Очной формы обучения 1 страница

Курса исторического факультета проректор по УР

VI

V

IV

III

II

I

Фантастическое представление "ребенка бьют" с поразительной частотойвстречается в признаниях лиц, обращавшихся к аналитическому лечению поповоду своей истерии или невроза навязчивых состояний. Весьма правдоподобно,что еще чаще оно имеет место у других людей, которых не принуждает принятьподобное решение какое-то явное заболевание. С этой фантазией связаны ощущения удовольствия, из-за которых онабесчисленное количество раз воспроизводилась или все еще воспроизводится[нашими пациентами]. Кульминацией представленной ситуации почти всегда, какправило, оказывается онанистическое самоудовлетворение, которое поначалупроизводится по воле фантазирующего, но затем приобретает и некий навязчивыйхарактер, преодолевая его сопротивление. Признание в этой фантазии делается лишь с колебанием, воспоминание о еепервом появлении расплывается, аналитическая трактовка предмета сталкиваетсяс недвусмысленным сопротивлением, стыд и сознание вины возбуждаются приэтом, возможно, сильнее, чем при схожих сообщениях, касающихся воспоминанийо начале сексуальной жизни. Наконец, можно констатировать, что первые фантазии подобного родавынашивались в очень ранний период, определенно до поступления в школу, ужена пятом и шестом году жизни. Когда ребенок увидел затем в школе, как другиедети избивались учителем, это переживание вновь пробудило к жизни этифантазии, если они уже уснули, или усилило их, если они все еще были налицо,примечательным образом модифицировав их содержание. Отныне и впредьизбивались "неопределенно многие" дети. Влияние школы было столь отчетливым,что пациенты поначалу пытались возвести свои фантазии битья исключительно кэтим впечатлениям школьного периода, начинающегося с шестилетнего возраста.Но эта попытка всегда оказывалась несостоятельной: фантазии были налицо ужедо этого времени. Когда в старших классах избиение детей прекращалось, его воздействиеболее чем возмещалось впечатлениями, получаемыми от чтения, которое быстроприобретало большое значение. Применительно к моим пациентам, речь почтивсегда шла об одних и тех же доступных молодежи книгах, в содержании которыхфантазии битья черпали для себя новые импульсы: так называемая Bibliothequerose, "Хижина дяди Тома" и тому подобное. Состязаясь с этими сочинениями,собственное фантазирование ребенка начинало измышлять целый набор ситуаций иинститутов, в которых детей за их дурное поведение и озорство бьют,наказывают или карают каким-то иным образом. Поскольку фантастическое представление "ребенка бьют" было загруженоинтенсивным удовольствием и приводило к акту автоэротическогоудовлетворения, можно было бы ожидать того, что источником схожегонаслаждения служило также и наблюдение за тем, как в школе избивался другойребенок. Этого, однако, никогда не происходило. Присутствие при реальныхсценах избиения в школе и переживания, связанные с ними, вызывали унаблюдающего ребенка, по-видимому, какое-то смешанное чувство совершенноособого возбуждения со значительной долей осуждения (Ablehnung). В рядеслучаев реальное переживание сцен избиения воспринималось как нетерпимое.Впрочем, и в рафинированных фантазиях более поздних лет в качестве условиянастаивалось на том, что наказываемым детям не причиняется никакогосерьезного вреда. Мы должны были поднять вопрос о том, какое соотношение существует междузначимостью фантазии битья и той ролью, которую могло бы играть в домашнемвоспитании ребенка реальное телесное наказание. Напрашивающеесяпредположение о том, что здесь могло бы иметь место обратно пропорциональноесоотношение, не может быть доказано в силу односторонности нашего материала.Людей, которые доставляли материал для этих анализов, очень редко били вдетстве - во всяком случае, их воспитывали не розгами. Естественно, каждыйиз этих детей в том или ином случае имел возможность почувствоватьпревосходящую физическую силу своих родителей или воспитателей, а то, что влюбой детской нет недостатка в потасовках между самими детьми, и вовсе ненужно выделять как-то особо. Наше исследование не прочь было извлечь побольше сведений из тех раннихи несложных фантазий, которые явным образом восходят к влиянию школьныхвпечатлений и чтения этого периода. Кем был избиваемый ребенок? Самимфантазирующим или каким-то посторонним? Был ли это всегда один и тот жеребенок или сколь угодно часто другой? Кем был тот, кто бил ребенка?Какой-то взрослый? И кто тогда? Или же ребенок фантазировал, будто он самбьет другого? Никаких сведений, проливающих свет на все эти вопросы, мы неполучали - всегда лишь один робкий ответ: "Больше я об этом ничего не знаю;ребенка бьют." Справки относительно пола избиваемого ребенка имели больший успех, но иони не вносили никакой ясности. Иногда нам отвечали: "Всегда лишь мальчиков"или "Лишь девочек"; чаще ответ гласил: "Этого я не знаю" или: "Это всеравно". То, что имело значение для исследователя - некое устойчивоесоотношение между полом фантазирующего и полом избиваемого ребенка, -зафиксировать так и не удавалось. Порой обнаруживалась еще одна характернаядеталь содержания фантазии: "Маленького ребенка бьют по голой попе". В данных обстоятельствах поначалу нельзя было даже решить, обозначитьли примыкающее к фантазии битья удовольствие как садистское или же какмазохистское.Понять такую фантазию, возникающую в раннем детском возрасте,по-видимому, в результате каких-то случайных влияний и сохраняемую позже дляполучения автоэротического удовлетворения, в соответствии с нашими прежнимивоззрениями можно лишь в том смысле, что речь здесь идет о какой-топервичной черте извращения. Одна из компонент сексуальной функции обогнала вразвитии другую, зафиксировалась и, в результате, отклонилась от позднейшихпроцессов развития, засвидетельствовав, тем самым, некую особую,ненормальную конституцию личности. Мы знаем, что подобное инфантильноеизвращение не обязательно остается на всю жизнь, позднее оно еще можетподвергнуться вытеснению, быть замещенным тем или иным реактивнымобразованием или же преобразиться под действием сублимации. (Возможно,однако, что сублимация берет начало в каком-то особом процессе,задерживавшемся вытеснением). Но тогда, когда процессы эти отсутствуют,извращение сохраняется и в зрелой жизни, и там, где мы встречаем у взрослогокакое-то сексуальное отклонение - перверсию, фетишизм, инверсию, - там мы сполным правом ожидаем путем амнезического исследования раскрыть подобноефиксирующее событие детского периода. Да и задолго до психоанализа такиенаблюдатели, как Бине, возводили странные сексуальные отклонения зрелогопериода к подобным впечатлениям все того же пяти- или шестилетнего возраста.Впрочем, при этом мы наталкивались на границы нашего понимания, ибофиксирующим впечатлениям недоставало какой бы то ни было травматическойсилы, большей частью они были банальными и никак не возбуждали другихиндивидов; невозможно было сказать, почему именно на них зафиксировалисьсексуальные стремления. Но их значение можно было поискать как раз в том,что они давали - хотя бы и случайный - повод для фиксации преждевременной иготовой к скачку сексуальной компоненты, и мы должны были подготовиться ктому, что цепочка казуальной связи где-то преждевременно оборвется. Именноврожденная конституция, казалось, соответствовала всем требованиям для[объяснения] подобной точки обрыва. Если оторвавшаяся преждевременно сексуальная компонента имеетсадистский характер, то на основании уже достигнутых нами знаний, мы можеможидать, что в результате ее позднейшего вытеснения создастсяпредрасположенность к неврозу навязчивых состояний. Нельзя сказать, чтоэтому ожиданию противоречит результат наших исследований. Среди шестислучаев, на обстоятельном изучении которых построена эта небольшая статья(четыре женщины, два мужчины), есть случаи невроза навязчивых состояний,один весьма тяжкий, опасный для жизни, и один средней тяжести, хорошодоступный [терапевтическому] воздействию, а также третий, в которомприсутствовали по крайней мере отдельные явные черты невроза навязчивыхсостояний. Четвертый случай, однако, был чистейшей истерией, с болями иторможением, а в пятом случае человек обратился за помощью к аналитику лишьиз-за нерешительности, от которой он страдал в своей жизни, и этот случайгрубая клиническая диагностика либо вообще никак не классифицировала бы,либо отделалась бы от него, налепив на него ярлык какой-нибудь"психастении". Подобная статистика никак не может нас разочаровывать, ибо,во-первых, мы знаем, что не всякая предрасположенность обязательноразвивается затем в болезнь, а во-вторых, мы вправе удовлетворитьсяобъяснением того, что имеется налицо, и вообще уклониться от задачи уяснениятакже и того, почему нечто не произошло. До сих пор и никак не дальше наши теперешние знания позволили бы нампроникнуть в понимание фантазии битья. Подозрение, что проблема этим неисчерпывается, шевелится, впрочем, в мозгу у врача-аналитика, когда емуприходится признаваться себе, что фантазии эти по большей части остаются встороне от прочего содержания невроза и не занимают в его структуре никакогоподходящего места; но обычно, как я это знаю по собственному опыту, отподобных подозрений охотно отмахиваются.В строгом смысле - а почему бы и не рассмотреть это настолько строго,насколько это возможно? - лишь такое аналитическое усилие заслуживаетпризнания в качестве корректного психоанализа, которому удалось устранитьамнезию, окутывающую для взрослого человека знание о его детской жизни (т.е. примерно с двух до пяти лет). В среде аналитиков об этом простоневозможно говорить слишком громко или слишком часто. Мотивы, заставляющиене считаться с подобным увещеванием, конечно же, понятны. Полезныхрезультатов хотелось бы достигать в кратчайшие сроки и с наименьшимизатратами усилий. Но в настоящее время для каждого из нас теоретическоезнание все еще несравненно весомей, нежели терапевтический результат, и тот,кто пренебрегает анализом детского периода, с необходимостью впадает втяжелейшие заблуждения. Это подчеркивание значимости наиболее раннихпереживаний не обусловливает недооценки более поздних; но позднейшиежизненные впечатления достаточно громко выражают себя при анализе устамибольного, а поднять голос за права детства должен не кто иной, как врач. Период детства с двух до четырех или пяти лет - это такое время, когдаврожденные либидинозные факторы впервые пробуждаются под действием тех илииных переживаний и связываются с определенными комплексами. Рассматриваемыездесь фантазии битья появляются лишь к концу этого времени или по егозавершении. Они, таким образом, вполне могут иметь какую-то предысторию,претерпевать известное различие, соответствовать конечному результату, а неначальному проявлению. Это предположение подтверждается анализом. Последовательное егоприменение позволяет выяснить, что фантазии битья имеют совсем непростуюисторию развития, в ходе которой многое в них не раз меняется: их отношениек фантазирующему лицу, их объект, содержание и значение. Чтобы нам было легче проследить эти превращения, которым подвергаютсяфантазии битья, я позволю себе теперь ограничить свое описание лицамиженского пола, которые и без того (четверо против двоих) составляют большуючасть моего материала. Кроме того, с фантазиями битья у мужчин связана идругая тема, которую в настоящей статье я хотел бы обойти. При этом япопытаюсь схематизировать не больше, чем это необходимо при изображениисреднестатистического случая. И даже если впоследствии дальнейшее наблюдениепредоставит большее многообразие случаев, я все-таки уверен в том, что мнеудалось ухватить какое-то типичное и отнюдь не редкое событие. Итак, первая фаза фантазий битья у девочек должна относиться к весьмараннему периоду детства. Кое-что в них примечательным образом остаетсянеопределенным, как если бы было безразличным. Скудость сведений, получаемыхот пациентов при их первом сообщении "Ребенка бьют", как будто оправдываетсяв фантазии этой [фазы]. Но вот другая черта определяется вполне четко,причем в одном и том же духе. А именно, фантазирующий ребенок никогда невыступает избиваемым, это, как правило, какой-то другой ребенок, чаще всего- братишка или сестренка, когда таковые имеются. Поскольку это может бытькак мальчик, так и девочка, никакого устойчивого соотношения между поломфантазирующего и избиваемого ребенка вывести здесь невозможно. Фантазия,таким образом, определенно не является мазохистской; ее можно было быназвать садистской, но мы не вправе упускать из виду то обстоятельство, чтофантазирующий ребенок сам никогда не выступает и в качестве бьющего. Опоследнем можно утверждать лишь то, что это не другой ребенок, но какой-товзрослый. Позднее этот неопределенный взрослый явно и недвусмысленнопризнается за отца (девочки). Итак, эта первая фаза фантазии битья полностью передается следующимположением: "Отец бьет ребенка". Я выдал бы многое из содержания [фантазии],которое еще предстоит раскрыть, если сказал бы вместо этого: "Отец бьетненавистного мне ребенка". Впрочем, можно колебаться относительно того,должны ли мы за этой предварительной стадией позднейшей фантазии битьяпризнавать уже характер какой-то "фантазии". Возможно, речь здесь идет,скорее, о неких воспоминаниях о подобных событиях, свидетелями которых[пациенты] были, о желаниях, которые были вызваны теми или иными поводами, -но сомнения эти не имеют никакого значения. Между этой первой и последующей фазой происходят значительные перемены.Хотя роль бьющего по-прежнему исполняется отцом, роль избиваемого играеттеперь, как правило, сам фантазирующий ребенок; фантазия имеет теперьподчеркнуто гедонистический характер и заполнена важным содержанием,происхождением которого мы займемся позже. Она выражается теперь словами: яизбиваюсь отцом. Она имеет несомненно мазохистский характер. Эта вторая фаза - самая важная из всех, и она больше других отягощенапоследствиями. Но о ней, в известном смысле, можно сказать, что она никогдане имела реального существования. Ни в одном из случаев ее не вспоминают, ейтак и не удалось пробиться к осознанию. Она представляет собой аналитическуюконструкцию, но из-за этого ее необходимость не становится меньшей. Третья фаза напоминает первую. Ее словесное выражение известно изсообщения пациентки. Отец никогда не выступает в качестве бьющего лица,последнее либо оставляется неопределенным, как в первой фазе, либо типичнымобразом загружается неким заместителем отца (учителем). Сам фантазирующийребенок в фантазии битья больше не появляется. На мои настойчивые расспросыоб этом пациентки отвечают лишь следующее: "Я, наверное, наблюдаю". Вместоодного избиваемого ребенка теперь в большинстве случаев налицо множестводетей. Чаще всего избиваемыми (в фантазиях девочек) оказываются мальчики -но не знакомые им лично. Изначально несложная и монотонная ситуация избиенияможет теперь самым разнообразным образом модифицироваться и приукрашаться, асамо избиение - замещаться наказаниями и унижениями иного рода. Носущественный характер, который отличает и простейшие фантазии этой фазы отфантазий первой фазы и который связывает ее со средней фазой, заключается вследующем: фантазия является теперь носительницей сильного инедвусмысленного сексуального возбуждения и, как таковая, способствуетдостижению онанистического удовлетворения. Но именно это и представляетсязагадочным: каким путем садистская с этих пор фантазия о том, что каких-топосторонних и незнакомых мальчиков бьют, получает отныне в свое постоянноевладение либидинозные стремления маленькой девочки? Мы не скрываем от себя и того, что взаимосвязь и последовательностьтрех фаз фантазии битья, равно как и все иные ее особенности, до сих пороставались совершенно невыясненными.Если повести анализ через те ранние времена, к которым возводитсяфантазия битья и из которых она извлекается воспоминанием, то он покажет намребенка, захваченного импульсами своего родительского комплекса. Маленькая девочка с нежностью фиксируется на отце, который, очевидно,сделал все, чтобы завоевать ее любовь, и закладывает при этом семя, изкоторого возникнет установка ненависти и соперничества по отношению кматери, остающаяся наряду с потоком нежной привязанности к ней; этойустановке с годами, может быть, суждено становиться все сильнее иосознаваться все отчетливее, или же давать толчок к какой-то чрезмернойреактивной любовной привязанности к матери. В детской есть еще и другиедети, совсем немногим старше или младше, которых не желают терпеть помножеству разных причин, но главным образом потому, что с ними приходитсяделить любовь родителей, и которых отталкивают от себя со всей тойнеукротимой энергией, которая свойственна эмоциональной жизни этих лет. Еслиречь идет о младшем ребенке, брате или сестре (так дело обстояло в трех изчетырех моих случаев), то его не только ненавидят, но еще и презирают, истаршему ребенку приходится при этом наблюдать, как именно он притягивает ксебе ту львиную долю нежности, которую ослепленные родители всякий разготовы уделить самому младшему. Вскоре становится ясно, что побои, даже еслиэто не очень больно, означают отказ в любви и унижение. Так, не одинребенок, считавший себя надежно утвердившимся в непоколебимой любви своихродителей, одним-единственным ударом ниспровергался с небес своеговоображаемого всемогущества. Таким образом, представление о том, что отецбьет этого ненавистного ребенка, доставляет удовольствие совершеннонезависимо от того, видели ли его действительно избивающим его. Это означаетследующее: "Отец не любит этого другого ребенка, он любит лишь меня". Таково, стало быть, содержание и значение фантазии битья в ее первойфазе. Фантазия явно удовлетворяет ревность ребенка и находится в зависимостиот его любовной жизни, но ее также сильно подкрепляют и эгоистическиеинтересы ребенка. Следовательно, остается сомнительным, вправе ли мыобозначить ее как чисто "сексуальную"; не отваживаемся мы назвать ее и"садистской". Ведь известно, что все признаки, на которых мы привыклиосновывать свои различения, ближе к истоку обычно становятся расплывчатыми.Так что это, по-видимому, напоминает предсказание трех ведьм Банко:[фантазия не является] ни отчетливо сексуальной, ни даже садистской, однакопредставляет собой тот материал, из которого обе должны позднее возникнуть.Однако, ни один из случаев не дает оснований предполагать, что уже этапервая фаза фантазии служит тому возбуждению, которое учится разряжаться сиспользованием гениталий в акте онанизма. В этом преждевременном выборе объекта инцестуозной любви сексуальнаяжизнь ребенка явно достигает ступени генитальной организации. В случаемальчика доказать это легче, но и в случае девочки это неоспоримо. Надлибидинозным стремлением ребенка господствует нечто вроде предвосхищенияпозднейших окончательных и нормальных сексуальных целей; уместно выразитьудивление по поводу того, откуда оно берется, но мы вправе принять его вкачестве доказательства того, что гениталии начали уже играть свою роль впроцессе возбуждения. Желание иметь с матерью ребенка всегда присутствует умальчика, желание иметь ребенка от отца неизменно наличествует у девочки, иэто при полной неспособности внести для себя ясность по поводу того, какимпутем можно прийти к исполнению этого желания. То, что гениталии должныиметь к этому какое-то отношение, для ребенка, как будто, несомненно, хотяего размышления на этот счет могут заставить его искать суть предполагаемоймежду родителями интимности и в иного рода отношениях, - например, в том,что они спят вместе, в совместном мочеиспускании и тому подобном, - и такоесодержание легче схватить в словесных представлениях, чем то смутное, чтосвязано с гениталиями. Но приходит время, когда эти ранние цветы увядают от морозов: ни однаиз этих инцестуозных влюбленностей не может избегнуть судьбы вытеснения. Ониподвергаются ему либо при тех или иных внешних поводах, которые можнопроследить и которые вызывают некое разочарование, при нечаянных обидах, принежеланном рождении нового брата или сестры, воспринимающемся какневерность, или же без подобных поводов, изнутри, - возможно, лишь в силупростого отсутствия своего завершения, по которому слишком долго томились.Нельзя не признать того, что поводы эти не являются действительнымипричинами, но этим любовным привязанностям суждено когда-то погибнуть, и мыне можем сказать, отчего. Вероятнее всего, они угасают потому, что истекаетих время, что дети вступают в какую-то новую фазу развития, на которой онидолжны повторить вытеснение инцестуозного выбора объекта, свершившееся вчеловеческой истории, подобно тому, как прежде они вынуждены былиосуществить такой выбор. (Ср. Судьбу в мифе об Эдипе). То, чтобессознательно наличествует в качестве психического результата инцестуозныхлюбовных импульсов, сознанием новой фазы уже не перенимается, а то в них,что уже было осознано, вновь оттесняется. Одновременно с этим процессомвытеснения появляется и сознание вины - его происхождение также неизвестно,но оно вне всяких сомнений связано с этими инцестуозными желаниями иобосновано их продолжением в бессознательном. Фантазия периода инцестуозной любви гласила: "Он (отец) любит лишьменя, а не другого ребенка, ведь этого последнего он бьет". Сознание вины неумеет найти кары более жестокой, нежели инверсия этого триумфа: "Нет, онтебя не любит, поскольку он бьет тебя". Таким образом, фантазия второй фазы,[в которой фантазирующий ребенок] сам избивается отцом, могла бы оказатьсянепосредственным выражением сознания вины, в основе которого лежит теперьлюбовь к отцу. Она сделалась, следовательно, мазохистской; насколько мнеизвестно, так всегда бывает, сознание вины всякий раз оказывается темфактором, который превращает садизм в мазохизм. Этим, однако, содержаниемазохизма не исчерпывается. Сознание вины не может овладеть полем водиночку; что-то должно перепасть и на долю любовного импульса. Вспомним,что речь идет о детях, у которых садистская компонента смогла выступить напервый план преждевременно и изолированно в силу конституциональных причин.Нам нет нужды оставлять эту точку зрения. Именно этим детям особенно легкоосуществить возврат к догенитальной, садистско-анальной организациисексуальной жизни. Когда едва достигнутую генитальную организацию поражаетвытеснение, отсюда вытекает не только то, что всякое психическоепредставление инцестуозной любви становится или остается бессознательным, нотакже и то, что сама генитальная организация претерпевает некое регрессивноепонижение. "Отец любит меня" подразумевалось в генитальном смысле; регрессияпревращает это в "Отец бьет меня (я избиваюсь отцом)". Это избиение -встреча сознания вины и эротики; оно есть не только кара за запретноегенитальное отношение, но и регрессивное его замещение, и из этогопоследнего источника черпает оно то либидинозное возбуждение, которое отнынеплотно с ним смыкается и находит разрядку в актах онанизма. Только в этом изаключается сущность мазохизма. Фантазия второй фазы, [в которой фантазирующий] сам избивается отцом,остается, как правило, бессознательной - по-видимому, вследствиеинтенсивности вытеснения. Я, однако, не нахожу объяснений тому, что в одномиз шести моих случаев (мужчина) имело место сознательное воспоминание о ней.Этот ныне взрослый мужчина ясно сохранил в памяти то обстоятельство, что всвоей онанистической деятельности он представлял себе, будто его бьет мать;впрочем, он часто заменял свою собственную мать матерями школьных товарищейили другими женщинами, схожими с нею в каких-то отношениях. Нельзя забыватьо том, что при трансформации инцестуозной фантазии мальчика всоответствующую ей мазохистскую происходит на одно превращение больше, чем вслучае девочки, а именно - замещение активности пассивностью, и это"больше", увеличивающее искажение, может защитить фантазию и не дать ейостаться бессознательной в результате вытеснения. Таким образом, сознаниювины вместо вытеснения оказалось достаточно регрессии; в женских случаяхсознание вины, - может быть, более взыскательное само по себе, - было быумиротворено лишь взаимодействием обоих факторов [регрессии и вытеснения]. В двух из четырех моих женских случаев над мазохистской фантазией битьяобразовалась искусная, весьма значимая для жизни пациенток надстройкадневных грез, которой выпадала функция обеспечивать им возможностьиспытывать чувство удовлетворенного возбуждения и при отказе от актаонанизма. В одном из этих случаев содержание (быть избиваемой отцом) смоглоотважиться вновь проникнуть в сознание, когда собственное Я [фантазирующей]сделалось неузнаваемым благодаря легкому переодеванию. Герой этих вымыслов,как правило, избивался отцом, позднее - лишь наказывался и унижался и т. д. Я, однако, еще раз повторяю: как правило, фантазия остаетсябессознательной и должна реконструироваться лишь в анализе. Это, возможно,позволяет признать правоту тех пациенток, которые склонны вспоминать о том,что онанизм появился у них раньше фантазии битья третьей фазы (сейчас мыпоговорим и о ней); последняя добавилась будто бы лишь позднее, может быть,под впечатлением от школьных сцен [избиения детей]. Всякий раз, как мыпринимали на веру эти сведения, мы были склонны предположить, что онанизмпервоначально находился под господством бессознательных фантазий, позжезамещенных сознательными. В качестве подобного заместителя (Ersatz) мы понимаем тогда известнуюфантазию битья третьей фазы, окончательное ее оформление, когдафантазирующий ребенок предстает самое большее как зритель, отец жесохраняется в обличье учителя или какого-то другого начальника. Фантазия,схожая теперь с фантазией первой фазы, как будто, вновь вернулась в сферусадизма. Создается впечатление, что в положении "Отец бьет ребенка, он любитлишь меня" акцент смещается на первую часть, после того, как втораяподверглась вытеснению. Но садистской является только форма этой фантазии,удовлетворение же, которое из нее извлекается, носит мазохистский характер,ее значение заключается в том, что она перенимает либидинозную загрузкувытесненной части, а вместе с ней - и сознание вины, примыкающее ксодержанию [фантазии]. Все множество каких-то неопределенных детей,избиваемых учителем, является все-таки лишь замещением (Ersetzung)собственной личности [фантазирующего ребенка]. Здесь впервые проявляется и нечто вроде постоянства пола у служащихфантазии лиц. Избиваемые дети - почти всегда мальчики в фантазиях какдевочек, так и мальчиков. Эта характерная черта естественно объясняется несоперничеством полов, ибо тогда в фантазиях мальчиков должны были быизбиваться девочки; она также не имеет никакого отношения к полуненавистного ребенка первой фазы, но указывает на одно осложняющееобстоятельство у девочек. Когда они отворачиваются от инцестуозной любви котцу с ее генитальным смыслом, они вообще с легкостью порывают со своейженской ролью, оживляют свой "комплекс мужественности" (ван Офейсен) ивпредь желают быть исключительно мальчиками. Поэтому и мальчики для битья их[фантазий], представляющие их самих, - это именно мальчики. В обоих случаяхс дневными грезами - один поднялся чуть ли не до уровня поэзии - героямивыступали всегда лишь молодые люди, женщины же вообще не появлялись в этихтворениях [фантазии] и лишь по прошествии многих лет допускались на какие-товторостепенные роли.Я надеюсь, что изложил свои аналитические наблюдения достаточнодетально, и прошу лишь еще обратить внимание на то, что столь частоупоминавшиеся шесть случаев не исчерпывают моего материала: подобно другиманалитикам, я располагаю гораздо большим числом менее исследованных случаев.Эти наблюдения могут быть использованы в нескольких направлениях: дляобъяснения генезиса извращений вообще и мазохизма в частности, а также дляоценки той роли, которую играет в динамике невроза половое различие. Наиболее заметный результат подобного обсуждения касается вопроса опроисхождении извращений. Хотя ничего не меняется в той точке зрения,согласно которой на передний план здесь выдвигается конституциональноеусиление или преждевременность одной сексуальной компоненты, этим еще не всесказано. Извращение не стоит уже изолированно в сексуальной жизни ребенка,но встраивается во взаимосвязь типичных - чтобы не сказать нормальных -процессов развития. Оно соотносится с инцестуозным выбором объекта ребенка,с его Эдиповым комплексом, впервые проступает на почве этого комплекса, акогда тот ломается, извращение часто бывает единственным, что от негоостается, выступая в качестве наследника его либидинозного бремени иобременяя тем сознанием вины, которое к нему примыкает. В конце концов,ненормальная сексуальная конституция выказала свою силу в том, что потеснилаЭдипов комплекс в особенном направлении и принудила его сохранить после себянекое необычное остаточное явление. Как известно, детское извращение может стать фундаментом дляобладающего тем же смыслом и остающегося на всю жизнь извращения,поглощающего всю сексуальную жизнь человека, но оно может и прерваться,сохраняясь на заднем плане сексуального развития, у которого оно тогда,однако, отбирает известное количество энергии. Первый случай был известенеще в доаналитические времена, но пропасть, отделяющая его от второгослучая, заполняется лишь с помощью аналитического исследования подобныхразвитых извращений. А именно, мы достаточно часто обнаруживаем, что этиизвращенцы, обычно в пубертатный период, сделали попытку начать нормальнуюсексуальную деятельность. Попытка эта, однако, была недостаточно решительна,и пациент оставлял ее, столкнувшись с первыми препятствиями, в которыхникогда нет недостатка, и тогда уже окончательно хватался за своюинфантильную фиксацию. Естественно, было бы важно выяснить, вправе ли мы постулироватьпроисхождение извращений из Эдипова комплекса как некий общий принцип. Хотярешение этого вопроса не может быть принято без дальнейших исследований, этоне представляется невозможным. Если мы вспомним анамнезы, полученные изизвращений взрослых, мы заметим, что задающее масштаб впечатление, "первоепереживание" всех этих извращенцев, фетишистов и тому подобных лиц почтиникогда не относится к периоду, предшествующему шестому году жизни. Примернов этом возрасте господство Эдипова комплекса, однако, уже миновало;пришедшее на память и столь загадочным образом действенное переживаниевполне могло бы представлять собой его наследие. Соотношения между ним ивытесненным теперь комплексом должны были оставаться темными, пока анализ непролил свет на период, предшествующий первому "патогенному" впечатлению.Можно рассудить теперь, сколь мало ценности имеет, например, утверждение оврожденной гомосексуальности, опирающееся на сообщение о том, что пациентуже с восьми- или шестилетнего возраста испытывал будто бы склонность лишь клицам своего пола. Если же выведение извращений из Эдипова комплекса можно установить какобщий принцип, тогда наша оценка его значения получает новое подтверждение.Ведь по нашему мнению, Эдипов комплекс есть, собственно, зародыш неврозов, адостигающая в нем апогея инфантильная сексуальность - действительное условиеневрозов, и то, что остается от него в бессознательном, представляет собойпредрасположение для позднейшего невротического заболевания взрослого. Тогдафантазия битья и прочие перверсивные фиксации также оказались бы лишькакими-то осадками Эдипова комплекса, как бы некими рубцами, оставшимисяпосле того, как процесс уже закончился, - совсем как пресловутое "чувствонеполноценности", также соответствующее подобному нарциссическому рубцу. Вэтом отношении я должен безоговорочно согласиться с Марциновским, которыйнедавно изложил эту точку зрения весьма удачным образом (Die erotischeQuellen der Minderwertingkeitsgefuehle, Zeitschrift fur Sexualwissenschaft,4, 1918). Это характерное для невротика бредовое чувство своей ничтожности,как известно, не захватывает его всего и вполне уживается с переоценкойсобственной персоны, питающейся из других источников. О происхождении самогоЭдипова комплекса и о выпавшей человеку, очевидно, единственному среди всехживотных, судьбе дважды начинать свою сексуальную жизнь - сначала, как и вседругие создания, в раннем детстве, а затем вновь, после долгого перерыва, впубертатный период, - обо всем том, что связано с его "архаическимнаследием", я уже высказался в другом месте и не намерен вдаваться в этоздесь. На генезис мазохизма обсуждение наших фантазий битья проливает лишьочень скудный свет. Прежде всего, как будто подтверждается тот факт, чтомазохизм не является выражением первичного влечения, но возникает в силуобращения садизма против собственной личности, т. е., благодаря регрессии отобъекта к Я (Ср. "Влечения и судьбы влечений"). Влечения, обладающиепассивной целью, следует допустить с самого начала, особенно у женщины, нопассивностью мазохизм еще не исчерпывается; он обладает еще тем характеромнеудовольсвия, который столь необычен при удовлетворении влечения.Превращение садизма в мазохизм происходит, как нам кажется, под влияниемучаствующего в акте вытеснения сознания вины. Вытеснение, таким образом,выражается здесь в трояком эффекте: оно делает бессознательными результатыгенитальной организации; саму ее принуждает к регрессии на более низкуюсадистско-анальную ступень; и превращает садизм этой ступени в пассивный, визвестном смысле опять-таки нарциссический, мазохизм. Второе из трех этихследствий делается возможным благодаря предполагаемой в этих случаяхслабости генитальной организации; третье делается необходимым потому, чтосознание вины выказывает по отношению к садизму такое же неодобрение, как ик генитально понятому инцестуозному выбору объекта. Откуда берется самосознание вины, анализ [наших случаев] опять же не говорит. Его, как кажется,приносит с собой новая фаза, в которую вступает ребенок, и если оно отнынеостается, то соответствует такому же рубцовому образованию, каким являетсячувство неполноценности. В соответствии с нашей все еще ненадежнойориентировкой в структуре Я, мы бы соотнесли это сознание вины с тойинстанцией, которая, в качестве критической совести, противостоит остальномуЯ, порождает в сновидении Зильбереровский функциональный феномен иотсоединяется от Я при бреде поднадзорности (Beobachtungswahn). По ходу дела мы хотим также заметить, что анализ рассматриваемых здесьдетских извращений помогает также решить и одну старую загадку, которая,впрочем, всегда мучила скорее не аналитиков, но тех, кто находился внеанализа. Еще не так давно, однако, сам Э. Блейер признал примечательным инеобъяснимым фактом то, что онанизм обращается невротиками в некоесредоточие их сознания вины. Мы уже давно предположили, что это сознаниевины подразумевает онанизм раннего детства, а не пубертатного периода, и чтооно должно, большей частью, соотноситься не с актом онанизма, но с лежащей вего основе, хотя и бессознательной, фантазией - [восходящей], стало быть, кЭдипову комплексу. Я уже сказал, какое значение получает третья, с виду садистская, фазафантазии битья в качестве носительницы побуждающего к онанизму возбуждения ик какой деятельности фантазии, частично продолжающей в том же духе, частичноупраздняющей [онанизм], компенсируя его чем-то иным, эта фаза обычнотолкает. Однако, несравненно важнее вторая, бессознательная и мазохистская,фаза - фантазия об избиении отцом самого фантазирующего. И не только потому,что она продолжает действовать через посредство замещающей ее [фазы]: мыможем также проследить и такие воздействия на характер, которыенепосредственно выводятся из ее бессознательной версии. Люди, вынашивающиетакую фантазию, развивают в себе особую чувствительность и раздражимость поотношению к людям, которых они могут встроить в свой отцовский ряд; онилегко дают себя обидеть и производят, таким образом, реализациюпредставленной в фантазии ситуации, будто их избивает отец, на горе и вовред себе. Я бы не удивился, если когда-либо удалось бы доказать, что та жесамая фантазия лежит в основе параноического бреда кляузничества.Описание инфантильных фантазий битья оказалось бы совершеннонеобозримым, если бы я не ограничил его, за некоторыми исключениями,случаями лиц женского пола. Я вкратце повторяю результаты. Фантазия битья удевочки проходит три фазы, из которых первая и последняя приходят на памятькак сознательные, а средняя остается бессознательной. Обе сознательныестадии представляются садистскими, средняя же, бессознательная - несомненномазохистской природы; ее содержание - быть избиваемой отцом, с ней связаныизвестный либидинозный заряд и сознание вины. Избиваемый ребенок в обеихсознательных фантпзиях - всегда кто-то другой, в фантазии средней фазы -лишь собственная личность фантазирующего; в третьей, сознательной, фазе созначительным перевесом избиваемыми оказываются исключительно мальчики.Избивающее лицо сначала отец, позднее - какой-то его заместитель изотцовского ряда. Бессознательная фантазия средней фазы первоначально имелагенитальное значение, она произошла из инцестуозного желания быть любимымотцом, [желания], подвергнувшегося вытеснению и регрессии. С этим, с видушатким соотношением связан тот факт, что девочки между второй и третьейфазами меняют свой пол, воображая себя в своих фантазиях мальчиками. Я продвинулся не так далеко в исследовании фантазий битья у мальчиков -может быть, лишь в силу неблагоприятности материала. Понятным образом, яожидал полной аналогии между ситуациями мальчиков и девочек, причем у первыхна место отца в фантазии должна была заступить мать. Ожидание это как будтоподтвердилось, поскольку содержанием соответствующей фантазии мальчика былоизбиение матерью (позднее - каким-то замещающим ее лицом). Однако, этафантазия, в которой собственная личность фантазирующего сохранялась какобъект, отличалась от второй фазы у девочек тем, что могла бытьсознательной. Если бы нам захотелось поэтому приравнять ее, скорее, ктретьей фазе у девочек, то в качестве нового различия осталось бы тообстоятельство, что собственная личность мальчика не замещалась многими,неопределенными, посторонними [детьми], и менее всего - множеством девочек.Ожидание какого-то полного параллелизма оказалось, таким образом, обманутым. Мой материал, основанный на мужских случаях, охватывал лишь немногихлиц, у которых инфантильная фантазия битья не сопровождалась бы каким-либоиным тяжелым нарушением сексуальной деятельности; большинство, напротив,следовало обозначить как подлинных мазохистов в смысле сексуальногоизвращения. Это были те, кто находил сексуальное удовлетворениеисключительно в онанизме, сопровождавшемся мазохистскими фантазиями, или жете, кому удалось таким образом сцепить мазохизм и генитальную деятельность,что при мазохистских инсценировках и таких же условиях они добивалисьэрекции и эякуляции или оказывались способны провести нормальное половоесношение. Кроме того, был еще один более редкий случай: мазохисту в егоперверсивной деятельности мешали навязчивые представления, возникавшие сневыносимой напористостью. У удовлетворенных извращенцев редко бываетпричина обращаться к анализу; но для трех указанных групп мазохистов могутвыдаться веские причины отправиться к аналитику. Мазохистский онанистнаходит себя абсолютным импотентом, если он в конце концов все-такипопробует осуществить сношение с женщиной, а тот, кто до сих пор осуществлялсношение, прибегая к помощи представлений и инсценировок, может внезапносделать для себя открытие, что это столь удобное для него сочетание емузаказано и гениталии не реагируют больше на мазохистское раздражение. Мыпривыкли с уверенностью обещать выздоровление психическим импотентам,попадающим нам в руки, но даже в этом прогнозе мы должны были бытьпосдержанней до тех пор, пока нам не известна динамика расстройства. Этоочень неприятная неожиданность - когда анализ вскрывает в качестве причины"чисто психической" импотенции какую-то отборную, возможно, издавнаукоренившуюся, мазохистскую установку. У этих мазохистов-мужчин открывается, однако, одно обстоятельство,которое заставляет нас до поры до времени не развивать аналогию с положениемдел у женщины, но рассмотреть эту ситуацию самостоятельно. А именно:оказывается, что мужчины, как правило, ставят себя в мазохистских фантазиях,равно как и в инсценировках, необходимых для их реализации, на местоженщины, - что, следовательно, мазохизм их совпадает с женственнойустановкой. Это легко доказать деталями фантазий; многие пациенты, однако,знают об этом и сами, высказывая это как некую субъективную достоверность.Здесь ничего не меняется и тогда, когда игровое убранство мазохистских сцентребует фиктивного характера какого-нибудь озорного мальчишки, пажа илиученика, который должен подвергнуться наказанию. А вот наказывающие лица какв фантазиях, так и в инсценировках - это всякий раз женщины. Этодовольно-таки сильно сбивает с толку; хотелось бы выяснить, основывается лиуже мазохизм инфантильной фантазии битья на подобной женственной установке. Оставим, поэтому, в стороне труднообъяснимые обстоятельства мазохизмавзрослых и обратимся к инфантильной фантазии битья лиц мужского пола. Здесьанализ наиболее раннего периода детства вновь позволяет нам сделать однопоразительное открытие: сознательная или осознаваемая фантазия, содержаниекоторой - избиение матерью, не является первичной. У нее естьпредварительная стадия, которая, как правило, бессознательна и содержаниекоторой выражается следующим образом: я избиваюсь отцом. Эта предварительнаястадия, таким образом, действительно соответствует второй фазе фантазиидевочки. Известная и сознательная фантазия "я избиваюсь матерью" занимаетместо третьей фазы у девочки, в которой, как уже упомянуто, объектамиизбиения выступают какие-то неизвестные мальчики. Я не смог обнаружить умальчика какую-либо предварительную стадию садистской природы, сопоставимуюс первой фазой у девочки, но я не хочу высказывать здесь окончательногосуждения в пользу отсутствия таковой, поскольку вижу возможностьсуществования неких более сложных типов. Быть объектом избиения в мужской фантазии, как я ее кратко и, надеюсь,не вводя никого в заблуждение, назову, означает также быть объектом любви вгенитальном смысле, когда это последнее состояние понижается посредствомрегрессии. Бессознательная мужская фантазия, следовательно, первоначальнозвучала не "я избиваюсь отцом", как мы это только что предварительнопостулировали, но, скорее, "я любим отцом". Посредством известного процессаона была обращена в сознательную фантазию "я избиваюсь матерью". Фантазиябитья мальчика является, таким образом, пассивной с самого начала, онадействительно происходит от женственной установки по отношению к отцу. Как иженская [фантазия девочки], она тоже соответствует Эдипову комплексу, но вотот ожидавшегося нами параллелизма между той и другой следует отказаться радиобщности иного рода: в обоих случаях фантазия битья выводится изинцестуозной привязанности к отцу. Для большей наглядности я добавлю здесь другие сходства и различиямежду фантазиями битья [лиц] обоих полов. У девочки бессознательнаямазохистская фантазия идет от нормальной эдиповской установки, у мальчика -от извращенной, избирающей объектом любви отца. У девочки фантазия имеетпредварительную ступень (первую фазу), на которой избиение предстает в своеминдифферентном значении и касается лица, вызывающего ревность и ненависть; умальчика и то, и другое выпадает, но именно это различие можно было быустранить при каком-то более удачном наблюдении. При переходе к сознательнойфантазии, замещающей [бессознательную], девочка сохраняет внеприкосновенности личность отца и, следовательно, пол избивающего лица;она, однако, меняет личность и пол избиваемого, так что в конечном счетеоказывается, что некий мужчина избивает детей мужского пола; мальчик,напротив, меняет личность и пол избивающего, замещая отца матерью, исохраняет в неприкосновенности собственную персону, так что в конечном счетелицо избивающее и лицо избиваемое оказываются разнополыми. У девочекизначально мазохистская (пассивная) интуиция обратилась благодаря вытеснениюв садистскую, сексуальный характер которой весьма размыт, у мальчика онаосталась мазохистской и в силу полового различия между избивающим иизбиваемым лицами сохранила больше сходства с изначальной, имевшейгенитальный смысл, фантазией. Мальчик благодаря вытеснению и переработкесвоей бессознательной фантазии избегает гомосексуальности; примечательным вего позднейшей сознательной фантазии является то, что своим содержанием онаимеет женственную установку при отсутствии гомосексуального выбора объекта.Девочка, напротив, избегает благодаря тому же самому процессу требованийлюбовной жизни вообще, в своих фантазиях воображает себя мужчиной, неделаясь сама по-мужски активной, и уже лишь в качестве зрителя присутствуетпри том акте, которым замещается у нее половой акт. Мы с полным основанием можем допустить, что в результате вытесненияизначальной бессознательной фантазии изменяется не слишком многое. Все то,что для сознания оказывается вытесненным и замещенным, в бессознательномсохраняется и остается дееспособным. Иначе обстоит дело с эффектом регрессиина более раннюю ступень сексуальной организации. О ней мы вправе полагать,что она изменяет и положение дел в бессознательном, так что после вытесненияу обоих полов в бессознательном остается если и не (пассивная) фантазия бытьлюбимым отцом, то все же мазохистская фантазия быть им избиваемым. Имеетсядостаточно признаков и того, что вытеснение достигло своей цели лишь оченьнесовершенно. Мальчик, который хотел избежать гомосексуального выбораобъекта и не поменял свой пол, ощущает себя, тем не менее, в своейсознательной фантазии женщиной и наделяет бьющих женщин мужскими атрибутамии свойствами. Девочка, которая отказалась даже от своего пола и, в целом,гораздо более основательно провела работу вытеснения, но, тем не менее, неотделалась от отца, не доверяет избиение себе самой и, поскольку сама онапревратилась в мальчика, объектами избиения оставляет, главным образом,мальчиков. Я знаю, что описанные здесь различия между фантазиями битья обоих половобъяснены недостаточно, но не предпринимаю попытки распутать все этисложности, проследив их зависимость от других факторов, потому что не считаюисчерпывающим сам материал наблюдения. Насколько его, однако, хватает, яхотел бы использовать этот материал для проверки двух теорий, которые,противостоя друг другу, обе затрагивают отношение вытеснения к половомухарактеру и, каждая по-своему, изображают это отношение как весьма тесное. Яисхожу при этом из того, что всегда считал обе теории некорректными ивводящими в заблуждение. Первая теория анонимна; много лет назад ее изложил мне один коллега, скоторым мы тогда были дружны [Вильгельм Флисс]. Ее размашистая простотадействует столь подкупающе, что остается лишь с удивлением вопрошать, отчегоже с тех пор она оказалась представлена в литературе лишь какими-тоотдельными намеками. Опирается она на бисексуальную конституцию человеческихиндивидов и утверждает, что у каждого из них мотивом вытеснения выступаетборьба между половыми характерами. Пол, развитый сильнее и преобладающий вличности, будто бы вытесняет в бессознательное душевное представительство(Vertretung) подчиненного пола. Ядром бессознательного, вытесненным, укаждого человека оказывается наличествующее в нем противополовое. Это можетобладать каким-то ощутимым смыслом лишь в том случае, если мы допустим, чтопол человека определяется развитием его гениталий, - иначе будет неясно,какой же пол в человеке сильнее, и мы рискуем вывести то, что должно служитьнам отправным пунктом исследования, из его результатов. Короче говоря, умужчины бессознательное вытесненное сводится к женским инстинктивнымимпульсам; у женщины все наоборот. Вторая теория - более недавнего происхождения; она согласуется с первойв том, что опять-таки изображает борьбу между двумя полами решающим факторомвытеснения. Во всем остальном она должна быть противопоставлена первой;опирается она не на биологические, а на социологические факты. Содержаниеэтой теории "мужского протеста", сформулированной Альфредом Адлером, состоитв том, что каждый индивид будто бы не желает оставаться на неполноценной"женской линии" и стремится к единственно удовлетворительной мужской линии.Исходя из этого мужского протеста и делая обобщения, Адлер объясняетформирование характера и невроза. К сожалению, эти два процесса - несмотряна то, что они определенно должны быть разведены, - различаются Адлеромстоль неотчетливо, а факту вытеснения вообще уделяется столь мало внимания,что мы рискуем впасть в заблуждение, если попытаемся применить учение омужском протесте к вытеснению. Я полагаю, что эта попытка привела бы к тому,что мужской протест, стремление сойти с женской линии, был бы понят какнеизменный мотив вытеснения. Вытесняющее всегда оказывалось бы тогдамужскимм инстинктивным импульсом, вытесненное - женским. Однако, и симптомоказался бы результатом какого-то женского импульса, поскольку мы не можемотказаться от той точки зрения, согласно которой характер симптомаопределяется тем, что он выступает заменителем вытесненного, проведенным вжизнь наперекор вытеснению. Проверим теперь обе теории, общей чертой которых является, так сказать,сексуализация процесса вытеснения, на примере исследовавшейся здесь фантазиибитья. Изначальная фантазия "я избиваюсь отцом" соответствует у мальчикаженственной установке, являясь, следовательно, выражением его противополойпредрасположенности. Если она подвергается вытеснению, тогда первая теория,берущая за правило то, что противополое совпадает с вытесненным,оказывается, по-видимому, верной. Однако, нашим ожиданиям мало соответствуетто обстоятельство, что сознательная фаза, всплывающая после свершившегосявытеснения, опять-таки обнаруживает женственную установку, только на сей раз- по отношению к матери. Нам, впрочем, не хотелось бы углубляться в сомнениятам, где решение лежит так близко. Изначальная фантазия девочки "я избиваема(то есть: любима) отцом" все же определенно соответствует, в качествеженственной установки, преобладающему, явному ее полу: она, следовательно, всоответствии с данной теорией, должна избежать вытеснения, ей нет нуждыстановиться бессознательной. В действительности, однако, она таковойстановится и замещается сознательной фантазией, отклоняющей (verleugnet)очевидный половой характер [фантазирующей]. Теория эта, таким образом,бесполезна для понимания фантазий битья и ими опровергается. Тут можно былобы возразить, что те, у кого возникают эти фантазии битья, и кто испытываетподобную судьбу, являются именно женоподобными мальчиками и мужеподобнымидевочками, или что ответственность за возникновение пассивной фантазии умальчика и ее вытеснение у девочки следует возложить на черты женственностив мальчике и мужественности в девочке. Мы бы, наверное, согласились сподобной точкой зрения, но постулируемое соотношение между явным половымхарактером и отбором того, что предназначается для вытеснения, оказалось быиз-за этого не менее несостоятельным. В сущности, мы видим лишь то, что уиндивидов мужского и женского пола налицо как мужские, так и женскиеинстинктивные импульсы, которые в равной степени могут оказатьсябессознательными в результате вытеснения. Гораздо лучше, как кажется, выдерживает проверку на фантазиях битьятеория мужского протеста. Как у мальчика, так и у девочки фантазия битьясоответствует женственной установке, следовательно - пребыванию на женскойлинии, и оба пола спешат при помощи вытеснения этой фантазии отделаться отподобной установки. Впрочем, мужской протест достигает, как будто, полногоуспеха лишь у девочки: тут мы обнаруживаем прямо-таки идеальный примердействия мужского протеста. У мальчика результат не всецелоудовлетворителен, женская линия им не покидается, в своей сознательноймазохистской фантазии мальчик определенно не оказывается "сверху". Этосоответствует выводимому из данной теории ожиданию, если мы распознаем вэтой фантазии некий симптом, возникший в результате того, что мужскойпротест потерпел неудачу. Нам, однако, мешает то обстоятельство, чтовозникающая в силу вытеснения фантазия девочки также имеет ценность изначение симптома. Но ведь именно здесь, где мужской протест полностьюосуществил свой замысел, условия для образования симптома должны были быотсутствовать. Прежде чем на основании этой сложности мы выдвинем предположение в том,что вся концепция мужского протеста неадекватна проблемам неврозов иизвращений, что ее применение к ним не принесет никаких плодов, мы переведемсвое внимание с пассивных фантазий битья на другие инстинктивныеманифестации детской сексуальной жизни, которые равным образом подлежатвытеснению. Ведь никто не может сомневаться в том, что имеются и такиежелания и фантазии, которые с самого начала придерживаются мужской линии ипредставляют собой выражение мужских инстинктивных импульсов - например,садистские тенденции или же выводящееся из нормального Эдипова комплексавлечение мальчика к своей матери. Столь же мало сомнений вызывает и то, чтоих также постигнет вытеснение; если мужской протест с успехом мог объяснитьвытеснение пассивных - позднее мазохистских - фантазий, то именно поэтому онсовершенно бесполезен применительно к прямо противоположному случаю фантазийактивных. Это означает, что учение о мужском протесте вообще несовместимо сфактом вытеснения. Лишь тот, кто готов отбросить все психологическиезавоевания, которые были сделаны начиная с первого катартического леченияБрейера [случай Анны О.] и благодаря ему, может надеяться на то, что принципмужского протеста приобретет какое-то значение для объяснения неврозов иизвращений. Психоаналитическая теория, опирающаяся на наблюдение, твердо настаиваетна том, что мотивы вытеснения не могут сексуализироваться. Ядро душевногобессознательного образует архаическое наследие человека, и процессувытеснения подлежит в нем то, что всегда должно оставляться позади припродвижении к дальнейшим фазам развития как несовместимое с новым илинепригодное и даже вредное для него. Этот отбор в одной группе влеченийудается лучше, нежели в другой. Последние, сексуальные, влечения, в силуособых обстоятельств, на которые уже много раз указывалось, способнырасстроить замысел вытеснения и добиться того, чтобы их представляликакие-то нарушающие [психическое равновесие] заместительные образования.Поэтому подлежащая вытеснению инфантильная сексуальность является главнойинстинктивной силой формирования симптомов, а существенная часть еесодержания, Эдипов комплекс, - ядерным комплексом неврозов. Я надеюсь на то,что пробудил в настоящей статье ожидание того, что и сексуальные отклонениякак детского, так и зрелого возраста ответвляются от того же самогокомплекса. Перевод А.В. Гараджи.

«Зарубежное регионоведение»

Дата добавления: 2015-06-30