Иван да Марья. Звезды вечером поют над океаном,

Мать

Румяная мать

Ветхая Русь

Вечерние дороги

Звезды вечером поют над океаном,

Матерь Бесконечность слушает одна.

Наклонился к миру месяц-странник,

И душа моя ему видна.

О, прохладные вечерние дороги

И дыханье — музыка моя…

Песня в поле жалуется долго,

Плачут звездами небесные края.

Все слова таит душа незримая,

Нету ей ни хлеба, ни воды.

Наклонись ко мне, моя любимая,

Мне не перенесть ни песни, ни звезды.

Клонится к нивам поющим

С кроткой усталостью день,

Тени по рытвинам, кручам

К травам прильнули тесней.

Там, за умолкшей опушкой,

Звонят к вечерне в селе.

Странник с иконкой и кружкой

Бродит по стихшей земле.

Добрые сонные деды

Еле плетутся на звон,

Кличут в окошко соседа —

Долго копается он.

Над облаками синеет

Птица пугливая — тьма,

Ветер на листьях немеет,

Спит пастушонок Кузьма.

Полны груди молока

У румяной матери,

Заголенная рука

Стелет гостю скатерти.

И глядит, и не глядит,

Будто ухмыляется —

Дескать, сердце не лежит

Мне с тобою лаяться.

В люльке мается Ванятка

От дурного глазу,

С Рожества, от самых святок,

Не поспал и часу.

Навалилася напасть,

Как без мужика-то!

Жизнь одной — не жизнь, а страсть,

Как без бога хата.

На кого похожа я!

Ссохлась с тоскованья,

А была пригожая,

Где ты, милый Ваня!

Люди, люди, приходите,

Либо нет на вас креста,

Душу ласкою уймите,

Ближе к звездочке звезда.

Выйдем к женихам веселым,

Сплетем туго косы,

Чтобы сердце било звоном,

Чтоб светились росы.

«Тою ночью, тою ночью чутко спали пашни, села…»

Тою ночью, тою ночью чутко спали пашни, села,

Звали молча к ним дороги, уходили на звезду.

И дышала степь в истоме сердцем тихим, телом голым,

Как в испуге, на дрожащем уплывающем мосту.

Завтра утром не расскажешь, как летела там звезда,

Где упала и погасла на болотной пустоте.

Ранним часом с земи хлынет вся небесная вода

И замрет на бледно-синей, уходящей высоте.

«Растет мое сердце во сне…»

Растет мое сердце во сне

И около смерти полюбит.

Ветер на тонкой певучей сосне

Голос свой песнею губит.

Нарочно и я на свете живу

И сердце порочу стихами;

Я думал, что с неба звезды сорву,

А сам только плакал ночами.

Я думал, что мудрости в мире

Нельзя ни найти и ни сделать,

Но, выросши больше и глянув пошире,

Открыл я всемирную смелость.

Не жалость, не нежная влага

На молчаливых устах,

Скорбная скрыта отвага

В простых человечьих глазах.

Никем никогда не воспета

Тревожная жизнь в человеке:

Так утром на громком рассвете

Сиянье стучится в зажатые веки.

Руками теплыми до неба,

До неба тянется земля.

Глядит и дышит в поле верба,

Она звезду с утра ждала.

И звезды капают слезами

На грудь открытую земли

И смотрят тихими глазами,

Куда дороги все ушли.

И снится, думается дума,

Дыханью каждому одна.

Леса бормочутся без шума,

Не наглядится тишина.

Земля посматривает, чует,

Бессонная родная мять,

До утра белого не будет

Ребенок грудь ее сосать.

«Сердце в эти дни смертельно и тревожно…»

Сердце в эти дни смертельно и тревожно,

Прежде времени — над миром древний вечер,

Но душа — обитель невозможного,

Что погибло, то живет в ней вечно.

А утром небо красное цветет,

Невеста рано чешет волоса,

И цвет высокий пламенный растет,

И с ветром говорят великие леса.

И человек задумчиво поет,

Он ждет веками дальнюю звезду,

Себе гнезда он в мире не совьет,

И любит сердце пустоту.

Странны дни в долине ровной,

Cветел дух осенний на земле.

Поле пусто. Сердце грустью полно.

Скучно жить в своем родном селе…

Осенью душевное сомненье

Cтелется, как деревенский дым.

Умолкает полевое пенье,

Но я полон им одним.

Много в жизни сумрачной тревоги,

Много бед несут с собою дни.

Под дождем осенние дороги,

Тяжело ходить по ним.

Надобно себя томить сухой работой,

Чтобы жизнь была в тугом русле.

Надо медом наливать пустые соты,

Жизнь держать не ниткой, а в узле.

Пусть роятся в голове заботы —

Будет дело молодым рукам,

Надо мир промаслить нашим потом,

Скорость дать его маховикам.

Человек от старости седеет,

Осень сыплет волос золотой.

Так природа в августе вдовеет,

Умирает молодой.

Но в глухую гибнущую осень

Скорбно и навеки можно полюбить:

Зеленеют ведь зимою сосны —

Круглый год необходимо жить.

Третий год я был комсомолистом,

В сентябре мне стало двадцать лет.

Ни оратором, ни красным гармонистом

Я не значился —

Имел пустой билет.

— Что же, Ваня, ты бы хоть влюбился

Или станцию построил на ручье,

Видишь — комсомол зашился,

А ты бродишь как ничей!

И случилось

(Погадал мне парень) —

Стало быть, в соку моя душа,

Не присушкой же я был отравлен —

Я заметил:

Очень Маша хороша.

И действительно,

Мила мне Маша.

Только я вот не душист,

Красотой не разукрашен,

Но зато — комсомолист!

Вот однажды подошел я к Маше

Шагом твердым, как партийный человек:

— Правда, клуб прилично наш украшен,

Чувствуете вы индустриальный век?

Мне сказала Маша кротко:

— Краснота!.. и скучно без цветов!

Я ей вежливо, но четко:

— Здесь в грядущее постройка

Металлических мостов!

— Где же мост? —

Спросила Маша.

Тут я лозунг указал.

— То висит матерья ваша:

Мост чугунный где, вокзал!

Беспартийщина в натуре,

Но на то ведь мы вожди:

Парня, девку, дурня, дуру

С коммунизмом увяжи!

Босиком по мокрым листьям

Полудуркой осень шла.

В поле позднем,

В поле чистом

Ветер за руку вела.

По родным немым дорогам

Я невесело хожу:

Кроме Маши

Симпатичных много,

Только ими я не дорожу.

Тихий сон питает тело силой,

Эти силы мучают меня:

В первый раз душа моя любила,

Даже мать мне стала не родня…

Что же, Маша, долго медлишь?

Ведь нечаянно тебя люблю.

Если чувством мне ответишь,

Душу я твою не оскорблю…

Не мудра по книге Маша,

Не держала писчего пера —

Человек не этим важен,

Если он роднее, чем сестра.

Есть такие люди в мире —

Ошибаются вести по пальцам счет.

Но зато — в них сложенные крылья,

Разум их нечаянно течет.

— Слушай, Ваня, ты такой хороший

И не думай плохо про меня!

Ты пойми слова мои как можешь:

И любовь и правда ведь одна.

Эта осень, милый, на исходе,

Будет скоро зимняя пора.

Ты не станешь по своей охоте

Вековать с девицей вечера.

Я не очень личностью пригожа

(Ты напрасно это говоришь),

Не лицо — другое мне дороже,

Что без слова ты в себе хранишь.

Я люблю не прелесть человека,

А его сердечное добро:

Полюблю и горбуна-калеку —

Жить ведь с мужем, не с горбом.

Я не очень умная, Ванюша,

Место мысли сердцем занято,

Я конечно жизнь отдам за мужа

Человек я верный и простой…

Но в любви я буду лютый ветер,

Ревностью замучаю лихой —

Не умею скучно жить на свете,

Кровь во мне, а не песок сухой.

Но мы рано молодости влагу

Друг у друга пьем из уст,

Оттого сердечною отвагой

Человек так рано пуст…

Не люби меня напрасно, Ваня,

Ты потерян будешь для людей,

Уж тебя работа не потянет —

Трудно, Ваня, бабою владеть.

Я люблю сама тебя нечайно

И любви в себе не поборю,

Но со мной душа твоя устанет —

Я вперед про это говорю.

Ну, пускай с тобою мы поладим! —

Загрызут нас люди и нужда.

Нам с тобою и немного надо,

Но и это не дается никогда.

Знаешь, Ваня, бабы с мужиками

Как живут до гробовой доски?

Начали любовью — бьются кулаками:

Не минует баба мужниной руки.

Может быть, наверно очень скоро,

Ласковее люди будут на земле —

Вот тогда навеки и без спора

Мужиком и бабой станем на селе.

Дата добавления: 2015-06-04