Из беседы с Ю.А. Ждановым 18 октября 1947 года

В биологической науке издавна существуют два взгляда на жизнь. Одни утверждают, что существует неизменное наследственное вещество, которое не поддается действию внешней природы. По сути дела, такая точка зрения (а она представляет взгляд Вейсмана) тождественна с воззрением, будто жизнь не развилась из неживой материи.

Другого мнения придерживается учение неоламаркизма. Согласно этому учению, внешнее воздействие изменяет признаки организма, и эти приобретенные признаки наследуются.

Если у служителя науки при опытном посеве погибает 95% растений, то он говорит: ничего нельзя поделать, дело безнадежное.

Так учат книги. Но надо обращать внимание не на эти 95%, которые погибли, а на 5%, которые сохранились, которые, следовательно, приобрели новые признаки. Вот Вам ваши служители науки.

Лысенко – эмпирик, он плохо ладит с теорией. В этом его слабая сторона. Я ему говорю: какой Вы организатор, если Вы, будучи президентом сельскохозяйственной Академии, не можете организовать за собой большинство.

Большая часть представителей биологической науки против Лысенко. Они поддерживают те течения, которые модны на Западе. Это пережиток того положения, когда русские ученые, считая себя учениками европейской науки, полагали, что надо слепо следовать западной науке и раболепно относились к каждому слову с Запада.

Морганисты‑менделисты – это купленные люди. Они сознательно поддерживают своей наукой теологию.

Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. С. 251–252.

Примечание

В 1948 году Ю.А. Жданов занимал пост заведующего сектором науки Отдела пропаганды и агитации ЦК. Он вспоминает: «… За несколько месяцев у меня сложилась картина состояния дел в сфере биологии, отличная от той, которую изложил Сталин…

Подмываемый молодым задором, 10 апреля 1948 года я выступил на семинаре лекторов обкомов и горкомов ВКП(б) в зале Политехнического музея с лекцией на тему «Спорные вопросы современного дарвинизма», в ходе которой, в частности, сказал следующее: «Неверно, будто у нас идет борьба между двумя биологическими школами, из которых одна представляет точку зрения советского, а другая – буржуазного дарвинизма. Я думаю, следует отвергнуть такое противопоставление, так как спор идет между научными школами внутри советской биологической науки, и ни одну из спорящих школ нельзя называть буржуазной.

Неверно, будто у нас в советской биологической науке борются и противостоят друг другу две школы. Обычно говорят – школа Лысенко и школа противников Лысенко. Это не точно. У нас имеется ряд различных школ и направлений, которые солидаризируются в одних вопросах и расходятся в других. И в данном конкретном случае разделить всех советских биологов на два лагеря невозможно. Тот, кто пытается это делать, преследует скорее узкогрупповые, нежели научные интересы и прегрешает против истины».

Эта лекция имела последствия для лектора самые неожиданные.

В июне того же года на заседании Политбюро, где присутствовал и приглашенный Ю.А. Жданов, произошло следующее.

Рассматривался вопрос о присуждении ежегодных сталинских премий. С докладом выступал Д.Т. Шепилов, непосредственный начальник Жданова. «Когда доклад подошел к концу, Сталин встал и глухим голосом неожиданно сказал:

– Здесь один товарищ выступил с лекцией против Лысенко. Он от него не оставил камня на камне. ЦК не может согласиться с такой позицией. Это ошибочное выступление носит правый, примиренческий характер в пользу формальных генетиков.

Я попытался объясниться, – пишет далее Ю.А. Жданов, – и сказал, что излагал лишь свою личную точку зрения в науке, но не позицию ЦК.

Ответ:

– ЦК может иметь в вопросах науки свою позицию. Что будем делать? Какова позиция Управления пропаганды в этом деле?

Шепилов: Мы недоглядели, товарищ Сталин.

Сталин: Надо обменяться» (Там же. С. 256–257).

Ждановым было написано объяснительное письмо на имя Сталина, в котором, тем не менее, повторены критические замечания в адрес Лысенко, вновь сказано о практических достижениях современных генетиков. «И не уступил в самом главном: не согласился, что морганисты‑менделисты – люди купленные, не скатился к вульгарно‑социологической точке зрения, будто имеются две биологии: буржуазная и социалистическая. Не уступил оценке генетиков, высказанной в беседе в Сочи» (Там же. С. 257).

Спустя месяц, 23 июля того же года в преддверии сессии ВАСХНИЛ (31 июля – 7 августа) академик Т.Д. Лысенко обратился к Сталину с просьбой «просмотреть написанный мною доклад «О положении в советской биологической науке»». «Я старался как можно лучше с научной стороны, правдиво изложить состояние вопроса. – писал Лысенко. – Доклад т. Юрия Жданова формально я обошел, но фактическое содержание моего доклада во многом является ответом на его неправильное выступление, ставшее довольно широко известным…»

Сталин на просьбу академика откликнулся. Рукопись доклада испещрена его правками. В одном месте он высмеивает положение «любая наука – классовая»: «ХА‑ХА‑ХА… А математика? А дарвинизм». В другом месте на полях замечает: «А недостатки дарвиновской теории?» В раздел, содержащий критику неодарвинизма, Сталиным был вставлен целый абзац:

«Во‑первых, известные положения ламаркизма, которыми признается активная роль условий внешней среды в формировании живого тела и наследственность приобретенных свойств, в противоположность метафизике неодарвинизма (вейсманизма) – отнюдь не порочны, а, наоборот, совершенно верны и вполне научны.

Во‑вторых, мичуринское направление отнюдь нельзя назвать неоламаркистским… [оно] являет собой творческий советский дарвинизм… отвергающий ошибки того и другого и свободный от ошибок теории Дарвина в части, касающейся принятой Дарвиным схемы Мальтуса.

Нельзя отрицать того, что в споре, разгоревшемся в начале XX века между вейсманистами и ламаркистами, последние были ближе к истине, ибо они отстаивали интересы науки, тогда как вейсманисты ударились в мистику и порывали с наукой» (Цит. по: Известия ЦК КПСС. 1991. № 7. С. 120–121).

Очевидно, для Сталина имело непреходящее значение развитие собственно советской науки. Мы только‑только стали догонять высокоразвитые страны по уровню и культуре производства. На очереди была настоятельная необходимость совершения качественных научных скачков, и не только в биологии; в противном случае, особенно в условиях все усиливающейся политической изоляции, о построении социализма в ближайшие десятилетия говорить не приходилось. Этим объясняется так раздражающее многих тесное переплетение у Сталина подхода научного и подхода идеологического.

Было бы глупо изображать Сталина этаким политическим цербером, ратующим за абсолютную идеологизацию науки: вспомните его пометки об ее классовой сути. Показательно в этом отношении и его рассуждение о партийности ученых, относящееся к 1951 году. Комментируя большое количество разговоров и писем по поводу партийности в науке (в связи с упомянутой выше августовской 1948 года сессией ВАСХНИЛ), он сказал: «В письмах ставят важные вопросы, которые требуют ясности. Так, товарищи нередко рьяно выступают за партийность: значит, беспартийный – ругательное слово. Беспартийность была таковой, когда беспартийностью прикрывались, уходили от борьбы, маскировали свой отход к буржуазии.

У нас сложились новые отношения между партийными и беспартийными. Среди передовых ученых имеются как члены партии, так и беспартийные. Вспомним Мичурина, Лысенко, Павлова – они все беспартийные. Партийные и беспартийные в равной мере работают на пользу народа.

Можно понимать партийность в широком смысле, как борьбу за материализм, передовое мировоззрение. Но лучше говорить о коммунистической идейности» (Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое. С. 260).

Не вина Сталина, что Лысенко, самобытный ученый‑эмпирик, в силу многих причин и личных качеств, оказался не на высоте задач, поставленных перед ним временем. Осознав это, Сталин, для которого интересы дела всегда были выше личных пристрастий, отдает летом 1952 года указание Г.М. Маленкову: ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке, создать коллегиальный президиум ВАСХНИЛ, ввести в состав президиума противников Лысенко, в первую очередь Цицина и Жебрака (Там же).

Дата добавления: 2015-06-04