СОН СЕДЬМОЙ 4 страница

И это ведь еще благополучная семья, где хоть и матери нет, но отец - чудный человек, заботливый, об алкоголе там даже и речи не может быть.

А уж о семьях, где отчим или мачеха свирепствуют, где отец и мать совместно пьянствуют и издеваются над ребенком, - и говорить не приходится. Оттуда дети бегут сразу же, как только входят в сознательный возраст.

Да, раньше не было такого повального бегства подростков. Так ведь раньше система была жестокой, больше было контроля, меньше свободы; А свобода имеет, свойство вскрывать многие нарывы, что накапливались годами. Так, "вдруг" обнаружилось, что для многих детей жизнь в семье, в доме - невыносима. Раньше-то, при жестком режиме, куда ему было податься, уйдя из дома? Как прожить? Да никак. А сейчас оказалось, что подростки могут обойтись без родителей: можно пристроиться возле коммерческого ларька, что-то подать, принести и даже заработать. Но эта свобода и самостоятельность тоже не радуют, потому что дорога в таких условиях у них одна - в уголовный мир. Девчонок делают малолетними проститутками, а мальчишки попадают в шайки взрослых воров.

Думают ли подростки о будущем? Не тогда, когда уже влились в уголовный ммр, а еще раньше, когда только-только ушли из дома и «просто" беспризорничать. Как психолог могу с уверенностью сказать: нет! На наш взрослый взгляд, их жизнь в подвалах, на чердаках, вокзалах - сплошной кошмар. Но в том то и дело, что подростку она не в тягость. Во первых, свобода. А во-вторых, психология подростка такова, что он живет одним днем и одним часом. Захотелось ему поесть – начал думать, где бы и как бы ему перекусить. захотелось спать - стал искать место для ночлега. Нашел - и все прекрасно, никаких проблем… Даже о завтрашнем дне он не думает - вот в чем дело.

НОСОРОГИ

Мы привыкли во всем винить нынешних правителей и нынешние порядки. И иногда забываем, откуда мы вышли. Об этом я думал, слушая детского психолога Стеллу Шармину.

К её словам добавлю еще одно наблюдение: почти половина девочек - беспризорниц были по их рассказам, жертвами изнасилования в раннем возрасте. И, как правило, оставшегося только их тайной. У нас ведь в этом закон, и общественная мораль шли рука в руку. За "растрату социалистического имущества" расстреливали, за убийство человека давали шесть - восемь лет, а уж насильники и вовсе отделывались символическими сроками. При этом и следствие, и суд над ними сопровождались двусмысленными ухмылками милиционеров, прокуроров-судей и публики: не то сама дала, не то спровоцировала, какой парень из-за сикилявки в тюрьму попадет!..

О страшном душевном потрясении, о насилии, никто особенно не думал и не думает. У нас же шкура толще, чем у носорогов. Мы до сих пор чуть ли не смеемся над западными "глупостями" и процессами о сексуальных домогательствах: подумаешь, недотроги...

Приученные во всем уповать на государство, мы растерялись. А государство не имеет ни сил, ни средств, не умеет, а самое главное - не знает, что и как делать. Вместе с нами. Ведь мы тоже - не знаем.

А это значит, что надо просто думать. Собирать специалистов - психологов, педагогов, теоретиков, практиков, всех знающих людей, а особенно тёх кто уже работает с беспризорниками, кто умеет, кто накопил наблюдения, знания и опыт в совершенно неведомых прежде обстоятельствах. И только тогда можно что-то предлагать государству и обществу.

Помня при этом, что нынешние мерзкие, грязные, подлые и способные на все привокзальные и прочие беспризорники - наши дети. И если они - монстры, то в немалой степени потому, что мы сами - уроды. И государство, и общество, а уж отношения между законом и моралью настолько уродливые, что нормальному уму и представить невозможно. Возьмем лишь два примера, всем известные и незамечаемые. Но если посмотреть на них чуть-чуть под другим углом зрения, то можно и свихнуться.

Министр внутренних дел привел такие данные по своему ведомству: за один год к ответственности было привлечено десять тысяч сотрудников, а трем с половиной тысячам инкриминировано совершение преступлений. И только я собрался узнать, сколько же всего у нас милиционеров, чтобы вычислить процент выявленных преступников среди них, как другой министр, украинский, как будто продолжил мысль коллеги, заявил: "Наша милиция криминализована больше, чем население.

Но в таком случае надо срочно менять функции, права и обязанности в обществе! Все должно быть наоборот! Это нее они, а мы (мы!) должны останавливать на улицах людей в форме требовать документы и, если кто покажется подозрительным, тащить в кутузку, особо вдумываясь! На самом же деле происходит наоборот наоборота. Или как еще... Представитель ярко выраженной криминальной среды официально является служителем закона, а мы как бы потенциальные его нарушители…

Все мы привыкли к тому, что милиционер (не забудем - представитель ярко выраженной криминальной среды) подходит на улице или в метро к гражданину брюнетистой внешности и требует показать документы. И если данный брюнет окажется жителем Ивановской или Тамбовской области (о Дагестане или Осетии уже и речи нет!) и находится в Москве свыше трех суток без регистрации, то о судьбе его я гадать не буду... Сие происходит при общепризнанной и принятой в России Декларации прав человека, узаконенном праве свободного передвижения и выбора места жительства...

А между тем у того же милиционера на глазах по вагонам метро бродят непонятного вида женщины с подозрительно тихими, как бы одурманенными детьми, и выпрашивают деньги. Тут бы и подойти к ним блюстителю порядка: кто такие, чей ребенок, почему он в таком виде?.. Ведь на его глазах самым вопиющим образом нарушается закон. Закон об охране детства!

Но нет. Наш милиционер равнодушно скользит взглядом мимо. И, встрепенувшись, подходит к господину брюнетистой внешности...

И мы все это видим, и смотрим, смотрим... Свыклись, притерпелись, не замечаем, а может быть, даже и одобряем?

Кто знает, кто знает...

НЕ ПОНИМАЮ

Как вы заметили, ни врачи, ни сыщики, ни автор почти на комментируют исповеди. Мы как бы ведём разговор в параллельных плоскостях. Хотя об одном и том же.

Но здесь я не могу удержаться. И хочу высказать свое мнение не после исповеди, а до неё. Мне представляется важным.

Разумеется, я не мог примети эту четырнадцатилетнию девочку к врачам, даже если бы захотел. Но я рассказал о ней, привел ее исповедь, обрисовал её, как мог крупную, здоровую, крепкую, смышленую; Никаких видимых отклонений. Колется всего полгода, нерегулярно. Правда, в четырнадцать лет и этого может быть достаточно, но, повторяю, каких видимых отклонений.

И в то же время у меня было чувство, что разговаривал с пришельцем из другой галактики. С чудовищем. Во всех исповедях есть четкая оценка среды, ее кодекса чести, нравов. Во всех исповедях есть четкое осознание преступности, аморальности той жизни. Если хотите, греховности

Здесь же ничего этого и в помине нет. Даже близко.

Воры? Да не воры, а зарабатывают. Насильники? Так ведь это под "винтом". Садисты? Ну, это она их разозлила...

Не понимаю. Не понимаю. Чудовище.

Впрочем, судите сами.

СОН ДЕСЯТЫЙ

Галя Астахова,14 лет, Москва

Мне было тринадцать лет когда меня изнасиловал родной дядя. Ну, мы с девчонками уже покуривали, собирались вместе; выпивали. Домой поздно приходили, а иногда и не ночевали. Вот, один раз я пришла домой утром, он стал кричать на меня, разозлился сильно, что я дома не ночевала, орать стал, бить, схватил и, говорит; сам не понял, как случилось Мама на работе 6ыла, она на почте, отец - на заводе. Потом отец избил его страшно, сам отсидел пятнадцать суток, а его посадил в тюрьму...

В четырнадцать лет я познакомилась с одной взрослой компанией. Стояла, ловила такси, и тут возле притормознула машина. Двое впереди, двое на заднем. сиденье, и там еще одно место было. Довезли меня до дома, взяли телефон. Я вообще больше люблю... мне и сейчас, и всегда нравились взрослые мужчины до тридцати - тридцати пяти лет. Они как раз такие и были.

Потом они позвонили, мы стали встречаться, они даже дома у меня были. Правда, потом мать наорала на меня: "Нечего здесь блат-хату разводить!" Но сделать она ничего не могла, не в ее власти. Одного из тех полюбила, его Славиком зовут, ему двадцать семь лет.

Стала я бывать у них. В Перове у них квартира трёхкомнатная, блат-хата. Там все в коврах, специально для кайфа оборудовано, чтобы с комфортом. Там ведь как вмажутся, все ле полотенцами на глазах. Так лучше на коврах, чем так.

Когда я первый раз туда пришла, они как раз гонца посылали к барыге в Новогиреево за кайфом. Я же ничего не знала, поинтересовалась. Ну дали попробовать, и мне сразу понравилось. Это был "винт", они все "винтовые" и других наркотиков не признают. Ну вы знаете, что под "винтом" с девушкой можно делать все что угодно, она сама кого хочешь изнасилует, если её направить, возбудить, слова какие - нибудь сказать, погладить. Но меня они не тронули. Там еще надо себя поставить чтобы, репутация была. Да, когда я укололась, это был не первый раз. Первый раз когда 6ыла мы там просто напились. Ну и пошли со Славиком в ванную потрахаться. Он потом в комнату пошел, а в ванную другой входит, за ним еще один. Я ему говорю: ты чего? А Славику дала, теперь мне дай. Я говорю: дружок, такого не будет. Ну, там базар начался, до драки дошло. Но с тех пор они зауважали, не трогали. Я у них зовусь малышом. Даже имени нет, а так: "О, малыш!"

Стала я у них вроде маленькой хозяйки дома с утра уходят на работу... они все игроки наперсточники, еще там дуры есть, чтобы лохов "обувать". Как это делается: один играет, другие вокруг него делают вид, что выиграли, третьи публику изображают, четвертые подальше стоят, следят за ментами, чтобы вовремя дать сигнал. В общем, с утра, уколются и идут. Когда под кайфом, под "винтом", тогда, говорят, особенно хорошо получается, человек базарит не переставая, энергии много. Он сам заводится и лохов заводит. Всегда, когда на работу выходят под кайфом, денег приносят больше, чем обычно.

Мне нравится, как они деньги ложат. Все, что заработали за день, вынимают из карманов и ложат на стол: "Бери, малыш, сколько надо!" И я знаю, что, если там возьму последнюю сотню, мне никто слова не скажет.

Когда они мне первый раз сказали: "Малыш, хочешь попробовав кайфа?" - я сказала: "Попробую. Но если станет хорошо, я остановлюсь". Оми мне: "Конечно, малыш, это твои дела".

Мне сразу понравилось. Правда, первый приход у меня был очень сильный, они боялись, что сделали "передозняк". Но обошлось. Вот с тех пор я и стала колоться. Но сказала: каждый день не буду. Да я там и не бываю каждый день. Но раз в четыре дня для кайфа - колюсь. Они меня колют.

В общем, когда я в доме, готовлю им что-нибудь поесть, они приезжают, едят, посылают человека за кайфом. Потом мы укалываемся и я ухожу в соседнюю комнату, ложусь, |ко мне приходит кто-нибудь из них, кого под базар разобрало, и мы разговариваем. А остальные там, с одной девочкой или с двумя. Ну, да, они каждый раз привозят с собой какую-нибудь девочку на приход, из старых или новых. Так и называется: девочка на прход. После прихода кайфа наступает возбуждение - и ее используют все по очереди, по три человека сразу: в зад, в рот и куда обычно. Потом другие трое подходят, пока все не кончат. Там нас обычно бывает человек десять - двенадцать иногда.

Ну а что она? Это же "винт", Если она первый раз кончает под "винтом", ом ей дает такое возбуждение, что она становится как ураган, четыре-пять раз подряд кончает, и все ей мало. Она там с ума сходит; Бывает, все десять человек на ней кончили, уже не могут, так она врывается в комнату, где я лежу с каким-нибудь парнем и базарю, набрасывается на него, сосет и садится верхом. "Винт" с первого же раза так действует, если ее толь-(ко тронуть специально возбудить и направить. Начать. только а там уже она с ума сходит, у неё вроде бешенства матки, так, кажется, называется. Бывает, что приходят постоянные, а бывают - новенькие. Побазарили с ней на улице, пообещали, что будет кайфово, она и пошла. Но я так считаю: раз пошла, могла бы и догадаться, что не проста так зовут, не дура, на сегодня родилась. Говорят, что "девочки на приход" долго на протягивают, за несколько лет а тряпку превращаются, в старух. Наверно, это точно. Я одну видала, не старуху, молоденькую, но с ней такса сделали, что ома сразу изменилась. Её так использовали, что я даже не знаю, что с май потом было. Она какой-то трёхнутой оказалась, её с "винта" под хи-ха-ха разобрало, и она стала сервизом кидаться. Хохочет и бросается, хохочет и бросается. А сервиз был "Мадоина'', даже для них бешеные деньги стоит. Она там еще что-то натворила, вот они и набросились на неё, во все щели, да не по трое, а кто куда мог. Такая куча тел, орут все, мне даже страшно стало. А когда всё там кончилось, я посмотрела на неё и не узнала - ну вся изменилась, вся другая. Грудь у неё такая высокая была - вся грудь опала, и вообще - сразу стала маленькая. Я её больше не видела больше она туда не приходила.

Я старалась не соваться в ту комнату, когда они начинали хоровод. Лежу, базарю с кем - нибудь, мне хорошо. Чаще всего со Славиком. Правда, он тоже иногда уходил, говорил: "Пойду встану в "хоровод''. А я ему: "Только презерватив надень, а то я тебя к себе не подпущу".

Если мне понравится девчонка, новенькая; которую привели, я ее отзывала в сторону и говорила: "Дура, ты знаешь, куда ты пришла? Знаешь, что с тобой сделают? Вали отсюда, пока цела". Чаще всего не слушались, иногда слушалась, и тогда я говорила ребятам, что это я её отправила. Они не обижались: "Ну ладно, тогда пойдем под базар".

Что вы говорите? Заманивают, ждут, когда мне шестнадцать исполнится? И мама так говорит. Ну, маме я сразу сказала: "Ты не лезь, это мои дела, я сама буду расплачиваться". А что заманивают, то это не так. Я их знаю, верю, они меня не тронут. Да и Славик защитит. Я ведь из-за него туда хожу. Скоро отец и мать на месяц в Ленинград уедут, так поживём у меня, устроим временную блат-хату.

Правда, с этим делом, с наркотиками, я хочу покончить вообще. Мне рассказали, что мозги разрушает, можно дурой стать надолго. С одной стороны, я поняла уже, что это такое, и не хочется, как говорится, дурой стать. А с другой стороны, мне нравится, и так хочется, чтобы все балдели...

Для справки: По анонимным опросам медиков, в Москве каждый пятый школьник уже попробовал, что такое наркотики.

А ЕСЛИ НАРКОТИКИ ПРОДАВАТЬ В АПТЕКАХ?

Как вы понимаете, вопрос более чем рискованней. И я здесь не свое мнение выражай; нет у меня однозначного мнения, и даже не предлагаю, а всего лишь выношу на обсуждение один из вариантов борьбы с наркоманией и наркобизнесом...

У врачей, милиционеров, наркоманов я спрашивал, как они относятся к тому, чтобы открыть свободную продажу наркотиков в аптеках. Что будет, если государство само возьмется производить наркотики в достаточных количествах и довольно дешево продавать их всем желающим? Скажем, как водку...

После долгих, горячих дискуссий наркоманы все, за редким исключением, посчитали, что такой шаг был бы не то что гуманен, но и полезен. То есть вели речь не о том, что кайф будут давать бесплатно, а размышляли о том, что неизбежно сопутствует наркомании.

После столь же долгих, сумбурных дискуссий врачи и милиционеры все же склонялись к тому, что этого делать нельзя, это будет страшно, это чересчур...

А почему, собственно, нет?

Тут возражение одно (кстати, во все времена излюбленное начальством): если народу что-то позволить, тогда все начнут... Представляется, что все мы - быдло, скоты, твари неразумные, тотчас же начнем "ширяться" и "обкуриваться" иа дармовщинку. Наверно, действительно найдутся такие, что соблазнятся легкостью и доступностью. Раньше бы ни за что осмелились, а если в аптеках продают, то почему ж не попробовать? Ну так неразумных надо вразумлять, воспитывать. Рассказывать и показывать.

Только и всего. то же время всем ясно, что запретами порок не победить. Если для нас наш опыт – не указ, то обратимся к чужому. Опыт развитых стран показал и доказал; что полицейская борьба с наркоманией и наркобизнесом успеха не принесла, не приносит, и, главное, нет никакой уверенности, что принесет, А ведь их возможности, их полиция - не чета нашей, а тем не менее ничего не изменилось; идет нескончаемая, вечная игра в "сыщиков-разбойников». Только игра-то - на костях общества, на наших костях. Хотя и в нашу защиту.

Там, где порок, - там и преступность, которая паразитирует на этом пороке. А в наших условиях смешно говорить - "паразитирует». Сто тысяч процентов рентабельности бизнеса - это уже не "паразитизм", это тяжелый танк, который подминает под себя всё, что попадается на пути. Деньги наркомафии вкладываются в концерны, в фирмы, ассоциации, то есть в основу будущего общества. Всё это знают, и, похоже, никого сие особо но волнует. А вернее, относятся к сему, словно к атмосферному явлению: дождю, снегу, граду. Ничего, мол, не поделаешь".

А во-вторых, и это главное, пока существует запрет - до тех пор будут существовать, плодиться миллионы и миллионы мелких и средних преступников, несчастных пацанов и девчонок, идущих ради одной дозы на всё: на воровство, обман, грабеж, проституцию. Пацанов и девченок, составляющих армию, рядовой личный состав уголовной империи, которой правят не известные никому императоры.

Приведу один пример. Начиная с 1997 года Москву начали планомерно сажать на героиновую иглу. Цены по сравнению с мировыми - просто бросовые. Вначале всегда так делается. Но даже по московским ценам этот один из самых дорогих наркотиков мало кому доступен, тем более молодежи. Однако я знаю, что тысячи и тысячи подростков, юношей и девушек почти регулярно употребляют героин. Откуда деньги? А они денег не платят. Они – работают в героиновой цепочке. То есть -распространяют наркотик. И за это получают свою дозу. А ведь распространение наркотика - уголовная статья. То есть, мы имеем десятки тысяч уголовных преступников, которые совершают уголовные преступления всего лишь за дозу... Точно по такому же принципу работают опийные и другие цепочки..

На пристрастии больных людей к зловещему дурману, как на фундаменте, воздвигалось многоэтажное здание организованной преступности. И с каждым годом оно обустраивается всё лучше: его нижние этажи все глубже врастают в почву общества, превращая, ее в гниль в грязь, а верхние этажи приобретают все большую респектабельность, получают официальный статус в бизнесе и, значит, в государстве.' Начать государственное производство и открытую продажу наркотиков - значит выбить фундамент из-под здания наркомафии, лишить чудовищный раковый нарост его питательной почвы. Конечно, останутся боссы, успевшие легализовать свой новый бизнес, но сама наркомафия, как таковая, просто-напросто перестанет существовать.

И самое главное - исчезнет почва для миллионов и миллионов преступлений, десятки миллионов подростков избегнут уголовной участи, исчезнут миллионы и миллионы мелких средних преступников.

А будут только больные люди. Люди, которых надо лечить.

Для справки: Семь процентов молодых мужчин-наркоманов официально признаны инвалидами.

.

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ В ГОЛЛАНДИИ

Хелла Ротенберг, журналистка.

Меня в Москве часто спрашивают, а правда ли, что в Голландии продажа наркотиков чугь ли не узаконена? Отвечаю сразу: нет! К сожалению, нет! Законы у нас точно такие же, как и во всех европейских странах. Но мы в своей жизни часто исходим не столько из буквы закона, сколько из соображений целесообразности. Так, например, у нас стараются без особых серьезных причин не сталкивать закон и человека. Да, в так называемых кафе-шоп, у нас можно свободно купить марихуану, все об этом знают, но полиция закрывает глаза, а если устраивает облавы, то для виду.

Больше того - государство дает наркотики бесплатно. В каждом городе на определенных улицах стоят автобусы с медперсоналом. Наркоманы знают, что сюда можно прийти, и им сделают укол мягкого наркотика - метадона. Конечно, человека запишут, зарегистрируют. Это делается для того, чтобы несчастный не начал добывать наркотики любыми путями. А какие у них пути - известно. Или украсть что-нибудь, или войти в банду. И для того, конечно, чтобы наркоман, если он хочет, выходил, как они говорят. То есть менял сильный наркотик на мягкий метадон, а потом постепенно снижал дозу и - излечивался... Немалое значение имеет и то, что наркотик не самодельный, то есть - чистый уколы делаются одноразовыми шприцами, а значит нет опасности распространения СПИДа. В; общем и целом - снижается напряженность. больные люди, жалкие люди, несчастные люди не загоняются в угол. Не доводятся до предела

Однако я не уверена, что у вас такое возможно. Во всяком случае, пока. Общество должно пройти определенный путь осознания проблемы. А путь этот не пройден до конца и на Западе в большинстве стран. Поэтому Голландия объект яростных нападок в Европе. Да и не только в Европе. Америка, Германия, Франция обвиняют нас в том, что мы-де рассадник наркомании в мире. От нас, мол, распространяется вся зараза. Мы бы в законодательном порядке ввели то, что делаем на практике, но каждый раз, как только заходит о том речь, соседние страны начинают кампании протеста. Мы хотели расположить у себя штаб- квартиру международной организации по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, но нам не доверили. Во многих газетах писали и по телевидению говорили про "голландскую болезнь", нас называли чокнутыми... Однако сейчас яростная критика идет на убыль. В Европе и в Америке начинают к нам присматриваться, задумываться. Самые непримиримые наши оппоненты - американцы уже приезжают в Голландию, знакомятся с нашим опытом. Видимо, убедились, что одними запретами и полицейскими мерами наркоманию не победить.

А у вас, насколько я знаю по опыту нескольких лет жизни в России, пока что борьба с наркоманией целиком и полностью отдана на откуп репрессивным органам. У вас само собой разумеется, что наркоман - это уголовник. Однозначно. Как синонимы. Да, недавно у вас изменилось уголовное законодательство и употребление наркотиков уже не считается уголовным преступлением. Но ведь надо еще преодолеть инерцию мышления, инерцию общественного сознания. А в этом-то и таится корень зла.

У нас же делается все, чтобы наркоманию отделить от уголовщины. Да, кое-кто из школьников курит марихуану, по-вашему - анашу. Но никому в голову не придет сразу же зачислять этих мальчишек и девчонок по ведомству полиции. И сами школьники, попробовав, бросают, потому что четко осознают: дальше уже грань, за которой наминается уголовщина. Они понимают, что наркотики и учеба, наркотики и работа - несовместимы. А жить надо, как все люди, то есть стремиться к успеху, к реализации своих способностей. Но такое понимание зависит, конечно, от условий жизни, от общественной атмосферы. В первую очередь от воспитания. У нас в каждой школе учителя рассказывают, что такое наркотики, чем героин отличается от марихуаны, рассказывают подробно и постоянно разъясняют детям, что их ждет, если они окажутся в плену наркотиков. А ведь никто не хочет оказаться неудачником в жизни, последним. Вот в чем суть.

Понятно, мы маленькая страна. Но очень мобильная, прочная. И потому мы можем позволить себе многое: обсуждать, экспериментировать. Вам покажется смешным, но вся Голландия дискутировала, этично ли, гигиенично ли двух заключенных держать в одной камере, не нарушает ли это права личности. И в конце концов пришли к выводу, что нельзя, |что каждый заключенный имеет право на отдельную благоустроенную камеру. И даже в этом смысле сажать людей невыгодно: расходы очень большие... Но если, серьёзно то дело, конечно, в другом. Человек, попавший в тюрьму, там развращается, приобретает уголовный опыт. И если ом попал туда по какому нибудь пустяковому поводу, там он становится судя по материалам нашей прессы, уже как бы профессиональным преступником, А мы стараемся, чтобы наши люди как можно меньше соприкасались с тюремными нравами и обычаями, стараемся не унижать людей.

У вас же считается, что наказание неотделимо от унижения. Человека сразу наголо остригают, напяливают на него какую-то немыслимую одежду... Я уже не говорю о нравах, которые царят за колючей проволокой. А когда в вашей прессе заводят речь о том, что так нельзя, что унижение противоречит всем общечеловеческим нормам, то очень многие принимают подобные рассуждения в штыки: "Это же преступники, поделом, мало еще!" Мне такие люди знакомы по Голландии. И у нас немало сторонников жестких мер. Но, к счастью, в большинстве своем общество сознает, что, унизив человека, оно получит врага. Униженный, оскорбленный человек несет в себе заряд агрессии, который может рано или поздно взорваться. И потому мы сейчас, например, обсуждаем введение альтернативного наказания, без лишения свободы. Да, тюрьмы у нас такие, что, как писал один ваш журналист, хоть всю жизнь в них живи, да, на выходные дни заключенных отпускают домой, но для наших людей даже самое малое ограничение свободы - уже самое страшное наказание.

Но, говоря о либеральности наших порядков, замечу, что я не всегда и не во всем согласна с некоторыми установившимися нормами. Скажем, у нас считается, что принудительное лечение наркоманов недопустимо: мол, это нарушение прав личности. На мой же взгляд, это уже извращенное понимание прав человека. Если человек,, став наркоманом, нарушил те или иные нормы и законы, принятые в обществе, то общество имеет полное право защищать себя.

:

СУДЬБА

Корреспондент одной из газет как-то спросил, а нет ли в моих картинах и тем более прогнозах неосознанного преувеличения, нагнетания страстей. Ведь в некоторых западных странах молодежь повально увлекалась и увлекается марихуаной... - и как-то обходятся,, справляются.

Тогда я и рассказал ему про моих заграничных знакомых, журналистку Холлу Ротенберг из Роттердама и доктора экономики Джейн Прокоп из Бостона. О том, что они пришли в ужас, прочитав "Сны золотые... Просто в ужас. И самое смешное, что я им сказал примерно то же: чему, мол, поражаетесь вас ведь у самих... И они мне ответили: каждая порознь, но словно под копирку. Суть такова. У них наркомании как бы не видно, введена в какие-то рамки. Скажем, Джейн знает, что в ее Бостоне есть районы притонов, но она там в жизни не была и обитатели тех районов в "ее" Бостон не приходят. У нас же барахтаются в одной куче. Во-вторых, там делается все, чтобы отделить наркоманию от уголовщины. У нас же милиционеры и депутаты с пеной у рта бились за то, чтобы ввести а Уголовной кодекс выброшенную оттуда статью об уголовной ответственности за употребление. И добились... Тог есть, у них - больной, несчастный. У нас - преступник и сволочь, которого давить надо... И, наконец, самоё главное, что я определил так: баловство - и судьба. Да, у них очень много молодых людей курят марихуану. Но при этом все знают, что наркомания и учеба, наркомания и успех в жизни, к которому каждый стремится, - несовместимы. Марихуана так и остается у них баловством, грехом молодости. У нас же, если закурил первую сигарету с марихуаной -.значит, выбрал себе судьбу.. И с этой дороги уже - никуда. В скором времени с анаши-марихуаны переходят на иглу: на винт, на опий. А на юге России, в анашистских краях, даже и не переходят, так и остаются на всю жизнь анашистами, к тридцати годам превращаясь в иссохших желто-коричневых доходяг...

Горько признавать, но это очень по-нашему: у них - баловство, у нас - судьба.

СОН ОДИННДЦТЫЙ

Алексей Чекин, демобилизированный солдат, 22 года, Москва

Все говорят, что в армии - повальная наркомания. И я так говорю. Хотя ручаться не могу, сам не видел. У нас в роте на сто пятьдесят человек было человек двадцать наркоманов, То есть, каждый восьмой - точно. Ив других ротах примерно так же. Правда, в третьей роте, может, побольше. Там водители, строители, повара, хозяйственный взвод и тому подобное, они напрямую с нашим городком связаны, с гражданскими служащими. А городок - это четыре пятиэтажных дома и примеры но.тридцать-сорок четырехквартирных двухэтажек. То есть, целый поселок, и там за всё годы разный народ накопился, почти в открытую торговали. Но мы с ними не связывались, у нас свои каналы. Часто в Москву ездили, несколько ребят наших прямо в Москве работали, так что проблем не было - были 6 деньги.

А почему я говорю, что про повальную наркоманию в армии не знаю. Говорят, от нее все дезертирства, побеги, убийства на непонятной почве и так далее. Не знаю. Не скажу. Потому что у нас в части все было шито-крыто; У нас ведь часть особая, главная в нашем роде войск, образцово-показательная и так далее. Мы прямо за кольцевой дорогой Москвы стояли. И порядок - как положено. Офицеры по струнке ходили не то что солдаты. И наркомания наша была какая-то организованная, что ли. За два года моей службы ни одною ЧП на почве наркомании –это ведь о чем-то говорит. Хотя офицеры в ротах знали, но сор из роты не выносили, не раскрывали перед большим начальством, потому что никому от этого лучше не будет. Пацана посадят, в дисбат отправят, а рота будет как зачумленная. В общем, у нас тихо было. И мы меру соблюдали, не борзели. Да и не было среди нас зависимых уж таких; если есть - курили, нет - ждали и терпели. Другое дело: если а образцово-показательной московской части сверхрежимной и секретной, куда и отбор был особый, - каждый восьмой курит и колется, то можно представить, что творится где-нибудь в глухих гарнизонах и в стройбате. Там, говорят, полный беспредел. Но опять же: сам не был - не скажу.

Дата добавления: 2015-06-30