Вклад А. и М. Мичерлих в решение актуальных процессов в ФРГ 1 страница

Психоаналитическое исследование предрассудков и проблемы меньшинств

Предрассудки — это «предварительные» мнения или мнения, кото­рые мы, не проверяя, перенимаем у других. В случае соответствия дейст­вительности. подобные мнения избавляют нас от усилий оценивать все самим. Основное качество мнения заключается в том, что оно коллектив­но разделяется многими людьми, например, суждение о том, что хороша лишь собственная группа, а другая, напротив, плоха. Деструктивным примером расовых предрассудков может служить точка зрения, согласно которой хороша только арийская раса, а все прочие, напротив, плохи. Предрассудки с легкостью могут приводит к «дурной бесконечности», по­этому имеет смысл коснуться вкратце природы их возникновения.

Для объяснения предрассудков много сделал критический подход, разработанный в исследованиях Хоркгеймера в 1963 г. Предрассудки не возникают без механизма проектирования, без упомянутых нами в гла­ве VI. 2.1. проекций в отношении кого-либо как одной из возможностей (защитные механизмы) обойти свои трудности, приписав их другому че­ловеку или группе. То же самое происходит с качествами, которые мы не оцениваем в себе самом и поэтому проектируем на других. Далее эти «плохие» качества переживаются нами, как присущие другим людям, и увязываются с чувством освобождения: «Мы же не такие». Под словам «мы» понимается и выражается то. что этим бессознательным механиз­мом пользуются целые коллективы. Как и члены терапевтической груп­пы, они объединяются, не зная об этом сознательно, объединяются на основании того, что «мы — хорошие, а другие — плохие». Такое опас­ное деление на две части может зайти столь далеко, что участники подобного объединения не будут обращать никакого внимания на реаль­но существующие различия и выстраивать свой шизофренический мир.

Некоторые читатели вспомнят, вероятно, о расовом заблуждении национал-социализма, подобном коллективной психопатологии целого народа, который по собственной воле объявил себя выше других народов и собственные сложности, неприятные представления и чувства кол­лективно спроецировал на национальные меньшинства. Согласно Рудольфу М. Левенштейну, на примере антисемитизма можно разли­чить разнообразные корни этого ужасающего предрассудка:

1. Религиозные корни, которые исходят из исторического развития отношений между христианами и евреями, а также из амбивалентности христиан в их отношении к богу.

2. Ксенофобические корни, следуя которым все чуждое рождает страх и неприязнь.

3. Экономические корни, заключающиеся в ощущении зависти неимущих по отношению к имущим и

4. Политические корни, посредством которых предрассудками людей манипулируют уже независимо от них, для достижения целей политических. И тут снова на ум приходит трагический пример нацио­нал-социализма.

Если вспомнить материал по теории личности (гл. V). то в каждом из нас присутствует более или менее латентная агрессивность, которая всегда доставляет нам много хлопот, и поэтому с легкостью проециру­ется на других. Сегодня эти «другие» — иностранцы вообще, или опре­деленные иностранцы, или опять-таки евреи, которым, поскольку они являются меньшинствами, приписываются собственные дурные, злые или просто нежелательные свойства.

Пока люди так переменчивы в самих себе, находясь под постоянным давлением напирающих инстинктивных влечений, с одной стороны, и обременительных требований этических норм, с другой, необходимость отдельного или коллективного использования защитных процессов будет сохраняться всегда.

В этом отношении осуществляться могут только следующие ме­роприятия:

— постоянно ставить под вопрос собственное, пусть и мучительно приобретенное равновесие, «перепроверка себя»;

— проверять «на реальность» собственные представления об опре­деленных меньшинствах;

— рассматривать собственные идеалы сквозь ответ на вопрос, не существуют ли они ценой других;

— при экстремальной недооценке других, чувстве ненависти и осуждении думать об искаженных проекциями предрассудках и заме­нять предрассудки личными критическими мнениями.

Если мы зададимся вопросом, почему в истории немецкого народа между 1933 и 1945 гг. имела место столь жестокая реальность, почему были убиты миллионы людей, а еще больше. человек пострадало, ощутило себя чужаками среди своего народа, тогда нам следует обратиться к работам Александра и Маргареты Мичерлих, которые позволяет дать ответ на некоторые вопросы. Это ответы, которыми, разумеется, не исчерпываются все исследования предрассудков.

Как мог такой вождь вызвать подобное восхищение, если при разум­ном подходе его устные и письменные заявления явственно показывали, что им преследуются цели, не выдерживающие сколько-нибудь серьез­ной критики? Не должны ли были как раз здесь вступить в действие все те критические функции, которые были перечислены в предыдущем параграфе? Мы должны подозревать, что господствовавшее повсемест­но восхищение, охватившее даже интеллектуалов, действовало как при­родное бедствие, как наводнение, срывающее любые плотины. В пода­вляющем большинстве критические функции были отключены. Отвеча­ющая реальности оценка отношений не была уже более возможна. Если же мы вспомним то, что установил Фрейд в своей работе «Неудовлетво­ренность культурой», а именно значительные, остающиеся неудовлет­воренными, сексуальные и агрессивные желания, тогда в духе психо­аналитического учения о защите мы можем прийти к выводу, что пода­вленные во множестве сексуальные потребности, обратились к вождю в форме восторженной влюбленности, в то время как подавленные агрессивные импульсы проецировались на этнические меньшинства, например, на евреев.

Не стоит удивляться, что при подобной предыстории после войны люди коллективно отрекались от дел и чудовищных злодеяний того времени, даже при условии личного неучастия в них. Они точно так же, как и иные неприятные составляющие, вытравились из сознания путем защитного механизма «отрицания». Признание реально про­изошедших преступлений было бы невыносимо, поскольку это озна­чало бы признание собственной вины. Это значило бы также испытать стыд по отношению к народам, у которых в истории не было подобных эксцессов. Результатом защиты было, с одной стороны, бегство в активную деятельность по восстановлению разрушенного, с другой — депрессия и фатализм.

Чтобы читатели не решили, будто подобные выводы возникли лишь в головах психоаналитиков, нужно дополнить, что авторы основывают свои выводы на казуистически воспроизведенных анализах людей того времени.

Лично я делаю из ужасающего познания в исследовании предрас­судков и из психоаналитического исследования феномена нацизма* два вывода, которые трагически дополняют друг друга, а именно:

1. Склонность людей доверяться чужому управлению, не задаваясь вопросом критически, есть ли основания для выбора данного лица в ка­честве лидера и

2. Потенциальная готовность людей не только вести себя агрес­сивно, причиняя вред, оскорбляя и разрушая, но и склонность к жес­токому поведению.

Передадим по этому поводу слово А. Мичерлиху (1969):

«Жестокость была сильнее любой культуры... Жестокость — это полу­чение удовольствия от результатов мучений.. Ввиду скрытой и нескрывае­мой жестокости в мире, мы должны признать, что великие духовные учи­теля и этика человечества потерпели фиаско... Фрейд назвал это «Лицемерием культуры»... Из научных исследований человеческого поведения мы узнали, что пристрастие к разрушению соответствует нашему инстинкту... Никакое заботливое общество не может снять с нас задачи подавления аг­рессии. К этому относится преодоление желания мучить более слабых и унижать их... Продуктивное чувство вины (а не только мучительное) может возникнуть прежде всего лишь там, где было искоренено удовольствие от разрушения. Лишь тогда можно освободиться от внезапно подчиняющего себе человека господства этих сил».

При этом правильное воспитание не только облегчает осознание собственной жестокости, но и позволяет избежать ее вредных прояв­лений (schlimme Entdifferenzienm»). Исследования силы и бессилия показали, что воспитание, в котором доминируют подчинение, избие­ние. духовная нищета и отсутствие контактов, порождает бесцеремон­ность и фиксацию на авторитетах.

* Выражение, которое установил программный комитет Интернационального психо­аналитического объединения на Гамбургском конгрессе 1985 г.

С другой стороны, воспитание, в котором чувства получают доступ к своему выражению, а проблемы детей учитываются родителями, при­водит к развитию общественного сознания, ответственности и миролю­бия (Mantell, 1972); результаты исследований, которые заставляют нас задумываться.

5. Примеры движения за эмансипацию

5.1. Студенческие выступления

Если психоаналитически подойти к этому особенному общественно­му феномену, то речь тогда снова пойдет о возможных бессознательных составляющих поведения тех, кто с 1968 по приблизительно 1978 гг. участвовал в том, что получило название студенческого движения, куль­турной революции и университетских волнений. Движение исходило от Социалистического Германского Студенческого Союза (SDS) и внепар­ламентской оппозиции (АРО). Оно воспламенилось как вследствие нежеланных законов, так и из-за гибели во время антишахской демон­страции в Брелине студента Бенно Онезорга. Студенческое движение получило импульсы и от движения хиппи, распространенного по ту сто­рону Атлантики, и от Парижской весны 1968 г. — майские беспорядки.

Я как очевидец имел отношения со студентами с 1970 по 1971 гг. в Штутгартском университете, с 1972 по 1974 гг.— в наиболее революционно настроенном Свободном Берлинском университете, и с 1974 — во Франкфурте. Я очень хорошо помню время демонстраций, занятий ректоратов, «перманентных» дискуссий, общественных протестов, сидя­чих, стоячих забастовок в вузах. Вскоре SDS и АРО сменили кадровые коммунистические группировки: Коммунистический Союз Западной Германии (KBW), марксисты-ленинисты и другие коммунистические группировки. Непосредственно работая на месте событий, я мог наблю­дать ситуацию и имел возможность на личном опыте почувствовать, что это такое, когда воинствующие марксистские группировки бойкоти­руют лекции.

Отчасти я должен признать правоту протестовавших студентов, по­скольку лекционные залы в университетах крупных городов были дей­ствительно переполнены. Некоторые университетские структуры зако­стенели и не отвечали требованиям реальности. Руководство учебных заведений в большинстве случаев было чрезвычайно консервативно и упрямо сохраняло старые, из поколения в поколение передающиеся принципы, поддержанные субординацией. Оно оказалось не в состоя­нии занять достаточно независимую позицию в отношении к протестую­щим студентам.

Следствием этого явился всеобщий протест со стороны студентов и общее разочарование в авторитетах («Не доверять никому старше три­дцати!» — «Trau keinero ueber dreissig!»). Студенты видели, что их не воспринимают всерьез и чувствовали себя в большой степени не поня­тыми в своем желании улучшить мир, а часто и оскорбленными, и недо­оцененными. В целях противодействия они объединились в группы и преследовали цель эмансипации, т.е. освобождения от цепей унаследо­ванных отношений. Их требования включали в себя получение само­управления с соотношением по меньшей мере трети студентов к препо­давателям. Путем к достижению этой цели стало активное и пассивное сопротивление. Текущие требования и решительные резолюции сме­няли друг друга одно за другим. В конце концов последовало целе­направленное использование силы.

Это было похоже на настоящую гражданскую революцию, на спра­ведливое сопротивление несправедливым отношениям, на здоровый протест против «больных» университетов с их «патогенным», т. е. болезнетворным климатом (Mahler E., 1969). И вместе с тем это были сознательно проводимые и рационально управляемые мероприятия.

Не играли ли, однако, в них определенной роли бессознательные процессы? Мне с самого начала бросалось в глаза, что учащиеся того времени чувствовали себя сильными лишь в группе, смело говорили и фанатично стремились к поставленной цели — изменению господству­ющих отношений — лишь под защитой других.

Реальные обстоятельства рисовались лишь в черных тонах. Умозри­тельные воображаемые новые отношения, наоборот, представлялись исключительно в светлых красках. Не кроется ли в этом «черно-белом» делении раскольный экстремизм весьма сложных, более многокрасоч­ных отношений? Такие расколы часто наблюдаются в группах, идеали­зирующих себя и проклинающих других. Разве у группы не присутст­вует бессознательное стремление компенсировать собственное чувство неполноценности или недооценки желанием принадлежать к более выда­ющейся «революционной» группе? Разве не может быть так, что личное чувство опустошенности наполняется политическим содержанием?

Личный опыт в обращении со студентами и студенческими группа­ми вполне позволяет мне ответить на этот вопрос утвердительно. Я убе­дился в том, что двусторонние отношения отходили на задний план и предпочтение отдавалось работе в группе. Так. например, учащиеся по социальной педагогике и воспитанию подростков Свободного Берлинс­кого университета в подавляющем большинстве выбрали из двух воз­можностей — «работа с индивидом»- или «работа с группой» — работу с группой. Они избегали отношений с представителями власти и точно так же — боязливо — относились к двусторонним отношениям вообще. Однажды студенты не зашли в помещение, в котором должно было состояться заседание четырех групп самопознания, не зашли лишь по­тому, что — как им сказали — там находились четыре руководителя этих семинаров. Аффективно взбудораженные групповые дискуссии напоминали мне катартические процессы в терапевтических группах:

повышенная активность, иррациональные действия, замещающие и на­вязчивые действия. Все, даже отдаленно напоминающее о подчинении или зависимости, панически избегалось. Мышление зачастую носило нереальный характер, по форме выглядело очень абстрактным, а по содержанию представляло пересказ прочитанных произведений Марк­са и Энгельса и Франкфуртской школы. Когда в те времена я пытался применить к описанным отношениям психоаналитические категории, то большинство активных студентов заявляло, что это ограниченная патологизация и криминализация, в то время как другие более сдержан­ные учащиеся скорее склонны были со мной согласиться. Что касается группы, то господствующие в ней фантазии всемогущества и мания величия заставляют задуматься о нерешенных проблемах самооценки, о навязчивом восстании против авторитетов, о неразрешенных эдиповых конфликтах с отцовской фигурой.

Если к этому прибавить выводы, полученные из психоаналитичес­кой практики отдельных пациентов того времени, то подозрения на наличие бессознательных невротических процессов еще более уси­лятся. Отцы учащихся тогдашнего поколения очень часто были участ­никами войны, не редко — погибшими на фронте. В связи с этим дети, тесно связанные с матерью, испытывали страх по отношению к отцовс­кой фигуре.

Выйдя из процесса собственной социализации с лабильной неус­тойчивой диспозицией и ориентацией, такие студенты развили повы­шенную чувствительность по отношению ко всему тому. что исходило от авторитетов. Группа заменяла мать. В группе они желали изменить в лучшую сторону мир, опустошенный отцами.

В этой психоаналитической перспективе общие волнения можно назвать действиями патологическими, а именно, более или менее бессо­знательными действиями сопротивления по отношению к болезненно переживаемой внутренней психической лабильности и неуверенности в себе, по отношению к желанию отца. Действиями и одновременного освобождения от связи с матерью.

Дистанция во времени дает нам сегодня возможность гораздо спо­койнее рассуждать о том, что же разыгралось между восставшими сту­дентами и тогдашними общественными и научными авторитетами. Мой собственный вывод сводится к мысли, гласящей: восставшие студенты словом и делом бросили упрек отцам. Они заявили: «Вы бросили нас на произвол судьбы, вы постоянно совершали ошибки, развязывали вой­ны, эксплуатировали людей!» Здесь можно предположить, основываясь на концепции переноса и контрпереноса в психоанализе, что студенты заняли позицию детей, упрекающих своих профессоров, в которых они видели отцов, в том, что, собственно, было адресовано собственным отцам. Таким образом в действительности упреки относились не к уче­ным авторитетам, а к отцам.

Этому переносу соответствовал и мой тогдашний контрперенос. В то же время я допускал, что отцы, со своей стороны, отчасти бессозна­тельно вступили в конфликт со студентами, ассоциируя их со своими детьми, выступая в известном смысле в роли Лая по отношению к сво­ему сыну Эдипу, иначе трудно объяснить некоторые достаточно аффектные контрмеры авторитетных лиц.

Несмотря на эти бессознательные составляющие студенческого дви­жения, я не хочу оставлять вне внимания их влияние (в смысле рефор­мы) на зачерствевшую структуру университетских учреждений. Речь идет об эффективном общественном инновационном процессе, через ко­торый обновлялись устаревшие социальные порядки и осуществлялись конструктивные перемены, такие, например, как приход демократии на смену авторитарным решениям, приоритет критического мышления вместо некритических предрассудков, появление ответственных поли­тических действий на смену политической апатии, большее участие учащихся в процессе принятия решений вместо пассивного подчине­ния и большее освещение принятых решений вместо «возни» за закры­тыми дверями.

5.2. Эмансипация женщины

Я поведу здесь речь прежде всего о возможных бессознательных составляющих, протекающих внутри «женского движениям, равно как и между ним и другими сообществами. О значении понятия «женское движение «читателя проинформирует любой справочник *.

Исходная ситуация, как она определяется с социологической точки зрения, на деле требует реформ: женщины в сравнении с мужчинами все еще намного чаще вынуждены довольствоваться выполнением т. н. «низких» (неквалифицированных) работ, получать меньшее жалование и быть более — нежели мужчины — связанными с детьми, несмотря на то. что в 1949 г. в (статья 3. абзац 2) Конституции им предоставлены абсолютно равные права. Поэтому у женского движения есть солидные реальные основания двигаться к поставленной цели — освобождению от зависимости и опеки.

Со всем этим трудно не согласиться и в психоаналитическом смыс­ле. поскольку всякий раз с грустью убеждаешься в том, насколько, не замечая того, женщины все еще подчинены мужчинам.

В студенческой группе самопознания, в которой было семь женщин и один мужчина, сеансы длились три дня, пока женщины с помощью интерпретаций мужчины-руководителя не открыли, что они до сих пор как женщины, пребывали в зависимости от мужчины.

В действительности женщины чаще оказываются пассивными жер­твами еще и потому, что очень рано усваивают приоритетность приспо­собления перед возможностью сопротивляться. Поэтому Урсула Шой была права, когда выбрала для своей книги о раннем детском воспита­нии провокационное заглавие «Мы не родились девочками — нас ими сделали» (1977). Двигаясь в этом же направлении. Алис Миллер (Miller A., 1975) выбрала не менее провокационное название, намека­ющее на известную и пресловутую концепцию зависти к пенису — «Маленькое отличие и его большие последствия. Женщины о себе — начало освобождения». В своей книге «Иллюзия женственности или

* Женское движение — это специфическое общественно-реформаторское движе­ние женщин, имеющее своей целью добиться равных с мужчинами прав в производ­стве, образовании и политике. Оно направлено прежде всего против существующих в определенных общественных кругах норм, состоящих в том, что женщина пред­назначена и должна воспитываться лишь для того, чтобы выйти замуж или зани­маться т. н. «женскими профессиями»: сестра милосердия, учительница, детский врач и т. д.

самоосвобождение женщины, эмансипаторная концепция» (Friedan В., 1963) Бетти Фридан относит представления о традиционной роли жен­щины как домохозяйки, к одной из иллюзий, служащей лишь для «по­вышения сбыта».

В отличие от этой феминистской литературы, книги некоторых пси­хоаналитиков-женщин более сдержаны и специальны; они добиваются большей информации о женской сексуальности (например: Chasseguet-Smirgel. 1974; Fleck. 1977). о страхе перед эмансипацией (Gamba-roff, 1984). о влиянии ранних отношений мать-дочь (Chodorow, 1978) и прежде всего о проблеме женской агрессивности (Mitscherlich-Niel-sen. 1985).

То, какую роль играют у мужчин бессознательные процессы в отно­шении женского движения, стало ясно мне самому в процессе моей рабо­ты в качестве руководителя групп самопознания и личностного роста. В этих группах женщины долго учились признавать и разрушать свои привитые воспитанием страхи перед мужчинами (в переносе на муж­чину — руководителя группы и на других мужчин, участников группы). В то же время они прояснили для мужчин тот факт, что значит посто­янно жить в мире. где доминирует другой пол, вплоть до языкового прессинга. Выяснилось, например, что во время своих лекций я всегда выбираю мужские грамматические формы такие, как, к примеру, психо­аналитик, или пациент. Тем самым мне стало ясно, что значит жить в ми­ре. где все именуется по родовым признакам противоположного пола.

Моему воображению представилось, что значила бы для меня ситу­ация, в которой я слышал бы лишь: «психоаналитичка», или «паци­ентка». Посредством идентификации с женщиной у меня появилась воз­можность понять кое-что из того. что значит для женщины жить в мире. в котором доминируют мужчины.

Ясно. что необходима гигантская разъяснительная работа среди мужчин и в обществе вообще, которая, если и может быть проведена, то лишь вопреки, в частности, мужскому сопротивлению, поскольку нелегко отказываться от наследственных, коренных, воспринимаемых как должное привилегий, поделиться властью и начать относиться к женщинам, как к равноправным партнершам в личном и профессио­нальном плане.

Однако и со стороны женщин существуют некоторые проявления женского движения, близкие по действию к бессознательным защит­ным механизмам. Как показывают психоаналитические исследования, за отказом от мужчин часто кроются бессознательные импульсы мести. Своим отказом женщины мстят мужчинам за свое вековое притеснение.

Как на лекциях, так и в группах личностного роста — особенно тог­да. когда в большую «пленарную группу» собираются четыре, до того раздельно работавшие группы — постоянно приходится слышать, что сейчас наступили времена, когда патриархат заменяется матриархатом, т. е. мужское господство сменяется господством женским.

На плоскости актуальных взаимодействий можно наблюдать, что женщины из разных групп сближаются, объединяются и исключают мужчин. Их признают чужаками, которым нечего делать в женском обществе. Тем самым в духе типичнейшей групподинамической законо­мерности, идеализируется собственная группа, а «плохой» объявляется группа «чужая».

По большей части женщины объединяются бессознательно, объ­ясняя это тем, что: «Не наша вина, если мы не понимаем друг друга и даже враждуем. Это на совести мужчины, он наш враг». Здесь женщи­нам следовало бы задаться вопросом, не участвуют ли в их борьбе про­тив мужского господства бессознательные проекции личной агрессив­ности на мужчину? Я всегда именно так понимал Зигмунда Фрейда и Александра Мичерлиха и в своей психоаналитической практике посто­янно находил тому подтверждение — агрессивность говорит во всех нас. Если враждебное отношение женщин к мужчинам или мужчин к женщинам, молодежи по отношению к старикам и наоборот будет нормой — мы ничего не добьемся. В нынешнее время следует обратить­ся к себе самому, ощутить собственные агрессивные импульсы, обно­виться и тем самым сделать отношения более конструктивными.

Я хотел бы сослаться еще на два пункта: 1) на влияние женского движения на воспитание детей и 2) на связанную с этим опасность для ребенка.

Возможное влияние на воспитание

Недостаточно того. чтобы мужчины и женщины имели одинаковые права. Они должны иметь также и равные возможности. Я вовсе не хочу здесь ссылаться на биологические различия между мужчиной и женщиной. Это не входит в задачи психоаналитика. Скорее я хочу со всей осторожностью задать следующий вопрос: разве не существует различий между людьми вообще, а тем самым и между мужчинами и женщинами, или между женщинами и женщинами, мужчинами и муж­чинами. Я допускаю, что возможности обусловлены воспитанием. Су­ществуют, конечно, внутренние установки, большей частью нами не осознаваемые, которые заставляют нас, будучи родителями, хвалить дочь, если та играет с куклами и — по меньшей мере — не хвалить, ко­гда она. как мальчик, интересуется машинками. С другой стороны, мы радуемся, когда сын отстаивает себя в противостоянии с другими и поддерживаем это поведение, в то время как подобному поведению дочери не отдаем должного. Вывод из этого таков — сделать эти основные образцы и поведенческие схемы при воспитании сознательными, чтобы предоставить каждому полу развивать свои личные способности по воз­можности беспрепятственно.

Возможные опасности для ребенка

Другой пункт, о котором я не хочу умалчивать, даже сознавая весь риск быть раскритикованным феминистками,— это возможная в нашем случае опасность для ребенка. Алленбахские исследования² показы­вают, что сейчас женщины видят для себя в получении той или иной профессии большие шансы, чем в браке и семье. Другая часть женщин желает сейчас всего — и детей, и профессии. В основном никто не име­ет ничего против. Однако если ребенком жертвуют в угоду профессии, такое положение выглядит весьма сомнительным. Разумеется, нельзя упускать того, что и без женской эмансипации существуют покинутые дети. Однако я вспоминаю многих пациенток, основной жалобой кото­рых было то, что мать пренебрегала ими из-за своей работы. Не всегда происходит именно так. но такое вполне может быть. Важные для этого случая инстинктивные желания, потребности и нужды рассмотрены выше(ср.: гл. VI. 3.1.).

Также должно быть ясно. к каким пагубным последствиям может привести недостаток необходимых удовлетворении этих элементарных желаний: к неврозам, психозам, делинквентному поведению, употребле­нию наркотиков и психосоматическим заболеваниям (ср.: гл. VI. 9.).

Если высказать предупреждение (в смысле предварительного, сво­его рода, профилактического заключения), что подобным образом будут порождаться все новые и новые психосоматические нарушения, то тогда нам следует всерьез задаться вопросом, кто отвечает за элементарное обращение с нашими детьми? Мужчины больше не могут полагаться на женщин. Женщины же в еще большей степени перестают полагаться на мужчин. Выходом из этой проблемы становится передача детей частным профессионалам или соответствующим воспитательным учреждениям. «Няня» заботится о ребенке за определенное вознаграждение, пока его родители работают, или же ребенка доставляют утром в детский сад. приют и т. п., а вечером забирают. Конечно, хорошо, что при таких об­стоятельствах ребенок может кроме родителей знакомиться и общаться и с другими людьми. Однако, я считаю, что здесь доминируют недостат­ки, а именно родительская оставленность. Для примера я предоставлю слово одной из пациенток: «Почему моя мать всегда оставляла меня с няней? Я что не была для нее достаточно важна? Работа была важнее меня?» Так что детские сады и приюты не могут считаться решением проблемы.

И мужчины, и женщины должны искать иные пути для того, чтобы предоставить детям необходимое участие. Частичная занятость и для мужчин, и для женщин, уже ставшая сегодня реальностью в привилеги­рованных профессиях учителя, художника, сотрудника со свободным графиком может стать лучшим решением этой проблемы. Иначе цена эмансипации женщин окажется слишком высокой.

5.3. Движение за мир

В то время как многие представители военных кругов полагают, что полное уничтожение ядерных вооружений может привести к между­народной нестабильности, к кризисам, а при определенных обстоятель­ствах и к опасности вспышки войны, представители движения за мир придерживаются противоположной точки зрения. Они с озадачен­ностью, заботой и страхом следят за эскалацией напряженности на вос­токе и западе. Они не верят в равновесие запугивания или в политику силы. Особенно после т. н. «двойного решения» НАТО и после установ­ки Псршинг-2, и наземных ракетных установок движение за мир пред­приняло все возможное, чтобы вынести на широкое обсуждение пробле­му политики безопасности, мобилизовать население против установки ракет и любым способом удалить как старые, так и новые средства мас­сового уничтожения. Предложенное со стороны военных кругов число систем носителей и боеголовок было поставлено под сомнение. Блоки­ровались арсеналы американской армии, в ФРГ проводились сидячие демонстрации и акции гражданского неповиновения, в особенности. активность этих акций была велика осенью 1983 года. Рассматривались новые стратегии разоружения, основывались объединения для борьбы с угрозой атомной войны. Многочисленные союзы между отдельными национальными движениями за мир внутри европейского сообщества придавали надежды движению за мир ³.

Психоаналитики, со своей стороны, выступили в поддержку разум­ной идеи мирного движения. Они интерпретировали гонку вооружений на основании психоаналитической теории как «иррациональную эскала­цию взвинчивания вооружений» и «многосторонние жесты угрозы». Они опасались «безумного обострения международного положения». Психоаналитики из мирного движения опасались «отказа от защитной стратегии» и «прорыва вытесненного конфликтного потенциала» и интерпретировали движение за мир как «необходимую реакцию... на угрозу насильственного уничтожения человечества».

Дата добавления: 2015-06-04