Неправленая стенограмма речи на торжествах по поводу пуска метрополитена 14 мая 1935 года

Товарищи, прежде чем рукоплескать, вы еще не знаете, что я скажу.

Ко всем тем решениям, которые приняты партией и правительством, у нас две поправки, продиктованные этими товарищами (указывает на президиум).

Дело сводится к следующему: партия и правительство наградили за успешное строительство Московского метрополитена одних орденом Ленина, других – орденом Красной Звезды, третьих – орденом Трудового Красного Знамени, четвертых – грамотами Центрального Исполнительного Комитета Советов.

И вот у нас вопрос – а как быть с остальными товарищами (оживление в зале), которые работали не хуже, чем награжденные, которые по мере сил клали свою кровь, труд, силы на дело Московского метрополитена.

Как быть с ними – вот вопрос.

Мы из президиума глядим на вас: рожи не у всех одинаковые (оживление в зале, бурные аплодисменты).

Одни из вас будто бы рады, другие недоумевают – что же это, сволочи, обошли нас (взрыв аплодисментов).

Так вот, эту ошибку партии и правительства мы хотим исправить перед честным миром (аплодисменты).

Чтобы долго не говорить, я не охотник большие речи говорить, а прямо перейти к делу, разрешите зачитать поправки (бурные аплодисменты).

Первая поправка:

За успешную борьбу по строительству Московского метрополитена объявить от имени Совета Народных Комиссаров и Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР благодарность ударникам и ударницам и всему коллективу инженеров, техников, рабочих и работниц Метростроя (бурные аплодисменты, крики «Ура!»). Это СНК и ЦИКу СССР провести сегодня же и завтра опубликовать, что объявляется благодарность всем работникам Метростроя (бурные аплодисменты). Вы мне не аплодируйте, это мнение всего президиума.

И вторая поправка:

За особые заслуги в деле мобилизации славных комсомольцев и комсомолок и за успешное строительство Московского метрополитена наградить орденом Ленина Московскую организацию комсомола (крики «Ура!»).

Это сегодня провести и завтра опубликовать.

Может быть, всего этого мало, но лучшего придумать не сумели. Если мало, скажите, что еще сделать (бурные, долго не смолкающие аплодисменты, переходящие в овацию, крики: «Ура! Да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует товарищ Каганович! Товарищу Сталину комсомольское ура! Да здравствует Коммунистическая партия и ее вождь товарищ Сталин! Да здравствует краснознаменный Ленинский комсомол!»).

Поправок хватит или что еще добавить? Пока что хватит? (С места: «Хватит». Бурные аплодисменты).

РГАСПИ Ф. 558. Оп. 11. Д. 1077. Л. 56–58.

Примечание

Речь с незначительными отличиями опубликована по тексту «Правды» в т. 14 Сочинений Сталина (С. 64–65).

Приводится как пример непосредственного общения оратора с рабочей аудиторией, как иллюстрация настроений в среде трудящихся периода первых пятилеток.

Любопытно, что именно это сталинское выступление оказалось первым, заснятым в звуковом кино. Вот что записал об этом в своем дневнике Б.З. Шумяцкий, в 1934 году – начальник Главного управления кинопромышленности и заместитель председателя Комитета по делам искусств при СНК СССР:

«Смотрели 16.V.35 г.

Присутствовали: Коба, Кл. Ефр (Ворошилов. – Ред.), Серго и Лазарь Моис. (Каганович. – Ред).

Вначале я показал звуковой выпуск приезда Лаваля (до посещения тт. Сталина и Молотова). Затем эпизоды посещения (немой)…

После этого я обратился к Кл. Ефр. и Лазарь Моис. и сказал им, что мы на свою ответственность произвели 14.V с.г. в Колонном Зале Дома Союзов первую запись на звук речи т. Сталина и что я хотел бы ее продемонстрировать.

Кл. Ефр. и Л. Моис. были удивлены, но сразу же одобрили эту мысль и посоветовали без раздумья показать ее.

Коба. В это время был отвлечен разговором с Серго, но, ощутив долгую паузу, спросил: что же будем дальше смотреть, не просмотреть ли еще «Воздушный десант»?

Б.Ш. Раньше прошу просмотреть другой фильм.

Коба. Если хороший, согласен.

Б.Ш. Немедленно включил проекцию, и началась передача речи и изображения т. Сталина.

Коба. Вначале, когда показывался уход с трибуны делегации метростроевцев, не понял, что происходит на экране, стал расспрашивать, но как только с экрана началось звучание его речи, начал двигаться в кресле и спрашивать: что это?

Б.Ш. Это первая запись Вашей речи.

Коба с напряжением начал вслушиваться в речь, испытывая знакомое нам чувство человека, в первый раз слушающего передачу своего голоса.

В это время все присутствующие на просмотре слушали и сильно реагировали (аплодисментами и смехом) на большую часть речи и т. обр. Коба, поддавшись общему настроению просмотрового зала, стал ухмыляться. Запись ему явно понравилась. Он стал меня (Б.Ш.) расспрашивать, делать отдельные замечания о возможности сохранения некоторых мест.

Среди присутствующих возник оживленный обмен мнений. Все сошлись на том, что речь надо сохранить в записи полностью, ибо отдельные ее слова являются метафорами и устранение их лишит речь многих ярких, характерных и интимных черт.

Коба согласился с этим.

Было решено сегодня же вечером выпустить эту засъемку на экран Москвы, а с завтрашнего дня и на экраны Союза.

Товарищи благодарили за эту засъемку» (РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 829. Л. 32–35.).

17 мая 1935 года в «Правде» была опубликована заметка «Сталин на экране», в которой давалась информация о скором появлении этого фильма в кинопрокате страны.

Закрытое письмо ЦК ВКП(б) об ошибках при рассмотрении апелляций исключенных из партии во время проверки и обмена партийных документов 24 июня 1936 года

Всем обкомам, крайкомам, ЦК нацкомпартий и

уполномоченным КПК при ЦК ВКП(б) в краях,

областях и республиках.

В ходе проверки и обмена партийных документов все партийные организации проделали огромную работу по очищению партии от чуждых и враждебных людей, обманным путем проникших в ряды ВКП(б).

Однако в процессе этой большой работы по укреплению рядов нашей партии местными партийными организациями было допущено не мало ошибок.

Многие районные партийные организации к вопросу об исключении из партии отнеслись так же легкомысленно, без внимания к каждому отдельному коммунисту, как в свое время относились к приему новых членов ВКП(б), когда широко практиковался групповой прием и не было тщательного, индивидуального отбора каждого вновь вступающего в партию.

В результате такого огульного, валового отношения к коммунистам во многих партийных организациях неправильно исключались из ВКП(б) коммунисты, преданные интересам партии, ничем не опорочившие звания члена партии, но слабо политически подготовленные и недостаточно активные, а не редко только потому, что они мало известны райкому, вследствие его неудовлетворительной работы с отдельными коммунистами.

Многие партийные работники, проводившие проверку и обмен партийных документов не поняли того, что ни из Устава партии, ни из традиции большевизма не вытекает необходимость разрыва идейных и организационных связей с теми членами и кандидатами партии, которые, в силу плохой работы с ними, являются еще недостаточно активными и политически подготовленными.

Именно вследствие этого непонимания во многих организациях при проверке и обмене партийных документов были допущены многочисленные факты неправильных исключений из партии коммунистов по мотивам пассивности, широко распространилась практика составления списков пассивных коммунистов, специальных анкет для пассивных и проч.

Обкомы, крайкомы и ЦК нацкомпартий вместо того, чтобы исправить допущенные райкомами партии указанные ошибки, во многих случаях формально‑бюрократически отнеслись к рассмотрению апелляций, поданных исключенными из партии при проверке и обмене партийных документов, нарушая тем самым указания ЦК ВКП(б) о порядке рассмотрения апелляций от 14.1.36 г.

ЦК ВКП(б) располагает фактами, свидетельствующими о несерьезном, а в ряде случаев, бездушно‑чиновническом отношении партийных органов к разбору апелляций исключенных из партии. Вопреки указаниям ЦК апелляции исключенных рассматриваются крайне медленно. Многие исключенные месяцами добиваются разбора поданных ими апелляций. Большое количество апелляций рассматривалось заочно, без всякой проверки заявлений апеллирующих, без обеспечения апеллирующим возможности дать подробные объяснения по поводу причин их исключения из партии.

В ряде районных партийных организаций был допущен совершенно нетерпимый произвол по отношению к исключенным из партии. Исключенных из партии за сокрытие социального происхождения и за пассивность, а не по мотивам их враждебной деятельности против партии и Советской власти, автоматически снимали с работы, лишали квартир и. т. п.

Таким образом, партийные руководители этих парторганизаций, не усвоив по‑настоящему указаний партии о большевистской бдительности, своим формально‑бюрократическим отношением к рассмотрению апелляций исключенных при проверке партийных документов играли на руку врагам партии.

Такие руководители, исключив неправильно во время проверки партийных документов многих членов ВКП(б) и не доведя тогда до конца дело разоблачения подлинных врагов партии – двурушников, контрреволюционных троцкистов и зиновьевцев (Горьковский край, Московская область), на этом успокоились, а теперь, во время рассмотрения апелляций прибегают к показной фальшивой бдительности, огульно отказывая в восстановлении в рядах ВКП(б) неправильно исключенным из партии при проверке и обмене партийных документов.

Придавая большое значение делу правильного рассмотрения апелляций исключенных из ВКП(б) при проверке и обмене партийных документов членов партии и кандидатов, ЦК ВКП(б) постановляет:

1) Для обеспечения внимательного разбора со стороны обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий и уполномоченных КПК при ЦК ВКП(б) апелляций исключенных из партии при проверке и обмене партийных документов – продлить срок окончания рассмотрения апелляций до 15 сентября 1936 года.

2) Секретари обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий и уполномоченные Комиссии Партийного Контроля должны решительным образом исправить допущенные во время проверки и обмена партийных документов перегибы в отношении исключенных из партии по мотивам пассивности и в дальнейшем не позволять партийным организациям относить всех членов партии, которых они не знают или которые не крепки в теории – к пассивным,

ЦК ВКП(б) напоминает всем партийным организациям о том, что решение декабрьского Пленума ЦК ВКП(б) 1935 г. о пассивных имело в виду только таких членов партии, которые не оправдывают высокого звания коммунистов, случайно попали в ряды ВКП(б) во время массовых огульных групповых вербовок в партию, тяготятся своим пребыванием в рядах ВКП(б), часто не платят членские взносы и отказываются нести какие бы то ни было партийные обязанности, возлагаемые на них партийными комитетами.

Проводя в жизнь директивы ЦК ВКП(б) о всемерном повышении большевистской бдительности, ни на одну минуту не успокаиваясь на достигнутых успехах, партийные организации обязаны во время обмена партийных документов до конца разоблачить и парализовать деятельность контрреволюционных двурушнических элементов из троцкистов, зиновьевцев и всяких иных белогвардейских последышей, подходя в то же время с большевистским вниманием и чуткостью ко всем преданным интересам партии коммунистам, которые своим пребыванием в рядах ВКП(б) ничем не опорочили звание члена партии, но не являются достаточно активными вследствие своей слабой политической подготовки или совершили случайные и незначительные проступки.

3) В целях обеспечения возможности сохранить организационные и идейные связи с партией для тех коммунистов, которые исключены из ВКП(б) не по мотивам их враждебной деятельности против партии, а за пассивность, недостаточную политическую подготовленность или за случайные проступки, которые могут быть исправлены их дальнейшей деятельностью на пользу партии, – разрешить обкомам, крайкомам и ЦК нацкомпартий прибегать в отношении таких коммунистов, вместо исключения из партии, к переводу их из членов в кандидаты партии, а из кандидатов партии в сочувствующие.

Разрешить райкомам и горкомам партии при обмене партийных документов, а также при рассмотрении несерьезных и случайных проступков членов и кандидатов партии, вместо исключения из партии, переводить из членов партии в кандидаты, а из кандидатов партии в сочувствующие с тем, однако, чтобы такого рода решения райкомов и горкомов утверждались обкомами, крайкомами и ЦК нацкомпартий.

4) Обязать партийные организации во всех случаях, когда оказывается необходимым, в связи с исключением из ВКП(б), освободить работника от занимаемой им должности, производить это освобождение только после предоставления ему другой работы, соответствующей его квалификации и подготовке.

Обязать обкомы, крайкомы и ЦК нацкомпартий, не позже чем в месячный срок по получении настоящего письма, исправить допущенные ошибки в отношении неправильного снятия с работы исключенных из ВКП(б).

5) В целях предотвращения в дальнейшем при обмене партийных документов неправильных исключений из партии по мотивам действительной пассивности, считать необходимым в каждом отдельном случае, когда районный комитет признает необходимым прибегнуть к такой мере в отношении того или иного члена партии, – ставить этот вопрос на обсуждение первичной партийной организации, на учете которой состоит данный коммунист, а в малочисленных районных партийных организациях – на общерайонное собрание членов партии.

6) Обязать обкомы, крайкомы, ЦК нацкомпартий и уполномоченных КПК при ЦК ВКП(б) привлекать к суровой партийной ответственности тех партийных руководителей, которые при обмене партийных документов несерьезно, без тщательной проверки всех материалов, исключают из партии членов и кандидатов ВКП(б) и допускают произвол в отношении к исключенным (неправильное снятие с работы и. т. п.).

7) Обязать обкомы, крайкомы и ЦК нацкомпартий не позднее 15 июля 1936 года представить в ЦК ВКП(б) отчет о мерах, принятых в связи с настоящим письмом, и не позднее 1 октября 1936 года – отчет о результатах рассмотрения апелляций исключенных из ВКП(б).

Центральный Комитет

Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков).

24 июня 1936 года.

№ П2933.

РГАСПИ Ф. 558. Оп. 11. Д. 1085. Л. 19–25.

Беседа Сталина с А.М. Коллонтай (ноябрь 1939 года)

В марте 1938 года фашистская Германия бесцеремонно захватила Австрию. Аншлюс не вызвал протеста ни со стороны Англии, ни со стороны Франции. Не реагировала и Лига Наций. В сентябре состоялась встреча Чемберлена и Даладье с Гитлером, закончившаяся с их стороны предательством Чехословакии. К Германии была присоединена Судетская область.

Большие надежды руководство СССР возлагало на англо‑франко‑советские переговоры (май‑август 1939 года), где было внесено наше предложение заключить оборонительный пакт трех держав. Однако из‑за возражений союзника Англии и Франции – Польши – и бойкота со стороны Запада переговоры были сорваны и военное сотрудничество стран‑участниц стало невозможным. У Советского Союза не оказалось другого способа отдалить от себя военную угрозу, кроме как принять предложение Германии о заключении договора о ненападении, который и был подписан в Москве 23 августа.

1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Вторая мировая война стала фактом. 28 сентября в Москве был подписан договор между Советским Союзом и Германией, который устанавливал западную границу СССР примерно по «линии Керзона», предложенной еще в 1919 году Англией, Францией и США в качестве границы между нами и Польшей. Вокруг советско‑германских договоров развернулись дискуссии. Им давались самые различные, подчас диаметрально противоположные, оценки.

В условиях войны в Европе интересы безопасности Советского Союза требовали укрепления его границы с Финляндией. В это время в Москве проходили переговоры Советского правительства с финской делегацией. Они были трудными, подвигались медленно. Пресса оперировала догадками, тенденциозными слухами. А.М. Коллонтай, советский посол в Швеции, тоже не располагала достаточной информацией и, чтобы лучше сориентироваться, решила ехать в Москву, посоветоваться в наркоминделе, получить уточнения позиции СССР.

Поселившись в гостинице «Москва», Александра Михайловна стала звонить В.М. Молотову.

«Я, – вспоминает Коллонтай, – сижу и ожидаю в приемной вызова Молотова. Часами жду. Секретари возвращаются из кабинета и лаконично бросают мне:

– Нет, все еще занят, обождите. – Наконец секретарь отворяет передо мною дверь кабинета Молотова:

– Войдите, Вячеслав Михайлович Вас ждет.

Молотов начал беседу с вопроса:

– Приехали, чтобы хлопотать за Ваших финнов?

– Я приехала, чтобы устно информировать Вас, как за рубежом общественное мнение воспринимает наши сорвавшиеся переговоры с Финляндией. При личном свидании сделать объективное и полное донесение. Мне кажется, что в Москве не представляют себе, что повлечет за собой конфликт Советского Союза с Финляндией.

– Скандинавы убедились на примере Польши, что нацистам мы не даем поблажки.

– Все прогрессивные силы Европы будут на стороне Финляндии.

– Это Вы империалистов Англии и Франции величаете прогрессивными силами? Их козни нам известны. А как Ваши шведы? Удержатся ли на провозглашенной нейтральности?

Я старалась кратко, но четко указать Молотову на те неизбежные последствия, какие повлечет за собой война. Не только скандинавы, но и другие страны вступятся за Финляндию.

На этом Молотов перебил меня.

– Вы имеете в виду опять‑таки «прогрессивные силы» – империалистов Англии и Франции? Это все учтено нами.

Моя информация встречена была Молотовым решительным отводом. Молотов несколько раз внушительно повторял мне, что договориться с финнами нет никакой возможности. Он перечислил основы проекта договора с Финляндией, которые сводились к обеспечению наших границ и, не посягая на независимость Финляндии, давали финнам компенсацию за передвижку линии границы более на север. На все предложения СССР у финской делегации был заготовлен только один ответ: «Нет, не можем принять».

Так как никакие доводы не принимались во внимание, это создавало впечатление, что финское правительство решило для себя вопрос о неизбежности войны против СССР. Однако Советское правительство, говорил нарком, заинтересовано в нейтралитете скандинавских стран.

– Нужно сделать все возможное, чтобы удержать их от вступления в войну. Одним фронтом против нас будет меньше, – сказал Молотов на прощание А.М. Коллонтай.

С каким‑то чувством неудовлетворенности, усталости и встающей тяжелой ответственности я медленно пошла в гостиницу, перебирая детали встречи с Молотовым, – записала Александра Михайловна. – Стремилась как можно быстрее решить служебные вопросы по наркоминделу и внешнеторговому ведомству и возвратиться в Стокгольм. Хотелось, особенно после встречи с Молотовым, позвонить Сталину. Внутренне порывалась несколько раз, но, сознавая всю сложившуюся обстановку, ту напряженность момента и ответственность, которая свалилась на Сталина, я беспокоить его не могла…

Прошло несколько суетливых дней. Я решила почти все свои дела и уже собиралась уезжать. Вдруг раздался телефонный звонок.

– Товарищ Александра Михайловна Коллонтай?

– Да. Я Вас слушаю.

– Вас приглашает товарищ Сталин. Могли бы Вы встретиться? И какое время Вас бы устроило?

Я ответила, что в любую минуту, как это угодно товарищу Сталину.

Какое‑то время наступило молчание. Видимо, секретарь докладывал Сталину.

– А сейчас можете?

– Конечно, могу.

– Через семь минут машина будет у главного подъезда гостиницы «Москва». До свидания, Александра Михайловна.

Я вновь в кабинете Сталина в Кремле. Сталин встал из‑за своего рабочего стола мне навстречу и, улыбаясь, долго тряс мою руку. Спросил о здоровье и предложил присесть.

Внешне Сталин выглядел усталым, озабоченным, но спокойным, уверенным, хотя чувствовалось, какая глыба тяжести на нем лежит. Это с особой силой я почувствовала, когда Сталин стал прохаживаться вдоль длинного стола взад и вперед. Его голова как будто втянулась в плечи под громадою дел. И тут же Сталин спросил: «Как идут дела у Вас и Ваших скандинавских нейтралов?»

Пока я собиралась кратко и притом емко ответить, Сталин заговорил о переговорах с финской делегацией в Москве, о том, что шестимесячные переговоры ни к чему не привели. Финская делегация в середине ноября уехала из Москвы и больше не вернулась с «новыми директивами», как обещала. Договор, который должен был обеспечить мир и мирное соседство между СССР и Финляндией, остался неподписанным. Сталин был обеспокоен, но никакой тревоги не ощущалось.

В основном разговор велся вокруг обстановки, сложившейся с Финляндией. Сталин советовал усилить работу советского посольства по изучению обстановки в скандинавских странах в связи с проникновением Германии в эти страны, чтобы привлечь правительства Норвегии и Швеции и повлиять на Финляндию, дабы не допустить конфликта. И, как бы заключая, сказал, что «если уж не удастся его предотвратить, то он будет недолгим и обойдется малой кровью. Время «уговоров» и «переговоров» кончилось. Надо практически готовиться к отпору, к войне с Гитлером».

Я почувствовала, что меня будто ударило каким‑то током. Я впервые ощутила, как близка война. Из моих рук даже вывалился блокнот, который я брала с собой, идя в Кремль к Сталину, чтобы все записать…

На этот раз беседа продолжалась более двух часов. Я не заметила, как быстро пролетело время. Сталин, беседуя со мной, в то же время как бы рассуждал вслух сам с собой. Он коснулся многих вопросов: о поражении народного фронта в Испании, много говорил о героях этой борьбы. Это продолжалось всего несколько минут. Главные его мысли были сосредоточены на положении нашей страны в мире, ее роли и потенциальных возможностях. «В этом плане, – подчеркнул он, – экономика и политика неразделимы». Говоря о промышленности и сельском хозяйстве, он назвал нескольких ответственных лиц за дела и десятки имен руководителей больших предприятий, заводов, фабрик и работников в сельском хозяйстве. Особо он был обеспокоен перевооружением армии, а также ролью тыла в войне, необходимостью усиления бдительности на границе и внутри страны. И, как бы заключая, особо подчеркнул:

«Все это ляжет на плечи русского народа. Ибо русский народ – великий народ. Русский народ – это добрый народ. У русского народа – ясный ум. Он как бы рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него – стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду. Русский народ – неодолим, неисчерпаем».

Я старалась не пропустить ни одного слова, так быстро записывала, что сломался карандаш. Я как‑то неуклюже стремилась схватить второй из стоящих на столе, что чуть не повалила их подставку. Сталин взглянул, усмехнулся и стал прикуривать свою трубку…

Размышляя о роли личности в истории, о прошлом и будущем, Сталин коснулся многих имен – от Македонского до Наполеона. Я старалась не пропустить, в каком порядке он стал перечислять русские имена.

Начал с киевских князей. Затем перечислил Александра Невского, Дмитрия Донского, Ивана Калиту, Ивана Грозного, Петра Первого, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Закончил Марксом и Лениным.

Я тут вклинилась, хотела сказать о роли Сталина в истории. Но сказала только: «Ваше имя будет вписано…» Сталин поднял руку и остановил меня. Я стушевалась. Сталин продолжал:

«Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже. Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток. И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний.

Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться. Сила СССР – в дружбе народов. Острие борьбы будет направлено прежде всего на разрыв этой дружбы, на отрыв окраин от России. Здесь, надо признаться, мы еще не все сделали. Здесь еще большое поле работы.

С особой силой поднимет голову национализм. Он на какое‑то время придавит интернационализм и патриотизм, только на какое‑то время. Возникнут национальные группы внутри наций и конфликты. Появится много вождей‑пигмеев, предателей внутри своих наций.

В целом в будущем развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми. Дело идет к тому, что особенно взбудоражится Восток. Возникнут острые противоречия с Западом.

И все же, как бы ни развивались события, но пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь подымут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна. Свое будущее они будут строить на нашем прошлом».

«Эта беседа, – записала Коллонтай, – произвела на меня неизгладимое впечатление. Я по‑другому взглянула на окружающий меня мир. Я к ней обращалась мысленно много‑много раз уже в годы войны и после нее, перечитывала неоднократно и все время находила в ней что‑то новое, какой‑то поворот, какую‑то новую грань. И сейчас, как наяву, вижу кабинет Сталина в Кремле. В нем длинный стол и Сталина…

Уходя из кабинета, меня охватила какая‑то грусть. Прощаясь, Иосиф Виссарионович сказал: «Крепитесь. Наступают, не за горами тяжелые времена. Их надо преодолеть». И, немного помолчав, сказал: «Преодолеем. Обязательно преодолеем! Берегите себя, крепите здоровье, закаляйтесь в борьбе!»

Выйдя из Кремля, я не пошла, просто побежала, не замечая никого, повторяя, чтобы не забыть, сказанное Сталиным. Войдя в дом, я тут же вытащила блокнот со своими заметками, схватила бумагу и стала записывать. Взглянула на часы. Была уже глубокая ночь. Часы показывали без десяти минут два…».

Диалог. 1998. № 8. С. 92–94.

Примечание

Извлечения из дневников А.М. Коллонтай, хранящихся в Архиве МИДа РФ, произведены историком М.И. Трушем.

Рыбин А.Т. Письмо в редакцию журнала «Коммунист» (август 1982 года)

Леонид Ильич Брежнев в своих замечательных, настольных произведениях «Малая Земля», «Возрождение», «Целина» учит нас знать объективность пережитого в изложении исторических фактов, так как всякое недобросовестное толкование вводит в заблуждение не только нашего современника, но людей будущих поколений. Потому его книги являются государственной, партийной совестью очевидца, литератора, государственного деятеля.

Однако за последние десять лет отдельные писатели утратили эту святую истину и стали выдавать плоды собственной фантазии за историческую действительность, не подозревая того, что они рубят дерево, на котором сидят. Так, например, в книгах М. Паджева «Через всю войну», П. Проскурина «Имя твое» и других публикациях утверждается, что И.В. Сталин 19‑го октября 1941 г. утром прибыл на железнодорожную платформу Рогожско‑Симоновского тупика, где ходил у спецпоезда в течение двух часов, преодолевая в себе противоречия, ехать ему в Куйбышев или остаться в Москве. Писатели, использовав название Рогожско‑Симоновского тупика, несколько оказались отдаленными от истины. 16‑го октября 1941 года автор от полковника Груздева получил приказ выделить вспомогательный наряд из состава сотрудников НКВД во главе со ст. лейтенантом П. Щепиловым и закрыть посты за Крестьянской заставой по Рабочей улице. Миновав заставу, мы поехали по Рабочей улице, где встретили несколько милицейских работников, регулирующих уличным движением, среди которых был мне знакомый по службе М. Коновалов. Перед нами раскинулось множество железнодорожных путей, идущих в тупик от основной ветки Курского вокзала. При этом эта обширная территория тупика тогда была огорожена глухим забором, который начинался от нынешней Новорогожской ул., стоял по Нижегородской почти до Абельмановской заставы. Прежде на территорию тупика поступали под разгрузку железнодорожные составы с дровами и стройматериалами. Естественно, что там в 1941 году никаких железнодорожных платформ и в помине не было. Направляясь к спецпоезду, я на разветвлении от основной магистрали железной дороги встретил сотрудников транспортной милиции, преграждавших проход посторонним лицам в сторону тупика и спецпоезда. Приближаясь к спецпоезду, я с удивлением увидел известных мне с 1930 года сотрудников личной охраны И.В. Сталина П.И. Лозгачева, К. Альтшулера, А. Белехева, Е. Жеребятьева, К. Ишметова, П. Шитоха, В. Круташева, В. Тукова. Но фашистские асы не дремали. Одиночные самолеты, преодолев заградительный огонь, прорвались в район тупика и сбросили две фугасные авиабомбы мелкого калибра, вели пулеметный обстрел территории тупика, под пулеметным обстрелом оказались сотрудники И. Хрусталев и С. Афонасьев, которые своевременно укрылись в цементной трубе крупного диаметра и таким образом остались целыми, хотя пули густо цокали по трубе. Водитель автомашины М. Гагач и др. пострадали от осколочных раненийразорвавшихся фугасок. Пробыв у спецпоезда несколько дней, не дождавшись приезда И.В. Сталина, сотрудники по приказу командования с постов снялись и возвратились в Кремль и на дачу. В этой связи нам хорошо известно, что И. Сталин в октябре 1941 года на Московские вокзалы не выезжал, а работал в Кремле и частично на ближней даче. Если говорить о выезде И. Сталина из столицы, то у него были куда более надежные средства передвижения, ибо на аэродроме под охраной лейтенантов Ю. Королькова, А. Сусанина и др. находилось несколько спецсамолетов Ставки Верховного Главного Командования. Сейчас становится очевидным, что поднятая организационная шумиха вокруг спецпоезда – это не что иное, как хитроумная приманка, для кое‑каких простачков, попавших впросак.

Вот что вспоминает бывший комендант дачи И.В. Сталина, Сергей Соловов: «В середине октября 1941 г. я уже кое‑что с дачи перевез в спецвагон. И. Сталин заметил мои хлопоты и спросил: «Что за перевозка?» Я ответил: «Готовимся, товарищ Сталин, к эвакуации в Куйбышев». Верховный на это сказал: «Никакой эвакуации, остаемся на месте до победы»». Бывший личный сотрудник для поручений И. Сталина, М. Старостин говорит: «Помню, видимо, за нами И. Сталин заметил прокуйбышевское настроение и пригласил нас ночью к себе. Он сказал: «Из Москвы я не поеду, ее надо защищать, и вы остаетесь со мной»». Начальник охраны генерал Н. Власик по инициативе начальства отправил личную библиотеку И. Сталина в Куйбышев. Верховный об этом узнал и заявил: «Этого делать не следовало. Из Москвы я не поеду». Небезынтересно, как излагал финальную часть с приготовлением спецпоезда полковник Н. Кириллин: «16‑го октября 1941 года я и генерал Н. Суслов направились своими глазами посмотреть приготовление спецпоезда для Верховного, по возвращении в Кремль не прошло и 30–40 мин., выходит из Совнаркома нарком путей сообщения Л.М. Каганович и на повышенной ноте подзывает Суслова. Тот подбежал. Л. Каганович, обращаясь к Суслову, возбужденно сказал: «Сейчас мне Сталин дал нагоняй за организацию спецпоезда»».

Прошло с тех пор 40 лет, на месте территории железнодорожного тупика, где стоял спецпоезд, раскинулся жилой массив с озелененными дворами и улицами. Что касается Симоновского тупика, то таковой находился в большой отдаленности от Нижегородской ул., в радиусе железнодорожной станции Чухлинка и никакого отношения к тупику и спецпоезду не имел.

Так выглядит историческая действительность, которую опровергнуть невозможно.

Бывший военный комендант ГАБТа СССР,

майор в отставке А. Рыбин.

__ августа 1982 года

Подлинник из архива Р.И. Косолапова.

Примечание

Стиль автора оставлен без изменений.

Дата добавления: 2015-06-04