История с Сексом

СКАЗКА О СЕКСЕ

Правда, иногда мне кажется, что Господь тут ни при чем, а надо просто зарядку самим делать и детей закалять.

Я люблю заниматься сексом, особенно с другими и особенно теоретически: похоже, что нет другой темы, так просвечивающей нашу несвободу и нашу, прикрытую моралью, безнравственность.

Если девушка полчаса (или полгода) мучит приятного ей молодого человека, устраивая проблему из "снять кофточку", вместо того чтобы прижаться к нему всем свежим, молодым телом и устроить ему праздник, — по-моему, она ведет себя безнравственно.

· Она лишает его радости — а как это квалифицировать иначе? Тем более, что она лишает и себя: радости быть женщиной.

О свободе секса не надо сочинять — достаточно вспомнить. Вспомнить нашу с вами Историю.

Свежесть Древнего Мира

Древние греки, как и римляне, в своем отношении к сексу в гораздо большей степени, чем мы, руководствовались здравым смыслом. Гетеры были украшением общества, и, когда город посещала известная гетера, самые уважаемые лица города считали за честь приветствовать ее как деятеля культуры. Больше всего женщин, предлагавших свое тело, кучковалось вокруг храмов, и выручка с этого богоугодного дела также подпитывала духовные устои общества. Естественно, была широко развита и обычная проституция, но она, как дешевая сексуальная распродажа, обществом и государством регулировалась — иногда поощрялась, иногда ограничивалась.

· Уличная проституция — совершенно как уличная торговля: без нее вроде бы нельзя, но без надзора от нее так много мусора и грязи!..

Античная Греция не знала запрета мастурбации, и всеми почитаемый мудрец Диоген, по преданию, любил заниматься этим на рынке. Гомосексуальные отношения считались естественным дополнением мужской любви и дружбы, а подобные отношения между взрослым и подростком рассматривались как наставничество.

· Просто потому, что это действительно создает между воспитателем и воспитуемым самые живые привязанности.

В Спарте каждый мальчик между двенадцатью и шестнадцатью годами должен был иметь такого покровителя, воинская слава которого распространялась и на мальчика. В Фивах был особый "священный отряд", составленный из любовников и считавшийся непобедимым, ибо, как писал Ксенофонт, "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов".

То, что ныне в приличном варианте безлико называется половым членом, а в неприличном — грязное ругательство, в Древней Греции было святым и предметом поклонения. Фаллос, как символ плодородия, изображался на домах, в публичных местах, на предметах повседневного обихода.

· Очень изящны бронзовые светильники с тематикой веселого фаллоса. Вполне функциональны рыночные весы-разновески в виде полового члена. Ну нравился он людям!

Перед храмами и домами стояли гермы — квадратные колонны с мужской головой и эрегированным половым членом, но без рук и ног. Мужчинам они напоминали о мужской силе, женщинам — о женском счастье, а детям — о том, что дало им жизнь.

· Во всех нормальных культурах фаллос уважали и любили. В Древнем Риме маленькие дети носили на шее фаллические амулеты как средство защиты от зла. В странах Скандинавии фаллические статуи ставили рядом с христианскими церквями вплоть до XII века.

Тело считалось изначально чистым и прекрасным, как и душа, и вместо естественной стыдливости расцветала естественная гордость и любование человеческим телом. И если греки что-то одевали, то не потому, что хотели что-то скрыть. Им нравились эротические сцены и сексуальные развлечения.

Естественно, все это свободно отражалось в литературном и художественном творчестве, искусстве больших и малых форм, и, несмотря на поздние старания Церкви весь этот ужасный разврат уничтожить, многие из тех прекрасных произведений, наполненных светом и любовью, дожили до наших дней.

· Однако читатели этой книги могут быть уверены, что по крайней мере половина древнегреческого искусства им незнакома — просто потому, что ее показывать вам до сих пор не хотят.

Когда археологи раскопали Помпею и смогли восстановить рисунки на посуде, реставрировали мозаики и фрески, отражающие быт и нравы великолепного римского города, добродетельным христианам сразу стало ясно, за что этот город был погребен под пеплом. На стенах и на блюдах более чем естественно были изображены совершенно неодетые или одетые не там уважаемые граждане, как-то совсем без стыда занимающиеся любовью (а то и просто сексом) в парах и группами, изолированно и в присутствии друзей и слуг, с партнерами разных возрастов и разного (в том числе своего) пола.

· Ну разве можно такое показывать нашим людям?! Именно поэтому мозаика и фрески Помпеи держались под секретом и долгое время оставались недоступными для изучения. Свободный доступ к ним был открыт только недавно, но воспроизведение их запрещено цензурой еще во многих странах.

Древняя Греция и Рим — не экзотика, а человеческая норма. В большинстве простых и неевропейских культур секс был и есть такая же открытая тема, как еда, питье и сон. Мы встречаем дорогих гостей накрытым столом, но в некоторых культурах еда и питье закрыты даже как тема для разговоров, в то время как какание и секс — предмет обсуждения и гордости.

· Вот и задумаешься: чем встречать гостей? Что устраивать им на праздник?

Да, так вот: колыбель нашей европейской цивилизации когда-то была чиста и красива, и глаза младенца были светлы и радостны.

Но потом пришел Дракон...

Детство Дракона

Самое удивительное, что Дракон прилетел из земли, где с сексом было все в порядке. По крайней мере в раннем иудаизме, пока Иегова хранил своих избранников, они могли себе позволить любые сексуальные развлечения. Позже, правда, настали трудные времена, и после череды невзгод, возвратившись из изгнания и посчитав оставшихся, иудеи поняли, что мастурбация, проституция, зоофилия и другие сексуальные радости им не ко времени. Они посуровели и настроились строго на размножение.

· Тому, кто хочет выжить, действительно уже как-то не до пирожных.

Тем не менее Библия не содержит явно выраженных антисексуальных установок, и убедиться в этом может каждый.

Как вам такой сюжет. Немолодому, но бодрому мужчине приглянулась рано созревшая тринадцатилетняя девушка. Он заводит с ней соблазнительные разговоры и очень быстро склоняет ее к половой близости. Насладившись ею, он включает ее в ряды своих многочисленных жен, чередуемых с бесчисленными любовницами. А самое главное, что развернутое и смачное описание их романа приводится не в бульварной литературе, а на страницах всеми почитаемого учебника нравственности.

· И не подумайте, что с осуждением.

Конкретно: я имею в виду царя Соломона, его подругу Суламифь и Песнь Песней Библии. И эта история действительно достойна того, чтобы ее читать и перечитывать.

· Куприн в свое время любовно переложил эту эротическую новеллу из Библии. Я с такими же настроениями переложил Куприна. Уверен, что Господь нас простит — хотя бы потому, что обвинять нас не в чем.

Суламифь

"За то, что ты не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов, но просил мудрости, то вот Я делаю по слову твоему. Вот Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе".

Иегова, Бог иудейский

Царь Соломон не достиг еще среднего возраста — сорока пяти лет, — а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни распространилась далеко за пределами Палестины. Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не возбранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жен было у царя и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их очаровывал своей любовью Соломон, потому что Бог дал ему такую неиссякаемую силу страсти, какой не было у людей обыкновенных. Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса. Он любил смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами. Любил царь Соломон и нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, — их верность и покорность в любви вошли в пословицу. Любил царь и женщин из Ассирии, удлинявших свои глаза, и образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать и играть на арфе и флейте. Любил он и желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; любил сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор. Были у царя и девы Бактрии, носившие шальвары и красившие волосы и ногти в огненно-красный цвет, были у него и молчаливые, застенчивые моавитянки, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи. Знал Соломон беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; любил он и хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и нежным запахом кожи, которых привозили с севера и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине. Кроме того, любил царь многих дочерей Иудеи и Израиля. Но только одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем — бедную девушку из виноградника, по имени Суламифь.

Как-то на заре, когда утренний ветер дул с востока и разносил аромат цветущего винограда, царь Соломон увидел, как девушка в легком голубом платье ходит между рядами лоз, нагибается над чем-то внизу, и опять выпрямляется, и поет. Рыжие волосы ее горят на солнце. Вдруг замолкает она и пригибается так, что Соломону не видно ее. Тогда произносит он голосом, ласкающим ухо:

– Девушка, покажи мне лицо твое, дай еще услышать твой голос.

Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней легкое платье, и платье вдруг плотно облегает вокруг ее тела и между ног. И царь на мгновение, пока она не становится спиною к ветру, видит всю ее под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет. Видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.

– Потому что голос твой сладок и лицо твое приятно! — говорит Соломон.

Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и восхищением. Невыразимо прекрасно ее смуглое и яркое лицо.

– Я не заметила тебя! — говорит она нежно, и голос ее звучит, как пение флейты. — Откуда ты пришел?

– Ты так хорошо пела, девушка! Ты пела о своем милом. Ведь он очень красив, твой милый, девушка, не правда ли?

Она смеется так звонко и музыкально, точно серебряный град падает на золотое блюдо.

– У меня нет милого. Это только песня. У меня еще не было милого...

Они молчат с минуту и глубоко, без улыбки смотрят друг на друга... Птицы громко перекликаются среди деревьев. Грудь девушки часто колеблется под тонким полотном.

– Я не верю тебе, красавица. Ты так прекрасна...

– Ты смеешься надо мною. Посмотри, какая я черная...

Она поднимает кверху маленькие темные руки, и широкие рукава легко скользят вниз, к плечам, обнажая ее локти. И она говорит жалобно:

– Братья мои рассердились на меня и поставили меня стеречь виноградник, и вот — погляди, как опалило меня солнце!

– О нет, солнце сделало тебя еще красивее, прекраснейшая из женщин! Вот ты засмеялась, и зубы твои — как белые ягнята-двойняшки, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щеки твои — точно половинки граната под кудрями твоими. Губы твои алы — наслаждение смотреть на них. А волосы твои... О, как ты красива, прекраснейшая из женщин!

– О, говори, говори еще...

– А когда ты обернулась назад, на мой зов, и подул ветер, то я увидел под одеждой оба сосца твои и подумал: вот две маленькие серны, которые пасутся между лилиями. Стан твой был похож на пальму, и груди твои — на грозди виноградные.

Девушка слабо вскрикивает, краснеет и закрывает лицо ладонями.

– И бедра твои я увидел. Они стройны, как драгоценная ваза — изделие искусного художника. Отними же твои руки, девушка. Покажи мне лицо твое.

Она покорно опускает руки вниз. Густое золотое сияние льется из глаз Соломона и очаровывает ее, и кружит ей голову, и сладкой, теплой дрожью струится по коже ее тела.

– Скажи мне, кто ты? — говорит она медленно, с недоумением. — Я никогда не видела подобного тебе. Скажи мне твое имя, я не знаю его!

Он на мгновение, точно нерешительно, опускает ресницы, но тотчас же поднимает их:

– Я один из царской свиты, и имя у меня одно с царем. Меня зовут Соломон. Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь и расскажи мне что-нибудь о себе. Как твое имя?

– Суламифь, — говорит она. — Скажи, а правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?

– Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь. — Царь смеется, тихо обнимает Суламифь, привлекает ее к себе и говорит на ухо:

– У тебя такая гордая, такая горячая грудь!

Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза ее светятся и меркнут, они туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке бурное биение ее сердца.

– О, не гляди на меня! — просит Суламифь. — Глаза твои волнуют меня.

Но она сама изгибает назад спину и кладет голову на грудь Соломона. Губы ее рдеют над блестящими зубами, веки дрожат от мучительного желания. Соломон припадает жадно устами к ее зовущему рту. Он чувствует пламень ее губ, и скользкость ее зубов, и сладкую влажность ее языка, и весь горит таким нестерпимым желанием, какого он еще никогда не знал в жизни.

Так проходит минута и две.

– Что ты делаешь со мною! — слабо говорит Суламифь, закрывая глаза. — Что ты делаешь со мною!

Но Соломон страстно шепчет около самого ее рта:

– О, иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно и прохладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами.

– Нет, нет, оставь меня, я не хочу, я не могу.

– Суламифь... ты хочешь, ты хочешь... Иди ко мне!

– Не целуй меня... Не целуй меня... Милый! Целуй меня еще!

Так проходит несколько минут. Наконец, отрываясь губами от ее рта, Соломон говорит в упоении, и голос его дрожит:

– О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна!

– О, как ты прекрасен, возлюбленный мой!

Слезы восторга и благодарности — блаженные слезы блестят на бледном и прекрасном лице Суламифи. Изнемогая от любви, она опускается на землю и едва слышно шепчет безумные слова:

– Ложе у нас — зелень. Кедры — потолок над нами... Лобзай меня лобзанием уст своих. Ибо ласки твои лучше вина...

Время прекращает свое течение и смыкается над ними солнечным кругом. Ложе у них — зелень, кровля — кедры, стены — кипарисы. И знамя над их шатром — любовь.

***

Еще раз подчеркну: так вел себя человек, взгляды на жизнь которого сформировал сам Господь. Значит, именно такие отношения между мужчинами и женщинами были угодны христианскому Богу Иегове.

· Не мне с ним спорить.

Евангелие также не содержит никакой антисексуальной программы. Христос, правда, не был жизнелюбом, но добрее относился к блудницам, нежели к своим религиозным оппонентам. Конечно, он не одобрял все, что отвлекает человека от служения Его Отцу, но секс не был для него пунктиком.

· От религиозного служения отвлекает не только секс — отвлекает и семья, и работа. Тем более телевизор, танцы и компьютерные игры. Но называть это развратом??

Христос никогда не возглавил бы антисексуальные гонения. Не он оказался Драконом. Драконом стала Церковь, взявшая себе его имя.

Дракон распускает крылья

"С тех пор, как я женился, не осквернились мы общением, ни она, ни я: и она пребывает девицей. Каждый из нас спит отдельно, ночью мы носим власяницы".

Книга старцев. Кстати, сравните с Суламифью

Как всякая умная организация, Христианская церковь вначале вела себя тихо и только набирала силу.

Миролюбивая и строгая к себе, Церковь несколько веков воздействовала на народ только словом.

· Что, впрочем, не мешало ей в нужные моменты жестко драться за власть.

Наступление, переход от разъяснительной работы к карательным мерам начались только где-то с VII века и мирян вначале не трогали. Разборки касались только служителей церкви, и в списке прегрешений сексуальные развлечения шли на втором плане.

Например, в VIII веке, по пенитенциарию папы Григория III устанавливались следующие расценки за грехи: лесбиянство среди монахинь стоило всего 160 дней покаяния, мужеложство священника — один год, а его участие в охоте — целых три года.

· Кстати, можно понять. Охота — это убийство с азартом. А какой состав преступления в мужеложстве?

Правда, в XII веке это уже страшный грех не только для служителей церкви, но и для мирян, в XIV — не просто грех, а ересь и дорога на костер.

Именно в XIV веке Церковь развернула самые жестокие бои с естественными нравами людей. Доктрина, стоявшая за новой церковной моралью, была проста, как оплеуха: в мире идет Великая война между Добром и Злом, представители Зла на земле — женщины (действительно, из-за кого Адам был изгнан из рая?), а секс — то, что притягивает мужчин к женщинам, то есть злу. Притягивает, потому что мы все телесны, поэтому тело тоже проклято.

· Кто разглядит в этой доктрине любовь, пусть первым бросит в меня камень.

Издательство книг тогда было делом трудным и дорогим, но "Молот ведьм" святая Инквизиция издала (и переиздавала за век с небольшим двадцать девять раз). Это методическое пособие по борьбе с ведьмами имело очень бодрое начало: "Это молот злодеек. Ересь эта не злодеев, а злодеек, потому так и названо. Если бы не женская извращенность, мир был бы свободен от множества опасностей. Женщины далеко превосходят мужчин в суеверии, мстительности, тщеславии, лживости, страстности и ненасытной чувственности. Женщина по внутреннему своему ничтожеству всегда слабее в вере, чем мужчина".

· Ликуйте, мужики!

Для обнаружения ведьм использовали остроумнейший метод: подозреваемую женщину связывали и бросали в воду. Если она тонула, все вздыхали облегченно: "Не ведьма", а если каким-то чудом оставалась в живых, то ее признавали ведьмой и сжигали на костре.

· Мне бы очень хотелось посмотреть на автора этого социального изобретения. А также узнать, как у него складывались взаимоотношения с женщинами.

В немецком городе Оснабрюке в начале XVI века за год сожгли и замучили 400 ведьм при общем числе женского населения около 700 человек. В середине XVI — начале XVII столетия в некоторых немецких городах было до 600 казней в год, то есть по две в день, исключая воскресенье.

· Народу всегда нравились костры: зрелище, искорки...

Надо отметить, что эта травля женщин-ведьм была исключительно выгодна властям. Зачем ломать голову, что делать при недороде или падеже скота, гораздо дешевле отыскать очередную виноватую во всем ведьму и на городском празднике ее сжечь.

· Тем более что под гипнозом этого массового сумасшествия женщины действительно начинали верить, что они выкапывают и жрут младенцев, насылают порчу на скот и сношаются с дьяволом.

Если многие женщины стали ведьмами, то многие мужчины превратились в извращенцев.

Собственно, понятие "извращение" появилось именно тогда, когда святые отцы решили заняться сексом (идеологически) и создали канон: указание, как сексом заниматься правильно (а главное, чем заниматься нельзя). Извращение — это не то, что отклоняется от природы. Это то, что отличается от церковного канона. И если бы в XIII веке Папа Римский своим специальным вердиктом одобрил бы не позицию "мужчина сверху", а, например, более естественную в природе "мужчина сзади", то наша современная классическая считалась бы классическим извращением.

Официально было объявлено, что нагота — это стыдно, секс-техника греховна, удовлетворение самого себя — это мастурбация (буквальный перевод — “пачканье рук”), сексуальное влечение — это похоть, сексуальные развлечения — разврат, а приобщение к половой жизни детей и подростков — растление. Шла грамотная ЯЗЫКОВАЯ РАБОТА: порабощение человека через ЯЗЫК. Чего стоит "невинность"! Такое красивое слово, превозносящее отсутствие сексуального опыта и нагружающее переживанием ВИНЫ тех девушек, которые любить мужчин уже начали. Если же девушка делала это не в браке, без официального разрешения Церкви, ей лепили еще дополнительно ярлык "падшая".

· То же самое для мужчин звучало существенно мягче — "распущенность". Ну что вы хотите, вся эта мораль писалась мужчинами.

Я часто задумываюсь: чем бы закончилась для женщины, которая заботилась бы о своем здоровье и фигуре, тренировочная пробежка по средневековому городу? — Я так понимаю, что только костром...

Земные радости

Церковь была жестокой, но ожесточенность ее можно понять: народ никак не хотел ее слушаться. Несмотря на проповеди, указы и вердикты, в народе по-прежнему еще жило простое здоровое отношение к телу и половой жизни. Средневековые люди уже знали, что от них хотят священники, но еще хорошо помнили, что нужно им самим.

Потихоньку побеждался ум, усваивая понятие "греха", смирялась воля перед страхом наказания, но еще — где-то до XVII века — оставалась непобежденной душа и радостно жило тело.

Конечно, это уже была не Древняя Греция: изящество естественности было потеряно, а простота приобретала характер базарности. Культ прекрасного тела исчез, хотя празднование телесности сохранялось. Тело принималось как оно есть, и все было не стыдно. Можно было без стыда писать, какать и пукать — так же, как в наши дни не стыдно сморкаться.

Не стыдно было быть голым. Конечно, ходили одетыми, но голыми купались, голыми спали, даже когда по несколько человек в одной постели, включая слуг.

· Слово и понятие "интимность" появилось только в XVII веке. А до этого радостное, естественное и приятное скрывать никому в голову не приходило.

На уровне живой обыденной речи неприличных слов и выражений не было, и сексуальная тематика была так же естественна, как кулинарная. Секс был открытой темой. Родители свободно обсуждали перед детьми и слугами вопросы пола и секса, к эротике детей относились терпимо и снисходительно. Мастурбация уже считалась грехом, но совершенно не страшным и естественным. Родители и няньки могли поиграть с гениталиями мальчика, вызывая у него эрекцию.

· "Смотри-ка, он уже совсем взрослый!"

В городах, наравне с банями и церквями, приглашали посетителей многочисленные и дешевые, в том числе государственные, публичные дома. Правда, молодежь не всегда прибегала к таким цивилизованным формам сбрасывания сексуальной напряженности, и групповые изнасилования были довольно широко распространены. Однако девушек этим не позорили, и они из-за этого не вешались, переживая событие не более, чем потерю кошелька. А ребят стыдили, но не судили: считалось, что юноши физически не могут подавлять свои сексуальные желания, соответственно ко всему относились с пониманием.

А главное, у народа были КАРНАВАЛЫ. И чем больше народ зажимали в повседневности, тем энергичнее он буйствовал на этих праздниках души и тела. Не зря Средневековье называют Карнавальной Культурой: карнавалы были исключительно значимым и ярким куском жизни. Это гогочущие и танцующие толпы, переодевания и поднимающиеся юбки, вино и голые задницы, горящие факелы и глаза, касания, объятия и сексуальные сцены на открытых площадках.

· Народ, как ныне выражаются, отрывался.

Кстати, в этом плане православие всегда было более аскетично и антисексуально. На Руси никогда не было таких диких карнавалов, а скоморохи — это не толпа. В Европе же на карнавалах бесились все, нередко — сами священники. Святое дело — карнавал!

Но народные славянские обычаи были, как и везде в мире, свободными. Ночь на Ивана Купалу, "посиделки", "подночевывания", "скакания" и "яровуха" (пережиток "свального греха") жили. А что касается родной речи, то нецензурные произведения Баркова высоко оценивал сам А.С. Пушкин, видя в них яркое литературное воплощение живого народного языка.

· Нецензурщина — это не значит грязь. Это значит живая речь, не кастрированная цензурой.

Не в стихах, а в прозе самое неискаженное воспроизведение народной речи дал Афанасьев в своих "Заветных сказках".

· Они меня коробят, но не матерной формой, а содержанием. Как большинство народных сказок, в том числе и вполне подцензурных, они просто недобрые.

Извините,

Несколько строчек назад я соврал. Меня коробит мат и Баркова, и мат русских действительно народных сказок. Мне было неловко признаваться, но я тоже душевно нездоров.

· "Homo moralis" (человек моральный) — диагноз тяжелый, и полное излечение души, видимо, дело многих лет.

В мире нет грязных слов, но люди, инфицированные культурой, воспринимают их как грязные. Люди верят в грязь слов и, когда злы, кидаются этими словами. При этом один радостно верит, что кидается грязью, а другой с тоской верит, что теперь грязью облеплен.

· Оба сумасшедшие.

Массовое сумасшествие в Европе началось где-то с XVI века, когда Деятели Культуры схитрили, а народ от них обалдел. Но это уже о том,

Как Секс в Эротику переоделся

Церковь наседала, дышалось все тяжелее, половая энергия металась и искала выхода. Куда деваться? И вот выход, хотя и не лучший, был найден: секс переоделся в эротику и вырвался в Культуру: литературу, поэзию, искусство. Пришел Ренессанс, эпоха Возрождения, короткий всплеск Красоты и Жизни.

· Секс снова на свободе — но как же неузнаваемо сдержан и изыскан! Какой высокий язык и какая одухотворенность!

Обманщик Секс в новой для себя роли имел успех: тело было почти официально восстановлено в правах и названо прекрасным. Правда, за это пришлось дорого заплатить: заплатить формированием КАНОНА тела.

Канон — это такая формочка, придуманная специалистами. Влезает твое тело в нее — официально признается прекрасным. А не влезает — тебе разъяснят, что ни ты, ни другие такое тело любить не могут. Попка большая — любить не положено.

· Это то же самое прокрустово ложе, только показателей побольше и за несоответствие позорят, то есть бьют стыдом по душе.

Канон был взят из Древней Греции. Но там тело было прекрасным всегда, канон задавал только направление его совершенствования. Здесь же он стал границей между приличным и неприличным, прекрасным и стыдным.

· А поскольку действительно прекрасное тело встречалось редко, тело рядовое — то есть ваше — оказывалось стыдным и неприличным.

При этом один раз в качестве канона маэстро Рубенс предложит своих любимых откормленных матрон под лозунгом “Девяносто пять процентов мужчин любят полных женщин, и только пять процентов — очень полных”, другой раз синьор Боттичелли канонизирует весьма хрупкую Венеру. В чем секрет глубоко печальной прелести ее фигуры?.. — Только доктор узнает в ее длинной, тонкой шее, в заметно покатых плечах, в узкой, впалой грудной клетке и в обусловленном этим расположении грудей, близко отстоящих друг от друга, — яркий тип туберкулезной больной...

· Вот видите, как вредно не иметь специального медицинского образования.

Но так или иначе, а канон появился, и это уже было дело рук не Церкви. Говорили свои, Олимп Культуры и Искусства, а своим — верят. Какие имена: Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микеланджело, Боттичелли... Титаны! И вот в XVI веке народ поверил, что прекрасно тело не всякое, а только красивое и совершенное. А простое, то есть не соответствующее выставленным образцам, — стыдное.

Телесная любовь была снова воспета, но за нее пришлось заплатить обязательным присутствием Любви.

· Это примерно как продажа с нагрузкой: так гречку не продают, а с консервами ее купить можно. Консервы, может быть, и вкусные, но они обычно дорогие и не всем и не всегда нужны.

Весь фокус состоял в том, что Секс теперь стал называться Любовью, а Любовь была провозглашена Божественным сумасшествием.

· Божественным, но сумасшествием. Сумасшествием, но Божественным.

Имя “сумасшествие” снимало с любящего, как с невменяемого, всякую ответственность, а титул “Божественное” позволял свое сумасшествие демонстрировать официально.

· Врага били его же оружием...

С Божественным не спорят — и все, Церковь обыграли. Правда, и здесь был свой проигрыш: секс теперь обязан был упаковываться в одеяния любви (что иногда бывало напряжно), и, соответственно, любить теперь можно было только одну Любимую, другие вакансии закрывались.

· Впрочем, Небесная Возлюбленная могла меняться хоть каждый месяц. При этом каждая из них, естественно, была Единственной.

Выторговав право на секс с любовью, Культурный Олимп тяжело вздохнул и на века распрощался с правом на секс свободный. Потери были очевидны: отныне простое телесное влечение, не освященное Божественным сумасшествием, стало называться грязью. Свободный секс Культура признала грехом.

И тогда произошла

Катастрофа

Катастрофа случилась из-за того, что идею греховности секса стали поддерживать женщины. Женщины стали тормозить и подавлять свою естественную, природную сексуальность.

· Что оказалось совсем не сложным. Это талантливое, не в пример мужчинам, существо способно еще и не на такое.

Женщины поступили так потому, что это оказалось им выгодно. Да, они потеряли себя, но взамен приобрели власть над мужчинами. Каким образом? — Все просто.

Когда женщина тормозит свою сексуальность, сексуально заинтересованной стороной становится мужчина. Ему теперь надо ее завоевывать, для чего полагается продемонстрировать сумасшествие, готовность идти для нее на все, окружить заботой, возвысить ее в ранг Прекрасной Дамы и плюс заключить с нею Брак со всеми вытекающими из этого обязательствами...

· И все это только для того, чтобы получить от женщины Близость, Тепло и Секс. А также дать ей все это.

Мужчина, который десятками веков господствовал над женщиной, стал от нее зависимым. И можно понять, как это женщинам понравилось.

Конец этой истории достаточно грустный.

Женщинам это понравилось, и они приняли антисексуальные установки. А женщины формируют нравы и воспитывают детей, мама стоит у колыбели и сердца каждого, поэтому то, во что поверили женщины, становится верой всех. Антисексуальная мораль, ранее бывшая только внешним и давящим официозом, опустилась до уровня обыденной жизни и стала общественным мнением. То, что было мертвыми буквами, теперь вживилось в душу.

Грустно, господа!

Дракон умер. Да здравствует Дракон?

Остальное доделал капитализм. Пришел XVII век, и все вдруг поняли, что не время карнавалить: надо преуспеть и добиться. А чтобы добиться этого, надо много трудиться, а не радоваться. Люди становятся целеустремленными и серьезными, стремятся все сделать быстрее и эффективнее.

· К сожалению, и в постели тоже.

Восхищение стала вызывать не щедрость, а бережливость, и в половой жизни увидели в первую очередь растрачивание семени. Мужчины стали тревожиться и экономить. Под общественное мнение сыграли врачи, и с XVII века мастурбация была признана не только страшным грехом, но и жуткой болезнью, порождающей безумие и моральную деградацию.

· Безумие, действительно, наблюдалось, особенно когда с онанизмом боролись кастрацией. Чик — и победа.

Подавляются влечения, устанавливается жесткий курс на дисциплинированность и языка, и тела, и секса. Воздержания стали требовать и от мирян, а не только от священников. Детей начинают отделять от взрослых, чтобы те ничего не видели и не слышали. Мальчиков отделяют от девочек, от детей и подростков начинают требовать спокойствия и дисциплины, сдерживания эмоций и чувств.

В речи — нововведение: стали различать приличные и неприличные слова. Появилась ПОШЛОСТЬ. Сформировалось мнение, что "голое тело — это неприлично": ночью стали надевать пижамы и ночные рубашки, сначала в общественных местах, а потом и наедине с собой.

· Для меня было открытием, что это живо до сих пор. Оказывается, почти две трети моих читателей спят тоже кто в трусах, кто в ночных рубашках.

Стало стыдным быть жирным, много есть, чавкать, рыгать и сморкаться. Воспитанные дамы перестали сморкаться, вместо этого они изволили "попользоваться платком".

· Хотя сопли у них, бывало, текли. По-моему, стыдно не сморкаться, а не закаляться и ходить сопливым.

Правда, природа не прощает прямого нажима, а в ответ на прессинг родилась живая ОППОЗИЦИЯ. XVIII век — это просто взрыв разговоров о сексе, а ограничения секса в браке вызвали рост секса до и вне брака — под прикрытием Высокой романтической любви.

· Впрочем, в пику неземной и нетелесной романтической любви родилась и порнография. И садизм, кстати.

Но оппозиция — оппозицией, а процесс оккупации души шел полным ходом. К концу XIX века не только половая жизнь, но и весь телесный низ считались грязными и непристойными, о чем порядочным людям не положено было думать, а тем более говорить вслух.

В Англии в начале века даже попросить соседку по столу передать цыплячью ножку считалось неприличным, так как слово "ножка" вызывает сексуальные ассоциации. В благовоспитанных семьях в связи с этим же были аккуратно задрапированы ножки мебели. Приходя к врачу, женщина показывала, где у нее болит, но не на собственном теле, а на кукле. В некоторых библиотеках книги, написанные женщинами, хранились отдельно от книг авторов-мужчин. Мужское и женское постиранное белье надо было сушить на отдельных веревках. В России было неприлично называть яйца — яйцами. Благовоспитанные купчихи за столом просили передать им “птичьи плоды”...

· Как Европа вылезала из этой Ямы — разговор уже другой.

Секс как Событие

Самым удивительным результатом всей этой истории стало то, что секс стал СОБЫТИЕМ. Стал философской проблемой, вздымающейся над житейской мелочевкой. Вы открываете томик, толстое научное исследование под названием “Сексология” — и вас не удивляет это. Странно.

· Кроме того что люди занимаются сексом, они еще как-то спят, что-то едят, с кем-то играют в карты или мяч, а также гуляют по парку — но делать из этих славных дел научную отрасль??

Проблемно-философская книга Эрика Берна “Секс в человеческой любви” имела массового и элитного читателя, но мне интересно было бы взглянуть на читателя монографии “Умывание в человеческой жизни”...

· Впрочем, если бы умывание находилось под запретом в течение тысячелетия...

***

Можно спорить, вылезли ли мы из Ямы ныне, но бесспорно, что на Олимп мы так и не взошли... Дракон уже давно умер, но зубы его живут в душе каждого, и запахом его отравлен воздух нашей культуры. Хотя — будем надеяться...

Приятного вам секса!

Дата добавления: 2015-07-02