Разговор с фининспектором о поэзии

Верст по Ярославской жел. дор.)

НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ, БЫВШЕЕ С ВЛАДИМИРОМ МАЯКОВСКИМ ЛЕТОМ НА ДАЧЕ

Сатирические стихи Маяковского актуально звучат и сегодня

ТЕМА ПОЭТА И ПОЭЗИИ

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева,

В сто сорок солнц закат пылал,в июль катилось лето,была жара,жара плыла —на даче было это.Пригорок Пушкино горбилАкуловой горою,а низ горы —деревней был,кривился крыш корою.А за деревнею —дыра,и в ту Дыру, наверно,спускалось солнце каждый раз,медленно и верно,А завтрасновамир залитьвставало солнце ало,И день за днемужасно злитьменявот этостало.И так однажды разозлясь,что в страхе все поблекло,в упор я крикнул солнцу:«Слазь!довольно шляться в пекло!»Я крикнул солнцу:«Дармоед!эанежен в облака ты,а тут — не знай ни зим, ни лет,сиди, рисуй плакаты!»Я крикнул солнцу:«Погоди!послушай, златолобо,чем так,без дела заходить,ко мнена чай зашло бы!»Что я наделал!Я погиб!Ко мне,по доброй воле,само,раскинув луч-шаги,шагает солнце в поле.Хочу испуг не показать —и ретируюсь задом.Уже в саду его глаза.Уже проходит садом.В окошки,в двери,в щель войдя,ввалилась солнца масса,ввалилось;дух переведя,заговорило басом:«Гоню обратно я огнивпервые с сотворенья.Ты звал меня?Чаи гони,гони, поэт, варенье!»Слеза из глаз у самого —жара с ума сводила,но я ему —на самовар:«Ну что ж,садись, светило!»Черт дернул дерзости моиорать ему, —сконфужен,я сел на уголок скамьи,боюсь — не вышло б хуже!Но странная из солнца ясьструилась, —и степенность забыв,сижу, разговорясьс светилом постепенно.Про то,про это говорю,что-де заела Роста,а солнце:«Ладно,не горюй,смотри на вещи просто!А мне, ты думаешь,светитьлегко?— Поди, попробуй!—А вот идешь —взялось идти,идешь — и светишь в оба!»Болтали так до темноты —до бывшей ночи то есть.Какая тьма уж тут?На «ты»мы с ним, совсем, освоясь.И скоро,дружбы не тая,бью по плечу его я.А солнце тоже:«Ты да я,нас, товарищ, двое!Пойдем, поэт,взорим,вспоему мира в сером хламе.Я буду солнце лить свое,а ты — свое,стихами».Стена теней,ночей тюрьмапод солнц двустволкой пала.Стихов и света кутерьма —сияй во что попало!Устанет то,и хочет ночьприлечь,тупая сонница.Вдруг — яво всю светаю мочь —и снова день трезвонится.Светить всегда,светить везде,до дней последних донца,светить —и никаких гвоздей!Вот лозунг мой —и солнца! 1920

Гражданин фининспектор!
Простите за беспокойство.
Спасибо...
не тревожьтесь...
я постою...
У меня к вам
дело
деликатного свойства:
о месте
поэта
в рабочем строю.
В ряду
имеющих
лабазы и угодья
и я обложен
и должен караться.
Вы требуете
с меня
пятьсот в полугодие
и двадцать пять
за неподачу деклараций.
Труд мой
любому
труду
родствен.
Взгляните -
сколько я потерял,
какие
издержки
в моем производстве
и сколько тратится
на материал.
Вам,
конечно, известно явление " рифмы".
Скажем,
строчка
окончилась словом
"отца",
и тогда
через строчку,
слога повторив, мы
ставим
какое-нибудь:
ламцадрица-ца.
Говоря по-вашему,
рифма -
вексель.
Учесть через строчку! -
вот распоряжение.
И ищешь
мелочишку суффиксов и флексий
в пустующей кассе
склонений
и спряжений.
Начнешь это
слово
в строчку всовывать,
а оно не лезет -
нажал и сломал.
Гражданин фининспектор,
честное слово,
поэту
в копеечку влетают слова.
Говоря по-нашему,
рифма -
бочка.
Бочка с динамитом.
Строчка -
фитиль.
Строка додымит,
взрывается строчка,-
и город
на воздух
строфой летит.
Где найдешь,
на какой тариф,
рифмы,
чтоб враз убивали, нацелясь?
Может,
пяток
небывалых рифм
только и остался
что в Венецуэле.
И тянет
меня
в холода и в зной.
Бросаюсь,
опутан в авансы и в займы я.
Гражданин,
учтите билет проездной!
- Поэзия
- вся! -
езда в незнаемое.
Поэзия -
та же добыча радия.
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь
единого слова ради
тысячи тонн
словесной руды.
Но как
испепеляюще
слов этих жжение
рядом
с тлением
слова - сырца.
Эти слова
приводят в движение
тысячи лет
миллионов сердца.
Конечно,
различны поэтов сорта.
У скольких поэтов
легкость руки!
Тянет,
как фокусник,
строчку изо рта
и у себя
и у других.
Что говорить
о лирических кастратах?!
Строчку
чужую
вставит - и рад.
Это
обычное
воровство и растрата
среди охвативших страну растрат.
Эти
сегодня
стихи и оды,
в аплодисментах
ревомые ревмя,
войдут
в историю
как накладные расходы
на сделанное
нами -
двумя или тремя.
Пуд,
как говорится,
соли столовой
съешь
и сотней папирос клуби,
чтобы
добыть
драгоценное слово
из артезианских
людских глубин.
И сразу
ниже
налога рост.
Скиньте
с обложенья
нуля колесо!
Рубль девяносто
сотня папирос,
рубль шестьдесят
столовая соль.
В вашей анкете
вопросов масса:
- Были выезды?
Или выездов нет?-
А что,
если я
десяток пегасов
загнал
за последние
15 лет?!
У вас -
в мое положение войдите -
про слуг
и имущество
с этого угла.
А что,
если я
народа водитель
и одновременно -
народный слуга?
Класс
гласит
из слова из нашего,
а мы,
пролетарии,
двигатели пера.
Машину
души
с годами изнашиваешь.
Говорят:
- в архив,
исписался,
пора!-
Все меньше любится,
все меньше дерзается,
и лоб мой
время
с разбега крушит.
Приходит
страшнейшая из амортизаций -
амортизация
сердца и души.
И когда
это солнце
разжиревшим боровом
взойдет
над грядущим
без нищих и калек,-
я
уже
сгнию,
умерший под забором,
рядом
с десятком
моих коллег.
Подведите
мой
посмертный баланс!
Я утверждаю
и - знаю - не налгу:
на фоне
сегодняшних
дельцов и пролаз
я буду
- один! -
в непролазном долгу.
Долг наш -
реветь
медногорлой сиреной
в тумане мещанья,
у бурь в кипенье.
Поэт
всегда
должник вселенной,
платящий
на горе
проценты
и пени.
Я
в долгу
перед Бродвейской лампионией,
перед вами,
багдадские небеса,
перед Красной Армией,
перед вишнями Японии -
перед всем,
про что
не успел написать.
А зачем
вообще
эта шапка Сене?
Чтобы - целься рифмой -
и ритмом ярись?
Слово поэта -
ваше воскресение,
ваше бессмертие,
гражданин канцелярист.
Через столетья
в бумажной раме
возьми строку
и время верни!
И встанет
день этот
с фининспекторами,
с блеском чудес
и с вонью чернил.
Сегодняшних дней убежденный житель,
выправьте
в энкапеэс
на бессмертье билет
и, высчитав
действие стихов,
разложите
заработок мой
на триста лет!
Но сила поэта
не только в этом,
что, вас
вспоминая,
в грядущем икнут.
Нет!
И сегодня
рифма поэта -
ласка
и лозунг,
и штык,
и кнут.
Гражданин фининспектор,
я выплачу пять,
все
нули
у цифры скрестя!
Я
по праву
требую пядь
в ряду
беднейших
рабочих и крестьян.
А если
вам кажется,
что всего делов -
это пользоваться
чужими словесами,
то вот вам,
товарищи,
мое стило,
и можете
писать
сами!

СТИХИ О СОВЕТСКОМ ПАСПОРТЕ
Я волком бы
выграз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
По длинному фронту
купе
и кают
чиновник
учтивый движется.
Сдают паспорта,
и я
сдаю
мою
пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
улыбка у рта.
К другим -
отношение плевое.
С почтеньем
берут, например,
паспорта
с двухспальным
английским левою.
Глазами
доброго дядю выев,
не переставая
кланяться,
берут,
как будто берут чаевые,
паспорт
американца.
На польский -
глядят,
как в афишу коза.
На польский -
выпяливают глаза
в тугой
полицейской слоновости -
откуда, мол,
и что это за
географические новости?
И не повернув
головы кочан
и чувств
никаких
не изведав,
берут,
не моргнув,
паспорта датчан
и разных
прочих
шведов.
И вдруг,
как будто
ожогом,
рот
скривило
господину.
Это
господин чиновник
берет
мою
краснокожую паспортину.
Берет -
как бомбу,
берет -
как ежа,
как бритву
обоюдоострую,
берет,
как гремучую
в 20 жал
змею
двухметроворостую.
Моргнул
многозначаще
глаз носильщика,
хоть вещи
снесет задаром вам.
Жандарм
вопросительно
смотрит на сыщика,
сыщик
на жандарма.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня
молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Я волком бы
выгрыз
бюрократизм.
К мандатам
почтения нету.
К любым
чертям с матерями
катись
любая бумажка.
Но эту...
Я
достаю
из широких штанин
дубликатом
бесценного груза.
Читайте,
завидуйте,
я -
гражданин
Советского Союза.

Первое вступление в поэму «Во весь голос»

Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем г...., наших дней изучая потёмки, вы, возможно, спросите и обо мне. И, возможно, скажет ваш учёный, кроя эрудицией вопросов рой, что жил-де такой певец кипячёной и ярый враг воды сырой. Профессор, снимите очки-велосипед! Я сам расскажу о времени и о себе. Я, ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный, ушёл на фронт из барских садоводств поэзии - бабы капризной. Засадила садик мило, дочка, дачка, водь и гладь - сама садик я садила, сама буду поливать. Кто стихами льёт из лейки, кто кропит, набравши в рот - кудреватые Митрейки, мудреватые Кудрейки - кто их к чёрту разберёт! Нет на прорву карантина - мандолинят из-под стен: «Тара-тина, тара-тина, т-эн-н...» Неважная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились по скверам, где харкает туберкулёз, где б... с хулиганом да сифилис. И мне агитпроп в зубах навяз, и мне бы строчить романсы на вас - доходней оно и прелестней. Но я себя смирял, становясь на горло собственной песне. Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана-главаря. Заглуша поэзии потоки, я шагну через лирические томики, как живой с живыми говоря. Я к вам приду в коммунистическое далекО не так, как песенно-есененный провитязь. Мой стих дойдёт через хребты веков и через головы поэтов и правительств. Мой стих дойдёт, но он дойдёт не так, - не как стрела в амурно-лировой охоте, не как доходит к нумизмату стёршийся пятак и не как свет умерших звёзд доходит. Мой стих трудом громаду лет прорвёт и явится весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошёл водопровод, сработанный ещё рабами Рима. В курганах книг, похоронивших стих, железки строк случайно обнаруживая, вы с уважением ощупывайте их, как старое, но грозное оружие. Я ухо словом не привык ласкать; ушку девическому в завиточках волоска с полупохабщины не разалеться тронуту. Парадом развернув моих страниц войска, я прохожу по строчечному фронту. Стихи стоят свинцово-тяжело, готовые и к смерти и к бессмертной славе. Поэмы замерли, к жерлу прижав жерло нацеленных зияющих заглавий. Оружия любимейшего род, готовая рвануться в гике, застыла кавалерия острот, поднявши рифм отточенные пики. И все поверх зубов вооружённые войска, что двадцать лет в победах пролетали, до самого последнего листка я отдаю тебе, планеты пролетарий. Рабочего громады класса враг - он враг и мой, отъявленный и давний. Велели нам идти под красный флаг года труда и дни недоеданий. Мы открывали Маркса каждый том, как в доме собственном мы открываем ставни, но и без чтения мы разбирались в том, в каком идти, в каком сражаться стане. Мы диалектику учили не по Гегелю. Бряцанием боёв она врывалась в стих, когда под пулями от нас буржуи бегали, как мы когда-то бегали от них. Пускай за гениями безутешною вдовой плетётся слава в похоронном марше - умри, мой стих, умри, как рядовой, как безымянные на штурмах мёрли наши! Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь. Сочтёмся славою - ведь мы свои же люди, - пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм. Потомки, словарей проверьте поплавки: из Леты выплывут остатки слов таких, как «проституция», «туберкулёз», «блокада». Для вас, которые здоровы и ловки, поэт вылизывал чахоткины плевки шершавым языком плаката. С хвостом годов я становлюсь подобием чудовищ ископаемо-хвостатых. Товарищ жизнь, давай быстрей протопаем, протопаем по пятилетке дней остаток. Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель нА дом. И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо. Явившись в Це Ка Ка идущих светлых лет, над бандой поэтических рвачей и выжиг я подыму, как большевистский партбилет, все сто томов моих партийных книжек.

Декабрь 1929 - январь 1930

[1]

ЮБИЛЕЙНОЕ Александр Сергеевич, разрешите представиться. Маяковский. Дайте руку Вот грудная клетка. Слушайте, уже не стук, а стон; тревожусь я о нем, в щенка смиренном львенке. Я никогда не знал, что столько тысяч тонн в моей позорно легкомыслой головенке. Я тащу вас. Удивляетесь, конечно? Стиснул? Больно? Извините, дорогой. У меня, да и у вас, в запасе вечность. Что нам потерять часок-другой?! Будто бы вода - давайте мчать, болтая, будто бы весна - свободно и раскованно! В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно. Я теперь свободен от любви и от плакатов. Шкурой ревности медведь лежит когтист. Можно убедиться, что земля поката,- сядь на собственные ягодицы и катись! Нет, не навяжусь в меланхолишке черной, да и разговаривать не хочется ни с кем. Только жабры рифм топырит учащенно у таких, как мы, на поэтическом песке. Вред - мечта, и бесполезно грезить, надо весть служебную нуду. Но бывает - жизнь встает в другом разрезе, и большое понимаешь через ерунду. Нами лирика в штыки неоднократно атакована, ищем речи точной и нагой. Но поэзия - пресволочнейшая штуковина: существует - и ни в зуб ногой. Например, вот это - говорится или блеется? Синемордое, в оранжевых усах, Навуходоносором библейцем - "Коопсах". Дайте нам стаканы! знаю способ старый в горе дуть винище, но смотрите - из выплывают Red и White Star'ы с ворохом разнообразных виз. Мне приятно с вами,- рад, что вы у столика. Муза это ловко за язык вас тянет. Как это у вас говаривала Ольга?.. Да не Ольга! из письма Онегина к Татьяне. - Дескать, муж у вас дурак и старый мерин, я люблю вас, будьте обязательно моя, я сейчас же утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я.- Было всякое: и под окном стояние, письма, тряски нервное желе. Вот когда и горевать не в состоянии - это, Александр Сергеич, много тяжелей. Айда, Маяковский! Маячь на юг! Сердце рифмами вымучь - вот и любви пришел каюк, дорогой Владим Владимыч. Нет, не старость этому имя! Тушу вперед стремя, я с удовольствием справлюсь с двоими, а разозлить - и с тремя. Говорят - я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н! Entre nous... чтоб цензор не нацыкал. Передам вам - говорят - видали даже двух влюбленных членов ВЦИКа. Вот - пустили сплетню, тешат душу ею. Александр Сергеич, да не слушайте ж вы их! Может, я один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых. Мне при жизни с вами сговориться б надо. Скоро вот и я умру и буду нем. После смерти нам стоять почти что рядом: вы на Пе, а я на эМ. Кто меж нами? с кем велите знаться?! Чересчур страна моя поэтами нища. Между нами - вот беда - позатесался Надсон Мы попросим, чтоб его куда-нибудь на Ща! А Некрасов Коля, сын покойного Алеши,- он и в карты, он и в стих, и так неплох на вид. Знаете его? вот он мужик хороший. Этот нам компания - пускай стоит. Что ж о современниках?! Не просчитались бы, за вас полсотни отдав. От зевоты скулы разворачивает аж! Дорогойченко, Герасимов, Кириллов, Родов - какой однаробразный пейзаж! Ну Есенин, мужиковствующих свора. Смех! Коровою в перчатках лаечных. Раз послушаешь... но это ведь из хора! Балалаечник! Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак. Мы крепки, как спирт в полтавском штофе. Ну, а что вот Безыменский?! Так... ничего... морковный кофе. Правда, есть у нас Асеев Колька. Этот может. Хватка у него моя. Но ведь надо заработать сколько! Маленькая, но семья. Были б живы - стали бы по Лефу соредактор. Я бы и агитки вам доверить мог. Раз бы показал: - вот так-то мол, и так-то... Вы б смогли - у вас хороший слог. Я дал бы вам жиркость и сукна, в рекламу б выдал гумских дам. (Я даже ямбом подсюсюкнул, чтоб только быть приятней вам.) Вам теперь пришлось бы бросить ямб картавый. Нынче наши перья - штык да зубья вил,- битвы революций посерьезнее "Полтавы", и любовь пограндиознее онегинской любви. Бойтесь пушкинистов. Старомозгий Плюшкин, перышко держа, полезет с перержавленным. - Тоже, мол, у лефов появился Пушкин. Вот арап! а состязается - с Державиным... Я люблю вас, но живого, а не мумию. Навели хрестоматийный глянец. Вы по-моему при жизни - думаю - тоже бушевали. Африканец! Сукин сын Дантес! Великосветский шкода. Мы б его спросили: - А ваши кто родители? Чем вы занимались до 17-го года? - Только этого Дантеса бы и видели. Впрочем, что ж болтанье! Спиритизма вроде. Так сказать, невольник чести... пулею сражен... Их и по сегодня много ходит - всяческих охотников до наших жен. Хорошо у нас в Стране Советов. Можно жить, работать можно дружно. Только вот поэтов, к сожаленью, нету - впрочем, может, это и не нужно. Ну, пора: рассвет лучища выкалил. Как бы милиционер разыскивать не стал. На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну, давайте, подсажу на пьедестал. Мне бы памятник при жизни полагается по чину. Заложил бы динамиту - ну-ка, дрызнь! Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!

Дата добавления: 2015-06-30