Шаги в глубину 24 страница

« “ У нас ”? Ты шикарен».

— Нет. Вылет на днях, снаряжение кораблей уже заканчивают.

Дюпон протянул руку, погладил пленку силового барьера. Капельница, не теряя времени, подумала и что-то ему впрыснула в запястье.

— Ты слишком тревожишься, — Олег глядел на меня поверх растопыренной пятерни.

— Тоже мне, новости, — фыркнула я. — Хотя меня сегодня фаталисткой обозвали.

— Даже так?

— Ага.

— Дай угадаю, — ухмыльнулся парень. — Дональд?

— Он самый.

— И как у вас с ним?

Я вздрогнула. Это был вопрос Валерии, только он разительно отличался — настроем ли, интонацией. Или тем, что Олег — это все-таки Олег.

— Он сын канцлера. Его Меча, — ответила я.

— Не понял, — удивленно протянул Дюпон. — Тебя заставили спать с ним?

— Ты дурак?! — рявкнула я. — При чем тут это?

Дюпон помолчал. Не открывала рта и я: я ругала себя за разговор. Ну нет чтобы ответить, мол, все клево, спим вместе, завтракаем, о будущем треплемся. Так вот ляпнула же чушь.

— Он замечательный, пока ему не выпадает шанс воспользоваться кем-то.

Я машинально кивнула, а потом сообразила, что моя мысль только что прозвучала вслух. И подозрительно мужским голосом. Олег серьезно смотрел на меня с другой стороны силового барьера, и этот взгляд без грамма издевки — я просто на нем повисла, обмякла. Он влез мне в голову, вынул оттуда самое страшное откровение, вылез наружу и сидит теперь, смотрит. Его даже уничтожить не хочется.

А мне после этого еще с Дональдом общаться.

— Давай не будем об этом, хорошо? — попросила я.

— Давай, — кивнул он. — А о чем будем?

Вопрос почти прошел мимо ушей: между ушами все было плохо, и все это плохое вертелось вокруг имени «Дональд». Одним беспощадным ударом Дюпон вскрыл то, о чем я, оказывается, уже думала.

Что с ним произошло? Где, как? Не на стыке ли разрезанной памяти? Детская обида на Рею? Обида на отца? Или прорезалось инкубаторское, лабораторное детство? Или наконец вылезли наружу гены?

И ведь что весело: умом я понимала давно, что Дональд заботливый и неуверенный далеко не во всем. «Давно? Да с первых часов знакомства, с бомбы с этой генной!» Был расчетливый десант на отзеркаленную каравеллу, была неимоверно легкая реакция на уничтоженную планету, был честно выполненный контракт с хозяевами базы «Зеркало».

Умом-то я понимала, что летаю с торговцем смертью — пускай странным и необычным. Но ум — это ум, а милых парней, которым не все равно, так мало в нашей жизни. И мне потрясающе повезло, что я заметила вовремя: расчетливый парень перенес свои расчеты и на отношения. Осталось только выяснить, кто такая в этих расчетах я сама: удобная пилюля от боли по имени «Рея» или просто удобная. Точка.

— Можно, я тут посижу? — весело поинтересовались откуда-то из пустоты.

Дюпон, чертов остряк. Неприятные мысли послушно собрались в кучку и уехали в дальний ящик. Все же есть преимущества в наведении порядка в голове: начинает работать моя инквизиторская самодисциплина, черт бы ее побрал.

— Да куда ты денешься, — ответила я. — До пяти двадцати ты мой. Если что, Окамото разрешила.

— Окамото? А кто это?

— Это такая древнющая стерва с родинкой и крашенными в белый волосами, — со вкусом, почти нараспев сказала я.

— А-а, эта.

Дюпон поерзал на неудобном стуле и потер шею.

— Ты знаешь, что она учитель Марии?

Я, кажется, скрипнула зубами. Гребаная ты вселенная. Как меня твои хитрые связи задолбали. Дюпон говорил, говорил — о десятках учениц, о многовековой карьере Окамото, о том, как все обернулось, о том, что Мария…

— Стоп, — попросила я. — Не надо.

— Что?

— Не хочу знать, за что ее сослали. Если бы Мария захотела мне рассказать — она бы рассказала.

Олег просто кивнул — подозрительно быстро, будто бы он реагировал не на слова.

— Да ты, я смотрю, тут совсем распоясался, гад, — сварливо сказала я. — Перестал сдерживаться?

— Ага, — легкомысленно сказал Дюпон. — Мне не просто разрешали, мне приказывали лазать по чужим головам.

— А ты и рад, — хмуро сказала я. — Отрываешься за все?

— В смысле — за все?

Я невольно улыбнулась: очень по-дурацки прозвучал вопрос. По-дурацки и по-детски.

— Ну, думаю, эти все медицинские штуки здоровому человеку не нужны. Ты знаешь, что я тебя мысленно уже списала на органы?

Дюпон хохотнул и вдруг зашелся хриплым смехом. Он сидел за прозрачной пленкой, перхал, держась за перетянутое горло, и обе кибер-капельницы засияли, как рекламные витрины, впрыскивая что-то умирающему от смеха альбиносу. Я вскочила, вовремя вспомнила о пружинящем ничто между нами и так и осталась стоять: сжав кулаки, едва не касаясь носом энергетической пленки.

В сердце колотился смех зазеркальца.

Потом с той стороны открылась дверь, вошел лаборант в сером длинном халате и что-то впрыснул в плечо Олегу. Хрипы затихли, и лаборант взял Дюпона за плечо.

Взял — и окаменел.

— Олег?

— Ага.

Дюпон, гладя грудь, встал со своего места, игнорируя застывшего в непонятной позе «научника».

— У меня секунд сорок, потом пришлют робота, — быстро произнес он, подходя вплотную к силовому полю. — Поэтому слушай. Пытки — это вздор. Я не знаю, чего эти люди хотели, Алекса, но они в сорок часов доказали себе и мне, что я человек. Непонятный, странный, но человек. Да, меня разобрали на части и собрали снова, но самая худшая пытка была намного раньше, и была она вот здесь.

Дюпон воткнул палец в бледный висок.

— Худшая пытка — это когда сам не знаешь, что ты такое, — прошептал он, припадая к экрану.

В дверях показался боевой андроид — огромный вооруженный шкаф — в сопровождении металлопода. Мелодичный перезвон, тонкий присвист приводов — и совершенно счастливый алый взгляд, умиротворенная улыбка, и наркотик, вколотый в плечо, не имел к этому никакого отношения.

Олег поднял руки и повернулся к новоприбывшим.

— Иду, иду. Сам.

— Что с ним? — певуче спросил протезированный, указывая лапой на скрючившегося лаборанта.

— Понятия не имею, — пожал плечами Дюпон. — Но через пять минут «оттает». Дайте еще пару секунд, а?

Человек, похожий на робота, и робот, похожий на человека, промолчали, так что Дюпон снова безнаказанно посмотрел на меня.

— Я очень хочу к звездам, Алекса. Еще хоть раз. После всего этого.

— В зазеркалье не будет наших звезд, Олег. Ты же… помнишь.

— Помню. Будем считать, что я образно, — ухмыльнулся зазеркалец. — И я рад за тебя.

«С ним хотя бы не нужно долго объясняться. Неловко, противно, но… удобно».

За дверью комнаты для свиданий лабораторного отсека я прислонилась к стене. Черный коридор «Тени» то сжимался вокруг меня, то снова становился пугающе просторным. Огромный кишечник подрагивал, а я жалела, что тут негде присесть.

«Чертова громада, кладбище мифов и страшилок всего космофлота, — думала я. — Проклятая ты махина. Ну почему ты не можешь быть просто “ оплотом зла ” ?»

* * *

Я не заметила следующих дней. Во мне просто оказалось слишком много всего и сразу, и сработал какой-то спасительный предохранитель, который сделал — р-раз! И вот я вроде как хожу, думаю, ору на кого-то, с кем-то сплю, опять зачем-то прусь в научный отдел… Но это все вроде как и не я.

Эти дни прошли мимо. Выбирая между внешним миром и тем, что происходило внутри, я остановилась на более важном. Наверное, получилось правильно, потому что когда однажды вечером за мной пришли, я уже знала, что всюду права, что я смогу, и что Александра Кальтенборн-Люэ — лучшее, что могло случиться с этим миром.

Четыре фрегата, подготовленных к отлету, стояли в мертво-пустом ангаре, что-то шептала за плечом Валерия, о чем-то молчал Дональд, зачем-то включили слабую продувку помещения ионизированным газом, и мне пришлось придерживать лезущие в глаза волосы.

Странно, решила я. Никакого оркестра, никаких речей о спасении мира, никакого большого окна, из-за которого смотрел бы на отлет Его Меч. Олега вообще на каталке покатили мимо нас в кабину: подключать.

В принципе, тоже правильно. Прощаться — это нехорошая примета.

— А-алекса…

— Тихо, — попросила я, не оборачиваясь. — Давай просто вернемся, хорошо?

— Хорошо.

Я кивнула и пошла к своему фрегату. Иссиня-черный корабль, набитый десантом, ждал свою главную деталь, ждала своего капитана Кацуко-сан. А где-то там, по ту сторону изнанки, меня ждала наша цель. Все ждут, а я тут соплю пережевываю? Не пойдет.

Улыбаясь, я перешла на бег.

«Я — самая лучшая».

Глава двадцать четвертая

Маневрирующая группа из четырех кораблей — дело нередкое в огромной вселенной. Мы выравнивали строй в гигаметре от охранных редутов «Фойершельда», и стоили мы вместе куда дороже, чем вся груда металла и органики, навороченная вокруг самой именитой червоточины во вселенной.

«Кризис МакМиллана, кризис МакМиллана, кризис МакМиллана…» Словосочетание уперто долбилось в голове, стоило мне только отвлечься. Выражение, ставшее в свое время символом угрозы зазеркалья, казалось мне теперь настоящей безделицей. Информационные мутации? Загадочные артефакты, которые коверкают реальность? Ага-ага, пугает, конечно.

Самое забавное, что это действительно пугало. Даже после правды о скрытой войне с Закатом, даже после того, как мне показали настоящую длину мартиролога. Черт, да это пугало настолько, что я докатилась до расспросов Трее, ведь одно дело — слушать обормота о его бомбежках по ту сторону изнанки, и совсем другое — самой мчаться туда.

Войд-коммандер потрогала пальцем уголок губ:

— Я не физик. Но работающий двигатель Аустермана препятствует влиянию Заката.

Забавно. Прямо панацея от всех бед: в реальности дырки прокалывает, режим продвинутой тактики запускает, теперь вот еще и от призраков зазеркалья, оказывается, задницу прикроет, если что. С другой стороны, а чему удивляться-то? Кто управляет реальностью, управляет вселенной.

Можно, конечно, поинтересоваться, почему тогда беспилотники с этими дыроколами в Закат не посылают. Забомбить их там всех солярными зарядами, например: дорого, очень сердито и зверски эффективно. Я отвернулась к приборам, чувствуя виском испытующий взгляд Кацуко-сан: женщина ждала этого вопроса.

Я стиснула зубы. Чертовы сутки полета превратились в сплошное испытание для моих нервов, и большую часть этих самых нервов мотала себе на кулак карманный стратег Его Меча. Треклятая Трее знала о пустоте и навигации столько всего, что я ощущала себя на каком-то нескончаемом выпускном экзамене, и ее манера общения со мной выглядела как-то так: «Ответила? Вот тебе дополнительный вопрос. Что, уже? М-да, слабовато. А что ты станешь делать вот с этим?»

Черт, если бы я не выбралась из своей личной ямы, я бы сорвалась от непрестанной проверки. Потому что никто не хочет чувствовать себя поганым кадетом, идя на эшафот. И ведь что паскудно: я была почти благодарна войд-коммандеру, которая просто-напросто не давала мне рефлексировать.

«Да, не повезло остальным капитанам».

Я прикрыла глаза. На внутренней стороне век продолжали обновляться данные невидимых теперь экранов. Я слышала свой корабль, свой великолепный фрегат «Эосфор», я ощущала, как позванивают в трюме металлоподы, играя в свою вечную игру «три на четверть». И все это — без синхронизации, потому что огромная моя машина была полностью подвластна мне.

Как и мои мозги.

В какой-то древней религии люди вроде как перед смертью познавали истину. Уходили куда-то, чего-то там погружались в самосозерцание. Потом — бах, истина, смерть, все довольны. Я ощущала что-то похожее на «бах, истина, все довольны», только умирать не собиралась. И добрая женщина Кацуко-сан ну никак не позволяла мне зацикливаться на восхищении: ах, мол, какая я вся парадоксальная и интересная.

— Мы пробовали применять беспилотные брандеры. В принципе, и через червоточины бомбить пробовали, — вдруг задумчиво сказала Трее. — Как думаешь, чем это закончилось?

Черт, опять вопросы. А я надеялась на просто рассказ.

— Плохо это закончилось, — сказала я, открыв глаза. — Закат вернул вам пару бомб с измененными свойствами.

Трее потерла подлокотники командирского кресла:

— Богатое у тебя воображение. Это закончилось ничем. Ничем и никак. Мы туда без результатов миллиарды всаживали.

Я кивнула. Все-таки даже самая красивая лампа с самым сильным джинном вряд ли годна на что-то, если ее как следует не трет нужный человек.

— Ладно, Люэ, лирика. Что там с выходом на курс?

Приборы показывали, что до оборонных сооружений «Фойершельда» нам осталось всего ничего, что пора сбрасывать скорость, что все идет пока четко по плану. Мы подойдем, нас там ждут, ради нас даже демонтируют часть скорлупы, окружающей дыру в иной мир. Все по плану, потому что тратить драгоценное сверхтопливо ради прямого прокола в Закат — глупо. Коль скоро враг сам проковырял нам удобную тропинку, то да будет хуже врагу, ха-ха.

— Хорошо, — отозвалась Трее, выслушав доклад. — Сделай перекличку, разошли обновленные координатные пакеты.

— Есть.

Я потянулась к пульту связи. Валерия, Олег, Дональд. Дональд, Валерия, Олег…

Олег, решила я. Пусть будет Олег.

— «Танатофор».

— Привет, Алекса. Как дела у тебя?

— Да нормально, как еще.

Все не нарадуется, подумала я, в два касания отправляя пакет данных курсопрокладки. Было бы интересно сейчас с ним на вечные темы потрепаться. Получилась бы грустная и ироничная беседа. Ну в самом-то деле: летит вот парень, приращенный к своему звездолету, летит, радуется, что он человек, и не гребут его все эти метания типа жизни и смерти, каких-то там крушений миров и загадочной нашей миссии…

Философия. А всего-то пара слов и обмен данными.

— Ага, принял, — весело отчитался Дюпон. — Рука мастера, даже править нечего.

— Это уже с правками Трее, не обольщайся.

— А-а… Ого.

Я дала отбой. Дурацкий оптимизм в голосе, даже не хочется продолжать обмен этими невинными шутками.

— «Эйринофор».

— Да, Алекса.

Капитан Гинемер. Идиотка в превосходной степени, мой спаситель и темная лошадка. С ней я так и не поговорила по-нормальному. Можно, конечно, наплевать на Кацуко-сан и устроить трескотню в эфире, тем более что… Тем более. Просто тем более.

— Уточнение текущих координат.

— Спасибо, принято.

Девочка-солнышко отключилась. Вот и поговорили, вот и славненько. Теперь на повестке дня оставался самый сложный вызов.

— «Телесфор».

— Д-да, Алекса.

Захотелось включить видеосвязь. Обормот был собран, деловит и — где-то глубоко-глубоко на дне — взволнован. Я попыталась представить, какое напряжение царит на корабле, и посочувствовала составу войд-десанта. Парень, который летит только потому, что со мной, и морозное супероружие, которое летит с этим парнем.

Черт, как же плохо, когда у тебя в жизни так мало хорошего.

Будь я сама хоть чуть-чуть лучше, я бы непременно попыталась объяснить Дональду, что он так и не понял свою первую любовь — вообще никак не понял. Да, будь я чуть лучше. На деле же так поступают только записные дуры в мыльных операх.

— Обнаружены векторы выхода из изнанки.

Я подняла голову от пульта связи и увидела кипящий космос. Вокруг укреплений червоточины «Фойершельд» из ниоткуда выплескивало в реальность десятки кораблей ежесекундно. Я не успевала принимать информацию о классах выходящих судов, не успевала вообще почти ничего, кроме одного.

— «Эосфор», синхронизация! Порт экстренный!

Метка головного корабля, которую я успела рассмотреть, принадлежала сцинтианскому военному флоту.

Первую же дельную мысль рассекло напополам копьем экстренного слияния с кораблем. Я мчалась в пустоте, словно воин из старых сказок: говорящее оружие, приросшие к телу доспехи, снять которые можно только с кожей. Враг в количестве совершенно неприличном тоже прилагался.

Сцинтиане сформировали восемь полноценных трилистников, это без малого двадцать процентов их флота. С ума сойти — целых двадцать процентов, и против них сейчас висели форты червоточины и спешили из далей четыре фрегата. Ожил «Эосфор»:

— Зафиксированы множественные пуски.

— Дальность? — быстро переспросила я.

— Ракеты станут неуправляемыми на расстоянии…

Картинка, передаваемая ВИ «Эосфор», всплыла у меня перед глазами. Плохо. Флот сцинтиан палил считай что в пустоту, и вряд ли это означало что-то, кроме резонансных зарядов. Чертовы трехпалые хотели, чтобы мы не сбежали, и ради этого тратили дорогущие боеголовки.

«Что ж вам такого наобещали эти Предвестия?»

Я прислушалась: призрачный голос Трее, ставший почти привычным, молчал. Что ж, двигаемся дальше, тем более что пытаться удрать в изнанку уже поздно. Впереди скромно заполыхали первые разрывы: настоящий урон эти снаряды наносили границе между мирами.

«Включить изнаночный режим навигации, что ли? Хоть на фейерверк погляжу».

Тем временем оборонные станции вокруг червоточины приняли на себя первый удар: сцинтиане безо всяких изысков выпустили на них целую орду дронов, и я мысленно попрощалась с сотнями своих сограждан. Их только что обрекли на не самую добрую смерть.

— Александра, — сказал призрак в моей голове. — Торможение по команде. Три с половиной тысячи g.

Призрак. Сходство с привидением голосу Трее придавал холод, который сейчас основательно грызнул мне сердце. «Тормозить? Лишать себя скорости в бою?» Это круто для толстенного линкора или дредноута: кучнее залп, вернее урон противнику. Это минимально оправдано для дрон-носителя: в крайнем случае, от огня прикроют свои же «паучки».

И это смерть для фрегата.

«Смерть? Да ладно».

— Торможение.

Мир загустел, когда пустота вдруг стала упругой. Запела броня, я вслушалась в ее мелодию и поняла, что все удалось. Слабые огоньки жизни во мне даже не почувствовали ничего — все эти группы сдерживания, все эти десантники и протезированные.

Забавно, подумалось мне, висящей в космосе с нулевой скоростью. Я даже не стала обдумывать приказ Трее: она почти доломала меня своим авторитетом, настолько доломала, что я висела себе, висела, просто отстраненно наблюдая, как надвигаются на меня корабли врага, развернутые в боевые трилистники.

Полминуты до попадания в зону прицельных пусков, около минуты — до зоны действия энергетического оружия, около полутора — до дрон-атаки.

«Ну, давай, войд-коммандер, — попросила я. — Подавай уже свой десерт».

А потом в голове стало тошно, когда в нее вошли тонны новой информации. Метка, еще метка, десяток сигналов, сотня сигналов… Космос переставал быть пустым. В десятках километров от нас вспыхивали звезды, рожая силуэты кораблей, а ВИ все шептал, шептал, шептал, и сквозь этот шелест пришел приказ:

— Разрывай синхронизацию.

Я прикрыла глаза, чувствуя, как растворяется броня, как я становлюсь все меньше, как вокруг становится все больше рубки и все меньше — космоса.

— Что это?

Ложемент подо мной был почти горячим: я никогда не любила торможения. В затылок неприятно колол острый взгляд, а экраны светились, как голый реактор. Локаторам было ослепительно.

— Это флот Мономифа, Алекса. Пойдем пить кофе.

Я обернулась. Кацуко Трее выбралась из своего кресла, махнула дежурившим в дверях десантникам и остановилась у выхода. Ну, а я… Я успела только встать. Встать, включить мозги и пойти на новый урок.

* * *

Я хлебала кофе, поглядывала на экраны и завидовала.

В пяти мегаметрах от нас заканчивали потрошить флот сцинтиан. Ударные группировки «Мор» и «Война» при поддержке флотов «Диомед», «Рустам» и «Коатль» разорвали строй трилистников, высадили три СН-заряда и вот уже второй час дорезали выживших. Сцинтиане угодили в свою же ловушку: резонансные боеголовки — это дестабилизация изнанки. Можно попробовать смыться, но удачи тебе на том свете. Очень иронично, что при этом никто не мешает вываливаться из этой самой изнанки, чем и воспользовался имперский флот. Правда, был один нюанс.

— Как вы так точно рассчитали координаты для выхода флотов?

Кацуко-сан прекратила греть нос чашкой и посмотрела на меня.

— Я ничего не рассчитывала.

Во как. Я прикусила губу. Подпространственная связь после резонансных боеголовок не работает — это раз. Значит, она не могла их вызвать. Корабли точно ориентировались не на червоточину и не на взрывы этих самых резонансных боеголовок — это два. Значит, они ориентировались на…

— Да, — сказала Трее, и я вздрогнула. Стратег искоса следила за моим лицом.

— Гравитационный сдвиг при торможении — это теория. Их из изнанки видно тысячи, — сказала я, понимая, что вытянула счастливый билет. — Вы можете фильтровать нужный?

Кацуко-сан пощелкала пальцами.

— Давай вкратце пройдемся по свойствам двигателя. Помнишь зависимость между калибровкой реактора и программой торможения?

Я кивнула. Меня трясло, потому что зависимость я помнила, но в упор еще не видела решения. Но, черт побери, оно ведь существует! У меня над головой полыхали взрывы, а я сидела, жрала этот невкусный кофе, тосковала по простому и понятному кофесинту. И слушала слегка улыбающуюся женщину.

— …Вот так вот, — завершила Трее, откладывая стило в сторону.

Формула выглядела до безобразия изящной и простой, я пожирала ее глазами и очень хотела добавки.

— И кстати, — добавила Кацуко-сан, — помнишь Звезду Безумия? Именно по тормозному импульсу «Телесфора» я вывела «Джаганнатху» на перехват.

А-а, ну да. Я еще думала: что ж так близко и точно? Машинально кивнув, я снова вернулась к формуле. Все простое — гениально. Трее внимательно рассматривала меня, так что я даже смешалась и отвлеклась от выкладок стратега. Нет, ну что такое? Что еще мне надо сказать умного или глупого?

— Хорошо, — сказала наконец женщина и поднялась. — Очень хорошо. Я буду в рубке. Примерно через час мы сможем пройти через «Фойершельд».

Я улыбнулась своим мыслям и, когда Трее вопросительно приподняла бровь, решилась:

— Знаете, войд-коммандер, мне на какую-то секунду показалось, что вся эта червоточинная эпопея была затеяна именно для разгрома сцинтианского флота. Чтобы они клюнули на нас, попали в капкан…

— Мы всего лишь удачно достигли побочной цели.

Двадцать процентов флота вражеского государства при мизерных собственных потерях — клевая побочная цель, вот это я понимаю. Мимоходом, можно сказать. Только вот ни разу не ясно, почему сцинтиане так жаждут уничтожения кораблей с РПТ. Их вон и без «дыроколов» разобрали на запчасти. И, опять же, еще где-то есть четыре пятых флота.

А, черт!

— Какие еще позиции людей атакованы?

— Столичная планета, Бездна Гадеса.

— Поэтому ушла «Тень»?

— Верно.

«Верно». Черт, я молодец. Странная война со странными приоритетами. Атака на оплот Империи и судоремонтные системы — это, получается, обманные маневры сцинтиан, а вот мы — самая настоящая цель. Допустим, Трее их переиграла, и хитрые комбинации трехпалых засранцев горят в аду. Допустим, но расстановка приоритетов неясна.

— И за что они воюют? — поинтересовалась я.

Трее стояла у двери и поправляла воротник своего кителя. Что-то там было неправильно с этим воротником: он натирал шею.

— Наша разведка так и не смогла добраться до сути переговоров сцинтиан и Предвестий, — медленно произнесла Трее. — Беда в том, что посредниками выступали Черви Пустоты.

— Зато сцинтианам вы смогли влегкую слить наши маршруты, и подвоха те не заподозрили.

— Ты имеешь в виду то, что их легко выманили к «Фойершельду»?

— Да.

— Когда-нибудь расскажу, как обмануть самую хитрую разведку, — сказала Трее и открыла двери. — Я в рубке. И можешь называть меня «Кацуко-сан».

Я улеглась. Прозрачный потолок кое-где вспыхивал последними огоньками сражения, и мне выпало любоваться им вот отсюда. Мягко, на языке — горечь треклятого кофе, в голове — хитрые комбинации мудреной имперской политики и стратегии.

Я улыбалась.

Какая-то часть меня хотела быть звездным рыцарем и мстить за людей, которые рисковали собой, охраняя опасную червоточину. Это была моя замечательная часть, она познакомила меня с Дональдом, эта часть меня выгрызала победу у баронианцев, у мутировавших ученых с «Зеркала», у девочки-солнышка.

Мне нечего было делить с этой собой, не на что было обижаться.

А вот другая часть меня… Другая часть меня слушала Трее, выдерживала ее экзамены. Другая часть меня никак не отреагировала, когда Кацуко-сан упомянула захват «Телесфора».

«Джаганнатха», противоторпедная спираль. Его Меч. Друзья.

«Простите меня».

Срочно надо с кем-то поговорить, решила я. Надо просто посмотреть кому-то в глаза. Кому?

Валерии? Еще чего. Я заняла ее место — прочно и всерьез, теперь я любимица Кацуко-сан, которая разрешила называть себя «Кацуко-сан». Ученики не бывают бывшими, а вот фавориты — о да. Осталось только приложить усилия и всего лишь выжить в самоубийственной миссии.

Олегу? Гм, смешно.

Дональду? Пожалуй, стоит. Я приложила пальцы к губам. Просто разговаривать с ним мне не хотелось. От его тепла я бы не отказалась, от его внимания, от поцелуев… И — стоп. Хватит. Короче, не пойдет. Видеосвязь с обормотом меня точно не порадует.

Я обдумала эту мысль, встала и пошла в рубку. В конце концов, осталось меньше часа до прыжка в Закат, а корабль еще не проверен.

* * *

Обломки были повсюду.

Флот зачистил местность от дронов и крупных остатков фортов, но с медленно перемещающейся мелочью ничего не мог поделать. Пластик, металлорганика, металл, металл, металл… Обломки были мертвы — безнадежно и без вариантов, словно никогда и не было людей здесь. Я не любила вот такие кладбища, а есть ведь мастера разбирать уничтоженные станции и взорванные корабли.

Гребаные некрофаги.

— «Эосфор», — позвала Кацуко-сан. — Приказ. Всем родственникам служивших на станции «Фойершельд» обеспечить продвижение в гражданстве. Материальная компенсация по второму тарифу.

— Принято, войд-коммандер.

Даже так, удивилась я. Трее оказалась из этих: «Всем выжившим выпивки, всем погибшим награды». Неожиданно.

— Я отслужила три года на станции «Химера», — сказала Кацуко-сан.

Я уже привыкла, что она так запросто лазает мне в голову. Начать, что ли, мыслить неординарно.

Обломки кружили вокруг, искрили от столкновения со щитами, и черепашья скорость начинала серьезно бесить, а пристроившиеся в хвост фрегаты давно уже раздражали своим молчанием, и все острее ощущалась совсем близкая червоточина.

— Ну, вот и…

Поле руин раздалось в стороны, и как я заметила моргнувший кусок алюмопласта — даже не знаю. Гений-хранитель, не иначе.

Припозднился ты, крылатый.

— «Эосфор»! Синхронизация!

Торпеда вынырнула из ниоткуда прямо в полусотне метров от щитов, и раскрывшийся стелс-бомбер не намеревался останавливаться на достигнутом. Цифровое копье канала синхронизации летело в меня, и я на трех языках молилась, чтобы успеть, и, видимо, мне не хватило чего-то.

Наверное, проклятой кармы.

Копье вздрогнуло и исчезло, а вместе с ним задрожал агонизирующий корабль.

Мой скафандр мгновенно отрастил шлем, я захлебнулась холодным воздухом и развернулась, чувствуя, как исчезает искусственная гравитация. Рубку позади ложемента разворотило: взрыв сместил первую установку гразера ПРО, которая в падении смяла переборки, как бумагу.

Войд-коммандер сидела у консоли, сжимая ладонями колени. Ног ниже колен у нее больше не было — они остались где-то в месиве ее бывшего командирского кресла. Броня корабля зарастала, фрегат пытался нагнать воздух в раскуроченную рубку, я слышала десяток источников характерного свиста.

Не успели, совсем чуть-чуть.

Я села около Кацуко-сан.

— Медотсек около гразерной установки, — спокойно сказала женщина. — Верно?

Я кивнула. Именно там. Был.

— Александра, тебе надо запустить РПТ.

— Но…

— Стелс разделают, даже если он не один. Главное — запусти поле.

Трее очень быстро бледнела, а у меня даже кровеобразующих не было: аптечку тоже размолотило, и вообще все размолотило, и я, наверное, родилась в сорочке. Два моих корабля убиты прямым попаданием в рубку, два фрегата, а я — а я вот она, жива и в последний путь провожаю свою несостоявшуюся наставницу.

— Диагностику «дырокола»… — слабеющим голосом сказала Трее. — И сними вероятностную логику. Давай, давай…

— Логику? Что это?

— Выберешь в меню… Ты… Ты поймешь.

Безнадежно. Слишком быстро уходит, наверное, какое-то еще внутреннее кровотечение. Я потянула из пояса реанимационный набор, но женщина окровавленным пальцем указала мне куда-то за плечо. Я обернулась, считая удары пульса: и — раз, и — два…

В указанном направлении был только размолоченный пульт диагностики реактора, а когда я обернулась, Трее уже потеряла сознание. Вот так вот, подумала я, вставая. Не дождалась ты, Алекса, красивых предсмертных слов.

«Эосфор» тряхнуло еще раз. Я запустила резервные системы диагностики. Ту-дум. Ту-дум. Моя кровь играла сейчас против меня, она колотилась в висках — медленно колотилась, но очень сильно, и вокруг меня было дежа-вю, пусть и неполное, потому что «Эосфор» — не «Тиморифор», он искалечен, но жив, и хоть молчит ВИ, я знаю, что он в строю.

Дата добавления: 2015-06-27