Олегу Ефремову

ЮРИЮ ПЕТРОВИЧУ ЛЮБИМОВУ С ЛЮБОВЬЮ В 60 ЕГО ЛЕТ ОТ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО

Ах, как тебе родиться пофартило

Почти одновременно со страной!

Ты прожил с нею все, что с нею было,

Скажи еще спасибо, что живой.

В шестнадцать лет читал ты речь Олеши,

А в двадцать встретил год тридцать седьмой.

Теперь иных уж нет, а те – далече…

Скажи еще спасибо, что живой.

Служил ты под началом полотера.

Скажи, на сердце руку положив:

Ведь знай Лаврентий Палыч – вот умора! —

Кем станешь ты, остался бы ты жив?

А нынче в драках выдублена шкура,

Протравлена до нервов суетой.

Сказал бы Николай Робертыч: «Юра,

Скажи еще спасибо, что живой!»

Хоть ты дождался первенца не рано,

Но уберег от раны ножевой, —

Твой «Добрый человек из Сезуана»

Живет еще. Спасибо, что живой.

Зачем гадать цыгану на ладонях —

Он сам хозяин над своей судьбой.

Скачи, цыган, на «Деревянных конях»,

Гони коней! Спасибо, что живой.

«Быть иль не быть» – мы зря не помарали.

Конечно, быть, но только – начеку:

Вы помните, конструкции упали?

Но живы все. Спасибо Дупаку.

«Марата» нет – его создатель странен.

За Турандот – Пекин поднимет вой.

Можайся, брат, твой Кузькин трижды ранен!

И все-таки – спасибо, что «Живой».

Любовь, Надежда, Зина – тоже штучка,

Вся труппа на подбор – одна к одной,

И мать их – Софья Золотая Ручка…

Скажи еще спасибо, что живой.

Одни – в машинах, несмотря на цены,

Им, пьющим, – лучше б транспорт гужевой.

Подумаешь, один упал со сцены!

Скажи еще спасибо, что живой.

Не раз, не два грозили снять с работы,

Зажали праздник полувековой.

Тринадцать лет театра, как зачеты:

Один за три, спасибо, что живой!

Что шестьдесят при медицине этой!

Тьфу-тьфу, не сглазить… Только вот седой.

По временам на седину не сетуй,

Скажи еще спасибо, что живой.

Позвал Милан, не опасаясь риска,

И понеслась! – живем-то однова.

Теперь – Париж, и близко Сан-Франциско,

И даже – при желании – Москва!

Париж к Таганке десять лет пристрастен —

Француз театр путает с тюрьмой.

Не огорчайся, что не едет «Мастер»,

Скажи еще мерси, что он живой.

Лиха беда – настырна и глазаста —

Устанет ли кружить над головой?

Тебе когда-то перевалит за сто —

И мы споем: «Спасибо, что живой!»

Пей, атаман, – здоровье позволяет.

Пей, куренной, когда-то Кошевой!

Таганское казачество желает

Добра тебе – спасибо, что живой!

1977

Мы из породы битых, но живучих,

Мы помним всё, нам память дорога.

Я говорю как мхатовский лазутчик,

Заброшенный в Таганку – в тыл врага.

Теперь в обнимку, как боксеры в клинче,

И я, когда-то мхатовский студент,

Олегу Николаевичу нынче

Докладываю данные развед…

Что на Таганке той – толпа нахальная,

У кассы давятся – Гомор, Содом! —

Цыганки с картами, дорога дальняя,

И снова строится казенный дом.

При всех делах таганцы с вами схожи,

Хотя, конечно, разницу найдешь:

Спектаклям МХАТа рукоплещут ложи,

А мы, без ложной скромности, без лож.

В свой полувек Олег на век моложе, —

Вторая жизнь взамен семи смертей,

Из-за того, что есть в театре ложи,

Он может смело приглашать гостей.

Артисты мажутся французским тончиком —

С последних ярусов и то видать!

А на Таганке той – партер с балкончиком,

И гримы не на что им покупать.

Таганцы ваших авторов хватают

И тоже научились брать нутром,

У них гурьбой Булгакова играют,

И Пушкина – опять же впятером.

Шагают роты в выкладе на марше,

Двум ротным – ордена за марш-бросок!

Всего на десять лет Любимов старше,

Плюс «Десять дней…» – но разве это срок?!

Гадали разное – года в гаданиях:

Мол, доиграются – и грянет гром.

К тому ж кирпичики на новых зданиях

Напоминают всем казенный дом.

Ломали, как когда-то Галилея,

Предсказывали крах – прием не нов,

Но оба добрались до юбилея

И дожили до важных орденов.

В истории искать примеры надо —

Был на Руси такой же человек,

Он щит прибил к воротам Цареграда

И звался тоже, кажется, Олег…

Семь лет назад ты въехал в двери МХАТа,

Влетел на белом княжеском коне.

Ты сталь сварил, теперь все ждут проката —

И изнутри, конечно, и извне.

На мхатовскую мельницу налили

Расплав горячий – это удалось.

Чуть было «Чайке» крылья не спалили,

Но, слава богу, славой обошлось.

Во многом совпадают интересы:

Мы тоже пьем за старый Новый год,

В обоих коллективах «мерседесы»,

Вот только «Чайки» нам недостает.

А на Таганке – там возня повальная,

Перед гастролями она бурлит, —

Им предстоит в Париж дорога дальняя,

Но «Птица синяя» не предстоит.

Здесь режиссер в актере умирает,

Но вот вам парадокс и перегиб:

Абдулов Сева – Севу каждый знает —

В Ефремове чуть было не погиб.

Нет, право, мы похожи даже в споре,

Живем – и против правды не грешим:

Я тоже чуть не умер в режиссере

И, кстати, с удовольствием большим…

Идут во МХАТ актеры, и едва ли

Затем, что больше платят за труды.

Но дай Бог счастья тем, кто на бульваре,

Где чище стали Чистые пруды!

Тоскуй, Олег, в минуты дорогие

По вечно и доподлинно живым!

Все понимают эту ностальгию

По бывшим современникам твоим.

Волхвы пророчили концы печальные:

Мол, змеи в черепе коня живут…

А мне вот кажется, дороги дальние,

Глядишь, когда-нибудь и совпадут.

Ученые, конечно, не наврали,

Но ведь страна искусств – страна чудес,

Развитье здесь идет не по спирали,

А вкривь и вкось, вразрез, наперерез.

Затихла брань, но временны поблажки,

Светла Адмиралтейская игла.

Таганка, МХАТ идут в одной упряжке,

И общая телега тяжела.

Мы – пара тварей с Ноева Ковчега,

Два полушарья мы одной коры.

Не надо в академики Олега!

Бросайте дружно черные шары!

И с той поры, как люди слезли с веток,

Сей день – один из главных. Можно встать

И тост поднять за десять пятилеток —

За сто на два, за два по двадцать пять!

1977

* * *

Мне судьба – до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней – немота).

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что – не то это вовсе, не тот и не та!

Что – лабазники врут про ошибки Христа,

Что – пока еще в грунт не влежалась плита, —

Триста лет под татарами – жизнь еще та:

Маета трехсотлетняя и нищета.

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один против ста.

‹Пот› намерений добрых и бунтов тщета,

Пугачевщина, кровь и опять – нищета…

Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта, —

Повторю даже в образе злого шута, —

Но не стоит предмет, да и тема не та, —

Суета всех сует – все равно суета.

Только чашу испить – не успеть на бегу,

Даже если разлить – все равно не смогу;

Или выплеснуть в наглую рожу врагу —

Не ломаюсь, не лгу – все равно не могу!

На вертящемся гладком и скользком кругу

Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!

Что же с чашею делать?! Разбить – не могу!

Потерплю – и достойного подстерегу:

Передам – и не надо держаться в кругу

И в кромешную тьму, и в неясную згу, —

Другу передоверивши чашу, сбегу!

Смог ли он ее выпить – узнать не смогу.

Я с сошедшими с круга пасусь на лугу,

Я о чаше невыпитой здесь ни гугу —

Никому не скажу, при себе сберегу, —

А сказать – и затопчут меня на лугу.

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!

Может, кто-то когда-то поставит свечу

Мне за голый мой нерв, на котором кричу,

И веселый манер, на котором шучу…

Даже если сулят золотую парчу

Или порчу грозят напустить – не хочу, —

На ослабленном нерве я не зазвучу —

Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу!

Лучше я загуляю, запью, заторчу,

Все, что ночью кропаю, – в чаду растопчу,

Лучше голову песне своей откручу, —

Но не буду скользить словно пыль по лучу!

…Если все-таки чашу испить мне судьба,

Если музыка с песней не слишком груба,

Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, —

Я умру и скажу, что не все суета!

1978

* * *

Реальней сновидения и бреда,

Чуднее старой сказки для детей —

Красивая восточная легенда

Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.

И кто нырнет в холодный этот омут,

Насобирает ракушек, приклеенных ко дну, —

Ни заговор, ни смерть его не тронут;

А кто потонет – обретет покой и тишину.

Эх, сапоги-то стоптаны – походкой косолапою

Протопаю по тропочке до каменных гольцов,

Со дна кружки блестящие я соскоблю, сцарапаю —

Тебе на серьги, милая, а хошь – и на кольцо!

Я от земного низкого поклона

Не откажусь, хотя спины не гнул.

Родился я в рубашке – из нейлона, —

На шелковую, тоненькую, я не потянул.

Спасибо и за ту на добром слове:

Ношу – не берегу ее, не прячу в тайниках, —

Ее легко отстирывать от крови,

Не рвется – хоть от ворота рвани ее – никак!

Я на гольцы вскарабкаюсь, на сопку тихой сапою,

Всмотрюсь во дно озерное при отблеске зарниц:

Мерцающие ракушки я подкрадусь и сцапаю —

Тебе на ожерелие, какое у цариц!

Пылю посуху, топаю по жиже, —

Я иногда спускаюсь по ножу…

Мне говорят, что я качусь все ниже,

А я – хоть и внизу, а все же уровень держу!

Жизнь впереди – один отрезок прожит,

Я вхож куда угодно – в терема и в закрома:

Рожден в рубашке – бог тебе поможет, —

Хоть наш, хоть удэгейский – старый Сангия-мама!

Дела мои любезные, я вас накрою шляпою —

Я доберусь, долезу до заоблачных границ, —

Не взять волшебных ракушек – звезду с небес сцарапаю,

Алмазную да крупную – какие у цариц!

Нанес бы звезд я в золоченом блюде,

Чтобы при них вам век прокоротать, —

Да вот беда – заботливые люди

Сказали: «Звезды с неба – не хватать!»

Ныряльщики за ракушками – тонут.

Но кто в рубашке – что тому тюрьма или сума:

Бросаюсь головою в синий омут —

Бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мама!..

Но до того, душа моя, по странам по Муравиям

Прокатимся, и боги подождут-повременят!

Мы в галечку прибрежную, в дорожки с белым гравием

Вобьем монету звонкую, затопчем – и назад.

А помнишь ли, голубушка, в денечки наши летние

Бросали в море денюжку – просила ты сама?…

А может быть, и в озеро те ракушки заветные

Забросил бог для верности – сам Сангия-мама!..

1978

Дата добавления: 2015-06-04