Мария Тимофеева 5 страница

Существует завораживающее противоречие в комбинации этих важнейших черт сексуальной любви: четкие границы Я и постоянное осознание несоединимости индивидуумов, с одной стороны, и чувство выхода за границы Я, слияния в единое целое с любимым человеком – с другой. Отделенность ведет к чувству одиночества, стремлению к любимому и страху хрупкости всяческих отношений; выход за границы Я в единении с другим вызывает ощущение единства с миром, постоянства и творения нового. Можно сказать, что одиночество есть необходимое условие для выхода за границы Я.

Оставаться в пределах границ Я, в то же время преодолевая их с помощью идентифицикации с объектом любви, – это волнующее, трогательное и связанное с горечью и болью состояние любви. Мексиканский поэт Октавио Паз (1974) описал эту сторону любви с необыкновенной выразительностью, заметив, что любовь – это точка пересечения между желанием и реальностью. Любовь, говорит он, открывает реальность желанию и создает переход от эротического объекта к любимому человеку. Это открытие почти всегда болезненно, поскольку любимый(ая) представляет собой одновременно и тело, в которое можно проникнуть, и сознание, в которое проникнуть невозможно. Любовь – это открытие свободы другого человека. Противоречие самой природы любви в том, что желание стремится к осуществлению с помощью разрушения желанного объекта, и любовь обнаруживает, что этот объект невозможно разрушить и невозможно заменить.

Приведем клиническую иллюстрацию развития способности к переживанию зрелой сексуальной страсти и романтической жажды отношений у прежде отягощенного запретами обсессивного мужчины, проходящего психоаналитическое лечение. Я пренебрег динамическими и структурными аспектами этого изменения, для того чтобы сконцентрироваться на субъективном переживании интеграции эротизма, объектных отношений и системы ценностей.

Перед отъездом в командировку в Европу сорокалетний профессор колледжа был помолвлен с любимой женщиной. По возвращении он описал свои впечатления от выставленных в Лувре месопотамских миниатюрных скульптур III тысячелетия до н.э. В какой-то момент у него возникло необыкновенное ощущение, что тело одной из женских скульптур, чьи соски и пупок были обозначены маленькими драгоценными камнями, удивительно похоже на тело его любимой. Он думал о ней, стремился к ней, пока шел по полупустым залам, и при взгляде на скульптуру его захлестнула волна эротической стимуляции вместе с сильнейшим чувством близости к ней. Профессора очень тронула предельная простота и красота скульптуры, и он почувствовал, что сопереживает неизвестному автору, умершему более четырех тысяч лет тому назад. Он испытал чувство смирения и в то же время непосредственного соприкосновения с прошлым, как если бы ему было дозволено прикоснуться к пониманию внутренней тайны любви, воплощенной в этом произведении искусства. Чувство эротического желания слилось с ощущением единства, жажды и одновременно близости с женщиной, которую он любит, и через это единство и любовь ему было позволено проникнуть в запредельный мир красоты. В то же время у него было острое чувство собственной индивидуальности, смешанное со смирением и благодарностью за такую возможность прочувствовать это произведение искусства.

Сексуальная страсть оживляет и заключает в себе всю гамму эмоциональных состояний, которая открывает индивидууму «хорошесть» – его собственную, его родителей и целого мира объектов – и дает надежду на исполнение любви, невзирая на фрустрацию, враждебность и амбивалентность. Сексуальная страсть предполагает способность к продолжающейся эмпатии – но не к слиянию – примитивному состоянию симбиотического соединения (Фрейд, 1930, «oceanic feeling» – «чувство безбрежности»), волнующее воссоединение в близости с матерью на стадии Я-объект дифференциации и удовлетворение эдиповых стремлений в контексте преодоления чувств страха, неполноценности и вины по отношению к сексуальному функционированию. Сексуальная страсть – это ядро переживания чувства единства с любимым человеком как части юношеского романтизма и, позже, зрелых обязательств по отношению к любимому партнеру перед лицом естественных ограничений человеческой жизни: неизбежности болезней, разрушения и смерти. Это важнейший источник эмпатии по отношению к любимому существу. Следовательно, преодоление и новое утверждение границ на основе чувства позитивности, несмотря на многочисленные опасности, связывает биологический, эмоциональный мир и мир ценностей в одну единую систему.

Преодоление границы себя в сексуальной страсти и интеграция любви и агрессии, гомосексуальности и гетеросексуальности во внутренних отношениях с любимым человеком выразительно проиллюстрированы в книге Томаса Манна «Волшебная гора» (1924). Освободившись от своего рационального и зрелого «наставника» Сеттембрини, Ганс Касторп объясняется в любви Клаудии Шоша. Он делает это на французском языке, который звучит очень интимно в соседстве с немецким языком всего произведения. Возбужденный и одухотворенный теплым, хотя и немного ироничным ответом мадам Шоша, он рассказывает ей о том, что всегда любил ее, и намекает на свои прошлые гомосексуальные отношения с другом юности, который похож на нее и у которого он однажды попросил карандаш, так же как несколько раньше он попросил его у мадам Шоша. Он говорит ей, что любовь – ничто, если нет сумасшествия, чего-то безрассудного, запретного и рискованного; что тело, любовь и смерть – одно целое. Он говорит о чуде органической жизни и физической красоты, которое складывается из жизни и гниения.

Но преодоление собственных границ подразумевает необходимость определенных условий: как упоминалось ранее, необходимо осознание и способность эмпатии к существованию психологической жизни за пределами собственных границ. Следовательно, эротический оттенок состояний маниакального возбуждения и грандиозности у психотических пациентов не может называться сексуальной страстью, и бессознательная деструкция объект-репрезентаций и внешних объектов, превалирующая в нарциссических личностях, разрушает их способность выхода за пределы интимного единения с другим человеком, что в конце концов разрушает их способность к сексуальной страсти.

Сексуальное возбуждение и оргазм также теряют свои функции преодоления границ и становятся биологическими явлениями, когда механическое повторяющееся сексуальное возбуждение и оргазм встраиваются в структуру опыта, отделенную от углубляющихся интернализованных объектных отношений. Именно в этой точке сексуальное возбуждение дифференцируется от эротического желания и сексуальной страсти; чаще мастурбация выражает объектные отношения – как правило, различные аспекты эдиповых отношений, начиная с самого раннего детства. Но мастурбация как компульсивная повторяющаяся деятельность, возникающая как защита от запрещенных сексуальных импульсов и других бессознательных конфликтов в контексте регрессивной диссоциации от конфликтных объектных отношений, в конце концов утрачивает функцию преодоления границ. Я предполагаю, что это не бесконечное, компульсивно повторяемое удовлетворение инстинктивных желаний, вызывающее разрядку возбуждения и доставляющее удовольствие, а потеря критической функции преодоления границ Я-объекта, служащей гарантией нормальной нагруженности объектных отношений. Другими словами, именно мир интернализованных и внешних объектных отношений поддерживает сексуальность и предоставляет потенциал для возможности продолжительного получения удовольствия.

Интеграция любви и ненависти в Я- и объект-репрезентациях, трансформация частичных объектных отношений в целостные (или константность объекта) – основные условия для способности к установлению стабильных объектных отношений. Это необходимо для преодоления границ стабильной идентичности Я и перехода в идентификацию с любимым объектом.

Но установление глубоких объектных отношений высвобождает также примитивную агрессию в отношениях в контексте реципрокной активизации у обоих партнеров подавленных или отщепленных с младенчества и детства патогенных объектных отношений. Чем более патологичны и деструктивны подавленные или расщепленные объектные отношения, тем более примитивны соответствующие защитные механизмы. Так, в частности, проективная идентификация может вызвать у партнера переживание или реакции, воспроизводящие пугающие объект-репрезентации; идеализированные и обесцененные, оплаканные и преследующие. Объект-репрезентации накладываются на восприятие и взаимодействие с любимым объектом и могут угрожать отношениям, но также и усиливать их. По мере того, как партнеры начинают лучше понимать последствия нарушений в своем восприятии и поведении по отношению друг к другу, они начинают мучительно осознавать обоюдную агрессию, но при этом не обязательно могут исправить сложившиеся межличностные модели поведения. Таким образом, неосознанные связи во взаимоотношениях пары также могут нести в себе скрытую угрозу. Именно в этот момент интеграция и зрелость Супер-Эго, проявляющиеся в преобразовании примитивных запретов и чувства вины за агрессию в заботу об объекте – и о себе – защищают объектные отношения и способность к преодолению границ. Зрелое Супер-Эго благоприятствует любви и обязательствам по отношению к любимому объекту.

Одна из общих особенностей предлагаемого определения сексуальной страсти в состоит том, что она скорее является постоянной чертой отношений любви, а не начальным или временным проявлением «романтической» идеализации подросткового и юного возраста. Она имеет функцию интенсификации, укрепления и обновления отношений любви на протяжении всей жизни; она обеспечивает постоянство сексуального возбуждения, связывая его со всем человеческим опытом пары. И это приводит нас к эротическим аспектам стабильных сексуальных отношений. Я полагаю, что клинические данные ясно показывают, насколько тесно сексуальное возбуждение и удовольствие связаны с качеством всех аспектов взаимоотношений пары. Хотя статистические исследования широких слоев населения демонстрируют снижение частоты сексуальных отношений и оргазма в течение десятилетий, клинические данные взаимоотношений пар показывают значительное влияние характера их отношений на частоту и качество сексуальной жизни. Сексуальный опыт остается центральным аспектом отношений любви и супружеской жизни. При оптимальных условиях интенсивность сексуального удовольствия имеет тенденцию к обновлению, связанную не с сексуальной гимнастикой, а с интуитивной способностью пары угадывать изменяющиеся нужды друг друга, и переживаемую в сложной сети гетеросексуальных и гомосексуальных, любовных и агрессивных аспектов отношений, проявляющихся в бессознательных и сознательных фантазиях и их влиянии на сексуальные отношения пары.

4. ЛЮБОВЬ, ЭДИП И ПАРЫ

Влияние пола

В предыдущих рассуждениях о ядерной половой идентичности я рассмотрел несколько противоположных точек зрения: врожденная психологическая бисексуальность обоих полов; ранняя идентичность обоих полов – маскулинного характера, как постулировал Фрейд (1905), или фемининного – как предполагает Столлер (1975а, 1985). Я придерживаюсь точки зрения Персона и Овези (1983, 1984), которые утверждают, что ядерная половая идентичность – мужская или женская – закладывается у младенцев с самого начала, что согласуется с исследованиями гермафродитов и изучением раннего детства. Брауншвейг и Фейн (1971, 1975), предоставившие психоаналитические доказательства в пользу врожденной психологической бисексуальности, происходящей из бессознательной идентификации младенца и маленького ребенка с обоими родителями, убедительно доказывают, что такой бессознательный бисексуальный потенциал постепенно все больше контролируется доминирующими взаимоотношениями мать-младенец, в результате которых устанавливается ядерная половая идентичность. Эта идея согласуется со взглядом Мани и Эрхардта о том, что родительская дефиниция половой идентичности младенца является ключевым моментом этой идентичности. Данная точка зрения была подкреплена наблюдениями Столлера за развитием транссексуалов.

Развивая теории Брауншвейга и Фейна, я ранее указывал на то, что материнская забота и проявление матерью удовольствия при физическом общении с младенцем является существенным моментом в благоприятном развитии эротизма поверхности тела, а позднее эротического желания. Как для мальчиков, так и для девочек ранний эротический опыт с материнской стимуляцией является потенциалом развития сексуального возбуждения. Но если материнское скрытое «поддразнивание» эротического отношения к своему маленькому сыну остается постоянным аспектом мужской сексуальности и обычно предоставляет мальчику не прерывающуюся способность к генитальному возбуждению, то материнское неуловимое бессознательное отвержение этого сексуального возбуждения по отношению к дочери начинает постепенно сдерживать осознание девочкой своей вагинальной генитальности. Такой различный подход к мальчикам и девочкам в эротической сфере является мощным инструментом фиксации соответствующих ядерных половых идентичностей и вносит вклад в различие способов утверждения генитального возбуждения в детстве – непрерывного для маленьких мальчиков, запретного для маленьких девочек.

По этой причине у мужчин – бессознательно фиксированных на первичном объекте – возникает больше проблем с амбивалентностью по отношению к женщинам; им необходимо развить способность к объединению генитальных потребностей и нежности, в то время как женщины, сдерживаемые в осознании своих гениталий, медленнее интегрируют полные генитальные отношения в контексте любовных отношений.

Наблюдения Брауншвейга и Фейна (1971) исключительно полезны для объяснения существенных различий между мужчинами и женщинами в зрелой сексуальной любви. Обобщая их выдающиеся открытия в этой области, я попытаюсь по возможности сохранить их язык и стиль.

Для мальчиков догенитальные отношения с матерью уже предполагают ее особую сексуальную ориентацию по отношению к мальчику, что служит стимулом для его сексуального осознания и нарциссической нагруженности его пениса. Опасность здесь кроется в том, что для мальчика получение от матери чрезмерного догетинального удовлетворения нарциссических потребностей может повлечь за собой фантазии о том, что его маленький пенис полностью удовлетворяет ее, и, следовательно, не существует разницы между его маленьким пенисом и мощным пенисом отца. При подобных обстоятельствах такая нарциссическая фиксация у мужчин может позднее привести к развитию инфантильной манеры сексуального обольстителя по отношению к женщине, без полной идентификации с проникающей силой отцовского пениса. Такая фиксация будет мешать процессу цельной генитальной идентичности с интернализацией отца в Идеальное Эго и способствовать вытеснению чрезмерной кастрационной тревоги.

Для таких мужчин неразрешенное соревнование с отцом и защитное отрицание кастрационной тревоги выражаются в нарциссическом наслаждении инфантильной зависимостью от женщин, представляющих материнские фигуры. Такое образование, по мнению Брауншвейга и Фейна, а также Шассге-Смиржель (1973, 1974), – важный источник нарциссической фиксации (я бы сказал, фиксации на уровне нормального инфантильного нарциссизма) и недостаточного разрешения эдипова комплекса у мальчиков, что поощряется такими аспектами поведения матери, которые выражают протест против «доминирования» отцовского пениса и «отцовских законов» вообще. Существует бессознательное молчаливое соглашение между вечно маленькими мальчиками – Дон Жуанами – и обольщающими женщинами-матерями, которые используют бунт Дон Жуана против отцовских «законов и порядков», чтобы выразить свою собственную соревновательность и бунт против отца.

Брауншвейг и Фейн утверждают, что обычно периодическое переключение внимания матери с сына на отца фрустрирует нарциссизм маленького мальчика и стимулирует его к соревновательной идентификации с отцом, что инициирует и укрепляет позитивную эдипову констелляцию у мальчиков. Одним из последствий этого является возрастание у мальчиков чувства фрустрации при сексуальном отвержении матерью, так что имеющая оральное происхождение и спроецированная по отношению к ней агрессия укреп­ляется ранней эдиповой агрессией. Такое развитие событий будет иметь критическое влияние на любовную жизнь мужчин, которые бессознательно не сменяют своего первого сексуального объекта – матери.

Шассге-Смиржель (1970) и Брауншвейг и Фейн (1971) также подчеркивают вагинальную возбудимость маленьких девочек и их фемининную сексуальность в целом. В этом смысле их наблюдения похожи на наблюдения Джоунс (1935), Кляйн (1945) и Хорни (1967), а также на исследования, проведенные в США, которые указывают на раннюю вагинальную мастурбационную активность маленьких девочек и тесную связь между клиторальной и вагинальной эротической возбудимостью (Барнетт 1966; Галенсон и Руаф 1977). Из этих исследований следует, что существует очень раннее вагинальное знание у маленьких девочек и что это вагинальное знание является запретным и позднее вытесняется.

Французские авторы подчеркивают то, что отношения родителей, и особенно мам, к мальчикам и девочкам существенно отличаются, а также то, что ранние взаимодействия мать-дитя имеют значительное влияние на половую идентичность (Столлер 1973). Согласно французским ученым, мать, в отличие от ранней стимуляции ею гениталий мальчика, не акцентирует внимание на гениталиях девочки, поскольку поддерживает свою собственную сексуальную жизнь, свою «вагинальную сексуальность», являющуюся частью ее собственной сферы как женщины в отношениях с отцом. Даже когда мать вносит вклад в нарциссизм дочери, этот нарциссизм имеет скорее догенитальные, нежели генитальные черты (исключения составляют женщины с ярко выраженными гомосексуальными тенденциями). То, что матери не «инвестируют» женские гениталии дочерей, является реакцией на культурное давление в этой сфере и принятый в обществе запрет в отношении женских гениталий, происходящий от мужской кастрационной тревоги.

Блюм (1976) также подчеркивает важность эдипового соперничества и конфликтов, касающихся самооценки себя как женщины, которую маленькая девочка возбуждает у своей матери: если мать обесценивает себя как женщину, она будет обесценивать и дочь, и самооценка матери сильно повлияет на самооценку дочери. Неразрешенные конфликты матери по поводу ее собственных гениталий и ее восхищение пенисом своего маленького сына приведет к тому, что у дочери чувство зависти к пенису будет соединяться с соперничеством между сиблингами. Обычно маленькие девочки проявляют больше интереса к отцу – не только потому, что разочаровались в матери, но также потому, что идентифицируются с ней.

Общее направление французской линии мысли таково: кастрационная тревога не является первичной детерминантой в переориентации с матери на отца у маленьких девочек, а скорее вторичным усложнением, укрепляющим первичный запрет или вытеснение вагинальной генитальности под влиянием имплицитного отрицающего отношения матери. Интенсивность кастрационной тревоги у женщин во многом зависит от трехступенчатого смещения догенитальной агрессии: это первоначальная проекция на мать, подкрепляющаяся эдиповой конкуренцией с ней, которая затем ложится на отца. У девочек зависть к пенису главным образом отражает усиление эдиповых конфликтов под воздействием смещения догенитальной агрессии и догенитальной зависти к пенису.

Шассге-Смиржель (1974), придерживаясь теории Хорни (1967), предполагает, что фантазии маленьких мальчиков по поводу фаллической матери не только успокаивают или служат отрицанием женских гениталий как продукта кастрации, но также отвлекают от представления о вагине взрослой женщины, которая доказывала бы неадекватность его маленьких гениталий.

Из всех этих исследований различных стадий развития следует, что маленьким девочкам и мальчикам необходимо пройти свой собственный путь для идентификации с взрослой генитальностью. Для мальчиков идентификация с отцом означает, что он преодолел свою догенитальную зависть к женщинам, проекцию этой зависти в виде примитивного страха перед женщиной (Кернберг, 1974) и свой страх неадекватности для женских гениталий. Французским авторам Дон Жуан представляется стоящим на середине пути между запретом сексуального влечения к женщинам, представляющим собой эдипову мать, с одной стороны, и идентификацией с отцом и отцовским пенисом во взрослых сексуальных отношениях с женщиной – с другой: Дон Жуан, по предположению Брауншвейга и Фейна, утверждает генитальность отцовской зрелости.

Я не думаю, что синдром Дон Жуана у мужчин имеет единственную этиологию. Так же как промискуитет у женщин, причины которого могут колебаться от тяжелой нарциссической патологии до относительно легкой мазохистически или истерически детерминированной патологии, существует континуум мужского промискуитета. Промискуитет нарциссической личности – гораздо более нарушенный тип Дон Жуана, чем инфантильный, зависимый, бунтующий, но в то же время женственный, описанный фран­цузскими авторами.

Я полагаю, что следующим шагом к нормальной сексуальной идентификации мальчика с отцом является конфликтная идентификация с примитивной, контролирующей и садистической мужской фигурой, которая представляет фантазийного ревнивого и строгого отца в раннем эдиповом периоде. Окончательное преодоление эдипова комплекса у мужчин характеризуется идентификацией с «великодушным» отцом, который больше не подавляет сына своими жесткими законами. Способность наслаждаться взрослением сына, не подвергая его наказаниям ритуала инициации, отражающим бессознательную зависть к нему, означает, что отец преодолел свои собственные эдиповы запреты. Практический смысл этих положений заключается в том, что очень важным источником нестабильности в любовных отношениях взрослых мужчин является неполная идентификация с отцовской функцией, с разными возможными фиксациями.

Недостаток непосредственной стимуляции генитального эротизма в ранних отношениях с матерью и, кроме того, конфликты матери по поводу ценности ее собственных гениталий и женских функций, подавляют психосексуальное развитие маленьких девочек, которое затем вторично усиливается развитием зависти к пенису и вытеснением сексуальной конкуренции с эдиповой матерью. Однако обесценивание матерью мужчин и гениталий ее маленького сына может радикально влиять на сексуальное восприятие и конфликты ее детей обоих полов.

Французские авторы убеждены, что гениталии маленьких девочек являются приватными, в отличие от социально одобряемого «выставления на всеобщее обозрение» гениталий маленьких мальчиков и гордости мальчика за свой пенис; девочка же остается наедине с собой в своем сексуальном развитии. Ее тайная бессознательная надежда осуществляется в «повороте» от матери к отцу и в интуитивной жажде отцовского пениса, который, проникая в вагину, в конце концов заново утвердит ее представление о вагинальной генитальности и женской сексуальности в целом. Брауншвейг и Фейн предполагают, что, поскольку путь женского сексуального развития одинокий и более закрытый, он требует большей отваги по сравнению с путем мальчиков, чьи мужские гениталии стимулируются по разным причинам обоими родителями. У взрослых женщин обычно больше смелости и способностей для гетеросек­суальных обязательств, чем у взрослых мужчин – возможно, потому, что маленькие девочки должны сменить свой первый эротиче­ский объект с матери на отца и, таким образом, перейти от догенитального к генитальному развитию раньше, решительнее и в одиночестве.

Альтман (1977), в другом контексте, указывал на то, что смена объекта у женщин – в противоположность постоянству первого объекта у мужчин – может быть причиной больших сложностей, которые возникают у мужчин, вступающих в стабильные любовные отношения. Мужчины склонны к бесконечным поискам идеальной матери и к воссозданию догенитальных и генитальных страхов и конфликтов в своих отношениях с женщинами, что определяет их предрасположенность избегать глубоких, доверительных отношений. Женщины, уже отказавшись от своего первого объекта, более способны вверить себя мужчине, который хочет установить всесторонние генитальные и «отцовские» отношения с ними. Кроме того, решающим фактором женской способности проявлять преданность и доверие может выступать их постоянный уход за младшими и их защита, включающие биологические и психосоциальные детерминанты, в основном идентификацию с материнскими функциями, и связанные с этим сублиматорные ценности Супер-Эго (Блюм, 1976).

Несмотря на различия путей формирования способности к эротическому желанию и сексуальной любви, мужчины и женщины получают опыт из одного и того же источника – эдиповой ситуации, являющейся основным организатором и для всех индивидуумов, и для всех областей взаимодействия пары.

Я согласен с идеей Дэвида (1971) о том, что стремление к недоступному и запрещенному эдипову объекту, дающее энергию сексуальному развитию, является ключевым компонентом сексуальной страсти и любовных отношений. В этой связи эдипова констелляция может рассматриваться как постоянная черта человеческих отношений. Очень важно подчеркнуть, что невротические «решения» эдиповых конфликтов должны быть дифференцированы от их нормальных проявлений.

Нарушение границ исторически сложившихся сексуальных запретов любящим индивидуумом может быть названо активной реконструкцией его или ее истории эдиповых отношений, включая защитные и креативные фантазии, которые преобразуют повторение в новое.

У обоих полов эдиповы стремления, необходимость преодолеть фантазии эдиповых запретов и удовлетворить свое любопытство о мистических отношениях родителей стимулируют сексуальную страсть. Исходя из уже упомянутых соображений, можно предположить, что женщины, в утверждении своей женской сексуальности, раньше преодолевают конечное препятствие идентификации с эдиповой матерью путем смены эротического объекта с матери на отца. Мужчины должны пересечь последнюю границу идентификации с эдиповым отцом в своей способности установить сексуальные отношения с любимой женщиной и взять на себя функции отцовства и «великодушия». Клинические исследования показывают, что мужчины испытывают чувство вины, решив прекратить отношения с женщиной, в то время как женщины обычно чувствуют себя свободно, давая понять мужчине, что не любят его. Это различие, возможно, говорит о том, насколько сильно чувство вины, которое так часто проявляется в отношениях с женщинами, преобладает над агрессией по отношению к матери (из личной беседы с Эдит Якобсон). А у женщин бессознательное чувство вины, идущее из догенитальных и генитальных фантазийных материнских запретов вагинальной генитальности, требует полного эротического генитального утверждения в сексуальных отношениях с мужчиной. Сгущение предвестников садистического Супер-Эго, связанных с интроекцией примитивных доэдиповых материнских образов и с поздними запретными аспектами эдиповой матери, может быть одним из факторов, приводящих к высокой частоте генитального запрета у женщин. Это также является важнейшим элементом того, что обычно обозначают как «женский мазохизм».

Сейчас многими ставится под вопрос утверждение ранних психоаналитических теорий о врожденной предрасположенности к мазохизму у женщин. Возникает понимание того, что существуют различные психологические и социальные факторы, влияющие на развитие мазохистических тенденций и сексуальных запретов. Персон (1974) и Блюм (1976), изучив соответствующую литературу, подчеркивали, что женский мазохизм формируется в процессе развития и имеет психосоциальные детерминанты. Блюм приходит к выводу, что не существует никаких доказательств того, что женщины более предрасположены получать удовольствие через боль, чем мужчины. Он полагает, что ранние идентификации девочек и объектные отношения определяют установление дальнейшей сексуальной идентичности, принятие женской роли и материнского поведения: мазохизм является скорее дезадаптивным разрешением женской функции.

Столлер (1974) предполагал, что из-за первоначального слияния с матерью чувство женственности больше укрепляется в женщинах, чем чувство мужественности у мужчин. Мужчины вследствие их первоначального слияния с матерью могут быть более склонны к бисексуальности и развитию перверсий.

Я заметил, что при детальном анализе женских догенитальных и генитальных источников зависти к пенису и отвращения к своим собственным гениталиям постоянно сталкиваешься с ранними способностями к получению полного удовольствия от вагинального эротизма, полного подкрепления ценности своего собственного тела наряду со способностью относиться к мужским гениталиям с любовью и без зависти. Я не думаю, что нормальная женская сексуальность подразумевает необходимость или способность отказаться от пениса как самого ценного вида гениталий; по-моему, существуют доказательства того, что страх мужчины перед женскими гениталиями не только вторичен по отношению к эдиповой кастрационной тревоге в наиболее тяжелых случаях, но и имеет глубокие догенитальные корни. Подводя итог, можно сказать, что и для мужчин, и для женщин преодоление страха и зависти к противоположному полу является опытом преодоления запретов сексу­альности.

Если смотреть шире, то переживание парой полного генитального удовольствия может послужить причиной возможного радикального изменения – отказа от подчинения доминирующим культурным конвенциям, ритуальным запретам и предубеждениям, которые воздвигают препятствия на пути к зрелой генитальности. Такая степень сексуальной свободы в сочетании с заключительной стадией преодоления эдиповых запретов может отражать основные потенциальные возможности для получения сексуального удовольствия в любовных отношениях и усиливать страстность, создавая чудо сексуальных тайн, разделяемое парой и освобождающее ее от окружающей социальной группы. С точки зрения развития, элементы секретности и противопоставления социуму, характерные для сексуальной страсти, берут начало в эдиповой констелляции как главном организаторе человеческой сексуальности.

Дата добавления: 2015-07-02