бросит наземь скрижали и обрушит всю свою ярость на неверных”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Мы уже убедились, анализируя исследование Леонардо, что, как только Фрейд установил конкретный контекст интерпретации некоторого явления, следующим его шагом становится поиск деталей, не согласующихся с обычными для данного контекста предположениями.

“Теперь позволительно было бы спросить, что означает такое расположение и чем оно вызвано. Если соображения линейной и пространственной перспективы действительно побудили художника повернуть направо бороду устремившего свой взгляд в левую сторону Моисея, то каким странным несоответствием этому жесту становится используемый в качестве средства для этого один лишь палец? И кто же, по каким-либо соображениям оттесняя бороду на другую сторону, додумается лишь с помощью одного пальца фиксировать одну половину бороды над другой?”

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Установив исторические события жизни Моисея, запечатленного в этой статуе, Фрейд перешел к проверке того, как детали статуи вписываются в общий невидимый контекст и приобретают смысл в данном контексте. Как это было с деталями записных книжек Леонардо, Фрейд попытался соединить “что?” с более глубоким “почему?”. Относительно физических деталей статуи он задает вопрос: “Что означает такое расположение и чем оно вызвано?”.
Для Фрейда ключевыми элементами часто становятся именно те детали, которые видимо противоречат контексту и обычным для этой культуры предположениям. Сила стратегии Фрейда и его гения заключается в его способности находить значимое в скоплениях деталей, которые большинство людей пропускали незамеченными. Он спрашивает:

“А может быть, эти в сущности незначительные детали не так уж важны, и мы напрасно ломаем голову над тем, что для художника не представляло ни малейшего интереса?
Однако продолжим анализ при условии, что и эти детали играли для него определенную роль”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Фрейд писал в своей работе о Леонардо, что “ничто не являлось слишком малым для того, чтобы служить проявлением скрытых психических процессов”. В соответствии с этим положением, Фрейд стремился найти смысл явлений, которые другие обычно пропускали или не придавали значения. Он писал:

“… Стало традиционным использовать… технику психоанализа… для обнаружения скрытого, тайного смысла в незначительных или незамеченных деталях, в куче мусора, в … отвале наших наблюдений”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

По убеждению Фрейда, во взаимосвязанной системе каждая часть согласуется со всеми другими частями. В этом смысле анализ Фрейда статуи Микеланджело сразу приводит на память стратегии наблюдения и интерпретации, использовавшиеся Шерлоком Холмсом. Главным отличием этих двух стратегий было то, что Холмс стремился раскрыть тайну, выяснив как это произошло, а Фрейд стремился раскрыть тайну, выяснив почему это произошло, тем самым раскрыв “более глубокий смысл”.
Подобно Холмсу, одним из ключевых элементов методов Фрейда была его способность расширять свое восприятие в пространстве, в котором он действовал, за пределы обычных предположений и интерпретаций и находить альтернативные объяснения. Например, вместо того, чтобы интерпретировать физические детали изваяния Моисея как представления “последнего момента колебаний, спокойствия перед бурей”, Фрейд предлагает нам рассмотреть другую перспективу.

“…Можно предположить, что этому зафиксированному в скульптуре положению предшествовал более близкий контакт между правой рукой и левой частью бороды. …борода теперь свидетельствует об имевшем здесь место движении. Гирлянда из прядей бороды образует след пройденного рукой пути”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Вместо того, чтобы считать позу Моисея началом некоторого движения, Фрейд предлагает нам посмотреть на нее как на “последнюю стадию движения, которое только что произошло”. Другими словами, Фрейд определяет позу статуи как конец некоторого действия, а не как начало, как это обычно делалось. При этом сдвиге в “пунктуации” Фрейду понадобилось “заполнить пустые места”, возникшие при ее изменении. Он должен попытаться “сконструировать” или “реконструировать” предшествующий путь действий, который привел к положению, запечатленному в статуе.

“Итак, мы пронаблюдали движение правой руки назад. Однако из одного этого предположения с неизбежностью вытекает другое. Воображение дорисовывает нам весь процесс, в который вовлекается и борода… спокойно сидящий Моисей встрепенулся, услышав шум пляшущего вокруг золотого тельца народа. …он поворачивает голову и смотрит в направлении, откуда доносится этот шум, и теперь он видит всю сцену и понимает, в чем дело. Гнев и возмущение тотчас охватывают его, ему хочется вскочить, наказать богоотступников, уничтожить их …он всю свою ярость обрушивает на собственное тело. Нетерпеливая, готовая сейчас же прийти в движение рука впивается в бороду …но потом стремительным движением оттягивается назад и отрывается от нее, пальцы разжимаются, однако они так глубоко потонули в волосах, что при обратном движении потянули за собой мощную прядь волос с левой стороны бороды направо… И это новое положение… может быть понято только из контекста всего предшествующего движения…”

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Вместо того, чтобы просто принять статую так, как она есть, Фрейд попытался заглянуть за пределы “поверхностной структуры” позы статуи, чтобы обнаружить предшествующую последовательность трансформаций и “глубинных структур”, которые привели к возникновению этой поверхностной структуры. Он определил ход событий в терминах того, какие действия произошли и почему они произошли. Утверждая, что настоящая поза статуи “может быть понята только из контекста предшествующего движения”, он предполагает существование физических “переходных состояний” и сопутствующих когнитивных и эмоциональных операторов, которые привели к запечатленному в статуе состоянию Моисея. Другими словами, он сконструировал серию бихевиоральных действий и реакций, которые связал с соответствующей последовательностью внутренних эмоциональных и перцептивных процессов.

Реконструкция Фрейдом последовательности событий, приведших к позе Моисея, запечатленной Микеланджело в статуе

Для того, чтобы определить такую последовательность, Фрейд добавил новый, отличный от других наблюдателей, способ восприятия статуи. НЛП определяет три фундаментальных “позиции восприятия”, из которых наблюдатель может воспринимать событие (Делозьер, Гриндер, 1987; Дилтс, 1990). Перспектива “первой позиции” — это собственная точка зрения человека на некоторое взаимодействие или ситуацию. Перспектива “второй позиции” включает в себя попытку посмотреть на ситуацию с точки зрения одного и более значимых “других” наблюдателей, участвующих в этой ситуации или этом событии, с тем чтобы попытаться “надеть их ботинки” или “влезть в их шкуру”. Перспектива “третьей позиции” — точка, откуда находящийся вне ситуации наблюдатель смотрит на взаимодействие всех действующих лиц, включая и самого себя.
Рассмотрим на минуту положение Фрейда, рассматривающего статую Моисея. Находясь в первой позиции, Фрейд смотрит на статую со своей собственной точки зрения, при этом он видит поверхность мрамора и различные внешние детали статуи, ощущает на себе “мощное воздействие” статуи. Принятие второй позиции в этом случае означало бы для Фрейда попытку стать на место статуи, как если бы он физически сам стал статуей и на мгновение превратился в Моисея.^[15]
Для того чтобы принять “третью позицию”, Фрейду нужно было бы посмотреть на самого себя, смотрящего на статую как бы через видеокамеры или как смотрела бы “муха со стены”; то есть он наблюдал бы взаимодействие и отношения между самим собой и человеком в камне и пытался бы объяснить самому себе, почему статуя воздействует на него именно так и что в ней так воздействует на него.
Для того чтобы сконструировать последовательность восприятий, эмоций и действий, которые привели к непосредственной позе статуи, Фрейду надо было бы встать во “вторую позицию”, в позицию Моисея в камне. При этом Фрейд проследил цепочку ответных реакций, которая связывала предполагаемый контекст действий фигуры (спуск с горы Синай) и физическую позу статуи.
Однако в этой цепочке есть одно звено, отсутствие которого очень заметно. Фрейд делает вывод, что после того, как Моисей охватил свое тело и бороду, “полный негодования и гнева”, он “быстро отдернул руку и разжал кулак на бороде”. Но, в отличие от других реконструированных действий, здесь Фрейд не дает перцептивной или эмоциональной причины того, почему Моисей отдернул руку. Именно поиск этого недостающего звена позволил Фрейду заметить другую деталь статуи, которая на первый взгляд кажется тривиальной.

Рис. 1

“Если мы посмотрим на рисунок 1, то в положении скрижалей заметим две замечательные детали, на которые до сих пор никто не обращал внимания. Обычно писали: рука опирается на скрижали, или рука подпирает скрижали. Однако сразу видно, что обе прижатые одна к другой прямоугольные скрижали находятся на кромке. Если присмотреться повнимательнее, станет очевидно, что форма нижней кромки отличается от верхней, наклоненной вперед. Верхняя кромка прямая, тогда как нижняя имеет в ближней к нам части выступ, напоминающий рог; кроме того, скрижали касаются каменного сиденья. Каково же может быть значение этой детали? Не подлежит сомнению, что этот выступ должен обозначать верхнюю кромку скрижалей по отношению к писаниям. Ведь только верхний край таких прямоугольных досок имеет слегка закругленную форму или вырез. Таким образом, мы видим, что скрижали находятся в перевернутом виде. Довольно странное обращение со священными предметами. Они перевернуты и опираются только на уголок. Какое значение в общем замысле имеет это положение? Или эта деталь также была безразлична Микеланджело?”

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Фрейд заметил, что “нижняя кромка скрижалей по форме отличается от верхней” и на нижней кромке скрижалей есть “выступ, похожий на рог”. Применяя общее для данной культуры предположение, Фрейд отмечает, что “только верхний край прямоугольных досок имеет слегка закругленную форму или вырез”. Таким образом, заключает он, “мы видим, что это обозначает положение верхней кромки досок по отношению к писаниям” и “скрижали находятся в перевернутом положении”.
Фрейд утверждает: представляется весьма маловероятным, чтобы Микеланджело, которого большинство критиков признает “величайшим из когда-либо живших скульпторов”, мог “случайно” изобразить скрижали с десятью заповедями вверх ногами, при том, что он работал над этой статуей три года. Отмечая, это “довольно странное обращение со священными предметами”, Фрейд задается вопросом, что могло “привести к такому их положению”?
Применяя ту же самую стратегию, которую он использовал при анализировании странного положения пальцев Моисея, Фрейд заключает, что на самом деле десять заповедей выскальзывают из-под руки Моисея, это-то и заставило его торопливо убрать руку из бороды, чтобы схватить таблички до того, как они упадут и разобьются на куски. Иными словами, Моисей заметил, что скрижали падают из его рук, и подавил свой гнев, чтобы защитить священный объект.
Совмещая видимые на статуе детали со своими собственными выводами, Фрейд следующим образом реконструирует цепь событий, представляемых статуей:

“На рисунке 4 статуя изображена в том виде, в каком мы ее видим; рисунки 2 и 3 представляют собой предшествующие стадии, постулируемые в моих рассуждениях, на первом — состояние покоя, на втором — стадия наи-высшего напряжения, последний миг перед вставанием, в положении отведенной от скрижалей руки, скольжение скрижалей вниз”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Рис. 2

Рис. 3

Рис. 4

Применяя свои стратегии при рассмотрении необъясненных деталей и становясь в различные позиции восприятия, Фрейд приходит к новой и неожиданной интерпретации статуи Моисея и ее “интенции”. Он пишет:

“…Реконструированный нами Моисей не будет соскакивать с места и отбрасывать от себя скрижали. В его фигуре угадывается не начало действия — это последняя фаза завершенного движения”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

В подтверждение своей интерпретации Фрейд указывает на некоторые невербальные сообщения, которые, как он понимает, содержит поза статуи. Он предполагает, что тонкие физические паттерны, представленные в теле Моисея не только являются “остатками движения, которое уже имело место”, но и представляют собой поверхностные структуры, дающие информацию о лежащих в глубине когнитивных и эмоциональных процессах, вызвавших эти движения. Как и Шерлок Холмс, который читал “самые затаенные мысли” Ватсона, наблюдая за тонкими паттернами движений его глаз и выражений лица (см. том 1), Фрейд интерпретирует значение некоторых из ключевых физических деталей статуи в свете своей воображаемой реконструкции поведения Моисея.

“На этой фигуре представлены три различные эмоциональные слоя. В выражении лица отражаются доминирующие аффекты; в средней части фигуры — следы подавленного движения; а нога все еще находится в позе неосуществленного движения. Похоже на то, что контролирующее влияние распространяется как бы сверху вниз”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Фрейд подразумевает, что видимое положение тела человека является своего рода “голографическим” воплощением как прошлых действий, так и когнитивных и эмоциональных “глубинных структур”, сопровождавших эти действия. Таким образом, наблюдая за настоящим, мы видим не только текущий временной срез, но также и остатки истории переходных состояний, которые привели к появлению нынешнего состояния. Стратегии Фрейда были разработаны для того, чтобы попытаться открыть и рассказать историю этих переходов.
По Фрейду, различные аспекты физической позы тела Моисея все еще удерживают в себе и представляют различные части целой истории, лежащей за пределами их нынешней конфигурации. Фрейд видит путь влияния как волну, которая “прошла сверху вниз”, при этом голова отражает самую последнюю реакцию, нога — наиболее удаленные во времени когнитивные влияния, а “средняя часть фигуры” показывает связь или переход между ними.
Поскольку история, простиравшаяся за пределы настоящего момента передается всей физиологией статуи, разные части этой истории будут выходить на поверхность, в зависимости от того, на какой части скульптуры наблюдатель сосредоточивает свое внимание. Таким образом, различные интерпретации значения и интенции этой статуи становятся возможными. Как указывает Фрейд:

“Примечательно, оба рисунка реабилитируют ранее сделанные некоторыми авторами неудачные описания… авторы оказались бы правы, если бы описывали не саму статую, а лишь среднюю стадию по нашей интерпретации. Можно почти с уверенностью сказать, что авторы отошли от толкования лица статуи и, сами того не замечая, занялись исследованием побудительных мотивов, которые привели их к аналогичным посылкам, выдвинутым нами, но только мы это сделали более осмысленно и определенно”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Утверждение Фрейда, что ранее авторы “отходили от толкования самой статуи” и начинали бессознательно анализировать лежащие за пределами образа побудительные мотивы, указывает на то, что до него авторы невольно смотрели как бы сквозь поверхность статуи. Фрейд имеет в виду, что их кажущиеся противоречивыми интерпретации отражали глубинные структуры, лежащие в основе формы статуи, на самом деле всегда существовавшие на бессознательном уровне.
Утверждение Фрейда, что его новая интерпретация придает смысл кажущимся неправильными описаниям, высвечивает одну из самых уникальных и восхитительных сторон его анализа. Он не просто утверждал, что его интерпретация была “правильной” за счет других точек зрения, — в интерпретации Фрейда признается ценность всех точек зрения. В этом смысле “микрокосм” фрейдовского анализа статуи Микеланджело отражает паттерны, являющиеся общими для гениев. Одну из характеристик гения составляет следующая особенность: вместо того, чтобы просто опровергать существующие интерпретации, выдвинутая гением новая интерпретация включает в себя все предшествующие объяснения и придает им смысл, добавляя при этом другие элементы, объясняющие элементы и детали, которые в предшествующих концепциях не были объяснены. Эйнштейн, например, в своей теории относительности не опроверг законов механики Ньютона. Напротив, его идеи и уравнения включили в себя и одновременно расширили значение Ньютоновской модели физического мира.
Если мы примем предположение, что карта не является территорией и что всякая карта объективно “правильна” не более, чем любая другая, тогда с помощью какой же из карт действовать? Это просто случайное решение? Поскольку мы не можем сделать выбор, основываясь на “объективной ценности”, в игру должны вступить другие критерии, такие, как “внутренняя согласованность”, “экологическая совместимость” с другими картами и “ряд выборов”, которые становятся возможными при помощи определенной карты. Таким образом, наиболее желательной будет та карта, которая включает выборы и выводы других доступных карт и, кроме этого, предлагает новые возможности.
Конструкция Фрейда окружающей скульптуру цепи событий включает в себя как “бесконечный гнев и всесокрушающую энергию”, так и “благодетельное и пророческое” отношение, о котором писали другие авторы. Его цепь событий также учитывает “удерживающее”, “прижимающее”, “сжимающее” и отдыхающее положение рук, данное в разных описаниях статуи. Это также объясняет, почему некоторые авторы считают, что каменные скрижали удерживаются с силой, тогда как другие утверждают, что они вот-вот выскользнут из руки Моисея.
Все же, хотя реконструкция Фрейда и решает некоторые из противоречивых проблем и снимает со статуи обвинение в “отсутствии смысла в общей концепции, которая не дает проявиться идее самодостаточной целостности”, тем не менее она создает другую, более значительную проблему. Объясняя одни предположения, Фрейд вступает в прямую конфронтацию с другими глубинными предположениями. Например, одна из проблем, сразу возникающая в отношении интерпретации Фрейдом статуи Моисея связана с тем, что образ Моисея, реконструированный Фрейдом, противоречит традиционной интерпретации Моисея, данной в Библии. Фрейд пишет:

“Нам могут, однако, возразить: ведь это же не тот Моисей, которого мы знаем по Библии, Моисей, который в действительности воспламенился гневом и разбил скрижали, бросив их наземь. Этот Моисей вызван к жизни ощущениями художника, позволившего себе изменить текст Священного Писания и исказить характер Божьего человека. Однако можем ли мы обвинять Микеланджело в такой вольности, весьма близкой к богохульству?”

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

В этом отрывке Фрейд говорит не только о Микеланджело, но и о себе. Нет сомнения, что дерзкие религиозные и психологические взгляды Фрейда представлялись окружавшей его культуре и коллегам столь же богохульными, как и намеренно искаженная интерпретация Моисея Микеланджело восприятию его современников. И в самом деле, публично высказанные Фрейдом взгляды на роль секса, природу религии и воздействиие бессознательных процессов принесли ему дурную славу в профессиональных кругах и в обществе.
Далее, подобную искаженную интерпретацию статуи предложил Фрейд, а вовсе не Микеланджело. Именно Фрейд предположил, что имело место “изменение текста Священного Писания и искажение характера этого святого”. Приписав свою собственную интерпретацию “ощущениям художника”, Фрейд смог временно отвести от себя негативную реакцию, а затем свободно и смело пришел на помощь художнику. Как и Платон, вложивший собственную философию в уста своего умершего учителя Сократа (чтобы избежать страшной участи человека, чьи идеи были приближены к богохульству; участи, которая постигла Сократа), Фрейд приписал свою интерпретацию Микеланджело, как если бы и в самом деле художник стремился выразить именно это.

Конечно, версия Фрейда явно противоречит тем действиям Моисея, о которых сообщается в Библии; эта история хорошо известна всем представителям иудейского и христианского мира. Однако, как только мы приготовились начать кивать головами, как это делал Доктор Ватсон, и утверждать, что, хотя мы и восхищаемся “точной и проницательной” логикой рассуждений, но должны отвергнуть выводы как слишком “далеко идущие и преувеличенные”, Фрейд вынимает из рукава еще одну карту. Пожалуй, в самой замечательной части анализа статуи Моисея Фрейд подвергает пересмотру саму Библию и заставляет нас переоценить наши предположения о Моисее и сообщения о его действиях.

…Место из Священного Писания, где говорится о поведении Моисея в сцене с золотым тельцом (Вторая Книга Моисеева; Исход, глава 32):

“7. И сказал Господь Моисею: поспеши сойти; ибо развратился народ твой, который ты вывел из земли Египетской;
8. Скоро уклонились они от пути, который Я заповедал им: сделали себе литого тельца, и поклонились ему, и принесли ему жертвы, и сказали: “вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!”
9. И сказал Господь Моисею: Я вижу народ сей, и вот, народ он — жестоковыйный;
10. Итак, оставь Меня, да воспламенится гнев Мой на них, и истреблю их, и произведу многочисленный народ от тебя.
11. Но Моисей стал умолять Господа, Бога своего, и сказал: да не воспламеняется, Господи, гнев Твой на народ Твой, который Ты вывел из земли Египетской силою великою и рукою крепкою…
14. И отменил Господь зло, о котором сказал, что наведет его на народ Свой.
15. И обратился и сошел Моисей с горы; в руке его были две скрижали откровения…
17. И услышал Иисус голос народа шумящего и сказал Моисею: военный крик в стане.
18. Но Моисей сказал: это не крик побеждающих и не вопль поражаемых; я слышу голос поющих.
19. Когда же он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, тогда он воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою.
20. И взял тельца, которого они сделали, и сжег его в огне, и стер в прах, и рассыпал по воде, и дал ее пить сынам Израилевым…
30. На другой день сказал Моисей народу: вы сделали великий грех; итак я взойду к Господу, не заглажу ли греха вашего.
31. И возвратился Моисей к Господу, и сказал: о, народ сей сделал великий грех; сделал себе золотого бога.”

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Если внимательно прочитать этот фрагмент, становятся видны несовпадения в цепи событий. Фрейд указывает на очевидные расхождения в тексте.

“Под воздействием современной критики Библии становится практически невозможным читать это место и не видеть в нем знаков неумелой компиляции из разных источников. В 8-м стихе Библии сам Господь сообщает Моисею, что народ отрекся от Бога и сделал себе золотого тельца. Моисей просит не карать грешников. Однако в 18-м стихе он ведет себя так, как будто ему ничего не известно, и, видя поклонение золотому тельцу, внезапно воспламеняется гневом (стих 19). В стихе 14 Моисей уже получил у Бога прощение для своего грешного народа, однако в стихе 31 и далее он вновь отправляется на гору (Синай), чтобы вымолить это прощение…”

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Конечно, мы должны согласиться с тем, что Моисей испытал несколько разных эмоциональных реакций на происшествие с золотым тельцом; этот факт не привлекал особого внимания в традиционном толковании Старого Завета. Моисей то отговаривает Бога излить свой гнев на “народ упрямый”; то вдруг сам “воспламеняется таким гневом”, что разбивает Священные скрижали. Может показаться, что, подобно интерпретации Фрейдом статуи Моисея, само библейское описание выражает несколько разных точек зрения на эмоциональное состояние Моисея. Фрейд подразумевает, что в традиционном толковании Библии некоторая часть описания была как бы на переднем плане, но другие элементы оказались скрыты в нашем “коллективном бессознательном”, и Микеланджело намеренно решил отразить противоречивый характер Моисея.
Фрейд заключает, что в некотором смысле Микеланджело “освободился” от видимых противоречий, присутствующих в библейском рассказе, и создал Моисея, основываясь на глубинных структурах, лежавших за библейским описанием великого законодателя: в незамеченных деталях статуи он выразил различные аспекты характера Моисея. И именно путем исследования этих “незначительных деталей” мы пришли “к поразительному результату — толкованию смысла и значения всей фигуры в целом”. (З. Фрейд. Моисей Микеланджело).

“В библейской традиции Моисей предстает человеком вспыльчивым, склонным к бурному проявлению страстей… Микеланджело, однако, установил на гробнице Папы совсем другого Моисея, во многом превосходящего традиционную и историческую фигуру Моисея… Этим Микеланджело вложил в фигуру Моисея нечто новое, возвышающее его над людьми: мощное тело, наделенная исполинской силой фигура становятся воплощением самого высокого духовного подвига, на который только способен человек, подвига подавления своих страстей для тех целей высокого предназначения, к которым он был призван”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Согласно Фрейду, Микеланджело рассматривал поверхностную структуру фигуры Моисея только как “конкретное выражение” глубинной структуры, которую представляет фигура Моисея в истории и развитии человечества. Фрейд видит статую и характер Моисея как воплощение “самого высокого духовного подвига, на который только способен человек” (использования физической силы для великих целей). С точки зрения Фрейда, Моисей Микеланджело является не просто традиционным представлением “временного среза” некоторого пыльного исторического события, доставляющим эстетическое наслаждение “исследованием настроения и характера”. В этой фигуре он видит выражение глубокой и общей истории рода человеческого, историю борьбы и изменения направления, или “сублимации”, “внутренней страсти” для великих “целей” или “миссии”. По словам Фрейда, “замысел Микеланджело подразумевал стремление проследить высшую степень порыва страсти по тем следам, которые остались в последовавшем спокойствии”. (З. Фрейд. Моисей Микеланджело).
В заключительной части своего анализа Фрейд переносит внимание со статуи Моисея к ее создателю. В дополнение к обычной “второй позиции” существует еще одна “вторая позиция”, относящаяся к пониманию того воздействия, которое оказывает произведение искусства: это позиция самого художника. Фрейд упоминает в начале своего исследования, что “именно намерение художника, настолько, насколько ему удалось выразить его в своем произведении, захватывает так неотступно наше внимание”. Он пишет:

“Стоило бы еще поставить вопрос о том, что побудило художника установить на гробнице Папы Юлия II именно такого, нетрадиционного Моисея… причины этого кроются в самом характере Папы и в отношении к нему Микеланджело”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Фрейд полагал, что миссией художника явилось стремление “пробуждать в нас то же самое эмоциональное отношение, то же психическое состояние, которое вызвало у него самого порыв к творчеству”. Поэтому скульптура как дополнение к истории Моисея также передает историю Микеланджело.
Известно, что идея создания гробницы своего покровителя (а иногда и врага) Папы Юлия II сформировалась у Микеланджело в 1505 году, когда Папа был еще жив. В то время, как указывает Фрейд, на эту работу возлагались “больше надежды”. Микеланджело провел 8 месяцев в горах, отбирая мраморные глыбы для изготовления 40 фигур, которые должны были украсить гробницу (призванную стать “восьмым чудом света”). Однако, когда он вернулся, Папа сообщил ему, что от грандиозного плана по возведению гробницы было решено отказаться в пользу реконструкции базилики Святого Петра.^[16] По этому проекту Микеланджело поручили роспись потолка Сикстинской Капеллы (над которой он работал с 1508 по 1512 годы). Микеланджело, считавший себя сначала “поэтом”, потом “скульптором” и совсем не “художником”, воспринимал это предложение как предательство и унижение.
В продолжение многих лет Микеланджело высказывался за завершение строительства гробницы. Наконец, в 1513 году, после завершения работы над Сикстинской Капеллой и смерти Папы Юлия II, Микеланджело удалось уговорить наследников Папы на возведение уменьшенной версии гробницы, состоявшей из скульптур Моисея и двух рабов.
Свидетельством эмоциональной вовлеченности самого Микеланджело служат его жалобы по поводу проекта, в который входила эта статуя.

“Я потратил свою юность и зрелые годы на эту гробницу, которую отстаивал как мог перед Папами Львом и Клементом, и моя излишняя верность, которую никто не принимал, меня погубила. Так распорядилась моя судьба.”

Британская Энциклопедия, Чикаго,1979

Фрейд высказывает предположение, что изображение Моисея является метафорой его собственных отношений с Папой и его наследниками и выражает собственный ответ Микеланджело на “трагедию гробницы”. С этой точки зрения, базилика Святого Петра может быть уподоблена золотому тельцу, Папы и наследники подобны “упрямым сынам Израилевым”, и гробница является “землей обетованной”, которую Моисей только видел, но на которую никогда не смог ступить. Фрейд воспринимает статую Моисея как воплощение сложных “эмоциональных отношений и психических состояний”, которые Микеланджело испытывал к обстоятельствам, сопровождавшим возведение гробницы.
Фрейд объяснял:

“Художник обуревали такие же неистовые порывы, однако, будучи более дальновидным мыслителем, он, возможно, предчувствовал провал, на который были обречены эти планы. Поэтому он и установил своего Моисея в гробнице Папы как упрек умершему и предупреждение самому себе, возвышаясь таким образом через критику над своей собственной природой”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Итак, Фрейд доказывает, что три явные эмоции, которые он почувствовал глядя на эту статую, — гнев, обуздание и спокойствие — также отражают то, как Микеланджело справился с величайшим разочарованием в своей жизни.^[17]
Интересно отметить, что в Добавлении к работе о Моисее Фрейд сам следует тем же эмоциональным паттернам, которые он отметил и у Микеланджело и у Моисея. Необычайно гордясь оригинальностью собственной мысли, Фрейд описывает свою реакцию на эссе, в котором предвосхищались некоторые из его взглядов и открытий, сделанных в отношении статуи Моисея. Он пишет:

“Я достал это короткое эссе из сорока шести страниц. Когда я прочел его, содержание вызвало во мне смешанные чувства. Мне представилась возможность вновь убедиться, какие недостойные инфантильные мотивы способствуют решению больших задач. Сначала я сожалел, что он во многом предвосхитил то, к чему привели меня собственные раздумья и чем я дорожил; и лишь при повторном чтении я обрадовался, найдя в этой книге подтверждение некоторых своих мыслей”.

З. Фрейд. Моисей Микеланджело

Дата добавления: 2015-06-04