Часть первая 35 страница

- Ищет лавку менялы Рахимбая.

Толстый меняла Рахимбай в этот день еще не имел торгового почина и, зевая, скучал в своей лавке. По его лицу, восстановившему прежнюю округлость, по курчавости расчесанной бороды, по сонно-сытым глазам видно было, что после сундучной бури никакие смуты не возмущали больше его душевного мира. Так оно и было: оскорбленная супруга простила его и снизошла до него, арабские жеребцы в благополучном здравии стояли на конюшне, под тройной охраной, ожидая следующих скачек; вельможа - хотя и холодно - отвечал ему на поклоны при встречах; жизнь менялы вошла в прежнюю ровную колею.

Не предвещало ему никаких особых волнений и сегодняшнее знойное утро; даже наоборот, он подумывал закрыть к обеду лавку и предаться дома сладостному отдыху возле супруги. Напрасные мечтания! - уже гудели, кружились над его беспечной головой вихри новых невзгод.

Перед лавкой остановился человек весьма степенной наружности, с ишаком в поводу:

- Да пребудет над тобою слово аллаха, купец, мир тебе! Скажи, не зовут ли тебя Рахимбай?

- Ты угадал, меня зовут Рахимбай. Какое дело привело тебя, о путник, к моей лавке?

- Я слышал о тебе еще по ту сторону гор, как о честном купце, вот почему и разыскивал именно тебя среди всех кокандских менял.

Рахимбай, как всякий отъявленный плут, был весьма ревнив ко мнению людей о себе; обрадованный и польщенный словами Агабека, он сразу к нему расположился душой; впрочем, в соответствии с природным своим плутовством, и самое это расположение ощутил не иначе как в замысле хитро обжулить, но только на дружеский лад - неслышно и мягко, с оттенком доброжелательства.

- Не первый ты, о путник, приходишь ко мне с подобными словами, - сказал Рахимбай, самодовольно кряхтя и поглаживая круглый, выпятившийся живот. - Меня, слава аллаху, знают по всей Фергане и далеко за ее пределами, как честного человека; надеюсь таковым оставаться и впредь.

- Добрая слава дороже денег, - вежливо поклонился Агабек.

Купец не остался в долгу - ответил таким же поклоном:

- А еще дороже - встреча с достойным и разумным собеседником.

- Истинная правда! - воскликнул Агабек. - Именно такую встречу послал мне аллах сегодня.

- Вот слова, порожденные самим благородством, - отозвался купец.

- Они - лишь зеркало: отразили то, что перед ними, - подхватил Агабек.

Долго они кланялись друг другу, соперничая во взаимовосхвалениях, превознося друг друга до небес; между тем глазки менялы - истинное зеркало его разума - превратились в узенькие щелочки, шныряли и бегали, ощупывая путника, стараясь проникнуть сквозь ткань его пояса внутрь кошелька.

Наконец перешли к делу. Рахимбай отсчитал Агабеку горсть звонкого золота - монет на пять меньше, чем следовало бы, по сравнительной стоимости динаров и таньга на кокандском базаре; при этом он сокрушенно вздыхал и рассказывал о крайнем вздорожании арабского золота в последнее время, что было, конечно, чистейшим враньем. Агабек - сам не промах в подобном вранье - проницательно усмехался, но в спор не вступал; что были ему эти жалкие пять динаров, если впереди ожидала его дворцовая каирская казна!

- А теперь, почтеннейший, - прервал он излияния купца, - у меня к тебе еще одно дело. - Он ссыпал динары в круглый кошелек черной кожи, спрятал его и достал из пояса второй кошелек. - Здесь драгоценности: ожерелье, браслеты, кольца. Может быть, купишь?

- Тише! - Рахимбай высунулся из-за прилавка, взглянул направо, налево: не видно ли где поблизости шпионов или стражников? - Разве ты не слышал, путник, что в Коканде такие сделки воспрещены без предварительного уведомления начальства? Можно пострадать: ты потеряешь драгоценности, я получу тюрьму.

- Я слышал, но полагаю, что два разумных человека...

- И честных, - поторопился вставить купец.

- А главное - осмотрительных, - добавил Агабек.

Они закончили разговор ухмылками: слов им больше не понадобилось.

Рахимбай бросил на прилавок горсть мелкого серебра - для отвода глаз, на случай появления стражи, затем распустил завязки кошелька и отвернул книзу его края, чтобы видеть драгоценности, не извлекая.

Притаившиеся неподалеку за углом вор и Ходжа Насреддин видели, как менялось, темнело толстое лицо купца и наливалось кровяной злобой, шевелившей волосы в бороде.

- А скажи, путник, скажи мне: откуда, когда и как попали к тебе эти драгоценности?

- Почтенный купец, - ответил Агабек, - оставим этим вопросы начальству, без которого решили мы обойтись. Не все ли равно тебе - откуда и как? Твое дело - брать или не брать. Если ты берешь - плати деньги, шесть тысяч.

- Деньги? - задохнулся купец. - Шесть тысяч! За мои собственные вещи, украденные у меня же!

Здесь Агабек почуял неладное: уж не думает ли этот купец поймать его на удочку своего плутовства?

Быстрым движением он схватил кошелек.

Но купец не дремал - скрюченными пальцами вцепился накрепко.

Оба замерли, разделенные прилавком, но соединенные кошельком. Крепче не соединила бы их даже стальная цепь!

Они прожигали друг друга взглядами, полными бешеной злобы; глаза у обоих выкатились, округлились и помертвели, залившись белесой мутью, как у разъяренных петухов. Воздух со свистом и хрипом вырывался из их гортаней, перехваченных судорогами.

При всем этом они должны были соразмерять движения и сдерживать крики, дабы не привлечь внимания стражников.

- Пусти! - захрипел Агабек.

- Отдай! - стенанием ответил купец.

- Мошенник!

- Презренный вор!

Последовала короткая схватка - яростная, но тихая, со стороны почти совсем незаметная. Казалось, два почтенных человека доверительно беседуют, склонившись над прилавком; только прислушавшись, по глухой возне, свистящему прерывистому дыханию, подавленным стонам и скрежету зубов можно было догадаться об истине.

Схватка закончилась вничью.

Вцепившись в кошелек, трудно и хрипло дыша, оба опять окостенели друг против друга.

- О потомок шайтана, о смрадный шакал, вот какова твоя честность. Пусти, говорю!

- Отдай, нечестивец, пожравший падаль своего отца!

Соперничавшие минуту назад во взаимопревознесениях и похвалах, они теперь осыпали друг друга злобной руганью: так часто бывает с людьми, когда между ними оказывается кошелек.

- Осквернитель гробниц и мечетей! - стенал купец, исступленно закатывая глаза. - О советник шайтана в самых черных его делах!

- Молчи, гнусный прелюбодей, согрешивший вчера с обезьяной! - отвечал Агабек, шумно дыша через нос, ибо ярость холодной судорогой свела его челюсти, сцепив намертво зубы.

И вдруг - для купца неожиданно - он рванул к себе кошелек с такой неистовой силой, что земля у него под ногами качнулась.

И ему удалось вырвать - только не кошелек из рук менялы, а самого менялу, повисшего на кошельке, из-за прилавка.

Но купец успел подогнуть ноги к животу и зацепиться ими за ребро прилавка с внутренней стороны, благодаря чему не вылетел на дорогу, хотя и был уже приподнят над землею.

Рывок истощил силы Агабека. Пользуясь этим, купец, лежа толстым брюхом на прилавке, начал постепенно затягивать кошелек под себя, как бы медленно заглатывая. Но вместе с кошельком под его брюхо втянулась и окостеневшая рука Агабека - до самого плеча.

Человек, взглянувший на это все мельком, со стороны, по-прежнему бы ничего не заметил. Но вор и Ходжа Насреддин видели не мельком, а вглубь, проникая в истину каждого движения, каждого звука:

- Он плюнул Агабеку в глаза!

- А тот зубами ухватил купца за бороду. Смотри, смотри - вырвал изрядный клок!

- Теперь отплевывается: волосы липнут к его деснам и языку.

- Видишь, купец в ответ хотел откусить Агабеку нос!

- Он промахнулся, лязгнул зубами в воздухе... Вора от волнения трясла лихорадка, желтое око светилось.

- Время, время. Ходжа Насреддин! Что же ты медлишь?

- Пусть подерутся еще немного.

Кроме двух дерущихся и двух наблюдавших был здесь еще и пятый, сопричастный этому раздору, - ишак. Точнее сказать - он был здесь главным виновником, первопричиной раздора: с него все началось, из-за него продолжалось, ибо Ходжа Насреддин стравил менялу и Агабека с единственной целью - вернуть себе своего ненаглядного ишака.

Последний сохранял вполне безучастный вид: морда была по-прежнему опущена к земле, уши болтались, хвост висел безжизненно; только изредка встряхивал он головой - когда Агабек в пылу схватки неосторожно дергал повод.

Глухая возня за прилавком усиливалась.

Дальше медлить было опасно: могла появиться базарная стража.

Ходжа Насреддин тихонько свистнул.

Ишак встрепенулся, вытянул морду. Этот свист он узнал бы всегда и везде, сквозь любые гулы и громы. Он услышал в этом коротком свисте и призыв друга, и повеление господина, и голос бога, - ибо Ходжа Насреддин был для него, конечно же, в некоторой степени, богом - всемогущим и неизменно благоносящим.

Свист повторился, и вслед за ним Ходжа Насреддин высунулся из-за угла, явив ишаку свой божественный пресветлый лик.

Нет слов, чтобы описать волнение, обуявшее длинноухого! Он вновь обрел утраченное божество, мир снова наполнился для него светом и радостью. Он взбрыкнул всеми четырьмя ногами, поднял хвост, заревел и устремился к сиянию, исходившему из-за угла.

Прочный ременный повод натянулся, подобно струне.

Как раз в это время Агабек, сопя и тужась, пытался вытянуть кошелек из-под брюха менялы. К его тщетным потугам добавился внезапный рывок ишака. "Сам принц помогает мне!" - возомнил Агабек и напряг последние силы. Против такого совместного напора меняла не устоял и волоком был вытащен из лавки на дорогу - конечно, вместе с кошельком, которого он из рук все же не выпустил.

Здесь уж пришлось ему воззвать к стражникам.

- Разбой! - не помня себя, завопил он тонким и нестерпимо противным голосом, в котором сочетались гнусным браком злоба и страх. - На помощь! Грабят!..

Агабеку было еще хуже: в одну сторону его тянул купец, в другую - ишак; сила ишака превзошла, и они - все трое - повлеклись по дороге: впереди, пятясь задом и пригнув голову, длинноухий, за ним - Агабек с наискось растянутыми руками, как бы распятый между ишаком и кошельком, позади, со всклокоченной бородой, испуская вопли, - купец, в лежачем положении, с приподнятой над дорогой лишь верхней частью туловища, в то время как его жирное брюхо и короткие толстые ноги влачились по земле. Вот каким прочным оказался ременный повод яркендской прославленной выделки.

Нужно было помочь длинноухому. Ходжа Насреддин вторично явил ему из-за угла свой лик. Впав в совершеннейшее исступление, длинноухий взбрыкнул задними ногами, рванулся, мотнул головой - и повод не выдержал, лопнул.

Купец ткнулся бородою в пыль. Агабек рухнул на него. Они склубились.

А со всех сторон, гремя щитами, звеня саблями, секирами и копьями, устрашающе гикая и гогоча, уже неслась, мчалась конная и пешая стража.

Бросив кошелек, дабы не потерять принца, Агабек рванулся к углу, за которым исчез длинноухий. Но стражники ухватили его, нависли, нацеплялись со всех сторон.

- Прочь! - страшным голосом гремел Агабек. - Прочь, ничтожные! Знаете ли вы, кто перед вами? Перед вами - египетский визирь, слышите ли вы, презренное сиволапое мужичье! Я сотру вас в порошок, в пыль!

- Он вор! Вор! - кричал купец. - Я докажу! Сиятельный Камильбек видел эти драгоценности. Он узнает!..

- Пустите! - задыхался Агабек, чувствуя, как вместе с исчезнувшим ишаком уплывает из его рук египетское величье. - Пустите, говорю вам! - Рыча, он вырывался, как разъяренный барс, опутанный сетью. - Прочь! Вы слышите?! Или я вас всех превращу в ишаков!..

Еще один стражник прыгнул сзади ему на спину и повис, уцепившись за шею.

Обуянный гневным неистовством, Агабек выхватил из пояса тыквенный кувшинчик с волшебным составом.

- Лимчезу! Пуцугу! Зомнихоз! - грозно возопил он, брызгая из кувшинчика на стражников. - Каламай, дочилоза, чимоза, суф, кабахас!

- Держи его! Держи! Хватай! Вяжи! Тащи! Не пускай!.. - разноголосо отвечали стражники своими заклинаниями.

Их заклинания, как и следовало ожидать, оказались неизмеримо могущественнее: через минуту Агабек был повергнут и связан по рукам и ногам.

Принесли жердь, продели ее под связанные руки и ноги Агабека; два самых дюжих стражника подняли концы жерди на плечи. Агабек - египетский визирь! - закачался в воздухе, брюхом к небу, спиною к земле, вполне уподобившись дикому зверю, несомому с охоты удачливыми охотниками. Его чалма свалилась на дорогу и была сразу подхвачена стражниками, разделившими ее между собой по кусочкам.

Он плевался, источал пену, проклинал, угрожал - все втуне! Стражники, торжествующе гудя, окружили его плотным кольцом, скрыв от глаз Ходжи Насреддина, - и шествие, под барабанный бой, двинулось в гущу базара, к новому дому службы, где имел свое пребывание сиятельный Камильбек.

Позади, на подгибающихся ногах, держась за сердце, ковылял меняла под охраной двух стражников. Третий - нес кошелек в поднятой руке, у всех на виду: так повелевал закон, дабы, с одной стороны, предотвратить соблазн, с другой же - уберечь стражу от клеветнических нареканий.

Собравшаяся толпа повалила за стражниками. Дорога перед лавкой опустела. Пыль улеглась. Ходжа Насреддин передал ишака вору:

- Ты должен укрыть его в крепком, надежном месте. Потом разыщи вдову и с нею приходи на судилище.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Перед караульным помещением была просторная площадь, на которой не допускались ни торговля, никакое иное скопление народа, - кроме вторников, когда сиятельный вельможа самолично творил здесь суд и расправу над изловленными за неделю преступниками.

Сегодня как раз был вторник. Вельможа в парчовом халате, при новой сабле и при множестве медалей (не без хлопот удалось ему восстановить все это после памятного сундучного злоключения!), восседал под шелковым балдахином на судейском помосте и, шевеля усами, грозно взирал с высоты на толпу, затопившую площадь. Он брезгливо морщился и фыркал, когда ветер с площади опахивал его не слишком благоуханной волной, в которой преобладали два запаха: пота и чесночного перегара. Преступник же, Агабек, находился внизу, даже еще ниже, чем внизу, - сидел в узкой, напоминавшей колодец яме, откуда торчала только его бритая мясистая голова. Этим воочию для простого народа обозначалось: недосягаемое величье власти, с одной стороны, и беспредельная низость злодейства - с другой. Над ямой стоял стражник с длинной деревянной колотушкой, умягченной на толстом конце тряпьем - для того чтобы преступник не смел поднимать своего нечестивого взгляда вверх, к сиятельному лику вельможи. Этим пояснялось для простого народа, что созерцание начальства есть уже само по себе великое счастье, которого лишаются недостойные. Агабек уже получил два раза по темени, и теперь, слегка оглушенный, тупо смотрел в землю недвижным, помутившимся взглядом.

На ступенях широкой пологой лестницы, между вельможей и преступником - дабы слышать обоих, - размещались писцы со своими книгами; сбоку, в двух шагах, стоял купец, наблюдаемый особым стражником.

Остальные стражники - пешие и конные - двойной цепью отгораживали судилище от напиравшей толпы. Мелькали плети, взблескивали сабли, опускаемые плашмя на головы и плечи любопытных, излишне просунувшихся вперед.

Ходжа Насреддин с великим трудом протискался к судилищу - и сразу же над ним взвилась плеть, от которой, однако, он сумел увернуться. Немного отступя, он занял место позади какого-то дюжего рослого бородача; отсюда ему было и видно и слышно, а бородач заслонял его собою от взоров сиятельного вельможи.

- А теперь объясни, ты, именующий себя Агабеком, сыном Муртаза, - вопросил вельможа, - откуда и как попали эти драгоценности к упомянутому тобою земледельцу Мамеду-Али, от которого ты якобы их получил в уплату за воду? И почему он уплатил тебе драгоценностями, а не просто деньгами?

- Он беден, - глухо ответил Агабек. - Откуда бы он взял столько денег.

- Беден? - язвительно усмехнулся вельможа. - Беден, а платит за воду для целого селения? Беден, а расплачивается золотом и самоцветами?.. Запишите! - приказал он писцам. - Запишите эту бесстыдную, но глупую ложь, которая в дальнейшем послужит нам к изобличению преступника!

- Это - не ложь, о сиятельный князь! Забывшись, Агабек поднял было голову, но сейчас же получил колотушкой по темени и ткнулся подбородком в обрез ямы, прикусив язык. Удар, хотя и мягкий, привел его в изумление - он долго не мог ничего вымолвить и только смутно мычал, закатив глаза, источая слюну и возя бородой по земле; наконец он вошел опять в разум и речь вернулась к нему.

- Это - не ложь! - забубнил он себе под ноги в яму, как в бочку. - Упомянутый Мамед-Али действительно беден и не имеет денег; драгоценности же нашел он в своем саду, под корнями яблони, которую окапывал...

- Умолкни, презренный лжец! - загремел вельможа, встопорщив усы. - В твоих речах нет ни одного слова правды! Нашел под корнями яблони! Что же, ты надеешься уверить нас, что золото и рубины растут в земле, подобно грибам?!

- О блистательный судья, о светоч справедливости - я готов поклясться на коране!

- Поклясться на коране! Ты хочешь увеличить список своих злодеяний еще и кощунством! Запишите, писцы, его ложь - запишите, дабы могли мы перейти к следующему вопросу.

Писцы записали. Вельможа перешел к следующему вопросу:

- Если ты, как это явствует из твоих ранее сказанных слов, действительно владел столь доходным озером, - то по каким причинам ты покинул его и вознамерился уйти в Египет? Где твое озеро?

- Я обменял его.

- Обменял? На что и кому?

- Я обменял его на египетского наследного принца... То есть на ишака, являющегося в действительности принцем... Я хочу сказать - на принца, имевшего обличье ишака...

- Что?! - подпрыгнул вельможа - Повтори!.. Нет, не смей повторять! Как ты осмелился перед нашим лицом сопоставить в своих лживых речах царственную особу и некое недостойное четвероногое?

- Вот, вот! - подхватил, обрадовавшись, Агабек. - Длинноухое, покрытое шерстью...

Наконец-то его поняли! Позабыв о колотушке, он глянул вверх. Тяжеловесный удар, упавший на голову ему, сразу лишил его языка и привел к молчанию. Взор его помутился, отражая помутнение разума, и туман беспамятства скрыл от него лик вельможи.

- Новое преступление! - гремел вельможа. - Он изрыгнул хулу на царственную особу и осмелился на это в присутствии начальственных лиц! Писцы, запишите, - но, разумеется, в иносказательных пристойных выражениях.

- Здесь нет никакой хулы! - стонал из ямы несчастный. - Я направился в Египет, дабы принять должность визиря и хранителя дворцовой казны - в награду за возвращение принцу человеческого облика. Превращенный злыми чарами в длинноухого, принц был встречен мною...

- Молчи, презренный лживый клеветник, - молчи, говорю тебе! - грянул вельможа, восстав в пылу негодования с подушек. - Поистине, уже давно мы не оскверняли нашего взора созерцанием столь злостного я закоренелого преступника! К переча" всех неслыханных злодейств он добавил еще одно - самозванное присвоение высочайшего сана визиря, сана, которого даже мы сами только недавно достигли! Пишите, писцы, все пишите: первое - кража, второе - бесчинство и буйство, учиненные сегодня на базаре, третье - хула на царственную особу, четвертое - самозванство.

Писцы дружно заскрипели перьями - и в этом скрипе Агабек почуял свой неминуемый неотвратимый конец.

Тщетно взывал он к милосердию вельможи, молил о справедливости, просил выслушать до конца. Вельможа оставался неумолим и не внимал его жалким ничтожным воплям, устремив непреклонный остекленевший взгляд в пространство поверх толпы, как бы созерцая в небесных высотах ему только одному видимое светило правосудия.

Агабек - в ужасе, в бессилии, в изнеможении - затих.

Бывший судья - вот когда он понял на своей шкуре, как иногда в глазах судей чистейшая правда оборачивается злонамеренной ложью, и ничего нельзя с этим поделать, ничем нельзя доказать своей невиновности; сколько раз ему самому приходилось так же судить и заточать в тюрьмы невинных людей только за то, что их правда внешне выглядела как ложь. А теперь вот- его самого настигло и поразило возмездие!

Приговор был суров: пожизненная подземная тюрьма.

Агабек застонал и вырвал клок волос из бороды.

Стражники подхватили его, вытащили из ямы, поволокли в подземную тюрьму. Так он попал к Абдулле Полуторному, который, выдав преступнику для начала десяток плетей, перепоручил его своему помощнику, свирепому афганцу. Были пинки, зуботычины; затем с высоты сорока ступеней Агабек покатился вниз, во мрак и смрад, в скрежет зубовный и вопли, и там остался навсегда, получив от судьбы как раз то, чего был уже давно достоин за все зло, которое посеял в мире!

Судилище продолжалось. Купец просил о возврате драгоценностей. Конечно, подумав, можно было изыскать вполне законный повод к их отобранию в казну, тем более что жалоба на такое решение наверняка бы не имела у хана успеха, - но драгоценности принадлежали не столько самому купцу, сколько его прекрасной супруге, а перед нею вельможа чувствовал себя виноватым, ибо ни разу после сундука не посетил ее, хотя она через подосланных старух дважды напоминала ему о себе; опасаясь еще больше прогневить ее, зная всю пылкость и неукротимость ее нрава, он решил "во избежание" послать ей в подарок драгоценности - через купца - и приготовился закончить суд в его пользу.

- Пишите, писцы! - звучно возгласил он. - Поелику установлено с полной достоверностью, что перечисленные выше драгоценные предметы принадлежат купцу Рахимбаю, сыну Кадыра, имеющему лавку в меняльном ряду...

Но тут его речь была дерзко прервана возгласом из толпы:

- Защиты и справедливости!

Стражники, свирепо ощерясь, рванулись в толпу, на дерзкий голос. Вельможа подавился собственным языком. Еще никогда и никто из простонародья не осмеливался вмешиваться в его судейские дела.

Между тем закон предусматривал и разрешал такое вмешательство со стороны; вельможа помнил об этом. Кроме того, мгновенно сообразил: может быть, кто-нибудь из придворных врагов нарочно подослал на суд своего человека, с целью вынудить нарушение закона, дабы таким путем получить повод к доносу?

Повелительным движением руки он пресек усердие стражников:

- Говори! Кто там?.. Выйди вперед! И несказанно изумился, увидев Ходжу Насреддина:

- Гадальщик, ты! Да где же ты пропадал? Мы обшарили в городе все закоулки, разыскивая тебя!

Держась ближе к истине, он должен был бы сказать: "разыскивая твою голову", ибо именно такова была подлинная сокровенная цель его поисков, - но об этом он, разумеется, умолчал.

Однако подал тайный знак стражникам, и те - незаметно, со спины - подступили к Ходже Насреддину, ощупывая под халатами веревки, что всегда были у них наготове.

Ходжа Насреддин все это видел, но сохранял полное спокойствие, ибо имел против коварных замыслов вельможи крепкий надежный щит.

- Приветствую почтеннейшего Рахимбая! - Он поклонился купцу. - Да пребудет над ним и далее благоволение аллаха!

Купец промолчал, отвернулся: он не забыл своих десяти тысяч таньга, перекочевавших в карман этого плута-гадальщика.

- Где ты пропадал? - повторил вельможа свой вопрос.

- Я удалялся из города по своим делам, о сиятельный князь! А теперь - вернулся, и как раз вовремя, чтобы дать на этом суде весьма важные показания, направленные к торжеству справедливости.

- Ты хочешь дать показания? Какие же?

- Относительно драгоценностей, - об их законном и неоспоримом владельце.

- Владелец известен, он перед нами, - указал вельможа на Рахимбая, который уже забеспокоился, зашевелился, предчувствуя какой-то новый подвох со стороны гадальщика.

- В этом и сокрыта ошибка, - ответил Ходжа Насреддин. Мне доподлинно известно, что многопочтеннейший Рахимбай не является законным владельцем этих драгоценностей. Они принадлежат другому лицу.

- Как это - другому? - закричал, набухая кровью, меняла. - Как это - я не являюсь владельцем? А кто же является? Ты?..

- Не я, но и не ты, а некое третье лицо.

- Какое там еще третье? - завопил меняла. - И для чего допускаются на суд разные темные босяки и бродяги?

Вельможа поднял руку, призывая к тишине. Выждав, он сказал:

- Гадальщик, твои загадки здесь неуместны. Что хочешь ты сказать? Мне самому доподлинно известно, кто владелец этих драгоценностей, ибо я самолично имел случай увидеть их, - уже давно, задолго до сегодня, на одной мне известной особе...

Он поперхнулся, ибо дальше следовало имя Арзи-биби, произнести которое перед купцом он не смел, зная за собой свои грехи.

- Истинно так! - подхватил Ходжа Насреддин. - Но еще раньше, чем сиятельный князь впервые, задолго до сегодня, узрел эти драгоценности на одной известной и даже весьма известной ему особе, - еще раньше, говорю я, они принадлежали не Рахимбаю, а другому лицу, у которого были упомянутым Рахимбаем незаконно и насильственно отторгнуты в свою пользу.

- Ложь! - закричал купец. - Черная, гнусная ложь!

- Это лицо сейчас находится здесь, - продолжал Ходжа Насреддин, не смущаясь воплями купца. - Вдова, подойди к помосту, покажись властительному судье!

Из толпы вышла вдова, стала рядом с Ходжой Насреддином.

Вельможа молчал в замешательстве. Слишком все это было неожиданным: и появление гадальщика, и его показания, и вдова.

Между тем в толпе началось волнение. Требовалось немедленно его погасить.

- Гадальщик! - грозно и гневно возгласил вельможа. - В твоих словах я не усматриваю ничего, кроме злоумышленного намерения очернить клеветою купца Рахимбая. Откуда можешь ты знать истину? Где твои доказательства? Почему я должен тебе верить? Откуда взялась эта женщина?

- Ложь! - подвизгивал снизу меняла. - Это все ложь и хитрое жульничество, а также возмущение спокойствия среди простого народа!

- Поелику в словах гадальщика мы усматриваем преступное намерение, - продолжал вельможа, подав знак писцам, а затем и стражникам, которые поспешно извлекли свои веревки из-под халатов, - и поелику подобные дела подлежат...

Закончить ему не удалось.

- Где мои доказательства? Откуда я знаю? - воскликнул Ходжа Насреддин, сделав шаг вперед. - Это все открылось мне в гадании, правдивость которого уже известна сиятельному судье, как, равно, и купцу! У меня сейчас нет под руками волшебной книги, но я обойдусь без нее!

Не давая вельможе опомниться, он устрашающе задвигал бровями вверх и вниз и начал тяжело дышать, как бы вздымая на плечи великую тяжесть, - затем, натужась, исторг из себя глухой, загробный, с подвыванием голос:

- Вижу!.. Вижу сундук и вижу сидящих в этом сундуке! Что это? Не обманывает ли меня мое духовное зрение? Блистающий великолепием носитель власти - в каком жалком виде! Где его парчовый халат с медалями, где сабля? С ним в сундуке соседствует некто...

Вельможа задохнулся, побелел. Несмотря на сильную жару, по его телу прополз ледяной озноб, как бы от прикосновения стального лезвия. Призрак дворцового лекаря встал перед ним - и кровь замедлилась в его жилах. Черная бездна разверзлась у самых его ног!

Еще минута, еще два слова - и он погиб! Неотвратимо и безвозвратно! О проклятый гадальщик! - остановить его, остановить во что бы то ни стало!

Как раз, на счастье, и гадальщик прервал свое возглашение, словно бы вглядываясь в глубину постигаемого.

Вельможа понял: только эта минута спасительна, следующая - несет гибель.

- Почему же ты сразу не сказал, гадальщик, что истина об этих драгоценностях открылась тебе в гадании? - воскликнул он с дружеским упреком в голосе. - Сказал бы сразу, и тогда не было бы никаких излишних разговоров! Поелику правдивость твоего гадания нам известна, проверена и установлена, и не может никем опровергаться...

- У меня есть и другие доказательства, - заметил Ходжа Насреддин. - Пусть взглянет сиятельный князь на толпу, влево от себя.

Вельможа глянул и окаменел. Милостивый аллах! - из толпы смотрел на него, ухмыляясь и подмигивая единственным желтым глазом, та самая плоская страшная рожа, что предстала ему тогда, на кладбище, из-за надгробия! И не только ухмылялась, но тайком из-под халата показывала рукоять его золотой сабли!

Не сразу к вельможе вернулось дыхание; он побледнел, лицо его как бы растаяло - только усы чернели. Он не мог оторвать глаз от этой гнусной рожи.

Голос Ходжи Насреддина привел его в себя:

- Если понадобится, о сиятельный князь, то могут быть представлены и еще доказательства.

- Не надо, вполне достаточно! - отозвался вельможа, преодолев свое оцепенение. - Теперь дело прояснилось до конца, и мы переходим к приговору.

Какая-то странная притягательная сила неотступно влекла его к страшной роже в толпе, - не удержавшись, он бросил налево мгновенный косой взгляд и весь опять содрогнулся.

Ходжа Насреддин, понимая, что делается в его душе, подал вору тайный знак удалиться. Вор исчез. Вельможа вздохнул свободнее.

- Писцы, вычеркните все, что записали раньше касательно драгоценностей, - приказал он. - Даже, лучше, вырвите совсем эти листы и начните новые. Пишите: поелику установлено с полной достоверностью, на основании многих неопровержимых доказательств, что упомянутые драгоценные предметы принадлежат женщине, вдове...

Дата добавления: 2015-07-02