Андреа Семпл Проверка на любовь 3 страница

– Нашла, хочешь – верь, хочешь – нет. И ты его должна помнить. Это Алекс. Алекс Нортон – он из нашей школы. Мы с ним снова встретились в Дареме год назад, когда оба приезжали навестить родителей. Он сейчас работает шеф-поваром в Галгери…

Вот это да! Я почувствовала, как кровь разом отхлынула у меня от лица.

Алекс Нортон.

Алекс Нортон.

Алекс – мать его! – Нортон.

Это имя не только всколыхнуло мои воспоминания, у меня в мозгу начался настоящий девятибалльный шторм. Знаете, Алекс Нортон был не только близок мне, поскольку мы учились в одной школе, мы с ним были постельно близки. Он стал моим первым парнем. Первым, кто раздел меня, а потом случилось то, что было похожим на пятисекундное катание на русских горках. Он первым признался мне в любви и произнес заветные слова «Я люблю тебя».

Заметив мое оцепенение, Дездемона встрепенулась:

– С тобой все в порядке, Марта?

– Аб-со-лют-но. – Мне удалось отделаться от воспоминаний. – Для меня это было несколько неожиданно. Даже удивительно, я бы сказала. Просто фантастика. Я очень рада за тебя.

Она как-то странно улыбнулась, и мне показалось, что эта улыбка больше предназначалась Люку, нежели мне.

– Значит, вы оба живете где-то здесь?

– Возле Лэндброук-Гроув. А вы?

– У Люка на Джеймсон-стрит. Это там. – Я неопределенно махнула рукой куда-то за спину. – А чем ты сейчас занимаешься?

– Охочусь за головами.

На какую-то долю секунды мне показалось, что я сошла с ума, и у меня начались галлюцинации. Мне представилась Дездемона в боевом костюме амазонской индианки, зажавшей под мышкой легкое копье с отравленным наконечником. Я чуть не умерла на месте.

– За головами?

– Ну да. По всей стране ищу новые таланты для работы в средствах массовой информации.

– Ах, ну да, конечно. Это… это просто фантастика.

– М-м-м… Действительно, интересное занятие, – подхватил Люк. – А как тебе приходится работать больше: по адресам «точка-ком» или с людьми из плоти и крови?

Мне было странно слышать его, поскольку Люк старался не заговаривать на людях, тем более выступать со своими приколами, и теперь я видела, как он наслаждается этим выступлением.

– По-всякому. Правда, многие фонды уже иссякли, и теперь компании, владеющие акциями с высокими дивидендами, первыми захватывают способный технический персонал.

Ну, для меня это было уже слишком. В последний раз, когда мы виделись с Дездемоной, она пыталась на лето устроиться в местную пекарню. Не в силах состязаться с ее новым словарным запасом, я скромно замолчала, лишь изредка выдавая свое неизменное: «просто фантастика».

–…так что нам нужно обязательно встретиться и наверстать упущенное, – вещала Дездемона. – Могу поспорить, что тебе до смерти хочется снова увидеться с Алексом. Правда, Марта?

– Да. До смерти.

Обменявшись телефонными номерами, мы расстались.

Продолжая прогулку с Люком, я замолчала надолго. Моя память упорно возвращала меня в прошлое.

Я вспоминала те времена, когда ее официально называли Самой Привлекательной Девочкой в школе, а еще у нее (правда, это к делу совершенно не относится) была самая выдающаяся грудь из всех девчонок в нашем классе. Чтобы отдать ей должное: грудь составляла далеко не единственное ее преимущество. У нее была чистая кожа без единого прыщика, которая светилась здоровьем, а ее блестящие светлые волосы и ярко-голубые глаза казались даже несколько жестокими в своем совершенстве. Поэтому нет ничего странного в том, что, когда дело казалось противоположного пола, Дездемона всегда была на несколько ступеней (и уровней тоже) выше меня.

Мальчишки смущались и не знали, как вести себя при ней, и Дездемона беспощадно пользовалась этим. Если не ошибаюсь, главной мишенью для нее стало одно долговязое кудрявое существо, которое оказалось не в ладах с собственным организмом. Этого типа звали Пол Хобб. Бедолага так быстро тянулся в высоту, что иногда нам даже казалось, будто он растет буквально на глазах. Так нет же, и этого мало! Хобб имел непослушный пенис, который попеременно твердел и обвисал при малейшей провокации. Зная об этой особенности несчастного Пола, Дездемона приноровилась сверлить его взглядом с дальней скамейки аудитории, где ряды были расположены амфитеатром. Именно сюда мы приходили по утрам три раза в неделю на классное собрание. Едва Дездемона занимала свое место, как тут же принималась «гипнотизировать» Пола, и уже через некоторое время его лицо начинало покрываться багровыми пятнами. Даже не поворачивая головы, Пол затылком чувствовал ее сексуальный взгляд через всю аудиторию.

Коварная Дездемона поставила перед собой цель добиваться у Пола эрекции как раз к тому моменту, когда мы все должны были встать со своих мест, чтобы приветствовать нашего строгого учителя мистера Бэнтона. Мы легко определяли, что Дездемоне удавалось добиться своего, и даже не по выпуклости на штанах Пола, а по тому, как он неловко приподнимался со скамейки, полусогнувшись, держа левую руку в кармане. При этом лицо его выражало такие муки, словно ему кто-то действительно намазал яйца жгучим бальзамом для растираний.

Как-то раз бедняге пришлось простоять в такой позе в течение десяти минут, когда мистеру Бэнтону, узревшему в классе слишком яркий галстук, взбрело в голову прочитать нам лекцию о школьной форме, бесконечно повторяя при этом основные принципы закона Бэнтона о тройном «В», что означало: отлично Выглядеть, отлично Выучить и отлично Выступить.

В это время мы все успели кивками и толчками оповестить друг друга о состоянии Пола, а Дез, повернувшись ко мне, лишь победно сверкнула своими голубыми глазищами. Она торжествовала, а бедняга Пол Хобб (которого с того дня прозвали Хобб-коротышка Большая Шишка) был морально растоптан навсегда.

– Это жестоко, – сказала я ей после собрания.

– Марта, расслабься, – фыркнула Дездемона. – Это была шутка. И даже если получилось не совсем смешно, разве я виновата, что оказываю на парней такое воздействие?

Она взрослела и стала оказывать свое воздействие не только на одноклассников. Каким-то образом ей удалось совершить что-то вроде подвига Геракла, и она нравилась абсолютно всем мужчинам в школе: и ученикам, и учителям. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, все мужчины-учителя (и заслуженные, и новички) попадали под ее чары «а-ля Лолита». Перед ее пухлыми губками не мог устоять даже учитель французского языка мистер Найт. Кстати, привлекательность не раз выручала Дездемону. Когда настало время экзаменов, и она вошла в тесный кабинет для устного ответа мистеру Найту, он умышленно не стал сразу записывать ее ответ на пленку, а предварительно спросил, нет ли у нее вопросов относительно непонятных слов в экзаменационном тексте. Этот рыцарский жест не только спас Дездемону от некоторых неприятных мелочей (иначе как бы она вспомнила французское слово «переписка», когда ей от страха мерещилась одна только «пиписка»), но и вывел ее на первое место в классе по своему предмету, поставив отличную оценку.

Вам может показаться, что то, что она стала любимицей учителей, рассорило ее с одноклассниками. Ничуть не бывало! Как раз наоборот. Дездемона была уверена в себе и никогда не оказывалась в разряде «неприкасаемых», куда входили выходцы из деревни, мусульмане и другие не слишком привилегированные, с нашей детской точки зрения, экземпляры. Правда, сама она курила уже в тринадцать лет и при этом, надо заметить, не получала от данного процесса никакого удовольствия.

Но вернемся к сути дела. А она заключается в том, что в школе, несмотря на все наши различия, мы с Дездемоной были неразлучны. Я считала ее потрясающей девчонкой во всем, с ее шикарными бзиками и мелочными подковырками. Чего стоило только ее умение стирать мальчишек в порошок одним только взглядом! Я ненавидела ее и любила одновременно так, как это могут только школьные подруги. Мне казалось, что она сможет научить меня очень многому.

Однако то, что мы подружились, случилось отнюдь не благодаря моему желанию. Инициатива исходила от Дездемоны. Именно она имела право принимать решения. А кто я была такая, чтобы осмелиться отказать ей? Вот, наверное, поэтому легенда о том, что «родителей не выбирают, а друзей – сколько угодно» в отношении меня не совсем справедлива. Хотя дружба с Дездемоной меня вполне устраивала, я бы ничего не смогла изменить в наших отношениях, даже если бы и захотела. Сопротивляться Дездемоне было невозможно.

Почему она, самая известная девочка в школе, выбрала меня в лучшие подруги, так и осталось для меня чем-то вроде тайны. Да, я частенько давала ей списывать домашние задания. Да, я выглядела старше своих лет, а потому мне беспрепятственно продавали сигареты (а с четырнадцати лет и пиво). Еще мы обе считали вещь Снэпа «Ритм-танцор» грандиозным шедевром. Но это, пожалуй, и все, что могло бы нас объединить.

Правда, сейчас, оглядываясь в прошлое, я начинаю понимать наши отношения лучше. В школьной иерархии я была пустым местом, и именно это, по всей вероятности, сыграло свою решающую роль в выборе Дездемоны. Мое ничем не примечательное лицо, обрамленное тусклыми, словно серая тряпка, волосами, должно было, очевидно, еще больше подчеркивать всегда опрятный и здоровый облик красавицы-Дездемоны. А те потайные жуткие уголки, куда я была вхожа, делали ее присутствие еще более неотразимым. Поэтому, как мне кажется, мы являли собой некий контраст – белое и черное. «Содружество света и тени», – так, наверное, высказался бы о нашей дружбе Сайрадж.

Только в университете, когда я познакомилась с Фионой, я поняла, что дружба может быть совсем иной. Ведь мы могли бы взаимовыгодно дополнять друг друга и буквально сиять, находясь вместе. Наверное, осознание этого факта и привело к тому, что я твердо решила окончательно порвать с Дездемоной. Вот почему, как только я услышала ее голос в телефонной трубке через два дня после встречи на Портобелло-роуд, у меня сразу же испортилось настроение.

Так как я не сумела быстро придумать достойную отговорку, мне пришлось согласиться на встречу в присутствии наших парней, в баре «Три этажа». Хотя это свидание не принесло никакой радости – ведь мне пришлось сидеть между своей первой любовью и нынешней – тем не менее вечер прошел гладко. Дездемона вела себя на удивление тактично, а Люк и Алекс довольно терпимо отнеслись друг к другу. Наверное, меня спасло еще и то, что сейчас Алекс ничем не напоминал неуклюжего подростка, лишившего меня когда-то девственности. Когда мы расстались, с трудом разместившись на заднем сиденье мини-такси, я даже испытала нечто похожее на угрызения совести. Наверное, была несколько несправедлива к Дездемоне.

Чтобы загладить свою вину, я сама выступила инициатором следующей встречи. Как оказалось, после этого они и стали повторяться на регулярной основе. В течение последних шести месяцев мы встречались или просто разговаривали по телефону каждую неделю. Если получалось так, что у меня накапливалось много работы, я специально звонила ей, и мы встречались вечером, чтобы выпить по коктейлю.

Теперь, когда мы выросли и нашли каждая свое место в жизни, наши отношения стали проще, но тем не менее у меня все еще остаются замечания. Я хочу сказать, что в любом случае с Фионой я чувствую себя абсолютно раскованной, а с Дездемоной все же чуть напряжена: я до сих пор ощущаю дух соперничества. Это чувствуется во всех наших беседах: о работе, о Лондоне, о жизни и о наших мужчинах. Особенно меня волнует последняя тема. Дездемона словно видит во мне соперницу, и хотя сразу так не скажешь, это чувство затаилось у нее где-то на задворках сознания и только ждет своего момента, чтобы неожиданно выпрыгнуть из темноты в нужный момент, который сейчас как раз и наступил.

Как бы мне этого ни хотелось, но все же придется ей позвонить. И прямо отсюда, из квартиры Фионы. Если я не сделаю этого, то все решит время, и очень быстро: она сама позвонит Люку и выслушает его версию случившегося. Вот черт! Я поднимаю трубку, набираю номер и все ей рассказываю. И пока я выговариваюсь, она упрямо молчит, никак не реагируя на мой рассказ. Никаких сочувственных вздохов или восклицаний, как это принято, например, у Фионы. Это проверка на выдержку, но я спокойно продолжаю говорить, пока не дохожу до последней точки.

– Марта, бедненькая ты моя! Даже не знаю, что сказать.

Да, небогатый набор слов.

– А тебе и не надо мне ничего говорить. Просто я посчитала, что мне нужно тебе об этом сообщить.

– И кто же она, эта девица?

– Понятия не имею. Если верить Люку, он тоже видел ее впервые в жизни.

– И как он все объяснил?

– Ну, примерно так, как ты себе это можешь представить. Что это для него ничего не значит. Что с его стороны, это была просто глупая ошибка…

– И ты ему поверила? – Этот вопрос у Дездемоны прозвучал почти риторически, словно она уже поняла, что я не поверила ни единому слову.

– Ну, видишь ли, я думаю, что дело даже не в этом. Главное, что он переспал с другой девушкой, и теперь я не знаю, смогу ли когда-нибудь его простить.

– Наверное, по отношению к тебе это особенно дико, да?

– То есть?

– Ну, я имею в виду специфику твоей работы и все такое…

Ну, вот, опять начинается! Сколько раз мне еще придется выслушать нечто похожее? «Вот так ирония судьбы!» В конце концов, это, наверное, действительно была ошибка.

– Гм-м… Дез, спасибо, что выслушала меня, а теперь мне нужно уходить.

– Хорошо, милая моя. Береги себя. Если я тебе понадоблюсь, позвони. Ты знаешь, я всегда готова помочь тебе.

Мне это совершенно неизвестно, но я, конечно, говорю ей, что очень высоко ценю поддержку подруги.

Глава 6

В понедельник утром я просыпаюсь и обнаруживаю, что все в гостиной у Фионы перевернуто вверх дном. Или нет, но что-то тут не так. Сильная боль в шее подсказывает мне, что моя голова свисает с софы, и я вижу все так, будто вещи поставлены вверх ногами. Кроме боли, меня угнетает еще какое-то неопределенное чувство, словно я должна сейчас быть в другом месте.

Внезапно ко мне возвращается память.

Работа!

В последнем месяце я подписала контракт еще на год о сотрудничестве с журналом «Глосс» в качестве консультанта, но теперь мои обязанности расширялись, и мне предстояло, помимо всего прочего, выполнять и кое-какую редакторскую работу. А это, кроме увеличения зарплаты, означало еще и конец моей свободной и беспечной жизни. Вероника, наш главный редактор, теперь хочет располагать мной целиком и полностью. Она желает, чтобы я была там, где она смогла бы наблюдать за мной, чтобы я посещала заседания редколлегии, чтобы я всегда была на своем рабочем месте, чтобы я была там… вот черт! Я должна там быть уже через сорок пять минут.

Но мне требуется всего пять секунд, чтобы понять: никакая сила, существующая на этой планете, не сможет заставить меня сегодня пойти на работу. Я выбираюсь из постели и принимаю решение позвонить Веронике и признаться во всем.

Я набираю номер, и в этот момент в моем сознании всплывают строки из колонки «Поступай правильно», которые я сама сочинила несколько недель назад. Одна девушка прислала мне письмо о том, что ее бросил жених. Она была в отчаянии и просила посоветовать, как ей теперь себя вести и как жить в одиночестве, к которому она не привыкла. Ей казалось, что она не сможет уже ничего нормально делать. И, конечно, ей хотелось, чтобы я начала ее утешать, советуя взять отпуск, отдохнуть и развлечься. Но нет. Я помню слово в слово все то, что я велела ей делать: «Ты не должна допустить, чтобы мир вокруг тебя развалился. Ты должна заниматься всеми теми обыденными вещами, которые не касались ваших любовных отношений. Как бы тяжело тебе поначалу это ни казалось. Окунись с головой в работу и как ни в чем не бывало продолжай жить полноценной жизнью. Теперь, как никогда, у тебя должна быть занята каждая минута». Что ж, неплохо у тебя получилось, Марта Сеймор.

Трубку сняли, по-моему, даже прежде, чем телефон на том конце успел прозвонить:

– Вероника Найт, – коротко сообщает трубка.

– Привет, это Марта. – Свободной рукой я зажимаю нос и стараюсь говорить басом.

– Что с тобой? Ужас какой-то, а не голос.

– Я и сама это чувствую. Летний грипп скорее всего. Причем вчера я была в полном порядке и ничего не подозревала, но вот сегодня, кажется, я не смогу прийти.

– Ни о чем не беспокойся и выздоравливай, – говорит Вероника с таким сочувствием, что меня начинают мучить угрызения совести (а заодно я испытываю некоторое удивление – Вероника считалась женщиной строгой, вовсе не из тех, кто с пониманием относится к захворавшим коллегам). Впрочем, это лучше, чем слыть лицемером.

– Спасибо, – бормочу я уже более уверенно и жизнерадостно.

– Только не забудь: в среду состоится внеочередное заседание редколлегии, – строго напоминает Вероника. – Тебе совершенно необходимо присутствовать.

– Хорошо, я постараюсь.

– Ну а если всплывет что-то срочное, я тебе перезвоню.

Она тяжело вздыхает, и я кладу трубку на рычаг.

Фиона уже проснулась и оделась, она безупречна, как всегда, и жует тост с мармеладом.

– Доброе утро, туристка, – щебечет она.

– Доброе, – слабым голосом отвечаю я.

– Я поджариваю для тебя тост. А в буфете есть немного мюсли, если хочешь. – Когда-нибудь из Фи получится великолепная мать.

– Спасибо, – успеваю произнести я как раз в тот момент, когда готовый горячий хлебец выскакивает из тостера. – Я сегодня никуда не иду.

– Знаю, слышала. Наверное, это и к лучшему. По крайней мере, у тебя будет время привести в порядок собственную голову.

Я согласно киваю, одновременно пытаясь отыскать что-нибудь особенно вредное, что можно было бы намазать на тост.

– Я уберу за собой и наведу здесь полный порядок, – обещаю я, заметив на столе арахисовое масло.

– Ну, что ты, даже не думай! Как я выгляжу? – спрашивает Фи, и в голосе ее чувствуется напряжение. Сегодня, как я помню, у нее Ответственный День. С тех пор как она работает в отделе по связям с общественностью в «Хоуп энд Глори», она впервые должна сопровождать своего босса на важную встречу. Я внимательно оглядываю ее с головы до ног, продолжая держать в руке нож. Ее волосы разделяет безупречный пробор, макияж совершенно невидим, а черный брючный ансамбль отглажен с такой тщательностью, что, кажется, может стоять самостоятельно. Фиона – настоящий алхимик в области одежды. Она – единственный человек, способный совместить сразу несколько предметов туалета от разных законодателей мод, и в результате получить что-то свое и неповторимое. А все вместе смотрится куда роскошней, чем каждая отдельная деталь.

И если бы не ее невинные, большие, как у совы, карие глаза, она могла бы выглядеть даже устрашающе.

– Ты смотришься… обалденно. Просто фантастика. Они все умрут, как только тебя увидят.

– Надеюсь на это, – вздыхает Фи, допивая стакан розового грейпфрутового сока. – Я так волнуюсь, жуть, просто усраться можно.

Она тут же переключается в режим «быстрая перемотка вперед»: ставит свою тарелку и стакан в мойку, хватает плащ, последний раз проверяет свое отражение в зеркале, обнимает меня на прощание и вылетает из квартиры. На все это ей потребовалось ровно тридцать секунд.

Оставшись одна, я нарочито медленно начинаю представлять себе это огромное временное пространство, протянувшееся от данной секунды до конца дня. Как им умеют распоряжаться одинокие люди? Зачем им столько свободы? Вот и у меня так внезапно времени стало в избытке.

Перво-наперво я действительно привожу квартиру в порядок. Сама не знаю, как это все получилось, но за последние сорок часов квартира минималистки Фионы превратилась в сцену с декорациями для какой-то абсурдистской пьесы. Но, несмотря на беспорядок, я учитываю и то, что квартирка у Фи крохотная, а потому очень скоро все здесь снова начинает блестеть и сверкать, дыша чистотой и свежестью.

Следующий пункт моей программы – поход по магазинам. Я настраиваю себя так, будто делаю это на благо Фионы. Мне неловко питаться ее продуктами. На самом же деле мне нужна нормальная еда. Я не кролик, и то, что можно употребить внутрь из запасов Фионы (шоколадки на сахарозаменителях, кресс-салат, который варится в пакетиках на пару, сухарики из муки, смолотой из нескольких сортов зерна, и сырая морковка) – все это меня совершенно не удовлетворяет.

Я выхожу из дома и вступаю в серое утро Ист-Энда. Мне нужно в подземку, на ветку Уайтчапел, чтобы попасть в Сейнсбери. Когда я нахожусь на полпути к цели, ко мне вдруг пристает старушка с прической, похожей на облако сахарной ваты. Похоже, она потеряла счет времени еще тогда, когда Британия только перешла на метрическую систему.

– Мой попугайчик прихворнул, – грустно сообщает она мне.

– Простите, что вы сказали? – переспрашиваю я, хотя прекрасно слышу все то, что она мне говорит. – Да, это, должно быть, ужасно. – Я сочувственно киваю, принимая скорбный вид.

Она хватает меня за руку и смотрит затуманенными катарактой глазами так, будто я – ее последняя надежда, единственный человек на всем белом свете, который может помочь ей спасти несчастного попугайчика.

– Вы поможете мне? – вопрошает она, и я вижу, как ее глаза набухают слезами. – Прошу вас, девушка, помогите мне! – Ее хватка становится все более настойчивой.

В этот момент мы вливаемся в пеструю толпу пассажиров, которые подсаживаются к нам с соседней ветки, и я думаю: ну, почему она выбрала именно меня? И почему, окруженная тысячами людей, я не могу вот так запросто стряхнуть ее со своей руки и сразу же раствориться в толпе?

И тут меня захлестывает чудовищное чувство вины.

Я впервые обращаю внимание на ее одежду.

На ней тусклый потрепанный кардиган, почти доходящий ей до лодыжек, а под ним виднеется футболка с насмешливым призывом: «Бери от жизни все!» Если не ошибаюсь, это старый лозунг компании Пепси. Лицо старушки перепачкано копотью, а что касается ее дыхания, то, если бы не полное отсутствие зубов, можно было бы подумать, что в течение года она сохраняла строгую диету и питалась одним только репчатым луком.

Я смущена. Я обескуражена. Я лезу в карман джинсов и достаю оттуда монету достоинством в фунт. Старушка вздрагивает и чуть загораживает лицо свободной рукой. Именно так, наверное, отреагировал бы Супермен, если бы вы продемонстрировали ему свою коллекцию криптонитов.

– Нет! – взвизгивает старушенция к неудержимой радости двоих долговязых юнцов, стоящих неподалеку. – Мой попугайчик…

– Простите. Я не понимаю. Мне нужно сходить. – Я выкручиваю руку, высвобождая ее из цепкой старушечьей лапки. – Я ничем не могу вам помочь. – И еще раз, помедленней, чтобы до нее, наконец, дошло. – Я. Не могу. Вам. Помочь. – Правда, теперь ни жалости, ни сострадания в моем голосе уже не ощущается.

Она смотрит на меня пустыми глазами, словно не сознавая, что происходит вокруг. А в уголках ее рта я вижу намек на воспоминания о другой женщине, гораздо более молодой. Женщине, которая жила, любила и вдруг потеряла все.

Как это случается со всеми нами.

– Простите, – беспомощно бормочу я, а затем поворачиваюсь и ухожу. Я убыстряю шаг, а позади себя во влажном утреннем воздухе еще долго слышу старушечье хриплое завывание и развеселый хохот подростков.

Не понимаю, как Фиона выдерживает все это. Как она может жить здесь, в Ист-Энде, окруженная этими бесконечными трагикомедиями. Слишком много всего тут происходит, если хотите знать.

Что касается других районов, она искренне считает, что там происходит то же самое. Надо только иметь тонкое ухо и глаз журналиста, чтобы уметь различать такие истории, которые имеют место всегда и везде.

Все дело в культурном назначении, как заметил когда-то Сайрадж в одной из своих статей. Это то же самое, что постоянно брать взаймы из запасов истинных культурных ценностей, пока те не иссякнут. Получается что-то вроде «Робин Гуда наоборот». Богатые грабят бедных, чтобы их собственный статус не страдал. (Кстати, никогда Сайрадж не прибегал к этой зауми, когда дело касалось его коллекции футболок с Че Геварой.)

Но Фиона ничего этого не замечает. Ничто не может поколебать ее оптимизма. Ее можно назвать поклонницей Гая Ритчи номер один. Что касается меня, то мне необходим каждый день блеск Вест-Энда. Тогда, по крайней мере знаешь, ради чего живешь.

Вернувшись через два часа из Сейнсбери, сидя перед телевизором Фионы, я пожираю уже вторую упаковку чипсов «Принглз» и тупо смотрю рекламы, советующие мне портить себя, потому что «я достойна этого».

Я чувствую себя жалкой и несчастной. И это не только из-за старушки с ее инвалидом-попугайчиком. У меня внутри образовалось какая-то пустота, и ее не заполнить никаким количеством чипсов. Все дело в Люке. Вернее, в его отсутствии. Каждая клеточка моего организма так и требует, чтобы я подошла к телефону и набрала тот самый заветный номер, который в течение последних полутора лет раздавала знакомым, как свой собственный. Каким-то образом мне удается сопротивляться этому зову. Сегодня понедельник, упрямо повторяю я себе, причем больше для того, чтобы успокоиться. Никто не занимается сексом со случайными знакомыми по понедельникам, так что если Люк сейчас и развлекается где-то, то может быть только в кругу своих старых друзей.

Но что именно он делает сейчас? Мне просто нужно это знать, и такая необходимость начинает одолевать меня.

Я осталась одна вынужденно после долгого отрезка времени, когда нас было двое, и привыкнуть к моему новому положению – очень сложная задача, требующая от человека немалых усилий, а потому я не знаю, способна ли я справиться с ней. Даже если не принимать во внимание ментальную сторону проблемы, остается еще много вопросов. Как говорится во всех соответствующих учебниках и пособиях, чувство отчаяния и одиночества может перейти в неприятные физические симптомы, усиливая, например, головные боли, провоцируя появление язв, слабости, приступов тошноты и головокружения, учащенного сердцебиения. Это истощает весь организм в целом и способствует появлению всевозможных заболеваний. Вот теперь, надо вам сказать, я начинаю непосредственно ощущать на себе вред такого огромного количества информации, которым владею.

В этот момент звонит телефон. У меня возникает абсолютно иррациональное, но всеобъемлющее чувство, что это может быть только Люк. Или нет – я даже знаю наверняка, что это и есть Люк. Похоже, сама телефонная трель подсказывает мне, что я не ошибаюсь. «Люк-Люк, – блеет звонок. – Люк-Люк. Люк-Люк. Люк-Люк».

– Алло, – я поднимаю трубку, и мне кажется, что сердце сейчас разорвется от ожидания.

– Марта, это я. – Не помню случая, чтобы мне был так ненавистен голос Сайраджа, как в эту минуту.

– Как ты узнал, что я здесь? – интересуюсь я, даже не пытаясь скрыть своего разочарования.

– Я разговаривал с Люком.

Сердце снова начинает тревожно колотиться:

– И что же он тебе сказал?

– Только то, что ты его бросила, – как бы между прочим сообщает мне Сайрадж.

– А он не уточнял, почему это произошло?

– Он заявил, что это не мое собачье дело.

Вот это действительно похоже на Люка. Он всегда ненавидел Сайраджа. Кроме того, ему непонятно, как я могу спокойно общаться со своим бывшим любовником и при этом случайно не отдаться ему еще разок по старой памяти.

– Он… ну…

– С кем-то переспал? – Господи, неужели это так очевидно? Неужели со мной так неинтересно в постели, что пришлось искать разнообразия?

– Ну да, – совсем сникнув, подтверждаю я.

– Вот скотина!

– Это для меня не новость.

– А ты знаешь, с кем он тебе изменил? – Что-что? Что это еще за вопросики?

– Нет, не знаю. И не хочу даже говорить больше на эту тему.

– Прости. Марта, я просто не понимаю, как он мог так поступить.

Голос у Сайраджа теплый и успокаивающий.

– Ты это серьезно?

– Ну, разумеется.

– Ты извини, что я накричала на тебя. Я немного не в себе.

Иногда я жалею о том, что мы с Сайраджем расстались. Может быть, он временами и казался мне апатичным болваном с претензиями на высокий интеллект, но он тем не менее обладает почти женской способностью к сопереживанию, которое бывает очень кстати, как, например, сейчас. Между прочим, должна сказать, что я обратила внимание на эту его замечательную черту только после того, как мы расстались.

Мы болтаем какое-то время, и его неторопливая манера говорить действует на меня лучше всякой терапии. Потом Сайрадж спрашивает меня, не желаю ли я посетить новую выставку картин Магритта. Я соглашаюсь, у меня есть на то свои причины, хотя меня это ни к чему не обязывает, потому что в последнюю минуту я всегда могу отказаться.

Буквально через несколько секунд после того, как я кладу трубку, возвращается Фиона. Она выглядит так же безупречно, как и утром. Хоть она и говорит, что встреча прошла тяжело, ее голос звучит весьма жизнерадостно и оптимистично. Фи не забывает добавить, что босс был очень доволен тем, как она себя вела во время переговоров и как выступала.

– Просто фантастика. – Я заставляю свой голос прозвучать восхищенно.

– Ну, хватит об этом. Как у тебя прошел день?

– Неплохо, – тут же начинаю врать я. – Немного поработала, ходила по магазинам, чуток убралась.

– Ну, ты хоть чувствуешь себя немного получше – внутри, я имею в виду? – Глаза у нее большие и сентиментальные. Совсем, как у диснеевского зайчика.

– Ну, конечно. Со мной все в порядке. Если честно, я о нем даже и не думала.

Я лопочу это скороговоркой, чтобы больше не возвращаться к данному вопросу хотя бы сегодня.

Дата добавления: 2015-06-30