Итальянские каникулы 18 страница

Он мог добиться ее расположения простым извинением: «Прости, я скрыл от тебя…»

Ей бы в голову не пришло таить обиду, и в отличие от него она не умела дуться. И заслуживает извинений, но что потом? Господи, помоги ей, она в него влюбилась. Он не хотел признаваться в этом даже себе, но ее так же легко читать, как раскрытую книгу. Он видел это в ее глазах. Слышал в голосе. Самая умная из всех его знакомых женщин и влюбилась в человека, оставляющего невидимые отметины на ее коже каждым своим прикосновением. И хуже всего то, за что он не мог простить себя: невыразимое удовольствие, которое он испытывал, принимая любовь праведницы.

Он вдруг разозлился на нее, сознавая при этом, что сам виноват во всем. Она успела узнать его лучше, чем кто бы то ни было, так почему не смогла уберечь себя? Эта женщина заслуживает мужчину с безупречным прошлым. Бойскаута, президента студенческого совета, из тех, кто проводит студенческие каникулы строя дома для бедных, не растрачивает жизнь впустую.

Он затянулся в последний раз, бросил окурок на лоджию. Желудок горел, словно обожженный кислотой. Любой подлец, достойный такого титула, воспользовался бы ситуацией. Срывай цветы удовольствия и спокойно уходи.

Подлецов легче понять.

Но что сделал бы герой?

Герой постарался бы удалиться, прежде чем сердце героини будет бесповоротно ранено. Герой нашел бы способ расстаться с ней так, что героиня вздохнет от облегчения при мысли о том, как легко избежала несчастья.

— Я услышала музыку.

Развернувшись, он увидел Стеффи, шлепавшую по мраморному полу к выходу в сад. Это была ее последняя ночь здесь. Когда детишки уберутся наконец, можно будет жить спокойно… да вот беда: он уже разрешил им каждый день плавать в бассейне.

На ней была выцветшая желтая ночнушка с узором из каких-то мультяшных персонажей, которых Рен так и не смог распознать. Темные стриженые волосы были старательно зализаны, а на щеке была складочка от подушки. Когда она подошла ближе, он отчетливо осознал, что, играя Стрита, будет полагаться исключительно на те актерские приемы, которые успел усвоить, потому что, хоть он и старался войти в образ, так и не смог понять, как кто-то, пусть и маньяк, способен причинить боль ребенку.

— Что поделываешь?

Она задрала рубашку до бедер, и он увидел на ее икре тонкую царапину.

— Бритни лягнула меня во сне и поцарапала ногтем ногу.

Ему нужно выпить.

Он не желал, чтобы темноволосые малышки приходили утешать его среди ночи. Днем все по-другому. Он мог отрешиться от всего и остаться в роли наблюдателя. Но не по ночам, когда он уже чувствовал себя тысячелетним стариком.

— Ничего, выживешь. Иди спать.

— Ты злой.

— Иди к маме и папе. Темные брови сошлись на лбу.

— Они заперли дверь!

— Да, жизнь штука сложная, — невольно улыбнулся Рен.

— А если я увижу паука? — вознегодовала Стеффи. — Кто его убьет?

— Ты, дружище.

— Не-а!

— Знаешь, что я делал, когда был маленьким и видел паука?

— Придавливал ногой?

— Нет, брал в ладошку и выпускал.

Ее глаза стали круглыми и испуганными.

— Зачем еще?!

— Я люблю пауков. Однажды у меня даже был ручной тарантул.

Тарантул умер, конечно, несмотря на все заботы Рена, но этого он ей не скажет.

— Большинство пауков — очень милые создания.

— Ты смешной.

Она присела, рассматривая облупившийся голубой лак на большом пальце ноги. Ее беззащитность тревожила его. Ей, как и Изабел, не мешало стать немного тверже.

— Перестань нести чушь, Стеф. Весь этот бред с пауками уже устарел. Ты умна и достаточно сильна, чтобы самой справиться с проблемой, а не бегать каждый раз к маме с папой, как маленькая!

Она окатила его высокомерным, перенятым у матери взглядом.

— Доктор Изабел считает, что мы должны откровенно говорить о своих чувствах.

— Да, точно, все мы знаем, что ты испытываешь к паукам, и уже устали это слушать. То, что ты делаешь, — это определенный вид эмоционального переноса.

— Вот и она так говорит. Потому что я волнуюсь за папу и маму.

— Ну, сейчас о них нечего волноваться.

— Считаешь, что больше я не должна бояться пауков? — скептически осведомилась Стеффи, но он различил крохотный оттенок надежды.

— Можешь их не любить, но зачем придавать такое большое значение? Лучше смело встречаться лицом к лицу с тем, что тебя пугает, чем бежать, как последний трус.

«Лицемер!»

Когда это он посмел встретить лицом к лицу ту столетнюю пустоту, которая так нагло утвердилась в душе?

Стеффи почесала бедро.

— Знаешь, мы будем ходить в здешнюю школу!

— Слышал.

Очевидно, Джереми возглавил восстание детей против попыток Трейси учить их дома. Бунт кончился тем, что Гарри выписал чек местным чиновникам, чтобы дети могли посещать школу в Касалеоне до самого отъезда в конце ноября. Когда Гарри спросил его мнение, Рен ответил, что они уже достаточно знают итальянский и вполне смогут объясняться с учителями, а кроме того, для детей это будет неплохим опытом общения.

— А ты собираешься жениться на докторе Изабел?

— Нет!

— Почему? Она ведь тебе нравится.

— Потому что доктор Изабел слишком для меня хороша, вот почему.

— Но ты тоже хороший. Я так думаю.

— Просто ты ничего не понимаешь. Девочка зевнула и взяла его за руку.

— Уложи меня в постель, хорошо?

Рен взглянул на темную макушку и быстро прижал Стеффи к своему боку.

— Ладно, но только потому, что мне делать нечего.

Наутро все собрались перед виллой проводить Бриггсов, хотя они уезжали совсем недалеко. Рен сунул Джереми пару компакт-дисков, которые тот любил, вытерпел слюнявый поцелуй Коннора, восхитился колесом Бриттани и прочитал Стеффи наставление о недопустимости быть занудой. Изабел разговаривала с кем угодно, только не с ним. Неудивительно, что она до сих пор злится. В ее мире тот факт, что он не желал упоминать о присланном сценарии, считался чем-то вроде государственной измены.

Когда машина исчезла из виду, Изабел помахала Анне и направилась к ферме. Марта на время перебралась к Трейси, чтобы присматривать за детьми, и Изабел останется одна.

Глядя ей вслед, он чувствовал, как съеденная за завтраком булочка оседает в желудке твердым комком. Что же, самое время покончить с этим.

— Постой! — окликнул он. — У меня для тебя что-то есть. Изабел обернулась. Он уставился на черный, аккуратно повязанный на талии свитер. Да и все в ней было безупречным, если не считать чувств к нему. Неужели она еще не поняла, что попалась на приманку? И не она одна.

Он поднял сценарий, оставленный между столбиками балюстрады, подошел ближе и протянул ей тетрадь:

— Возьми.

Она ничего не ответила. Просто смотрела на его руку.

— Ну же, давай! Прочти!

Она не съязвила, как сделал бы он на ее месте. Не съехидничала. Просто кивнула и сунула сценарий под мышку.

Глядя ей в спину, он убеждал себя, что поступает правильно. Но, Господи, как же ему недостает ее! Как же тоскует по всему, что было между ними, если… если не считать терзающей его уверенности, что он каким-то образом успел ее развратить.

Остаток утра Рен провел в винограднике: единственный способ сохранить в целости пачку сигарет, не выкурив все до единой. Слушая Массимо, он пытался не думать о том, какую именно сцену читает сейчас Изабел и как на нее реагирует. Он наблюдал, как старик то и дело поглядывает на небо, перечисляя все несчастья, которые могут свалиться на них до завтрашнего сбора винограда: внезапный шквал, ранний заморозок, который превратит спелые ягоды в дряблую слизь.

Не в силах больше вынести мрачных предсказаний Массимо, он повернул к вилле, но она казалась угнетающе пустой без детского смеха и топота. Он решил было пойти поплавать, но тут пришла Джулия, искавшая Изабел.

— Она на ферме, — пояснил Рен.

— Не передадите ей? Она просила меня позвонить внучке Паоло и спросить насчет подарков, которые он ей пересылал. Я потолковала с Джози, и здесь все, что она помнит.

Рен развернул листок бумаги и пробежал глазами список.

Все практичные, годные в хозяйстве вещи: глиняныегоршки, набор каминных приспособлений, лампа для спальни, кольцо для ключей, мешочки сушеных грибов, вино, оливковое масло…

Рен постучал пальцем по бумаге:

— Лампа… может, основание?

— Алебастровое и слишком маленькое. Я спросила.

— Но попытаться стоило.

Он сложил бумагу и убрал в карман. Пусть он не верит в свойства статуи, все же неприятно, что так и не удалось помочь ее найти. Он, хозяин поместья, почему-то считал, что должен сделать все, чтобы статуя отыскалась.

После ухода Джулии он отправился в бассейн немного поплавать. Вода оказалась холодной, но не настолько, чтобы окоченеть, а именно этого он добивался. Заморозить тело и мозг. Устав, он лег на спину и только тогда увидел сидевшую под зонтиком Изабел.

Она откинулась на спинку стула, скрестила ноги и пониже надвинула на лоб шляпку. На коленях лежал сценарий. Рен нырнул и выскочил на поверхность как можно дальше от нее, словно трусливо пытался оттянуть неизбежное. Но все же решился, вылез на бортик и схватил полотенце.

Она спокойно смотрела, как он идет к ней. Обычно ее старания отвести взгляд от туго натянувшихся спереди плавок только забавляли его, но сегодня почему-то смеяться не хотелось.

— Потрясающий сценарий, — объявила она. Вероятно, решила убаюкать его бдительность, прежде чем нанести смертельный удар.

Рен, изображая пресыщенную кинозвезду, растянулся рядом с ней, откинул голову и заслонил глаза от солнца.

— Угу.

— Нетрудно понять, почему ты не хотел мне его показы вать.Доброжелательное отношение — лучший способ сделать уничтожающие выводы.

— Лекции меня не интересуют.

— Я не собираюсь читать тебе лекции. Вряд ли я встану в очередь за билетами, но знаю, что буду исключением. Критикам он понравится, и публике тоже.

Он открыл один глаз. Не желая действовать прямо, она избрала обходные пути атаки.

— Понимаю, почему ты так взволнован. Эта роль потребует от тебя всех сил и умения, — продолжала она. — Твоя карьера сейчас именно на том этапе, когда необходим толчок.

Больше ему не вынести!

— Стрит издевается над детьми! — взорвался он.

Изабел недоуменно моргнула.

— Знаю, ты не на это подписывался, но все равно: поразительно сложная задача для любого актера!

Она еще имеет наглость улыбаться!

— Ты невероятно талантлив, Рен, и, конечно, все это время ждал такого случая.

Он пинком отшвырнул стул и шагнул к бортику бассейна. В этот момент он почти ненавидел ее, такую неумолимо рассудительную, безжалостно справедливую. Что же, он выложит все начистоту.

— Похоже, ты не заметила, что я все это время проводил с девочками Трейси, пытаясь вжиться в характер своего персонажа.

— Да нет, это я как раз сообразила.

— Стеффи и Бриттани! — прорычал он. — Эти чудесные девчушки! Не понимаешь? Я пытался влезть в шкуру Стрита, увидеть их его глазами!

Поля шляпы затеняли ее лицо, и ему показалось, что он неправильно истолковал его выражение. Но вот она шевельнула головой, и он увидел, что не ошибся. В ее глазах светилось сочувствие.

— Могу представить, как тебе было трудно.

И тут он окончательно взбесился! Значит, ей недостаточно сорвать с него кожу. Нужно еще и кости погрызть! Черт бы все это побрал! Он ненавидит ее добродетель, ее участие — все, что разительно отличает Изабел от него.

И он ушел бы, да вот только ноги не двигались, и не успел он оглянуться, как она обхватила его за талию и прижалась щекой к груди.

— Бедный Рен. Несмотря на весь свой сарказм, ты обожаешь малышек. И подготовка к роли — тяжелейшее для тебя испытание.

Он хотел оттолкнуть ее, но она была бальзамом для его ран, и руки сами притянули ее поближе.

— Они так чертовски доверчивы.

— А ты достоин абсолютного доверия.

— Я использовал их.

— Ты скрупулезен в своей работе. И конечно, для этой роли необходимо понимать детей. Ты ни на секунду не представлял угрозы для девочек.

— Боже, я знаю, но…

Она не собирается уйти!

В глубине души он понимал, что это означает одно: нужно начинать все сначала. Но не сегодня. Не прямо сейчас!

И вопреки всяческой логике он хотел говорить с ней об этом. Поэтому отступил на достаточное расстояние, дабы не волноваться о том, что развращает ее.

— Сценарий… он куда лучше первого варианта. В некоторых сценах публика будет поддерживать именно Стрита, хотя он чудовище.

— Именно эти моменты делают роль блестящей и ужасающей одновременно.

— Они показывают, каким искушением может быть зло. Всем, кто увидит фильм, придется заглянуть в себя. Дженкс — гений. Я знаю это. Только… — Во рту мгновенно пересохло.

— Понимаю.

— Я превращаюсь в проклятого зануду.

— Не ругайся, ты всегда был занудой. Но при этом таким прекрасным актером, что этого никто не понимает.

Изабел надеялась заставить его улыбнуться, но он был слишком захвачен собственным душевным смятением. И это объясняло, почему он был так раздражителен в последние дни. Как бы страстно он ни мечтал сыграть роль, она его отвращала. И ужасала.

— Этот фильм Стрита, — выговорил он наконец. — Натан, так зовут героя, — просто пустое место.

— Раньше ты без всякого труда мог дистанцироваться от своих персонажей, думаю, и сейчас проблемы не возникнет.

Она хотела успокоить его, но он еще больше встревожился.

— Никак тебя не пойму. Тебе следовало откреститься от подобных обсуждений. И сценарий не должен был вызвать у тебя ничего, кроме отвращения. Разве ты не величайший в мире сеятель добра и света?

— Да, именно так я хочу прожить собственную жизнь. Но нет ничего простого, когда речь идет об искусстве, не так ли? Артисты должны передавать переживания и настроения своих персонажей, какими их видят, а их видение не всегда бывает красивым.

— Ты считаешь этот фильм произведением искусства?

— Да. И ты тоже. Иначе не хотел бы пройти через это.

— Я просто… мне… жаль, что мой агент не вынудил их поставить мое имя над названием!

Зря он бравирует! Ее не обманешь. Ему явно не по себе.

Сердце болело за него. То обстоятельство, что его, очевидно, раздирали внутренние противоречия, могло означать одно: он устал маячить в темных переулках. Может, в следующий раз ему захочется сыграть героическую роль. Давно пора изжить ограниченное мнение о себе как об актере и человеке.

Однако сейчас в глазах не было ничего, кроме цинизма.

— Итак, ты даешь мне отпущение греха, который я собираюсь совершить.

— Съемка в картине — не грех. И вряд ли я имею право отпускать грехи.

— Ты лучшее из всего, что у меня есть.

— О, Рен! — Она подошла к нему. Откинула с его лба прядь волос. — Когда же ты начнешь представлять себя в истинном свете, а не выдумывать всякие ужасы?

— Нет, это ты никак не снимешь розовые очки! Изабел напомнила себе, что она его возлюбленная, а не психотерапевт, тем более что себя так и не исцелила.

Она повернулась, чтобы уйти, но он сжал ее руку, сильно, почти до боли.

— Пойдем.

В его лице она увидела что-то похожее на отчаяние. Он потянул ее к ферме. Домой. В спальню. Она сознавала, что происходит неладное, но уже подхватила от него лихорадку и, подобно ему, с таким же отчаянием срывала с себя одежду.

Когда они повалились на матрац, она притянула его на себя. Ей хотелось только прогнать предчувствие конца, наступавшего куда быстрее, чем она предполагала. Конца, который оба не в силах оттянуть.

Он подхватил ее под коленки. Раздвинул ее ноги.

Ее оргазм был сокрушительным. Но не радостным. Тенью, на миг заслонившей солнце.

Рен обвязал талию полотенцем и отправился на кухню. Он ожидал самых разных реакций от Изабел после прочтения сценария. Но похвалы… не говоря уже об искреннем ободрении… нет, такое ему в голову не приходило. Раз в жизни он был бы рад, поведи она себя вполне предсказуемо, но именно непредсказуемость ее поведения была одной из причин, по которым он никак не мог ею насытиться.

Он начинал испытывать нечто вроде…

В голову пришло слово «паника», но он немедленно прогнал его. Он никогда не паниковал. Даже в конце фильма, когда его ожидала жестокая неминуемая гибель. Просто… просто ему немного не по себе. Но и только.

Сверху послышался шум воды: видимо, Изабел наполняла ванну. Он надеялся, что она будет прилежно орудовать губкой, чтобы стереть невидимые отпечатки, оставленные им на ее коже, — те самые, о которых она не знала. Зато знал он.

Он похлопал себя по бедру в поисках сигарет, но пальцы наткнулись на полотенце. Значит, придется обойтись стаканом воды.

И когда он шагнул к раковине, взгляд скользнул по стопке писем, лежавших на разделочном столе. Рядом с ними лежал пухлый мягкий конверт с обратным адресом ее нью-йоркского издателя. Рен проглядел лежавшее на самом верху.

«Дорогая доктор Фейвор! Раньше я никогда не писал знаменитостям, но услышал вашу лекцию в Ноксвилле, когда вы туда приезжали. Эта лекция изменила все мое отношение к жизни. Я начал слепнуть в семь лет…»

Он дочитал письмо и потянулся за следующим.

«Дорогая Изабел!

Надеюсь, вы не возражаете, что я называю вас по имени. Но я считаю вас своим другом и уже давно мысленно сочиняю вам письмо. А когда прочла в газете обо всех ваших неприятностях, решила написать по-настоящему. Четыре года назад, когда муж оставил меня и двоих детей, я слегла в такой депрессии, что не могла подняться с кровати. Но моя лучшая подруга принесла мне аудиозапись одной из ваших лекций, которую взяла в библиотеке. Вы говорили о необходимости верить в себя. С тех пор моя жизнь стала другой. Я получила диплом об общеобразовательной подготовке и сейчас хожу на курсы…»

Рен потер живот, но дурнота, подступившая к горлу, не имела ничего общего с тем, что сегодня он забыл пообедать.

«Дорогая мисс Фейвор!

Мне шестнадцать, и пару месяцев назад я пытался покончить с собой. Видите, я думаю, что, возможно, родился геем, а жить с этим нельзя. Но однажды я случайно нашел оставленную кем-то в кафе книгу, которую написали вы. Думаю, именно вы спасли мне жизнь».

Рен тяжело уселся за стол. По лбу поползли крупные капли пота.

«Дорогая Изабел Фейвор!

Не могли бы вы послать мне фото с автографом? Для меня это так много значит! Когда меня уволили…»

«Доктор Фейвор!

Мы с женой обязаны вам — вы спасли наш брак. У нас начались проблемы с деньгами и…»

«Дорогая мисс Фейвор, я никогда раньше не писала известным людям, но если бы не вы…»

Все письма были написаны уже после неудач. Изабел впала в немилость, но, очевидно, авторам было совершенно на это наплевать. Их волновало только то, что она сделала для них.

— Довольно жалкий итог, верно?

В дверях стояла Изабел, завязывая на талии халат. Горло снова сдавило дурнотой.

— Почему ты так говоришь?

— Два месяца. Двенадцать писем, — тяжело вздохнула Изабел, сунув руки в карманы халата. — В мои золотые деньки, солнечный мальчик, они приходили мешками.

Он так порывисто вскочил, что письма посыпались на пол.

— Спасение душ, по-моему, основано не на количестве, а на качестве, не находишь?

Изабел как-то странно взглянула на него.

— Я только хотела сказать, что так много имела и не смогла удержать. Все испортила!

— Ничего ты не испортила! Прочти эти письма! Только прочти письма и перестань, черт возьми, жалеть себя!

Он вел себя как последний подонок, и любая другая женщина разорвала бы его в клочья. Но не Изабел. Она даже не поморщилась, только мгновенно погрустнела, и его словно по сердцу полоснули.

— Может, ты прав, — кивнула она, отворачиваясь. Он было начал извиняться, но заметил, что глаза ее закрыты. Этого он не вынесет. Он знал, как справиться с женщинами, которые плачут, орут, ругаются, но как общаться с женщиной, которая молится?!

Пожалуй, самое время поступать геройски, как бы это ни шло против его натуры.

— Мне нужно возвращаться. Увидимся утром, на сборе винограда.

Она не взглянула на него. Не ответила. И кто мог бы ее винить? Зачем объясняться с дьяволом, если выбрала в спутники Бога?

Глава 21

На следующее утро только Массимо явился раньше Рена, да и то не потому, что последний поднялся с петухами. Просто не ложился совсем. Всю ночь слушал музыку и думал об Изабел.

Она появилась, словно повинуясь его призыву. Выступила из рассветного тумана, как земной ангел. На ней были новые джинсы с еще не разошедшимися поперечными складками на коленях. Фланелевая рубашка, надетая поверх майки, принадлежала ему, впрочем, как и бейсболка. И все же она ухитрилась выглядеть безупречно чистенькой.

Он вспомнил прочитанные письма, и что-то загорелось в груди.

Хлопнула дверца машины. Это прибыл Джанкарло, избавив Рена от необходимости говорить что-то, кроме короткого приветствия. Как только подтянулись остальные, Массимо стал отдавать приказы. Уборка началась.

Изабел обнаружила, что собирать виноград — занятие довольно неопрятное. Когда она бросала тяжелые гроздья в корзину, или паньер, как ее здесь называли, сок то и дело норовил стечь в рукава, а садовые ножницы стали такими липкими, словно были приклеены к ладоням. Кроме того, они постоянно соскальзывали с жестких стеблей, угрожая воткнуться в руку, и вскоре кончик пальца уже был обмотан пластырем.

Рен и Джанкарло ходили между рядами, поднимая переполненные корзины и сбрасывая виноград в пластиковые ящики, стоявшие на небольшой, прицепленной к трактору платформе. Ящики разгружали у старого каменного здания рядом с виноградником, где другие добровольцы давили гроздья и сливали получившееся сусло в бочонки для сбраживания.

Денек выдался сереньким и прохладным, но Рен разделся до майки, украшенной названием одного из его фильмов, и, подойдя к Изабел, взялся за корзину.

— Тебе, как понимаешь, совсем не обязательно этим заниматься, — буркнул он.

Одна из женщин в соседнем междурядье, приложив к грудям две большие грозди, кокетливо ими потряхивала, чем вызвала дружный смех остальных. Изабел отогнала донимавшую ее пчелу.

— Интересно, когда еще мне доведется собирать виноград в Тоскане?!

— О, романтика подобного рода очень быстро выветривается.

«Похоже, уже выветрилась», — подумала она, когда Рен вытер лоб и отошел.

Изабел долго смотрела на пчелу, примостившуюся на тыльной стороне ладони.

Он не пришел к ней вчера ночью. Позвонил с виллы и сказал, что должен поработать. Ей тоже следовало бы заняться делом, но мешали тяжкие раздумья. Темные пятна прошлого льнули к Рену неотвязной паутиной, глуша всякую надежду на их совместное будущее. А может, он просто решил, что выносить Изабел и дальше чересчур сложно.

Она почти обрадовалась, когда одна из молодых женщин взялась резать гроздья рядом с ней. И поскольку ее английский был так же скуден, как итальянский Изабел, беседа поглотила все ее внимание.

К вечеру, когда половина урожая была собрана, она вернулась в дом, не заговаривая с Реном, который пил вино в компании мужчин. И когда позвонила Трейси, чтобы пригласить ее на ужин, Изабел отказалась. Ноги и руки противно ныли. И устала она так, что ее едва хватило на то, чтобы съесть сандвич с сыром и повалиться на кровать.

Казалось, она только успела закрыть глаза, как настало утро. При малейшей попытке пошевелиться мышцы надсадно протестовали. Она уже решила остаться в постели, но вспомнила, как искренне наслаждалась дружеской атмосферой общего труда, как гордилась, что в нем есть и ее доля. Давно уже она не испытывала ничего подобного.

На второй день работа пошла быстрее. Приехал Витторио, появилась Трейси с Коннором и подробно рассказала Изабел о первом школьном дне ребятишек и вчерашнем телефонном звонке Гарри из Цюриха. Фабиола, запинаясь и помогая себе жестами, поведала о безуспешных попытках забеременеть. Только Рен едва обменялся с ней двумя словами. Оставалось гадать, почему он трудится с таким ожесточением: то ли потому, что владеет этим виноградником, то ли просто старается избегать ее.

Солнце склонялось к горизонту. Когда осталось всего несколько междурядий, Изабел подошла к столу, где стояла вода, и подставила чашку под тонкую струйку. Взрыв смеха заставил ее поднять глаза. Со стороны виллы к винограднику направлялась целая компания: трое мужчин и две женщины. Рен отставил ящик и пошел им навстречу.

— Наконец-то! Я уже заждался.

Двое мужчин, судя по внешности, могли поспорить с Адонисом. Оба говорили с американским акцентом.

— Когда звонит генерал, кавалерия мчится на помощь!

— Где пиво?

Рыжеволосая холеная девица в дорогом платье, с дизайнерскими темными очками, поднятыми на лоб, послала Рену воздушный поцелуй:

— Эй, бэби, мы по тебе стосковались.

— Рад, что смогли приехать.

Он поцеловал в щечку ее и вторую женщину — копию Памелы Андерсон.

— Сейчас умру, если не получу диетической коки, — капризно протянула она. — Твой бессердечный агент не пожелал остановиться у магазина.

Третий мужчина был тощим коротышкой лет сорока пяти. Солнечные очки свисали с тонкого ремешка вокруг шеи. К уху прижат сотовый. Одновременно он умудрялся знаками объяснить Рену, что его собеседник идиот и через минуту он освободится.

Рыжая гортанно рассмеялась и ткнула пальцем в голую грудь Рена:

— О Боже, зайчик, только взгляни на себя! Неужели это настоящая грязь?

Негодование захлестнуло Изабел. Эта женщина смеет фамильярничать с Реном!

Она оглядела низко сидевшие на бедрах брюки, туфли на убийственно высоких каблуках, ноги от ушей, выпуклую пуговку пупка и полоску загорелого тела между топом и поясом брюк. Почему Рен ни словом не обмолвился, что пригласил их сюда?

Она стояла достаточно далеко, но он все же ее окликнул:

— Изабел, познакомься с моими друзьями!

Трейси вечно издевалась над чрезмерным пристрастием Изабел к аккуратности, но в этот момент Изабел чувствовала себя грязной, потной и растрепанной. И хотела одного: остановить время, чтобы успеть принять ванну, причесаться, подкраситься, натянуть что-то поэлегантнее и небрежной походочкой подплыть к ним с мартини в руках.

— Простите, что не протягиваю руки. Боюсь, я не в лучшей форме.

— Это мои приятели из Лос-Анджелеса, — объявил Рен. — Тед Китинг и Бен Гирхарт. Тот клоун с сотовым — мой агент, Ларри Грин. — Он показал на рыжую: — Это Саванна Симе, а вторая — Памела.

Изабел моргнула.

— Мы всего лишь похожи, — заверила Памела. — Даже не родственники.

— Это Изабел Фейвор, — представил Рен. — Она живет на ферме. Снимает там домик.

— О Господи! — взвизгнула Памела. — В нашем книжном клубе прошли презентации двух ваших книг!

Тот факт, что кто-то, похожий на Памелу Андерсон, обладает достаточными умственными способностями, чтобы еще и быть членом книжного клуба, мог бы дать Изабел лишнюю причину ненавидеть ее, но она была выше этого.

— Рада это слышать.

— Вы писательница? — протянула Саванна. — Как мило. Ладно, эту по крайней мере можно с легким сердцем презирать.

— Не знаю, как вы, но я не против поразвлечься. Изабел, приводи себя в порядок и приходи на виллу. Если, конечно, ты не слишком устала.

Она терпеть не могла, когда кто-то старше двадцати одного года употребляет термин «поразвлечься». А то, что он словно исключил ее из круга посвященных, взбесило еще больше.

— Я совсем не устала. И нам всем не мешает поразвлечься. Bay! Веселимся на всю катушку!

Рен отвел глаза.

Вернувшись домой, она приняла ванну, легла с намерением немного подремать, но тут же заснула и проснулась только в начале десятого. Протерла сонные глаза, тряхнула головой и стала одеваться. И поскольку она не могла состязаться с женщинами по части обольщения, то и пытаться не стала. Надела самое простое черное платье, гладко зачесала волосы, защелкнула на руке браслет, схватила шаль и с тяжелой душой отправилась на виллу.

Считая себя гостьей, Изабел позвонила в дверь, вместо того чтобы, как обычно, просто войти.

Дверь открыла Анна, ив уши сразу ударила оглушительная музыка.

— Хорошо, что вы здесь, Изабел, — буркнула она, неодобрительно поджимая губы. — Эти люди…

Не договорив, она с шумом выдохнула, и Изабел подумала, что звук очень похож на тот, который издает проколотая шина. Поэтому она сочувственно улыбнулась домоправительнице и пошла на вопли певца в заднюю гостиную, но остановилась в дверях.

Агент Рена лежал на ковре лицом вниз. Памела, с задранной до пояса юбкой, оседлав его, растирала спину. В комнате было почти темно. Повсюду разбросаны блюда с остатками еды. Черный лифчик живописно драпировал белый мрамор головы Венеры. Рядом Тед, Адонис номер один, обжимался со знойной молодой особой, работавшей в магазинчике косметики. Бен, Адонис номер два, держа обглоданную куриную ножку, как микрофон, пьяно подвывал мелодии.

Рен танцевал с Саванной и, похоже, не заметил прихода Изабел, может, потому, что груди рыжей особы были плотно прижаты к его торсу. К тому же она повисла на нем, а он обнимал ее за талию одной рукой. В другой опасно покачивался хрустальный бокал, наполненный каким-то убийственным на вид зельем. Изабел молча наблюдала, как его пальцы скользят по костистому бедру Саванны.

Итак…

— Эй, подруга! — крикнула Памела, помахав рукой со своего насеста. — Не хочешь присоединиться? Ларри любит позабавиться втроем. Не хочешь растереть его ножки?

Дата добавления: 2015-07-02