Картина первая

Акт первый

Пьеса в трех актах, шести картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Щоев — заведующий кооперативной системой в далеком районе.

Евсей — его заместитель.

Опорных, Клокотов — кооперативные агенты-заготовители.

Годовалов — представитель пайщиков, лавкомиссия.

Евдокия — выдвиженка.

Первая служащая.

Первый служащий.

Алеша — бродячий культработник с музыкой.

Мюд — девушка-подросток, подруга Алеши по общей работе.

Кузьма — железный человек, аттракцион группы Алеша-Мюд.

Эдуард-Валькирия-Гансен Стерветсен — датский профессор-пищевик, прибывший с целью приобрести «ударную душу» СССР для Западной Европы.

Серена — его дочь, девица.

Говорящая труба на столе Щоева.

Агент из совхоза.

Чуждый человек.

Четыре девушки-осоавиахимовки.

Пожарный.

Милиционер.

Кольцевой почтальон.

Детские лица, глядящие в окно учреждения.

Двое рабочих, разбирающих строение.

Несколько служащих — мужчин и женщин.

Люди из кооперированного населения.

Люди в очереди у парка культуры и отдыха.

Двое или трое прохожих строителей.

Работники прилавка у дверей кооперативов.

Районная местность. Дорога в даль страны; попутные деревья, которые шевелит редкий ветер; влево — постройка в пустоте горизонта, вправо виден небольшой город — районный центр. Над городом флаги. На краю города стоит большое жилье в виде амбара, над ним флаг, на флаге нарисовано кооперативное рукопожатие, которое можно понять издали.

Ветер и безлюдье. Далекие флаги трепещут. Над землей солнце и огромный летний день. Вначале, кроме ветра, все остальное тихо. Затем слышатся звуки движущегося железа. Неизвестное тяжкое железо движется, судя по звукам, медленно, еле-еле. Девичий голос устало поет негромкую песню. Песня приближается вместе с железом.

На сцену выявляется механическая личность — Железный человек, в дальнейшем называемая Кузьмой. Это металлическое заводное устройство в форме низкого, широкого человека, важно вышагивающего вперед и хлопающего все время ртом, как бы совершая дыхание. Кузьму ведет за руку, вращая ее вокруг оси, как руль или регулятор, молодой человек в соломенной шляпе, с лицом странника — Алеша. Вместе с ним появляется Мюд — девушка-подросток. Она держит себя и говорит — доверчиво и ясно: она не знала угнетения. За спиной у Алеши шарманка. Вся группа дает впечатление, что это пешие музыканты, а Кузьма их аттракцион. Кузьма вдруг останавливается и хлопает нижней челюстью, будто хочет пить. Группа стоит среди пустого светлого мира.

Мюд. Алеша, мне на свете стало скучно жить…

Алеша. Ничего, Мюд, скоро будет социализм — тогда все обрадуются.

Мюд. А я?

Алеша. И ты тоже.

Мюд. А если у меня сердце отчего-то заболит?!

Алеша. Ну что же: тогда тебе его вырежут, чтоб оно не мучилось.

Пауза. Мюд напевает без слов. Алеша всматривается в пространство.

Мюд (от напева переходит к песне).

По трудовой, веселой дороге

Идем мы босые, пешком, —

Осталось идти нам немного:

Построен счастливый наш дом…

Алеша, я задумалась — и вышло: у меня сердце заболело оттого, что я оторвалась от масс…

Алеша. Ты живешь ненаучно. От этого у тебя болит всегда что попало. Я тебя, как наступит социализм, так изобрету всю сначала — и ты будешь дитя всего международного пролетариата.

Мюд. Ладно. А то ведь я при капитализме родилась. Два года при нем вся страдала… (Обращается к Кузьме, касается его руками, — Мюд всегда трогает руками тех людей и предметы, с которыми вступает в отношения). Кузьма, скажи мне что-нибудь умное-умное!

Кузьма чавкает человеческой пастью. Алеша переводит какое-то устройство в обшлагах Кузьмы и держит его руку.

Ну, Кузьма же!

Кузьма (деревянным равнодушным голосом, в котором всегда слышится ход внутренних, трущихся шестерен). Оппортунка…

Мюд (прислушивается). А еще что?

Кузьма. Рвачка… Бес-прин-ципщина… Правый-левый элемент… Отсталость… тебя возглавить надо!

Мюд. А еще я кто?

Алеша делает манипуляцию в руке Кузьмы.

Кузьма. Ты классовая прелесть… Ты сугубый росток… Ты ударник бедняцкой радости… Мы уже…

Мюд (быстро). Знаю-знаю: мы уже вступили в фундамент, мы уже обеими ногами (движется и приплясывает), мы вполне и всецело, мы прямо что-то особенное!! Кузьма… Мы прущая масса вперед!.. (Из Кузьмы далее идут холостые неразборчивые звуки).

Мюд (Кузьме). Я люблю тебя, Кузя, ты ведь бедное железо! Ты важный такой, а у самого сломатое сердце и тебя выдумал Алеша! Ведь тебя быть не может, ты — так себе!..

Кузьма молчит и не хлопает ртом. Гудит паровоз вдалеке.

Алеша. Пойдем, Мюд. Уж скоро вечер. На земле настанет тоска, а нам надо есть и ночевать.

Мюд. Алеша, у меня все идеи от голода болят! (Трогает свою грудь).

Алеша (касается Мюд). Где?

Мюд. Там, Алеша, где у меня бывает то хорошо, то нет.

Алеша. Это вредительство природы, Мюд.

Мюд. Она фашистка?

Алеша. А ты думала — кто?

Мюд. Я тоже думала, что она фашистка. Вдруг солнце потухнет! Или дождь — то капает, то нет! Верно ведь? Нам нужна большевицкая природа — как весна была — правда? А это что? (Показывает на местность). Это подкулачница, и больше ничего. В ней планового начала нету.

Кузьма невнятно рычит. Алеша регулирует его, и он умолкает. Кратко, вблизи гудит паровоз.

Алеша. Пускай она посветится еще. (Глядит на местность). Мы ее тоже ликвидируем скоро, как зажиточное привиденье. Мы ведь ее не делали, зачем же она есть?!

Мюд. Поскорей, Алеша, а то ждать скучно.

Слышны шаги людей.

Кузьма (бормочет). Нереагирование на активность…

Мюд. Что он?

Алеша. Это у него остаточные слова застряли. (Регулирует Кузьму на его затылке).

Приходят человека два-три строителей — с сундучками, с пилами, с флагом в руках переднего.

Мюд. Вы кто — ударники или нет?

Один из строителей. Мы, барышня, — они!

Мюд. А мы культработники. Нас колхозная избушка-читальня послала…

Один из строителей. Вы что ж, побирушка, что ли?

Мюд. Алеша, они — идиотизм деревенской жизни!..

Кузьма (рычит что-то, затем). Живите смирно… Сейте кенаф и клещевину… (Гудит дальше и умолкает; слышится трение внутри механизма).

Один из строителей. Сыграй, малый, и нам что-нибудь — для упоенья.

Алеша. Счас. (Заводит Кузьму сзади).

Мюд. Клади пятачок в Кузьму. (Показывает, куда класть — в рот). Это на культработу с единоличными дворами. Вы ведь любите дворы?

Один из строителей кладет пятак Кузьме в рот. Кузьма жевнул челюстью. Алеша берет Кузьму за руку и ставит шарманку на игру. Кузьма заскрежетал неразборчиво. Алеша стал играть на шарманке ветхий мотив. Кузьма запел более внятно.

Мюд (поет вместе с Кузьмой).

Все-мир-но-му про-ле-та-ри-ю,

Власть держащему, —

Слава!

Под-ку-лач-ни-ку, перегибщику, аллилуйщику,

Дву-руш-нику, беспринципщику,

Правому и левому

И вся-кой темной силе —

Веч-ный по-зор!..

Другой строитель (выслушав). Продай нам железного оппортуниста!

Мюд. Кузю-то?! Что ты, он нам самим дорог. А на что?

Другой строитель. А для утехи. Бог же в свою бытность завел себе черта. Так и мы — будем себе держать оппортуниста!

Один из строителей (Алексею). На, парень, тебе рубль за выдумку. Поешь, а то голова ослабнет.

Алеша. Не надо, Ты лучше свой расценок понизь на постройке, а я везде почую твой рубль.

Мюд. Мы себе денег не берем — мы любим советскую валюту.

Кузьма. …Ххады — херои… Живите потихоньку…

Алеша регулирует Кузьму, и тот замолкает.

Алеша. Все время в нем какие-то контровые лозунги бушуют. Не то он заболел, не то сломался!

Мюд (строителям). Ну, вы идите, идите. Нечего вам стоять, когда пятилетка идет!

Один из строителей. Ну и барышня! Кто только ее мамаша была!

Другой строитель (вразумительно). Социальное вещество.

Строители уходят.

Мюд. Пойдем, Алеша. Я хочу чего-нибудь сытного.

Алеша (налаживает Кузьму). Сейчас пойдем… Что ты, жабочка, страдаешь все? Ты привыкни!

Мюд. Ладно. Я ведь люблю, Алеша, привыкать.

Появляется Стерветсен и его дочь Серена, девушка-европеянка, с монгольским лицом, на бедре у нее изящный револьвер. Оба они с чемоданами, в дорожных плащах. Прибывшие раскланиваются, здороваются с Алешей и Мюд, а также с Кузьмой; Кузьма медленно подает руку в ответ Серене и Стерветсену. Иностранцы говорят по-русски, степень искажения языка должен определить сам актер.

Стерветсен. Здравствуйте, товарищи активщики…

Серена. Мы хотим быть с вами… Мы любим всю горькую долю!

Мюд. Ты врешь, у нас нету теперь доли. У нас теперь лето, у нас птички поют, у нас строится такое! (К Алексею — другим, мирным тоном). Алеша, она — что?

Алеша. Зажиточная, должно быть.

Кузьма. Хады…

Алеша укрощает Кузьму.

Мюд (к иностранцам). Вы что такое?

Стерветсен. Мы… теперь неимущий дух, который стал раскулачен.

Серена. Мы читали, и нам производили… Папа, информасьон?

Стерветсен. Четкое собеседованье, Серен.

Серена. Собеседованье, когда говорили: вы буржуазию, и еще раз полклясса и еще крупный клясс четко послали на фик!

Мюд. Она хорошая, Алеша. Мы их на фик, а они с фика, и сама же ясно говорит…

Стерветсен. Я был молод и приезжал давно в Россию существовать. Я жил здесь в девятнадцатом веке на фабрике жамочных пышечек. Теперь я вижу — там город, а тогда здесь находился редкий частичный народ и я плакал пешком среди него… да, Серен!

Серена. Что, папа? Кто эти люди — батраки авангарда?

Мюд. Ты дурочка-буржуйка: мы поколенье — вот кто!

Стерветсен. Они — доброе мероприятие, Серен!

Алеша. А вам что здесь надо среди нашего класса?

Стерветсен. Нам нужна ваша небесная радость земного труда…

Алеша. Какая радость?

Стерветсен. У вас психия ударничества, на всех гражданских лицах находится энтузиазм…

Мюд. А вам-то что за дело?.. Раз мы рады!

Стерветсен. У вас организована государственная тишина и сверху ее стоит… башня надлежащей души…

Мюд. Это надстройка! Не знаешь как называется — мы вас обогнали!!

Стерветсен. Надстройка! Это дух движения в сердцевине граждан, теплота над ледовитым ландшафтом вашей бедности! Надстройка!!! Мы ее хотим купить в вашем царстве или обменять на нашу грустную, точную науку. У нас в Европе много нижнего вещества, но на башне угас огонь. Ветер шумит прямо в наше скучное сердце — и над ним нет надстройки воодушевления… У нас сердце не ударник, оно… как у вас зовется… оно — тихий летун…

Серена. Папа, ты скажи им, что я…

Кузьма. Рвачка! Сила элемента…

Серена (на Кузьму). Он знает все, как патрон…

Мюд. Кузя-то? Он ведь нам подшефный элемент!

Стерветсен. Где у вас разрешается закупить надстройку? (Показывая на город). Там?.. Мы много дадим валюты! Мы отпустим вам, может быть, алмазный заем, корабли канадского зерна, наши датские сливки, две авиаматки, монгольскую красоту созревших женщин — мы согласны открыть вам наши вечные сейфы… А вы — подарите нам одну надстройку! На что она вам? У вас же есть база, живите пока на фундаменте…

Кузьма (грозно рычит). Хитрость классового врага… Пап-па римский…

Алеша (укрощая Кузьму). Ага. Ты хочешь закрыть у нас поддувало и сифон?! Чтоб мы сразу остыли!

Мюд (шепотом Алеше). Фашисты! Не продавай надстройки!

Алеша. Не буду.

Серена. Папа, нам давали понятие вопроса — у них лежат установки. Купи тогда Европе установку. Надстройку им ведь жалобно дарить!

Стерветсен. Продайте установку! Я вам дам доллары!

Мюд. А у нас есть одна только директивка, и то маленькая.

Серена. Купи, папа, директивку. Надстройку экстремизма ты купишь после вдалеке.

Алеша. Мы директивы за фашистские деньги не продаем.

Мюд (трогает револьвер на бедре Серены). Отдай мне. У нас культурная революция, а ты с пистолетом ходишь. Как не стыдно?

Серена (недоуменно). А вам он сильно нужен?

Мюд. Ну, конечно, У вас ведь нет культурной революции, вы ведь темные, злые, и нам полагаются от вас наганы…

Серена. Возьмите. (Отдает револьвер).

Мюд. Спасибо, девочка. (Целует сразу Серену в щеку). Кто нам сдается, мы тому все прощаем.

Серена. Папа, Совет Юнион очень мил! (Алеше). Сыграйте фокс!

Алеша. Советский механизм не смеет.

Стерветсен и Серена кланяются и уходят.

Мюд. Алеша, а как же они купят идею, когда она внутри всего тела?! Нам ведь больно будет вынимать!

Алеша. Ничего, Мюд. Я им продам… Кузьму. Ведь он — идея. А буржуазия от него помрет.

Мюд. Алеша, мне будет жалко Кузьму…

Кузьма. …Отсталость… Бойтесь капитализма…

Алеша. Не скучай, Мюд. Мы закажем себе другого, а то Кузьма уже отстал чего-то от масс. (Заводит Кузьму).

Кузьма начинает шагать со скрежетом внутри, бормоча невнятное железными устами. Все трое уходят. За сценой, уже невидимые, они поют песню в несколько слов. Алеша и Мюд петь перестают, а Кузьма, удаляясь, все еще тянет в одиночку чугунным голосом: «Э-ээ-э…».

Дата добавления: 2015-06-04