Беседа пятидесятая 1 страница

Я рассказывал вам вчера, как я спрыгнул с: дерева ночью, но не для того чтобы навредить бедному учителю, но чтобы он узнал, что у него за ученик. Но это зашло слишком далеко. Даже я удивился, когда я увидел, насколько он испуган. Он был одним страхом. Человек исчез.

На мгновение я подумал прекратить все это: он пожилой человек, он может умереть или сойдет с ума, или никогда не вернется в свой дом, потому что он не мог дойти до своего дома, не проходя под этим деревом — другого пути не было. Но было слишком поздно. Он убежал, оставив свои брюки.

Я подобрал их, пошел к бабушке и сказал: «Вот брюки, и ты думала, что он будет учить меня? Эта пара брюк?»

Она сказала: «Что случилось?»

Я сказал: «Случилось все, что могло случиться. Этот человек убежал голым, и я не знаю, как ему удастся достигнуть дома. И я спешу. Я расскажу тебе всю историю потом. Пусть брюки будут у тебя. Если он придет сюда, отдай их ему».

Но странно, он никогда не пришел в наш дом, чтобы забрать брюки, которые там были. Я даже прибил их на дерево ним, чтобы если бы он захотел их взять, ему не нужно было бы спрашивать меня. Но взять эти штаны с дерева ним - означало бы выпустить духа, который, как он думал, прыгнул на него.

Тысяча людей, проходивших под деревом ним, видели эти брюки. Люди приходили туда для психоанализа, эффективного плацебу. Правильно я называю это или не правильно, это не имеет значения. Что мне нравится - это правильно, и я не говорю, что это правильно для всех. Я не фанатик; я просто сумасшедший. По крайней мере… я не могу претендовать на большее.

О чем я говорил?

«Ты говорил, что люди использовали это дерево как плацебу во время психонализа, Ошо».

Брак - это плацебу. Он работает, вот что странно. Правильно это или не правильно, не имеет значения. Для меня всегда был важен результат; то, что его приносит нематериально.

Я сказал моей бабушке: «Я повешу эти брюки на дереве ним, и ты можешь быть уверена в том, что они подействуют».

Она сказала: «Я знаю тебя и твои странные идеи. Теперь весь город будет знать, чьи это брюки. Даже если этому человеку пришлось бы вернуться за своими брюками, он бы никогда не смог придти сюда обратно». Эти брюки были известны, потому что он использовал их для особых случаев.

Но что случилось с этим человеком? Я искал его повсюду в городе, но, естественно, его там нельзя было найти, потому что он был голый. Поэтому я подумал: «Лучше подождать. Может быть, он придет поздно ночью. Может быть, он ушел на другой берег реки». Это было самое близкое место, где его никто не мог увидеть.

Но этот человек никогда не вернулся. Вот как исчез мой педагог. Я все еще интересуюсь тем, что произошло с ним без штанов. Интересуюсь я не только им самим, сколько тем, как он смог существовать без штанов? И куда он пошел? Естественно, мне в голову приходили разные мысли. Возможно, он умер от инфаркта — но тогда бы его тело, без штанов, все же было бы найдено. И даже если бы он был мертв, все, кто увидел бы его, стали бы смеяться. Потому что его штаны были так известны, что его даже звали «мистер Штаны». Я даже не помин» его имени. И у него было так много пар штанов - в городе ходила легенда, что у него было триста шестьдесят пять пар, по одной на каждой день. Я не думаю, что это было правдой, скорее слухом. По что случилось с ним?

Я спросил его семью, они сказали: «Мы ждем, но он с того вечера не появлялся».

Я сказал: «Странно…» Моей Нани я сказал: «Его исчезновение определенно заставляет меня подозревать, что, возможно, духи существуют… Потому что я просто представлял его духам, и хорошо, что его брюки будут висеть на дереве».

Мой отец очень разозлился, что я мог сделать такую гадость. Я никогда не видел его таким злым.

Я сказал: «Но я так не планировал. Я даже не думал, что этот человек просто испарится. Это уж слишком даже для меня. Я сделал простую вещь. Я залез на дерево с барабаном и громко по нему ударил, так чтобы он заметил, что происходит, и забыл обо всем остальном в мире и затем я прыгнул на землю».

И это было моей обычной практикой. Я заставил многих людей бежать. Моя бабушка обычно говорила: «Возможно, эта улица единственная в городе, по которой ночью никто кроме тебя не ходит».

Вчера кто-то показывал мне наклейки. На одной из них было написано — «Поверьте, эта дорога в самом деле принадлежит мне». Читая эту наклейку я вспомнил дорогу, которая проходила около моего дома. По крайней мере, ночью она принадлежала мне.

Днем это была городская дорога, но ночью полностью моя. Даже сегодня я не могу представить, чтобы какая-то дорога была настолько тихой, как была эта ночью.

Но мой отец очень разозлился и сказал: «Чтобы ни случилось я собираюсь срубить это дерево и закончить весь этот бизнес, которым ты занимаешься».

Я сказал: «Какой бизнес?» Я беспокоился о гвоздях, потому что они были единственным источником моего дохода. Но он не знал об этом, потому что он сказал: «Это ужасное дело, которое ты делаешь, заставляя

людей бояться… И теперь семья этого человека постоянно преследует меня. Каждый день кто-то из них приходит и просит меня что-то сделать. Что я могу сделать?»

Я сказал: «Я могу, по крайней мере, дать тебе штаны. Это единственное, что осталось. А что касается дерева, мне кажется, никто не хочет, чтобы оно было срублено».

Он сказал: «Тебе не нужно беспокоиться об этом».

Я сказал: «Я не беспокоюсь. Я просто хочу, чтобы ты знал и не тратил своего времени».

Через три дня он позвал меня и сказал: «Ты действительно что-то. Ты сказал мне, что никто не будет рубить дерево. Странно - я поговорил со всеми людьми, которые смогли срубить дерево — их немного в городе, всего несколько дровосеков — но никто не готов это сделать. Все они говорят: «Нет. А как же духи?»

Я сказал ему: «Я сказал тебе раньше, я не знаю никого в этом городе, кто бы решился дотронуться до этого дерева, если, конечно, я не решу срубить его сам. Но если ты хочешь, я могу кого-нибудь найти, но тогда ты будешь зависеть от меня».

Он сказал: «Я не могу зависеть от тебя, потому что никто не знает, что ты собираешься делать. Ты можешь сказать мне, что ты собираешься срубить дерево, но сделаешь что-то еще. Нет, я не могу просить тебя сделать это».

Дерево так и осталось стоять, и никто не был готов срубить его. Я часто подходил к отцу и говорил: «Папа, а как же дерево? Оно еще стоит - я видел его этим утром. Разве ты еще не нашел дровосека?»

И он смотрел по сторонам, чтобы никто не слышал, и говорил мне: «Разве ты не можешь оставить меня в покое?»

Я говорил: «Я редко навещаю тебя. Я захожу лишь иногда, чтобы спросить о дереве. Ты говоришь, что ты не можешь найти человека, чтобы срубить его. Я знаю, что ты просил людей, и я знаю, что они отказывались. Я также просил их».

Он сказал: «О чем?»

Я сказал: «Нет, не о том, чтобы срубить дерево, а о том, чтобы они знали, что оно содержит — духов. Я не думаю, что бы кто-то согласился срубить его, если ты не попросишь меня сделать это». И, конечно, он не хотел это делать. Итак, я сказал: «Хорошо, дерево останется».

И дерево оставалось, пока я был в городе. И лишь когда я уехал, моему отцу удалось найти мусульманина из соседней деревни, чтобы срубить дерево. Но случилась странная вещь: дерево было срублено — но для того чтобы оно не выросло снова, мой отец сделал на этом месте колодец. Но он напрасно мучился, потому что корни дерева ушли глубоко и сделали воду очень горькой. Никто не пил воду из этого колодца.

Когда я, в конце концов, вернулся домой, я сказал своему отцу: «Ты никогда не слушал меля. Ты разрушил прекрасное дерево и создал

эту мерзкую дыру. И какая в этом польза? Ты истратил деньги на колодец, и даже ты не можешь пить эту воду».

Ом сказал: «Возможно, иногда ты прав. Я понимаю это, но сейчас ничего нельзя сделать».

Ему пришлось забросать колодец камнями. Он так там и остался, закрытый камнями. Если их отодвинуть, вы найдете колодец. Но и до настоящего дня вода в нем осталось горькой.

Почему я рассказываю вам эту историю? — потому что учитель в первый день пытался впечатлить меня, сказав, что он очень храбрый человек, бесстрашный, не верящий в духов.

Я сказал: «В самом деле? Вы не верите в духов?»

Он сказал: «Конечно, я не верю». И я мог видеть, что он уже испугался, когда он сказал это.

Я сказал: «Поверите вы в это или нет, но сегодня ночью я представлю их вам». Я никогда не думал, что представление заставит его просто исчезнуть. Что с ним произошло? Когда я возвращался в город, я всегда навещал его дом, чтобы спросить: «Он еще не приехал домой?»

Его родственники говорили: «Почему ты так этим интересуешься? Мы уже забыли и саму мысль о том, что он приедет».

Я сказал: «Я не могу забыть, потому что то, что я видел, было так красиво, а я всего лишь представлял его кому-то».

Они сказали: «Кому?»

Я сказал: «Просто кому-то — я даже не смог закончить представление и», - сказал я его сыну, — «то, что твой отец сделал, было не по-джентельменски — он просто выскочил ил штанов и убежал».

Его жена, которая что-то готовила, рассмеялась и сказала: «Я всегда говорила ему застегивать брюки покрепче, но он не слушал. Теперь его брюк нет, как и его самого».

Я спросил: «А почему ты говорила ему затягивать брюки потуже?»

Она сказала: «Ты не понимаешь. Это просто. Он купил все свои штаны, когда он был молодым, а теперь все они на нем болтались, потому что он похудел. Поэтому я всегда боялась, что однажды произойдет что-то такое, что его штаны внезапно упадут».

И я тогда вспомнил, что он всегда держал руки в карманах. Но естественно, когда вы встречаете духов, вы не можете помнить о том, что нужно держать руки в карманах, чтобы поддерживать штаны. И кого волнуют штаны, когда вдруг па вас начинают прыгать духи!

И он сделал еще одну вещь, перед тем как уйти… я не знаю, куда он ушел, в этом мире на столько вопросов нет ответов, и на этот в том числе. Я не знаю почему, но перед тем как уйти он оставил свою керосиновую лампу. Это второй вопрос об учителе, который остался без ответа.

Он был в каком-то смысле великим человеком. Я часто думал, почему он оставил свою лампу; и вот однажды я наткнулся на маленькую историю и вопрос был решен. Я не имею в виду, что человек возвратился, но на второй вопрос ответ был получен.

Его маленький сын ходил в ванную только тогда, когда мать стояла в дверях. А если это было ночью, тогда, естественно, ей нужно было держать там лампу. Я навещал дом и слышал, как мать говорила мальчику: «Разве ты не можешь взять лампу сам?»

Он сказал: «Хорошо, я возьму лампу, потому что мне нужно идти, я больше не могу ждать».

Я спросил: «А зачем нужна лампа днем? Я слышал историю о Диогене; он что — новый Диоген? Зачем ему лампа?»

Мать рассмеялась и сказала: «Спроси его».

Я сказал: «Раджу, зачем тебе нужна лампа днем?»

Он сказал: «День или ночь — неважно; духи везде. Когда у вас в руках лампа, вы можете избежать столкновения с ними».

В этот день я понял, почему учитель оставил лампу, перед тем как убежать. Возможно, он думал, что если он оставит лампу зажженной, духи найдут его. Но если он выставит ее наружу, то тогда они его не увидят и он сможет убежать.

Но, кажется, он все сделал хорошо. Правду говоря, кажется, он всегда хотел убежать от своей жены, и это была его последняя возможность. Он использовал ее до конца. Этот человек не пришел бы к такому концу, если бы он не начал с бесстрашия, говоря: «Я не боюсь духов».

Фактически, моя начальная школа окончилась. Конечно, случилась тысяча вещей, о которых здесь не нужно говорить… И не потому что они не ценны — все в жизни ценно — просто нет времени. Лишь несколько примеров.

После начальной школы была средняя школа. И первое, что я помню вы знаете меня - я вижу странные вещи…

Первым я помню того человека, который, к счастью или несчастью, был сумасшедшим. Он был сумасшедшим в прямом смысле этого слова. В деревне его звали Хаки мастер. Значение слова «хаки» очень близко к английскому слову «ку-ку», сумасшедший. Он был моим первым учителем в средней школе. Может быть, потому что он был ненормальный, мы сразу же стали друзьями.

Я редко дружил с учителями. Есть такие профессии как политики, журналисты и учителя, которые я просто не могу любить, хотя я хотел бы их любить. Иисус говорит «любите своих врагов». Это хорошо, но он никогда не ходил ни в какую школу, поэтому он не знает ничего об учителях, что очевидно, иначе он сказал бы: «Возлюбите своих врагов, кроме учителей». И конечно, тогда не было журналистов или политиков, людей, вся работа которых состоит в том, чтобы сосать ванту кровь. Иисус говорил о врагах а что делать с друзьями? Он ничего не сказал о том, что нужно любить своих друзей… потому что я не думаю, что враг может сделать вам много вреда; настоящий вред может быть сделан только другом.

Я просто ненавижу журналистов, без всяких интерпретаций, просто ненавижу! Я ненавижу учителей! Я не хочу, чтобы в мире существовали учителя… во всяком случае учителя в старом смысле.

Но этот человек, который был известен как сумасшедший, сразу же стал моим другом. Его полное имя было Раджарам, но он был известен как Раджу-хаки, «Раджу-сумасшедший».

Когда я увидел этого человека вы не поверите, но в этот день в первый раз я понял, что нехорошо быть в самом деле здоровым в нездоровом мире. Взглянуть на него лишь на мгновение, и казалось, что время остановилось. Сколько это продолжалось, трудно сказать, но ему нужно было закончить писать мое имя и адрес, поэтому он стал задавать вопросы.

Я сказал: «Разве мы не можем помолчать?»

Он сказал: «Я бы хотел с тобой помолчать, но давай закончим сначала эту грязную работу, и тогда мы сможем посидеть в молчании».

То, как он сказал: «Давай сначала закончим эту грязную работу…», было достаточно, чтобы показать мне, что есть человек, который, по крайней мере, знает, что она грязная, бюрократическая, бесконечно занудная. Он быстро закончил ее, закрыл тетрадь для регистрации и сказал: «Хорошо, теперь мы сможем посидеть молча. Могу я взять тебя за руку?»

Я не ожидал этого от учителя, поэтому я сказал: «Или правильно то, что говорят люди — что вы сумасшедший или, возможно, правильно то, что я чувствую: что вы единственный нормальный учитель в целом городе».

Он сказал: «Лучше быть сумасшедшим, это спасает вас от многих неприятностей».

Мы рассмеялись и стали друзьями. Тридцать лет постоянно, до его смерти я навещал его, чтобы просто посидеть с ним. Его жена обычно говорила: «Я думала, что мой муж единственный сумасшедший в городе, но это не так — ты тоже сумасшедший. Я удивляюсь - почему ты приходишь посмотреть на этого сумасшедшего». А он был сумасшедшим во всех смыслах.

Например, он ездил в школу на лошади. Это было неплохо, но он сидел задом наперед…! Мне нравилось это в нем. Сидеть на лошади не так как сидят все, но смотреть назад — это странный опыт.

И лишь позже я рассказал ему историю о мулле Насреддине, который ездил на осле, сидя задом наперед. Когда ученики муллы выходили из города, естественно, что они были, по крайней мере, смущены. Наконец, один из студентов сказал: «Мулла, все сидят на ослах, в этом нет ничего неправильного. Ты можешь сидеть на осле, но задом наперед! Осел идет в одну сторону, а ты смотришь в противоположную, поэтому люди смеются и говорят: «Посмотрите на этого сумасшедшего муллу!» - и мы смущаемся, потому что мы твои ученики».

Мулла сказал: «Я объясню вам. Я не могу сидеть, оставляя вас позади, это было бы оскорблением для вас. Я не мшу оскорблять своих собственных учеников, так не пойдет. Нужно найти другие пути. Возможно вы можете все идти задом наперед перед ослом, но что будет очень трудно, и вы будете еще больше смущены. Конечно, тогда вы будете смотреть на меня, и не возникнет вопроса о неуважении. Но для вас будет очень трудно идти задом наперед, а идти нам долго. Поэтому единственным естественным, а также самым легким решением для меня будет сидеть на осле задом наперед. Осел не будет против того, чтобы не видеть вас. Он видит, куда мы идем, и дойдет куда нужно. Я не хочу нас не уважать, поэтому лучше всего для меня будет сидеть на осле задом наперед».

Странно, но Лао Цзы также сидел задом наперед на своем буйволе, возможно, но той же самой причине. Но ничего не известно о его ответе. Китайцы не задают такие вопросы и не отвечают на них также. Они очень вежливы, и лишь кланяются друг другу.

Я был обречен делать то, что не разрешалось. Например, когда я был в университете, я носил рубашку без пуговиц и свободные брюки. Один из моих профессоров, Индрабахадур Кхари… Я помню его имя, хотя он умер много лет назад, но из-за той истории, которую я расскажу вам, я не могу забыть его. Он отвечал за все праздники в этом университете. Конечно, из-за всех наград, которые я завоевывал для университета, он решил сфотографировать меня со всеми медалями и кубками, и мы пошли в студию. Но там возникла большая проблема, когда он сказал: «Застегни пуговицы на своей рубашке до конца».

Я сказал: «Это невозможно».

Он сказал: «Что? Ты не можешь застегнуть свои пуговицы?»

Я сказал: «Посмотрите, вы можете увидеть пуговицы фальшивые. У меня нет петель, чтобы их застегивать. Я не люблю застегивать пуговицы, поэтому я сказал портному, чтобы он не делал никаких петель для пуговиц на моих рубашках. Пуговицы есть, их видно, поэтому на картине они будут видны».

Он очень разозлился, потому что его очень интересовала одежда и другие подобные вещи, поэтому он сказал: «Тогда фотографии не будет».

Я сказал: «Хорошо, тогда я пошел».

Он сказал: «Я не это имею в виду», потому что он боялся, что будут неприятности, и, возможно, я пойду к декану. Он отлично знал, что закона о том, что нужно фотографироваться застегнутым на все пуговицы не было.

Я сказал ему: «Знайте, что завтра у вас наверняка будут неприятности. Такого закона нет. Почитайте об этом, сделайте домашнюю работу, и завтра встретимся в офисе декана. Докажите мне, что фотографию нельзя делать без застегнутых пуговиц».

Он сказал: «Ты в самом деле странный студент. Я знаю, что я не смогу доказать это, поэтому просто давай сделаем фотографию. Я уйду, а ты сфотографируйся».

Это фотография существует. Один из моих братьев, Никланка. собирал все обо мне с детства. Все смеялись над ним. Даже я спрашивал его: «Никланка, почему ты собираешь все обо мне?»

Он сказал: «Я не знаю, но у меня есть глубокое чувство, что однажды ути вещи понадобятся».

Я сказал: «Если ты так чувствуешь, продолжай делать это». И именно из-за Никланки сохранились несколько фотографий из моего детства. Он собирал вещи, которые сейчас имеют значение.

Он всегда собирал вещи. Даже если я выбрасывал что-то в мусорную корзинку, он всегда смотрел, не выбросил ли я что-то написанное. Он собирал все, написанное моей рукой. Весь город думал, что он сумасшедший. Люди даже говорили мне: «Ты сумасшедший, но он, кажется, еще более сумасшедший!»

Но он любил меня, как никто другой в моей семье — хотя все они любили меня, но никто как он. И только у него сохранилась эта фотография, потому что он все собирал. Я помню, что она была в его коллекции — я в расстегнутой рубашке. И я все еще вижу раздражение на лице Индрабахадура. Он был весьма особенный человек, но и я тоже был особенный.

Я сказал ему: «Забудь о фотографии. Это будет мое фото или твое? Если тебе хочется, ты можешь завтра сфотографироваться с застегнутыми пуговицами, но я никогда не застегиваю пуговиц, как ты знаешь. И если я их застегну ради этой фотографии, это будет фальшиво. Или давайте фотографироваться или забудем об этом».

Я хотел бы продолжать, но время истекло. Где-то нужно заканчивать. Стоп.

Приложение

Вы можете о чем-нибудь спросить мою мать, потому что она здесь… Родившись, я три дня не пил молока, и все беспокоились, волновались. Врачи волновались, потому что, как этот ребенок выживет, если он просто отказался пить молоко? Но они не имели понятия о моих трудностях, о той трудности, которую создавали мне. Они пытались заставить меня всеми возможными путями. И нельзя было объяснить им или чтобы они поняли сами.

В моей прошлой жизни, перед смертью, я постился. Я хотел поститься двадцать один день, но я был убит до того, как пост закончился, за три дня до его конца. Эти три дня остались в моем сознании даже в этом рождении, я должен был закончить свой пост. Я действительно упрям! Ведь люди не переносят вещи из одной жизни в другую, если глава закрылась, она закрылась.

И на протяжении трех дней никто не мог положить мне что-нибудь в рот, я просто отвергал это. Но через три дня я был совершенно нормален, и все были удивлены: «Почему он три дня отказывался? Не было ни болезни, ни проблемы, а через три дня он совершенно в норме». Это осталось для всех тайной.

Я ничего не делал, я просто продолжил то, что делал в прошлой жизни. И поэтому в детстве я считался сумасшедшим, эксцентричным, потому что я не давал объяснения, почему я хотел что-то сделать. Я просто говорил: «Я хочу это сделать. У меня для этого есть причины, но я не могу назвать их вам, потому что вы не сможете понять».

Мой отец сказал: «Я не могу понять, а ты можешь?»

Я сказал: «Да, это что-то принадлежащее моему внутреннему опыту. У него нет ничего общего с твоим возрастом, с тем, что ты мой отец. Ты, конечно, можешь понять намного больше, чем я могу понять, но это что-то внутри меня только я могу добраться туда, ты не можешь».

И он просто сказал «Ты невозможен».

Я сказал: «Если бы все приняли это, было бы огромное облегчение. Просто прими меня как невозможного, и я больше не буду для тебя проблемой, а мне самому не придется все объяснять. Я собираюсь делать все, что собираюсь делать. Нет возможности это изменить. Для меня это абсолютно. Дело не в том, будешь ли ты давать мне разрешение или нет».

Такой была моя минера: что бы я ни захотел сделать, я делал.

Я не могу забыть один день… Есть вещи, которые не несут логического смысла, и в них нет уместности, но как-то они остаются в вашей памяти. Вы не можете понять, почему они там, ведь случались миллионы вещей, которые были намного важнее, имели большее значение, и все они исчезли. Но несколько незначительных мелочей вы не можете сказать почему, но они остались, они оставили за собой след.

Одну из таких вещей я помню. Я возвращался из школы домой, моя школа была почти в миле от дома. На полпути росло огромное дерево. Я проходил мимо него, по крайней мере, четыре раза в день: идя в школу, потом посреди дня, идя домой на обед, потом снова возвращаясь в школу, и возвращаясь домой. Поэтому много тысяч раз я проходил мимо этого дерева, но в тот день что-то произошло.

Это был жаркий день, и, подходя к дереву, я вспотел. Я прошел под ним, там было так прохладно, что, не имея никакой мысли, я ненадолго остановился, не зная, почему. Я просто подошел ближе к стволу, сел и облокотился на него. Я не могу объяснить, что произошло, но я почувствовал себя безгранично счастливым, как будто что-то происходило между мной и деревом. Только прохлада не могла быть этому причиной, потому что много раз, потея, я проходил через прохладную тень этого дерева. Я также останавливался, но никогда раньше я не прикасался к дереву и не садился под ним, как будто встречая старого друга.

Это мгновение осталось в памяти как яркая звезда. Многое происходило в моей жизни, но я не помню, чтобы чувство этого уменьшилось: оно до сих пор здесь. Когда бы я ни оглянулся, оно все еще здесь. В тот день я не понял, что произошло, и сейчас тоже не могу ничего сказать, но что-то произошло. И с того дня начались определенные отношения с деревом, которых я раньше не чувствовал даже с человеком. Я стал более близким с этим деревом, чем с кем-то другим во всем мире. Это стало обычной для меня вещью: когда бы я ни проходил мимо дерева, я садился под ним на несколько секунд или несколько минут и просто чувствовал его. Я до сих пор вижу что-то нарастало между нами.

В день, когда я оставил школу и переехал в другой город, чтобы учиться в университете, я покинул своею отца, мать, моих дядей и всю мою семью. Я не был тем человеком, который легко плачет или причитает. Даже когда меня сильно наказывали, кровь могла стекать но моим рукам, но слезы не появлялись на глазах.

Мой отец обычно говорил: «У тебя есть слезы в глазах или нет?»

Я говорил: «Ты можешь разодрать мои руки до крови, но ты не можешь заставить меня плакать и причитать. Почему я должен это делать? Поэтому, что бы ты ни делал - это абсолютно правильно. Я сделал что-то, зная, что это будет иметь последствия. Я никогда не лгу, поэтому нет возможности избежать наказания. Какой же смысл в слезах?»

Но когда я пошел к дереву попрощаться, я начал плакать. Это единственный раз, который я помню за всю свою жизнь, иначе слезы были бы мне совершенно неизвестны. В детве, одна из моих сестер, которую я любил больше, чем других братьев и сестер, умерла. А в Индии у вас дюжина братьев и сестер. Я дразнил своего отца: «Как же ты не смог сделать всю дюжину? - потому что у тебя только одиннадцать детей. Ты должен немного считать, еще только один ребенок».

И он сказал: «Ты мой сын, но ты даже пытаешься шутить надо мной».

Я сказал: «Я не шучу, я просто говорю, что так легко сказать кому-нибудь «дюжина». Если кто-нибудь спросил меня, сколько у тебя детей, я скажу: «Дюжина». Это проще. Ты сделал все ненужно сложным: одиннадцать! Или тебе надо было остановиться на десяти - это кажется достаточным — или на двенадцати, это слишком достаточно. Но одиннадцать? Что это за число?»

Из этих десяти братьев и сестер больше всего я любил одну сестру, которая умерла, когда я был маленьким. Мне была пять лет, а ей было три года. Но даже тогда я не плакал. Я был удивлен и потрясен. Все плакали, и все думали, что я в шоке, потому что я больше всех любил эту сестру. В моей семье все знали об этом, что я любил ее больше всех, и она любила меня так же. Люди думали, что слезы не текли из-за шока, но дело было не в этом.

Когда умер мой дедушка, я не плакал - а он вырастил меня. На мой день рождения он приводил из ближайшего города слона… В Индии слонов держат или короли — это очень дорого: содержание, еда и все услуги, которые нужны слону или святые.

Два типа людей имели их. Святые могли держать слонов, потому что у них было столько последователей; так же как последователи смотрели за святым, они смотрели и за слоном. Рядом жил святой, у которою был слон, поэтому на мой день рождения, дедушка приводил слона. Он сажал меня на него с двумя сумками с серебряными монетами с каждой стороны

Во время моего детства, в Индии, банкнот еще не было; рупия все еще была из чистого серебра. Мой дедушка наполнял две сумки, большие сумки, висящие с каждой стороны, серебряными монетами, и я шел по деревне, разбрасывая их. Так он отмечал мой день рождения. Как только я начинал, он ехал за мной в своей воловьей повозке, в которой было еще больше рупий, и постоянно говорил мне: «Не будь скупым, у меня их достаточно. Ты не можешь бросить больше, чем у меня есть. Продолжай бросать!»

Естественно, вся деревня следовала за слоном. Это была не большая деревня, не больше двухсот или трехсот людей жили там, поэтому я обходил ее по одной единственной улице. Он старался любыми возможными путями показать мне, что я принадлежал королевской семье.

Он любил меня так сильно, что мне невозможно было болеть Сейчас вы не управляете своим здоровьем, но вы можете не говорить ничего о нем. Он впадал в такую панику, даже если у меня немного болела голова. Он впадал в такую панику, что брал свою лошадь, мчался к ближайшему врачу и привозил его. Это была такая проблема, больше, чем головная боль, поэтому я просто молчал, ничего не говоря о ней. Даже когда он умирал у меня на коленях, не было слез. Даже я подозревал, что у меня нет слезных желез.

Но в тот день, покидая дерево, я плакал в первый и последний раз. Это оставляет очень яркое пятно. А когда я плакал, у меня была абсолютная уверенность, что в глазах дерева тоже были слезы, хотя я не мог видеть его глаз, и не мог видеть слез. Но я мог чувствовать, когда прикасался к дереву, я мог чувствовать грусть, и я мог чувствовать благословение, прощание. И это была моя последняя встреча, потому что, когда я вернулся через год, по какой-то глупой причине дерево было срублено и увезено.

Глупая причина заключалась в том, что там делали маленькую мемориальную колонну, а это было самое красивое место в центре города. Это было для идиота. который был достаточно богат, чтобы выиграть все выборы и стать президентом муниципального комитета. Он был президентом, по крайней мере, тридцать пять лет - самое долгое время, когда кто-то был президентом города. Все были счастливы этим, потому что он был таким идиотом, вы могли делать что угодно, а он не чинил никаких препятствий.

Вы могли построить дом посредине улицы, он не вмешался бы, вы должны просто проголосовать за него. Поэтому весь город был счастлив, потому что у всех была полная свобода. Муниципальный комитет, члены, клерки и главные клерки - все были счастливы. Все хотели, чтобы он вечно оставался президентом, но даже идиоты умирают, к счастью. Но его смерть была несчастной, потому что все искали место, чтобы поставить ему памятник, и срубили дерево. Теперь этот мраморный камень стоит там вместо живого дерева.

Я не забываю ничего, но есть столько, о чем можно рассказать, а язык имеет одно измерение. Он одномерен вы можете пойти только по одной линии - а опыт имеет много измерений, он двигается по тысячам линий. Проблема у так называемых ораторов - что сказать. Моя проблема не в том, что сказать, потому что столько ожидает, чтобы было сказано, стучится со всех сторон и просит: «Пустите меня». Поэтому я ухожу… но не стесняйтесь напоминать мне.

Дата добавления: 2015-06-30