Конфуций 98 страница

реальность (см. Эротика текста). Данная презумпция постмодернизма делает его альтернативным по отношению как к "университетской", так и "интерпретативной" разновидностям классической К., в равной степени фундированных имплицитным отказом от признания произведения самодостаточным феноменом, а стало быть, и вытекающим отсюда отказом от анализа его имманентных характеристик. Именно поэтому, будучи оппозиционной по отношению к "интерпретативной" К., К. "университетская", тем не менее, на практике безболезненно принимает практически любые предлагаемые ею методики: "все можно принять, лишь бы произведение соотносилось с чем-то иным, нежели оно само, с чем-то таким, что не есть литература; все, что стоит за произведением - история (даже в ее марксистском варианте), психология (даже в форме психоанализа) - мало-помалу получает признание; не получает его лишь работа внутри произведения" (Р.Барт). В рамках этого неприятия имманентно анализа текста традиционной К. отвергаются и феноме

нологический подход к произведению, ибо он "эксплицирует произведение, вместо того, чтобы его объяснять", и тематический подход, ибо его методология "прослеживает внутренние метафоры произведения" (см. Метафора), и подход структурный, ибо в его рамках произведение рассматривается "как система функций". Иначе говоря, классической К. отвергается "имманентный подход" к произведению, т.е. та "работа внутри произведения", которая и составляет сущность К. в постмодернистском ее понимании. Подобный (имманентный) подход к произведению должен, согласно Р.Барту, быть фундирован той презумпцией, что к анализу отношений произведения "с внешним миром" допустимо переходить лишь после того, как оно будет полностью проанализировано "изнутри", т.е. с точки зрения имманентно присущих ему структуры и функций. Задаваясь вопросом о том, "чем вызвано такое неприятие имманентности", Р.Барт находит ответ в том, что "дело в упорной приверженности к идеологии детерминизма" в классических ее образцах,

в том, что К. "опирается на совершенно устаревшую философию детерминизма", в рамках которой "произведение - "продукт" некоторой "причины", а внешние причины "причиннее всех других" (см. Неодетерминизм, "Смерть Бога"). (В этом аспекте феномен К. в очередной раз демонстрирует свою генетическую укорененность в основания классической культуры и, соответственно, метафизическую ориентацию, идущую вразрез с общекультурными постметафизическими установками современного мышления - см. Постметафизическое мышление.) Согласно Р.Барту, в "наш век (последние сто лет)" адекватные поиски ответа на то, что есть литература, "ведутся не извне, а внутри самой литературы, точнее, на самой ее грани, в той зоне, где она словно стремится к нулю, разрушаясь как объект-язык и сохраняясь лишь в качестве метаязыка, где сами поиски метаязыка становятся новым языком-объектом". Таким образом, цель постмодернистски понятой К. носит "чисто формальный характер": она "не в том, чтобы "раскрыть" в исследуемом

произведении или писателе нечто "скрытое", "глубинное", "тайное"... а только в том, чтобы приладить - как опытный столяр "умелыми руками" пригонит друг к другу две сложные деревянные детали - язык, данный нам нашей эпохой (экзистенциализм, марксизм, психоанализ), к другому языку, то есть формальной системе логических ограничений, которую выработал автор в соответствии с собственной эпохой". Согласно постмодернистской парадигме, если и возможно говорить о неком критерии адекватности (успешности, или, по Р.Барту, "доказательности") К., то таковым может являться не способность "раскрыть вопрошаемое произведение", но, напротив, способность "как можно полнее покрыть его своим собственным языком". (В этом отношении К. решительно дистанцирована от чтения, ибо "читать - значит желать произведение, жаждать превратиться в него; это значит отказаться от всякой попытки продублировать произведение на любом другом языке, помимо языка самого произведения", в то время как "перейти от чтения

к критике - значит переменить самый объект вожделения, значит возжелать не произведение, а свой собственный язык".) Важнейшим моментом К. выступает, таким образом, то, что в ее процессуальности "может завязаться диалог двух исторических эпох и двух субъективностей - автора и критика" (Р.Барт). Более того, именно формальный характер такой К. позволяет ей охватить те аспекты языковой сферы, которые оставались за пределами самой неформальной традиционной К.: признав себя "не более чем языком (точнее, метаязыком)", К., понятая в постмодернистском ключе, реально "может совместить в себе... субъективность и объективность, историчность и экзистенциальность, тоталитаризм и либерализм", ибо конституируемый К. язык (метаязык) "является продуктом исторического вызревания знаний, идей, духовных устремлений, он есть необходимость, с другой же стороны, критик сам выбрал себе этот необходимый язык согласно своему экзистенциальному строю, выбрал как осуществление некоторой своей неотъемлем

ой интеллектуальной функции, когда он полностью использует всю свою глубину, весь свой опыт выборов, удовольствий, отталкиваний и пристрастий" (Р.Барт). В этом отношении "критик в свою очередь становится писателем", но ведь "писатель - это человек, которому язык является как проблема и который ощущает глубину языка, а вовсе не его инструментальность и красоту". В силу этого "на свет появились критические работы, требующие тех же самых способов прочтения, что и собственно литературные произведения, несмотря на то, что их авторы являются критиками, а отнюдь не писателями". Именно в этом контексте, по оценке Р.Барта, можно говорить о формировании "новой критики", сущность которой усматривается постмодернизмом "в самом одиночестве критического акта, который, - отметая алиби, предоставляемые наукой или социальными институтами, - утверждает себя именно как акт письма во всей его полноте" (см. Письмо, Скриптор, Фонологизм). Для постмодернистской философии существенно важно, что есл

и "произведение в силу самой своей структуры обладает множественным смыслом", то это значит, что возможно "существование двух различных видов дискурса" по отношению к нему, т.е. двух различных видов К.: К. как "наука о литературе" или "комментарий", который избирает в качестве своего предмета "лишь... какой-нибудь один из этих смыслов", и "литературная критика" или "новая критика", которая ставит своей задачей "нацелиться разом на все смыслы, которые оно /произведение - M.M./ объемлет, на тот полый смысл /см. Пустой знак - M.M./, который всем им служит опорой", которая фактически "открыто, на свой страх и риск, возлагает на себя задачу наделить произведение тем или иным смыслом" (Р.Барт). Таким образом, согласно постмодернистскому видению ситуации, "критика не есть наука", ибо "наука изучает смыслы, критика их производит". К. занимает, по оценке Р.Барта, промежуточное положение между "наукой о литературе" и чтением (см. Чтение): "ту речь в чистом виде, каковой является акт ч

тения, она снабжает языком, а тот мифический язык, на котором написано произведение и который изучается наукой, она снабжает особым (наряду с прочими) типом речи". В этом отношении К. выступает своего рода связующим звеном между различными стратегиями отношения к тексту, которые как в теоретической перспективе, так и в наличной тенденции должны быть объединены (сняты) в процессуальности письма как способа бытия языка в качестве самодостаточной реальности (см. Письмо). Следовательно, "моральной целью" К. должна стать "не расшифровка смысла исследуемого произведения, а воссоздание правил и условий выработки этого смысла", для чего К., прежде всего, должна признать произведение "семантической системой, призванной вносить в мир "осмысленность (du sens), a не какой-то определенный смысл (un sens)". В этом отношении фактически "перед лицом книги критик находится в той же речевой ситуации, что и писатель - перед лицом мира", а "отношение критики к произведению есть отношение смысла

к форме" (Р.Барт). И если для традиционной К. произведение всегда выступает в качестве заданного поля интерпретативных усилий, должных завершиться финальным (правильным) его пониманием, то предметом постмодернистской К. выступает не произведение, но конструкция. Взаимодействие с последней есть перманентное нон-финальное означивание (см. Конструкция), релятивные правила которого конституируются одновременно как со смыслопорождением, так и со становлением самого субъекта этой процедуры, отличного от традиционно понятого социально и психологически артикулированного субъекта, бытие которого признается как независимое от данной процедуры и предшествующее ей (см. "Смерть субъекта", Анти-психологизм, Скриптор). В рамках подобного подхода "новая критика" перестает быть К. в привычном (традиционно-классическом) смысле этого слова (в этом контексте Р.Барт говорит о "кризисе комментария" как такового), тесно смыкаясь с "исполнением" произведения, понятым в качестве означивания (см. Оз

начивание), в то время как традиционная К. "исполняла" произведение, "как палач исполняет приговор" (Р.Барт). В этих условиях К. обретает новый, не характерный для классической формы ее существования, культурный статус: в современном ее качестве "критика располагает собственной публикой", поскольку "общество стало потреблять критические комментарии совершенно так же, как оно потребляет кинематографическую, романическую или песенную продукцию" (Р.Барт). Как видим, эта открываемая "новой критикой" возможность смысла оплачивается утратой его определенности, и в этом отношении постмодернистская трактовка феномена К. завершает заложенную классикой и развитую модернизмом интенцию на размывание однозначности оснований подвергаемого К. феномена: в контексте современной культуры К. обретает сугубо и только языковую природу, конституируясь в качестве плюрально вариативного метаязыка, а "все, к чему только прикасается язык, - философия, гуманитарные науки, литература - в определенном с

мысле оказывается заново поставлено под вопрос" (Р.Барт). В свою очередь, согласно постмодернистскому видению ситуации, вполне реально, что в современной культуре "Критики Разума, которые дала нам философия, будут дополнены Критикой Языка, и этой критикой окажется сама литература" (Р.Барт). (См. также Метаязык, Язык-объект.)

М.А. Можейко

КАЛОКАГАТИЯ (греч. kalos kai hagatos - красивый и хороший) - этико-эстетический идеал древнегреческой культуры, предполагающий гармонию телесного и душевного совершенств, вызревающую в смене поколений (в отличие от внезапной вспышки красоты, таланта или добродетели, взятых в отдельности); в философии Платона - идеал гармонического сочетания физических и духовных способностей человека, естественно дополняемых его богатством и благородством души. Человек - носитель К. - в истинном призвании своем должен был всецело стремиться к осуществлению коллективных чаяний полиса. Общественно-этическое измерение К. в античности трансформировалось в его этико-эстетический парафраз в границах классического философствования Европы Нового времени (гармоничное воспитание, реализующееся в адекватном образе жизни). В коммунистической идеологии идеал всесторонней (разносторонне) развитой личности - строителя коммунизма - редуцирует идеал К. применительно к индивиду, лишенному национального и социа

льно-стратификационного своеобразия.

А.А. Грицанов

КАЛЬВИН (Calvin) Жан (1509-1564) - швейцарский богослов позднего периода Реформации. Родился в семье Ж.Ковена, адвоката, занимавшегося церковными и светскими делами. Благодаря доходам с бенефиция и по настоянию отца, К. получил юридическое образование в университетах Парижа и Орлеана, хотя и понимал, что юриспруденция - не его призвание. После смерти отца в 1531 К. поселяется в Париже и начинает заниматься исследованиями в духе гуманизма. В апреле 1532 появляется его первая работа: комментарий на трактат Сенеки "О милосердии", которая предвещала К. великолепную карьеру ученого и гуманиста. Однако вскоре К. обращается к протестантизму и полностью изменяет сферу своих интересов. Он оставляет исследования классических текстов и начинает изучать богословие. В последующий год К. достаточно активно участвует в антикатолических выступлениях и в связи с изменением церковной политики Франции эмигрирует в Базель. Там в 1536 выходит первое издание его "Наставления в христианской вере" н

а латинском языке, которое в дальнейшем несколько раз переиздавалось на латинском и французском языках с изменениями и дополнениями, и таким образом из книжицы карманного формата превратилось в хорошо систематизированный учебник по богословию (последняя редакция была опубликована в 1559). Литературное наследие К., кроме многочисленных писем, составляют и более 30 томов комментариев практически на все книги Библии, написанные на основе последних достижений филологических разработок гуманизма, анализ которых позволяет утверждать, что К. стал родоначальником современной экзегетики. В 1536 К. переезжает в Женеву, где становится членом магистрата и самым влиятельным проповедником. За радикальные предложения в вопросе устройства церковной общины в 1538 К. изгоняют из Женевы, и он на три года поселяется в Страсбурге. В 1540 магистрат Женевы приглашает его вернуться. В 1541 К. вновь переезжает туда и остается жить и работать вплоть до своей смерти. С точки зрения К., каждый человек о

бладает врожденным знанием о Боге, что является его сущностью и формирует законы его бытия. Из этого следует, что оно дается посредством того же самого акта познания, каким человек познает себя. Знание себя включает и знание о Боге, и обогащается знанием о Боге. Но поскольку в своем естественном состоянии он пребывает без Бога, себя он знает плохо, и в этом проявляется его несовершенство. Когда же человек начинает осознавать свое несовершенство, его первой правильной реакцией должно стать обращение к Богу. Знание о Боге, следовательно, содержательно и влечет за собой некие последствия. Таким образом, по К., религия - это реакция человека на его представления о Боге, Согласно К., Бог явил себя каждому человеку в природе и в провидении. Однако его разум испорчен грехом, в результате чего он не видит явления Бога ни в природе, ни в происходящем вокруг него. К. утверждает, что проблема неприятия человеком знания о Боге заключается не в знании как таковом, а в человеке. Однако вз

аимосвязь человека и Бога возможна благодаря сверхъестественному откровению, находящемуся в Священном Писании. Оно существует по причине неспособности воспринять общее откровение Бога в природе. Факт существования Писания (особого откровения) не упраздняет общее откровение, а наоборот делает его более эффективным. Особое откровение составляет объективную часть познания Бога, субъективная же часть обеспечивается Святым Духом. Вопрос о свидетельстве Духа - это конкретное выражение общего учения о вере, которая, согласно К., может появиться в человеке только при воздействии Святого Духа. На избранных Бог воздействует особым образом, - так что у них появляется спасающая вера, которая отличается от простого признания существования Бога как некого высшего существа. Бог оказывает свое воздействие только через Писание. Дух Святой действует так, что человеческая душа "просвещается" и обретает способность видеть в Писании божественную книгу, понимать ее сущность. Если главная роль в о

сознании божественности Писания принадлежит Святому Духу, то, по мысли К., это означает, что рациональные доказательства истинности Библии важны не в такой мере, как внутреннее свидетельство Святого Духа. Благодаря последнему человек принимает божественные истины, и происходит это раз и навсегда. Откровение Бога не действенно без свидетельства Духа, точно так же как свидетельство Духа невозможно без откровения о Боге, данного в Писании. Невозможно познать Бога ни без Писания, ни без Духа Святого, ибо цель действия Святого Духа заключается в том, чтобы убедить человека в истинности Писания. Таким образом, согласно К., Дух Святой не дает нового откровения, а только изъясняет уже данное, ибо как в противном случае можно узнать, истину открыл Дух или нет? Человек, находящийся под влиянием Духа, понимает общее откровение Бога в природе, и в этом смысле К. не отрицает натурбогословия. Однако оно неэффективно для необращенных. Нет ничего такого, по К., в общем откровении, чего не б

ыло бы в Писании, особом откровении. Учение о познании Бога и участии в этом процессе Святого Духа дает основание для развития идеи о предопределении. Поскольку, что стало особенно очевидно в 16 в., не все люди обращаются к Богу, К. должен был признать, что не всем людям Святой Дух дает осознание божественности Писания и способность откликнуться на призыв Бога, а только избранным. Бог в своем предвечном плане однажды определил, кого он желает спасти, а кого отвергнуть. В случае с избранными этот план основан только на милости Бога и не связан ни с какими заслугами с их стороны. Но если есть избранные, значит, есть и отверженные. Бог отделяет одних для милости, а других для гнева на основании своей тайной, непостижимой, однако справедливой воли. Существует два внешних знака избранности. Первый из них - это призвание к новой жизни, второй - оправдание, вследствие которого они получат спасение. Избранных Бог призывает и оправдывает, отверженных - лишает познания слова своего и

освящения Духом Святым, однако при этом остается святым и справедливым. Однако следует заметить, что доктрина о предопределении не является у К. краеугольным камнем его богословской системы; она носит, скорее, прикладной характер и введена К. с целью объяснить факт существования необращенных людей. Ее присутствие указывает на стремление К. довести протестантскую доктрину оправдания верой до своего логического конца. Главенствующее положение учение о предопределении начало занимать в позднем кальвинизме, но не в богословии самого К. С точки зрения К., церковь - это любое сообщество людей, где проповедуется Евангелие и совершаются таинства крещения и причастия. Крещение является, по К., новозаветным аналогом ветхозаветного обрезания, поэтому дети верующих родителей должны участвовать в этом обряде. У К. было свое, отличное от других реформаторов, понимание причастия. Он полагал, что верующий, участвующий в причастии, отделен от Христа, находящегося на небесах в теле, пространс

твенно. Тем не менее Христос реально присутствует в причастии, благодаря силе Святого Духа, который соединяет верующего с Христом. Этим своим учением о причастии, которое получило название виртуализма (от лат. virtus - сила), К. занял среднее положение между Лютером и У.Цвингли. К. полагал, что церковь, а не государство, должна нести ответственность за моральный облик своих членов, хотя реформаторы раннего периода обязанность следить за нравами отдавали на откуп государственным властям. К. считал, что проповедь истинного Евангелия в церкви должна сопровождаться следованием его нравственным принципам. Поэтому он большое внимание уделял церковной дисциплине. Такой подход, во-первых, позволил К. сформулировать новый принцип существования свободной церкви в свободном государстве и тем самым положить начало процессу отделения церкви от государства, и, во-вторых, сформулировать предмет христианской этики и оформить последнюю в особую область знаний. К. впервые теоретически разрабо

тал учение о том, что авторитетность Писания строится не на авторитете церкви, но авторитет церкви полагается на авторитетности Писания. Характерной чертой его богословских исследований является то, что во всех своих рассуждениях он прямо ссылается на текст Писания и не позволяет себе строить их на каком-либо другом основании, кроме Писания. К. выступил как систематизатор протестантского богословия в целом. Он создал свою собственную богословскую систему, теоретически и логически оформив и разработав сформулированные до него принципы протестантского вероучения. Он стал основателем реформатской церкви и дал толчок для развития такого феномена в протестантском богословии, как кальвинизм.

А. В. Вязовская

КАМПАНЕЛЛА (Campanella) Томмазо (1568-1639) - итальянский философ, поэт, политический деятель. Ортодоксальный доминиканец (до пострига в монахи в 1582 - Джованни Доменико). Стремился к освобождению Италии от испанского гнета. В первом заключении пробыл 27 лет (свои сочинения писал, привязав карандаш к руке, вывернутой тюремщиками на дыбе). Освобожден в 1626, после повторного двухлетнего пребывания в тюрьме оправдан в 1629. Сторонник идеи папско-католической единой монархии, которой должны подчиняться все национальные государства. Главный труд - "Город солнца" (1601-1602, опубликован в 1623), дополняемый утопией всемирной теократической монархии ("Монархия Мессии"), а также работами "Философия, доказанная ощущениями" (1591) и "Поверженный атеизм" (1630). К. был убежден, что природа должна реконструироваться не по трудам Аристотеля, а изучаться имманентно. Отстаивал тезис "двойного откровения" - природы и Священного писания. Не принял учение Галилея о бесконечности Вселенной, д

опуская при этом существование множества миров. Сохранение и поддержание собственного бытия - высшая цель любого поведения. Гилозоизм К. постулировал, что всяким природным явлениям, вещам, стихиям неотъемлемо присуще стремление к самосохранению: "Все сущности испытывают всегда и повсюду любовь к самим себе". К. отвергал материалистический атомизм Демокрита, редуцировавший, по его мнению, качественную инакость к количественной. Целеполагание и целеосуществление, предполагающие конечность мира, К. дополнил пониманием Бога как подлинной бесконечности. Главными "прималитетами" или первоначалами бытия, согласно К., выступают (в духе традиции неоплатонизма) Мудрость, Мощь и Любовь. Воля людей целиком и полностью направлена на власть. Власть достигается благодаря знанию, которое и должно быть положено в основу всего воспитания. "Город солнца" - христианско-коммунистическая утопия К., совершенное государство, в котором господствуют философы-священники во главе с Метафизиком, воплощаю

щим собой идеал лидера. Это - подчеркнуто социально однородное общество, исповедующее простую и рационализированную религию и ведущее "философский образ жизни общиной". В нем, согласно К., отсутствуют частная собственность и семья, детей воспитывает государство, всеобщий обязательный 4-часовой труд гарантирует изобилие. Начальствующих специалистов в городе - 40 человек (главные - Мощь, Мудрость и Любовь - соответственно курирующие вопросы: военные, научные, питания, деторождения и воспитания). Помогают им более узкие специалисты: Грамматик, Логик, Физик, Политик, Этик, Экономист, Астролог и т.д. Государственное устройство Города Солнца, согласно К., не исходило от Бога, а являло собой прямой результат деятельности человеческого разума. Иезуиты в период своего господства в Парагвае (1688-1768), безуспешно пытаясь создать "Город солнца", тем не менее, сформулировали первую в мире концепцию прав человека.

А.А. Грицанов

КАМЮ (Camus) Альбер (1913-1960) - французский философ, публицист, писатель, драматург. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1957). Основные философские и литературно-философские работы: "Миф о Сизифе" (1941), повесть "Посторонний" (1942), "Письма к немецкому другу" (1943-1944), эссе "Бунтующий человек" (1951), роман "Чума" (1947), повесть "Падение" (1956), "Шведские речи" (1958) и др. Философ экзистенциальной ориентации. Особенности онтологии, гносеологии, философии истории, философии искусства определены постановкой и решением центральной для К. проблемы: философского оправдания стоического, бунтарского сознания, противопоставленного "безрассудному молчанию мира". Творчество К. - безостановочный философский поиск, который целенаправляется страстным переживанием за Человека, оказавшегося жертвой, свидетелем и соучастником трагического надлома времени и истории в 20 в. К. показывает, что жизнь в обезбоженном мире с необходимостью ведет к обожению человека, истории и нигил

изму ницшеанского толка. К. в "Мифе о Сизифе" стремится ответить на вопрос: как, в чем найти надежду на позитивное бытие в мире, в котором религиозная надежда умерла? Постулируя изначальное мироощущение человека как абсурд, К. исследует его как характеристику человеческого "бытия-в-мире", отчужденном и неразумном. Одновременно он характеризует абсурд как границу осознанности и ясности понимания бытия. Совмещение онтологического и гносеологического смыслов осуществляется в переживании мира человеком, выпавшем из обыденного течения жизни или истории. Осуществившееся видение абсурдности бытия означает видение им своего человеческого удела. Мужественная честность перед собой, героическая готовность к борьбе, трезвость оценки непосредственного опыта К. противопоставляет самоубийству и "философскому самоубийству" (религии, мифосознанию, утопиям и т.п.) как вариантам ухода жизни и мысли от устрашающе-трезвого видения абсурдности существования. Мысль К. эволюционирует от провозглашен

ия тотального бунта против всех богов, который выбирает абсурдный человек ("Миф о Сизифе") к представлению о том, что сохранить духовный мир человека и человечества с помощью нигилистической морали и философии невозможно (пьеса "Калигула"). От состояния "все дозволено", ограниченного субъективным требованием полноты самоутверждения, - к пониманию угрозы самой культуре и цивилизации со стороны человека, утратившего шкалу ценностей. К. показывает, что абсурдный, бессмысленный мир без Бога порождает героев (совесть, дух, мужество) и тиранов (ложь, насилие, цинизм), с необходимостью требуя оценки бунта как состояния морального сознания, с одной стороны, и переосмысления "мира" как культурно-исторического процесса - с другой. Недостаточность нравственной, социальной, исторической оправданности "бунта против всех" преодолеваются К. в процессе переосмысления его конструктивно-деструктивных возможностей, в поиске критериев направленности бунтарского сознания человека в определении м

еры абсурдности мира. В романе "Чума" К. переходит к коллективной морали и стремлению обрести утерянные в трагедии "изгнания" (чумы) единство, радость общения. Мир обретает смысл, который открывается только через осмысленный, направленный на изживание абсурдности мира, бунт. Онтологизация бунта как целостной установки человеческой деятельности позволила К. трактовать его в качестве инструмента, с помощью которого мир (историческая действительность, жизнь) теряет разрозненную бессвязность и обретает разумную целостность. В "Бунтующем человеке" в анализе метафизического (философского) и политического бунта К. движется от морального-нравственной к социально-исторической обусловленности трансформаций бунтующего в абсурдном мире человека. К. обнажает условия перехода бунта как отказа от бессмысленности и жестокости в тиранию как примирение с жестокостью. Именно слияние философского (метафизического) и политического бунтов ведет от человеческой солидарности, поиска общих смысложиз

ненных ориентиров к абсолютизму, всезнанию, провиденциализму, террору. В России такая трансформация была предподготовлена, согласно К., т. наз. "немецкой идеологией", "злыми гениями Европы" Гегелем, Марксом и Ницше, создателями современной 20 в. формы государственного нигилизма. Государственная идеология, опирающаяся на государственный террор, ликвидирующая свободу и миллионы жизней, исходит из релятивистского отношения к трансцендентным ценностям и абсолютизации прогрессистского доверия к истории. К. предостерегал как мыслителей от пророческой позиции в мире, где идея способна трансформировать ткань истории, так и народы, которые делают эти пророчества идеологией своего бунта. К. находит ограничения бунта в самом человеке, вышедшем из страданий и вынесшем из них бунт и солидарность. Такой человек знает о своих правах, выражает в бунте свое человеческое измерение и сознание неустранимости трагизма человеческого существования. Протест против человеческого удела всегда обречен

на частичное поражение, но он так же необходим человеку, как собственный труд - Сизифу. Искусство для К. служит средством спасения от нигилизма. Оно не делает человека счастливым, но человек становится свободным, освобождаясь от иллюзий прогресса, обращаясь к собственной натуре, вглядываясь в несовершенство мира. Анализ искусства у К. движется от искусства как эстетического бегства от реальности к утверждению эстетики природы и идеалов всеобщности человеческого общения.

И.А. Медведева

КАНЕТТИ (Canetti) Элиас (1905-1994) - австрийский писатель. В 1938 в связи с аншлюсом Австрии уехал в Париж, затем в Лондон. Доктор философии университета в Вене. Основные сочинения: "Масса и власть" (1960), романы "Ослепление" и "Аутодафе". Лауреат Нобелевской премии по литературе (1981). Не являясь философом-профессионалом, К. сформулировал ряд оригинальных идей в области социальной философии и философской антропологии, творчески и глубоко развивая соответствующую традицию Ницше - Лебона - Фрейда - Ортеги-и-Гасета. Согласно К., "смерть стала естественной в последние пару тысяч лет нашей истории... В предыстории у всех народов смерть... воспринималась как нечто настолько неестественное, что каждая смерть считалась убийством". По К., смерть - идеология и центральный инструмент власти. Именно страх смерти, стремление к выживанию придают динамику системе "масса - власть". Подлинная власть не может не основываться на массовых убийствах. Не история губит массы людей, их губит ант

Дата добавления: 2015-07-02