Отвага с запальчивостью

— Андрей! Андрей!.. Тынты!.. Вставайте! Земля! Песцы шарахнулись от вездехода и припустились бежать.

Я принялся расталкивать своих товарищей, еще не веря глазам, то и дело оглядываясь на синеватую полосу, боясь, что ее развеет ветром.

Андрей и Куркин испуганно вскинулись:

— Что?! Что случилось?

— Вот она!.. Там!

Андрей трясущимися руками выхватил большой морской бинокль и торопливо приник к нему. А я в волнении и забыл про бинокль!

В сильных линзах, дававших восемнадцатикратное увеличение, земля на норд-осте как бы сделала к нам молниеносный прыжок.

Она была холмистой, Округлые очертания ее почти сливались с окружающими торосами. До нее было примерно двадцать–тридцать миль, то есть не более полудня пути.

Впрочем, при определении расстояния надо делать поправку на рефракцию. Из-за особенностей освещения в Арктике, из-за зыб­ко­го марева, почти постоянно висящего над горизонтом, предметы как бы приподнимаются, парят, и расстояние до них сокращается. Они кажутся выше, больше и ближе.

— Три или четыре горы конической формы, — хрипло сказал Ан­дрей, не отрываясь от бинокля.

— Конической? Что ты! Скорее типа плато, со срезанными вер­шинами… В седловине между двумя горами вижу лес…

— Это тень. Не может быть лесов под этими широтами…

Тынты взялся рассудить нас. Он долго глядел в бинокль на норд-ост.

— Лунная земля, — сказал он.

И это было лаконичное и меткое определение. То, что вид­не­лось вдали, больше всего было похоже на суровый и мрачный пей­заж луны.

Однако через две или три минуты узкую полоску на го­ри­зон­те затянуло туманом.

Но мы увидели наконец нашу землю!..

Почему же о близости ее заблаговременно не оповестил эхо­лот?

— Наверное, берега круто обрываются в воду, — предположил Андрей.

Но теперь это было уже не страшно: нельзя было заблудиться даже в тумане. Как ни трясло меня от волнения, я успел засечь направление по компасу.

— Разворачивай вездеход, Тынты, — приказал я. — Держи прямо на тот торос. Жми, жми! Выжимай все, что можешь, из своего вездехода!..

Мы продвинулись курсом норд-ост около трех миль, когда эхолот с запозданием донес о повышении морского дна. Видно, и впрямь берега земли очень круто обрывались в воду.

Тоненько, по-комариному, зазвенело над ухом. Нас вызывала “Пятилетка”. Наступил час связи.

Я передал сообщение о земле, по настоянию Андрея, очень сдержанно:

— В восемь часов двадцать семь минут на таких-то координатах к стоянке прибегали песцы. Нам показалось, что к норд-осту лежит земля, но, быть может, это облако или гряда торосов причудливой формы. Эхолот показывает повышение дна. Продвигаемся в указанном направлении. До земли, по-видимому, не более тридцати миль.

В наушниках что-то зашуршало, закашляло. Потом раздался напряженный голос Малышева:

— Алексей Петрович, должен огорчить тебя… Надо немедленно возвращаться на корабль!

— На корабль? Почему?

— Начался поворот, смена направления дрейфа. Скорость его значительно увеличилась — до пяти миль в час, и продолжает увеличиваться. Корабль выходит из зигзага. Кроме того, прогноз погоды неудовлетворителен. Давление в районе “белого пятна” падает…..

Все наши расчеты с Андреем полетели кувырком. Мы предполагали, что можем оставаться внутри зигзага еще три–четыре дня. Выяснилось, что мы не можем оставаться в нем ни одного часа.

“Пятилетка”, видимо, обошла препятствие, и льды тащили корабль уже не на северо-восток, а на северо-за­пад. Могло получиться так, что корабль пронесет мимо нас и на обратном пути вездеход не успеет его догнать.

Вкратце я передал Андрею содержание разговора.

Перспективы были не из блестящих. Мы могли очутиться в положении зазевавшегося пассажира, который отстал от поезда на полустанке. Сходство, впрочем, на этом кончалось. Мы-то были не на полустанке, а на окраине Восточно-Сибирского моря, на пловучем льду. Запасы горючего и продовольствия рассчитаны были всего на неделю. Разминуться с кораблем, остаться в Арктике одним, вызывать на помощь самолеты с Большой земли?..

Я не хотел и думать об этом.

Значит, отступить? Возвращаться на “Пятилетку”, как советовал Степан Иванович? Увидеть Землю Ветлугина всего на несколько минут — и не дойти до нее, отступить?.. — Продолжаю продвигаться к земле, — сказал я в ла­рингофон. — Рассчитываю встретиться с вами на таких-то координатах…

Потом молча махнул рукой. Куркин дал газ.

Склоняясь над картушкой компаса, я мельком взглянул на лицо Андрея и не прочел на нем одобрения своему решению.

Я продолжал сверять наш курс с магнитной стрелкой компаса. Туман полз навстречу, цепляясь за остроконечные торосы, лениво переваливая через ледяные валы.

— Включить фары!

Тынты сказал: “Есть!”, но не улыбнулся, как обычно. Значит, и он понимал, что я неправ?

— Нельзя так, Леша, — сказал Андрей тихо, чтобы Тынты не слышал. — Вспомни суворовское изречение: “Будь отважен, но без запальчивости”.

— Но ведь это земля! Наша земля, Андрей! Земля, к которой мы шли всю жизнь!

— Мы придем сюда опять…

— Но до земли осталось семь часов ходу! Я не могу вернуться на корабль, не дойдя до земли!..

Андрей молчал.

— А что ты сделал бы на моем месте?

— Вернулся, — сказал Андрей и занялся эхолотом.

Он был дисциплинированный человек, мой друг. Даже в такой момент не забывал, что я начальник экспедиции, — не уговаривал, не возмущался, не спорил. Известны примеры, когда люди в Арктике гибли из-за того, что в решающий, опасный момент начинали спорить, ссориться друг с другом.

А торосы, как назло, будто стали еще выше, еще толще…

Тынты, стиснув зубы, вел вездеход, бросая его твердой рукой на ледяные валы, с разгону беря препятствия.

Эхолот продолжал показывать неуклонное уменьшение глубин. Мы шли правильно.

Зазвенели в наушниках позывные. Меня вызывала “Пятилетка”.

Степан Иванович, отделенный от нас несколькими десятками миль, сказал взволнованно:

— Прошу вернуться на корабль! Ты ведь рискуешь не только своей жизнью, но и жизнью двух своих подчиненных, ты ставишь под удар судьбу всей экспедиции…

— Я не могу вернуться, — ответил я. — Земля есть! Эхолот подтверждает это.

Пауза.

— Леша, — вдруг сказал Степан Иванович как-то очень просто и задушевно, — послушай меня. Я, как друг, тебе говорю…

Я выключил радио.

Все, что он мог сказать мне, я знал и сам: горючее на исходе, дрейф ускорился, на обратном пути к кораблю рискуем разминуться с ним. И все же язык не поворачивался сказать: “Назад!”

Позже, вспоминая пережитое, я с горечью признавался себе в том, что просто, наверное, не хватило силы воли. Меня как бы несло по инерции к увиденной на мгновение земле.

Да, я должен был сделать какое-то очень большое и трудное внутреннее усилие, чтобы остановиться, но — не смог. Меня не хватило на это…

Снова зазвенели позывные.

— Слушает Ладыгин.

— Алексей Петрович! (Степан Иванович подчеркнуто назвал меня не по имени, а по имени-отчеству.) Алексей Петрович! Настоятельно советую тебе, как секретарь партийной организации…

— Пойми: не могу, Степан Иванович!.. У нас не будет никаких доказательств, кроме кальки эхолота… Если бы хоть рассеялся туман… Тогда Андрей сфотографировал бы землю… Уверяю тебя: мы успеем вернуться!

Я услышал позвякиванье над головой.

Это сталкивались льдинки, висевшие, как елочные украшения, под пологом нашего фургона. Поднимался сильный ветер.

Совсем из головы вон! Ведь Степан Иванович говорил о неблагоприятном прогнозе погоды. “Давление падает”, — сказал он. Но и наш анероид говорит о том же.

Обеспокоенный этим, я стал торопить Тынты. Скорее добраться до земли, исчезнувшей за пеленой тумана! Скорее, скорее! Пока не началась подвижка льдов!

Но наш водитель сам понимал это.

Из окружавшего нас зыбкого серого месива, все нарастая, неслись звуки надвигающегося шторма. В вой ветра вплелась новая зловещая нота: похрустыванье, слабый треск. Это трещал лед. Начиналось сжатие.

Я вопросительно взглянул на Андрея. Он молчал. Рот его, хорошо видный мне при свете раскачивающейся над эхолотом лампы, был упрямо сжат.

— Какие глубины, Андрей?

— Двадцать восемь, двадцать шесть метров…

До земли, по моему расчету, оставалось еще миль десять. Не менее четырех часов пути!..

Да, было безумием прорываться к земле при подвижке. Тем более, что она была не видна, скрылась в летящем нам навстречу снеге. Я прокладывал курс по памяти, в том направлении, где видел на рассвете землю: курсом NO. Но остров мог быть очень маленьким. Мы могли и проскочить мимо него. В такой каше все было возможно.

В наушниках раздались позывные “Пятилетки”.

— Слушает Ладыгин…

— Товарищ Ладыгин! — Голос Степана Ивановича был непривычно официален и сух. — Передаю вам приказание, переданное по радио из Москвы. Немедленно возвратитесь на корабль…

Это уже была не просьба, не совет — это был приказ. И спорить не приходилось.

— Прошу радиопеленг, — кратко сказал я. — Вездеход идет на сближение с кораблем…

— Есть дать радиопеленг, — повеселевшим голосом ответил Степан Иванович. — Сейчас даем!

Издалека плеснула в наушниках знакомая мелодия:

Там, за далью непогоды,

Есть блаженная страна…

Это радист пустил нашу любимую с Андреем пластинку, которую не раз проигрывали в кают-компании.

Но каким грустным эхом отозвалась в сердце знакомая песенка!

Страна, к которой стремились столько лет, только поманила нас и скрылась снова. Скрылась за далью непогоды! Мы были так близко от нее — в каких-нибудь четырех–пяти часах пути — и вот вынуждены уйти, повернуться к ней спиной!

Тынты развернул вездеход среди торосов.

Подвижка льдов нарастала. Появились зигзагообразные, расширявшиеся на глазах трещины, местами до метра шириной. Пока что они были не страшны. Вездеход проскакивал над ними, с ревом взбирался на ледяные гряды. Но ухо настороженно ловило изменение звуков нарастающего шторма.

Ветер выл над головой.

Снежная пелена казалась плотной, массивной. Мы двигались как бы по штреку. Только узкая дорожка света бежала впереди — луч, отбрасываемый фарой вездехода. (Вторая фара разбилась.)

И еще одна — невидимая — дорожка бежала, расстилалась перед нашим вездеходом. Мы шли по радиопеленгу и не боялись сбиться с пути. Гладкая звуковая тропа в эфире выводила нас прямехонько к кораблю.

Стоило чуть отклониться от нужного направления — звук песни ослабевал. Но только на мгновение. Тынты, повинуясь моим негромким приказаниям, поворачивал машину, и тотчас же завывания ветра заглушались мелодией жизнерадостной, бодрой песни.

Однако со мной творилось что-то странное. Я видел, слышал, понимал все происходящее, переговаривался с Андреем, отдавал приказания Тынты, но делал это как-то машинально. Дразнящее видение синей полоски на горизонте продолжало плясать перед глазами.

До корабля было сравнительно близко — его успело поднести к нам дрейфом. Кроме того, теперь мы двигались навстречу друг другу. Через полтора часа после того, как вездеход повернул на сближение с кораблем, до нас донеслись глухие взрывы. Это рвали лед аммоналом. Значит, подвижка продолжалась.

А еще через полчаса я увидел свет впереди. За торосами столбом поднимался луч прожектора, упираясь в небо. Нам указывали дорогу. Там был наш корабль…

Мы поднялись по трапу. Федосеич шагнул ко мне с рапортом, но я жестом остановил его. Все было ясно без рапорта. (Как не похожа была эта встреча на веселые, шумные проводы!)

Вперед выдвинулся Степан Иванович. На лице его было укоризненное, строгое выражение, но оно тотчас же исчезло. У меня был, наверное, не очень веселый вид. У парторга не хватило духу упрекать нас с Андреем.

— Нет новых радиограмм? — спросил я, входя в радиорубку.

— Принята одна, Алексей Петрович, — отозвался старший радист и предупредительно придвинул мне стул.

Но и он не смотрел на меня.

Оказалось, минут десять назад из Москвы запрашивали, не вернулся ли вездеход. О нас беспокоились. О нас проявляли неусыпную отеческую заботу. А мы не выполнили задания — не дошли до земли!..

— Передайте в Москву следующий текст, — сказал я: — “Докладываю: согласно вашему приказанию, вернулся на корабль. Люди здоровы. Материальная часть в порядке. Научный сотрудник Звонков и водитель Тынты Куркин действовали выше всяких похвал. Начальник экспедиции Ладыгин”.

Никита Саввич быстро застучал ключом.

Перед репродуктором все еще крутилась пластинка, с которой слетали в эфир заключительные слова песни:

Но на брег выкосят волны

Только сильного душой…

Почему так случилось? Почему волны не вынесли нас на брег?..

Устало опустившись на стул, я положил ладонь на кружившуюся пластинку и остановил ее.

Глава восьмая

Дата добавления: 2015-06-29