Причины того, что китайские мифы сохранялись лишь в осколках. Историзация мифов. Сохранение, и исправление мифов поэтами и философами. 20 страница

После смерти Сюань-вана правителем стал его сын Ю-ван. В то время знатный вельможа по имени Инь ши ведал всеми делами при дворе и запутал всё в государстве. Народ ненавидел его, но боялся, как ядовитую змею, и, затаив злобу в душе и прикусив языки, не смел сказать ни слова. Инь-ши принадлежал к большому роду. В течение нескольких поколений ни один человек из его рода не уходил из семьи. Даже слуги и рабы - их было несколько тысяч человек - все ели вместе в одном помещении. Согласно преданию, в каком-то году был неурожай и даже эта знатная семья ощутила голод. В это время к столу перестали подавать белый рис, собрали все котлы и треножники и стали в них варить жидкую кашицу. Когда вся семья ела эту кашу, то раздавалось такое чавканье, что было слышно на несколько десятков ли вокруг.

Однажды, как раз перед самым началом обеда, посчитали людей и вдруг обнаружили, что не хватает тридцати человек. Искали повсюду, пока, наконец, не нашли их на дне большого котла, где они скребками и мотыгами скребли кашу со стенок котла. Таким многочисленным был этот могущественный род Инь-ши.

Из-за того что Инь-ши запустил дела, народ не мог спокойно жить. Появились странные слухи, которые дошли до следующих поколений, например, что реки Цзин, Вэй и Ло, которые вытекали с гор Цишань, вдруг пересохли, и сама гора Цишань, которая была залогом счастья народа Чжоу, рухнула, что несколько хороших быков превратились в огромных тигров, а стадо баранов - в стадо волков. Волков было так много, что пришлось построить город Билан - «Город, куда прячутся от волков»,- на южном берегу реки Ло, чтобы можно было укрыться от них. Эти бедствия, по преданию, являлись предзнаменованием скорой гибели государства.

Летописцы древности старательно записали все эти мифы и предания в исторических анналах.

В этих хрониках можно прочитать ещё одну историю, согласно которой люди приписывали все беды в государстве жалкой одинокой женщине по имени Бао Сы, считая, что она, а также Мэй-си, которая жила при императоре Цзе во время династии Ся, и Да-цзи, наложница иньского императора Чжоу,- это «три ножки треножника» и что эти женщины привели «гибели три династии. В действительности эта женщина, которую называли «причина гибели государства», была и более несчастной и менее виновной, чем две другие.

Бао Сы - любимая наложница Ю-вана - была безродной сиротой. Во дворец вана её отдал один человек из княжества Баю, который таким путём откупился от какого-то преступления. Подобно тысячам других женщин рабынь, прислуживавших во дворце, вначале она не привлекала ничьего внимания. Но вот однажды,- когда это случилось, неизвестно,- Ю-ван, любитель красавиц и жадный до удовольствий, прогуливаясь по женским покоям, наткнулся на неё, и она приглянулась ему. Ю-ван, как говорится, поднял этот прекрасный цветок из мрачной долины прямо на синие облака, но её нисколько не радовали ни богатство, ни роскошь, ни любовь Ю-вана, чужого ей человека. Она всегда была печальна, тосковала и чувствовала себя очень одинокой и беззащитной в этом мире. Ведь у неё не было ни отца, ни матери, ни братьев, и она ничего не знала о своём происхождении. Привыкший к льстивым улыбкам и угодливости женщин, Ю-ван, глядя на эту необыкновенно красивую, но замкнутую девушку, почувствовал, что в ней есть что-то необычное, и его любовь стала ещё сильнее. Она родила Ю-вану сына по имени Бо-фу.

В то время императрицей была Шэнь-хоу, дочь князя из удела Шэнь. У неё был взрослый сын по имени И-цзю. И-цзю давно уже был объявлен законным наследником. Когда родился Бо-фу, Ю-ван решил разжаловать Шэнь-хоу, убить наследника и сделать императрицей свою любимую наложницу Бао Сы. Рассказывают, что однажды Ю-ван и наследник И-цзю гуляли в парке. Ю-ван как будто нечаянно выпустил из клетки тигра, надеясь, что он съест И-цзю. К счастью, наследник оказался храбрым. Он крепко упёрся ногами в землю и, глядя в упор на тигра, громко прикрикнул на него. Этот окрик очень походил на тот, с которым к нему обращались его укротители. И тигр, который уже выпустил когти и оскалил зубы, прижал уши, покорно лёг на землю и не смел шевельнуться. Ю-вану на этот раз так и не удалось избавиться от наследника. Но через некоторое время он всё-таки лишил императрицу титула и изгнал наследника. Императрицей он сделал Бао Сы, а наследником объявил Бо-фу. Один из придворных историков, Бо-ян, видя, что при дворе всё идет кувырком, начал внимательно просматривать хроники и в одной из них обнаружил короткое предание, из которого ему стало ясно, что императрица Бао Сы «была оборотнем». Он не удержался от громкого восклицания:

- Смута наступила! Государство Чжоу обречено на гибель, спастись нельзя!

Рассказывают, что много-много лет тому назад, когда судьба династии Ся уже была предрешена, неожиданно с неба спустились два дракона - самец и самка. В большом зале во дворце императора у всех на виду они переплели свои хвосты и сказали, что они некогда были князем и княгиней из государства Бао. Правитель и сановники испугались и не знали, что же им делать с этими странными драконами: убить их, или выгнать, или предоставить события их естественному ходу? Погадали на костях, и результат был неблагоприятный. Тогда одному человеку пришла в голову блестящая идея: он предложил попробовать собрать их семя. Погадали, и ответ был: «Великая удача». Тогда перед этими драконами поставили яшму, кожу, коня, нефритовую пластинку гуй, круглую яшму би и шёлк, написали своё пожелание на пластинке и, помолясь перед драконами, испросили их согласия. Это имело благоприятный исход. Драконы сразу же исчезли, а на земле осталось немного семени, которое по приказу Ся-вана собрали в коробочку и спрятали. Коробка перешла от династии Ся к Инь, от Инь к Чжоу. Сменились три династии, но никто ещё не осмелился заглянуть в неё. Наконец чжоуский Ли-ван в последние годы своего правления из любопытства открыл коробку, и это повлекло за собой большие бедствия. Семя дракона оставалось в зале, но было грязным и вонючим. Когда убрали грязь, Ли-ван приказал голым женщинам громко крикнуть на эти семена и таким образом изгнать нечистую силу. Но как только они крикнули, семя собралось в кучку и превратилось в большую чёрную ящерицу, которая побежала в задний дворец. Люди во дворце, увидев, что прибежала ящерица, в панике бросились бежать в разные стороны, только одна девочка, лет семи-восьми, у которой менялись зубы, не успела убежать и столкнулась с этой ящерицей. Когда она стала взрослой, она забеременела и в срок родила девочку. Так как ребёнок был неизвестного происхождения, то женщина испугалась и выбросила его за дворцовую стену. К этому времени Ли-ван уже умер, и Сюань-ван унаследовал престол. За два года до того как случились эти события, по улицам города ходили мальчишки и пели такую песенку:

Лук из горного тута
И колчан из бобовой ботвы
Принесут беду Чжоу.

Эта детская песенка распространилась повсюду и дошла до дворца. Даже Сюань-ван знал её. Он был очень удивлён и, стараясь разгадать её смысл, тайно приказал расследовать причину этой «беды».

И вот однажды какой-то человек из деревни пришел со своей женой продавать луки из тутового дерева и колчаны, сплетённые из бобовой ботвы. Они долго кричали:

- Купите луки из горного тута! Купите колчаны из ботвы!

Тайные шпионы Сюань-вана, услышав эти крики, сразу же побежали и доложили ему обо всём. Сюань-ван приказал схватить супругов и убить их. Кто-то пожалел двух деревенских людей, которых должны были убить, и потихоньку шепнул им, чтобы они бежали из города. Перепуганные супруги быстро собрали непроданные луки и колчаны, подняли свои коромысла и, спотыкаясь и толкая друг друга, побежали из города. Некоторое время они бежали куда глаза глядят. Они хотели только выбраться из столицы, но попали в запретный дворцовый парк. Они долго блуждали по парку и не могли из него выйти. Уже начало темнеть, вскоре стало совершенно темно, и затем наступила ночь. Супруги очень торопились, но вдруг услышали где-то неподалёку плач младенца. Они пошли на плач и стали искать ребёнка. И вот у стены они нашли несчастную девочку, которую кто-то подбросил. При свете луны и звёзд они увидели, что девочка красива. Они очень растрогались и, хотя сами находились в опасности, решили взять на воспитание несчастного ребенка. Они превратили корзинку с коромыслом, на котором несли луки и колчаны, в удобную колыбель для девочки. Она заснула в ней и больше уже не плакала, а на её детском лице появилась счастливая улыбка. Супруги по очереди несли коромысло. Они ещё долго плутали, пока наконец, не рассвело, и, смешавшись с толпой у городских ворот, они выбрались из столицы. Они отправились на юго-запад и пришли в княжество Бао (в современной провинции Шэньси, на юго-востоке уезда Баочэн). Им не на что было жить, и они продали себя сановнику по имени Бао Сюй в рабство. Девочка выросла среди рабов и тоже стала рабыней. У неё не было фамилии, и так как она принадлежала хозяину по фамилии Бао, её стали называть Бао Сы.

Потом Бао Сюй переехал в столицу, где занял какой-то чиновничий пост. Случилось так, что он нарушил императорский указ и был посажен в тюрьму. И тут он вспомнил о своей рабыне Бао Сы, которая уже выросла и стала ещё красивее, и попросил разрешения откупиться ею от своего преступления. Его просьба была удовлетворена. Бао Сы отправили в императорский дворец, а Бао Сюя выпустили из тюрьмы.

Найдя в хрониках эти сведения о происхождении Бао Сы, придворный историк Бо-ян решил, что она оборотень, который вышел из дворца, а потом опять оказался там. Нет нужды говорить, что здесь много фантастического, внесённого старым учёным, охваченным справедливым гневом.

В Бао Сы, если смотреть на неё глазами Бо-яна, действительно можно было найти что-то от оборотня. Самым ярким доказательством этого являлось то, что она не любила смеяться. Император её любил, дал ей высокое положение и большое богатство, обходился с ней внимательно и почтительно. Казалось, она должна была бы веселиться и смеяться даже во сне, но на её лице никогда не появлялось и тени улыбки. Император испробовал тысячу разных способов и сотни планов, чтобы заставить её засмеяться, но все его попытки были тщетны. С точки зрения простых людей, это можно было объяснить, только приписав ей колдовские чары. И через тысячи лет нам тоже нелегко разгадать эту загадку. Кто может понять радость и горе, спрятанные в глубине сердца раба? Быть может, это воспоминание о надоедливой, любви или позор унижения, которое она испытала? Трудно ответить, как было на самом деле, и не нужно пытаться найти отгадку.

Итак, Ю-ван всяческими способами хотел заставить Бао Сы засмеяться, но всегда терпел неудачу. Впоследствии он придумал способ, который показался ему очень мудрым, а на самом деле был очень недальновидным.

Он приказал зажечь на сторожевой башне сигнальный огонь и громко бить в барабаны. Тогда и на всех других таких башнях зажгли огни и забили в барабаны. Настоящее название сторожевой башни - башня сигналов о бедствии. Если сигнальный огонь о бедствии зажигали днём, то огонь называли также «волчий дым», так как для разжигания его брали волчий помёт. По преданию, дым даже на ветру поднимался прямо вверх и его можно было видеть на очень большом расстоянии. Вечером зажигали обычный сигнальный огонь: на башне устанавливали журавль, на журавль вешали железную клетку, а в клетку клали хворост. Когда хворост зажигали, получался факел высотой до облаков. От столицы и до самых границ - всюду на главных дорогах строили такие сигнальные башни, и на каждой башне сидел наблюдатель. Если на границе становилось неспокойно, то известие об этом передавалось в столицу, а если в столице возникали беспорядки, то об этом сообщалось на окраины. Эту систему передачи сигналов государственной важности преступный Ю-ван превратил в забаву.

Когда загорелся сигнал бедствия, князья, увидев огонь, быстро собрали свои отряды и, хотя они и не знали, что случилось в столице, выступили изо всех областей на помощь правителю. Когда же они прибыли в столицу, то выяснилось, что там ничего не случилось. Это было похоже на то, как будто маленький мальчик расшевелил муравейник, отнял у муравьёв пищу, которую они тащили к себе, и заставил их повсюду искать её. И вот они, толкаясь, сбиваются в кучу, а потом, недовольные и разочарованные, начинают разбегаться в разные стороны. Увидев всё это, Бао Сы, которую Ю-ван, чтобы развеселить её, взял с собой на сторожевую башню, громко расхохоталась. Представьте только себе, как на перекрёстках больших дорог смешались лошади и люди, знамёна перепутались, колеса повозок зацепились друг за друга, военачальники возмущались, командиры громко кричали, солдаты галдели и злились! В одном направлении сошлось несколько отрядов и получился затор, возникли недоразумения и столкновения. Неразбериха была такая, что люди и лошади смешались и не могли разойтись. И в то же самое время верхом на лошадях прибыли разведчики из пограничных отрядов. Они построили в лесу площадки на деревьях, спрятались и высматривали оттуда врага. Это действительно было очень смешно, поэтому-то Бао Сы и расхохоталась. Глупый правитель, увидев очаровательную, несравненную улыбку красавицы, обрадовался тому, что нашёл способ развлекать её и себя. И потом каждый раз, когда он хотел заставить Бао Сы засмеяться, он приказывал зажечь огонь на сигнальной башне. Однако с каждым разом одураченных князей приходило всё меньше и меньше, и смех Бао Сы с каждым разом тоже становился менее весёлым. В конце концов наступил такой день, когда человека, устроившего эту глупую комедию, постигло жестокое наказание.

Шэнь-хоу, дядя бывшей жены императора Ю-вана, был очень влиятельным князем. Его чрезвычайно разгневало то, что Ю-ван без всякой причины выгнал жену и неоднократно замышлял убийство наследника И-цзю. Когда Ю-ван назначил негодяя Го Ши-фу канцлером, возникло всеобщее недовольство. Шэнь-хоу воспользовался этим и объединил племена западных и, цзэн и собачьих жунов и выступил в поход против Ю-вана. Ю-ван затрепетал от ужаса и поспешно приказал зажечь сигнальные огни, чтобы вызвать подкрепление. Но ни один воин не пришёл на помощь. Ю-ван, бежавший вместе с Бао Сы на восток, был убит у подножия горы Лишань (в современной провинции Шэньси, на юго-востоке уезда Линьтун), а Бао Сы была захвачена в плен племенем собачьих жунов и отправлена на запад. Остальные князья вместе с Шэнь-хоу поддержали наследника И-цзю и провозгласили его сыном неба. Его назвали Пин-ван. Чтобы избежать беспокойств со стороны племени собачьих жунов, которое с каждым днём становилось всё могущественнее, Пин-ван перенёс столицу из города Хаоцзин на восток, в Лои. С того времени государство Чжоу пришло в ещё больший упадок. Название ещё существовало, но в действительности династия уже погибла. Позже, с эпохи Вёсен и Осеней, начинается период сравнительно подробных исторических записей. Эпохе мифов и преданий приходит конец.

http://mifolog.ru/books/item/f00/s00/z0000001/st011.shtml

Таблица китайских мер

Жэнь - мера длины, равная около 2,5 м.

My - мера площади, равная 1/16 га (в древности, до III века н.э., ок. 225 м²)

Ли - мера длины, примерно 0,5 км (в древности ок. 400 м)

Фынь - мера длины и площади, равная 0,1 цуня, 0,01 чи, 0,1 му.

Цзинь - мера веса, около 0,5 кг (в древности 228-258 г).

Цинь - мера площади, около 6 га.

Цунь - мера длины, равная 3,2 см (в древности 2,4-2,7 см).

Чжан - мера длины, в современном исчислении 3,2 м (в древности 1,9-3,4 м).

Чи - мера длины, равная 32 см (в древности 24-27 см).

Шэн - мера объёма, равная 1,04 л (в древности 0,19-0,34 л).

http://mifolog.ru/books/item/f00/s00/z0000001/st012.shtml

Изучение китайской мифологии и книга профессора Юань Кэ

Фантазия древних китайцев населила неведомые земли длинноухими и крылатыми существами, людьми с дырявой грудью или тремя лицами.

В китайских мифах нет прекрасной пластичности и стройности греческих богов и героев, они поражают наше воображение скорее смелостью и неожиданностью фантазии. Хунь-тунь - Хаос - бесформенная, но живая масса, в которой её друзья пытаются просверлить отверстия, чтобы дать приятелю возможность видеть и слышать, как люди. Шижоу - зрячая плоть - не менее удивительное существо, похожее на печень зверя, но обладающее зрением. К сожалению, древние китайские мифы очень рано стали забываться и исчезать из народной памяти. Они сохранились лишь в многочисленных отдельных фрагментах, как осколки древней вазы, сложить и склеить которые дело опытного археолога и реставратора. Таким реставратором и выступил автор книги Юань Кэ.

Исследователи выдвигают различные объяснения раннего забвения древнекитайских мифов. Видимо, одна из причин заключается в быстром переходе от мифолого-поэтического объяснения мира к рационалистическому, отвергавшему все непонятное и мистическое.

Мифологическое мышление в Греции и Риме питало творчество поэтов и скульпторов, мастеров чеканки и лепки. И в Китае мифология не могла не привлечь к себе внимания поэтов и художников. Однако уже первый известный нам поэт древнего Китая Цюй Юань (IV-III вв. до н.э.) создал стихи, полные сомнений в истинности мифологического объяснения мира. Он писал:

Бездонных рек разлив - потоп! -
Где Юй взял землю для запруд?
Тонули девять округов...
Как насыпь вырастил он тут?

Его последователь Сун Юй тоже не целиком верил в это объяснение мира. А начиная с ханьской эпохи (конец III в. до н.э.- III в, н.э.) поэты стали уже использовать древние мифы лишь в виде красивых метафор, символов, аллегорий или просто образов для сравнения. Иногда, правда, такое мифолого-поэтическое осмысление мира вдруг давало новую вспышку, находя себе воплощение в каком-либо стихе или поэме. Так, например, у Цао Чжи, поэта печальной судьбы, жившего в III в. н.э., среди многих его весьма реалистичных стихов вдруг появляется тонкая лирическая поэма «Фея реки Ло», полная тоски о призрачной встрече с хозяйкой реки, что «хризантемы осенней прекрасней».

Иное было в прозе, философской и художественной: Древние философы, главным образом IV-III вв. до н.э., часто обращались к общеизвестным тогда мифам, чтобы пояснить свои учения о том, как управлять государством и как должен вести себя человек; философы-даосы, последователи учения Лао-цзы, особенно Чжуан-цзы, Хуайнань-цзы, Ле-цзы, донесли до нас многие мифологические образы. На их сочинения часто ссылается автор книги. Конфуцианцы стремились подправить мифы, выхолостить из них всё необычное и дать им сухое рационалистическое толкование, доказывали нелепость мифов с точки зрения нового, рационального осмысления мира. Выступал против остатков мифологического мышления и наивный материалист Ван Чун (I в. н. э,),который в своих «Критических рассуждениях» писал так: «...говорят, что „И стрелял в десять солнц и поразил девять, а одно постоянно восходит"... Явная нелепость!.. Разве можно, стреляя в огонь, потушить его?» Едва ли он думал, что некоторые мифы сохранятся для потомков именно благодаря тому, что он упомянул их в своем критическом труде.

Но полного исчезновения мифов древности не произошло. Представители конфуцианства - одноге из основных учений средневекового Китая, переосмыслив образы мифических героев и превратив в деятелей истории, стали использовать их для проповеди своего учения. Мифические императоры Яо, Шунь, Юй были превращены в идеальных правителей древности, которым должны были подражать последующие поколения. Однако новых рассказов об их подвигах не появлялось.

Древняя мифология превратилась в историю и жила уже как часть традиционной истории Китая. Вот потому-то теперь, реконструируя систему древних мифов, очень трудно очистить их от этих исторических наслоений. Древние божества часто выступают как правители и обозначаются термином ди - «император», их помощники и окружение воспринимаются как сановники, хотя все действие отнесено к далёкому мифологическому времени, когда не было и не могло быть подобной иерархии, напоминающей развитое рабовладельческое или феодальное общество.

Эти обработанные, историзованные мифы продолжали жить в сочинениях философов и учёных. В XII в. литератор Ло Би сделал даже попытку составить мифологический свод - «Древнейшую историю», в которой все мифические персонажи представлены в виде исторических деятелей.

В начале нашей эры в Китае возник интерес ко всему не обычайному и удивительному, возможно, как реакция на сухой практицизм конфуцианцев. Стали записываться остатки ещё сохранившихся мифов, народные легенды, предания. Об интересе к странному и непонятному говорят даже заглавия книг того времени: «Описание чудесного и удивительного», «Рассказы о чудесах», «Повествование о неповторимом и удивительном». Некоторые из таких книг строились в подражение древней «Книге гор и морей», основному источнику для всякого изучающего древнекитайскую мифологию. Эти сборники повествований о чудесах дали богатый материал исследователям. Они оказали влияние и на развитие китайской новеллы, черпавшей из них сюжеты и мотивы. Много веков спустя, в XVI в. Сюй Чжун-линь создал по материалам мифов роман-эпопею «Возвышение в ранг духов», где развил фантазию древних. Чжоу Ю, живший уже в XVII в., сделал попытку объединить мифы в эпопею, названную им «Сказание о сотворении мира».

В XIX в. к мифологическому материалу обратился Ли Жу чжэнь, который использовал образы «Книги гор и морей» для своего сатирического романа «Цветы в зеркале», где приключения героя-торговца в чудесных заморских землях напоминают нам путешествия Гулливера. Эти попытки изложить мифы в форме традиционного многоглавного романа-эпопеи продолжаются в Китае и по сей день. В 1935 г. такое произведение создал Чжун Юй-лун, в 1954 г. аналогичную работу проделала историк Чэнь Чжи-чан, которая попыталась соединить древние мифы с новейшими историко-этнографическими представлениями, тоже в форме традиционного романа.

Не обошли мифологические сюжеты и современные китайские писатели. Ещё в 20-30 е годы к ним обратился Лу Синь, который на основе имевшегося мифологического материала создал принципиально новые художественные произведения. По свидетельству исследователей, Лу Синь написал сатиру на своих идейных противников, реакционеров и ретроградов, а материалом для этого послужили наиболее цельные древние мифы о Нюй-ва, создавшей людей из глины и починившей пролом в небосводе, о стрелке И и его жене Чан-э, о великом Юе, усмирителе разбушевавшейся стихии. Его «Старые легенды, рассказанные по-новому», представляют самостоятельную эстетическую ценность.

Интерес к мифологии в наше время виден и в создании традиционных драм на мифологические сюжеты. Так, огромной популярностью в столичном театре - цзинцзюй пользуется пьеса «Чан-э улетает на луну». Она была создана несколько десятилетий назад видными актерами Китая Мэй Лань-фаном, Чэн Янь-цю и др.

В истории китайского искусства также можно проследить влияние мифологии. Древняя бронза даёт образы некоторых мифических персонажей, прежде всего прожорливого чудовища таоте. Больше всего изображений мифологического характера дошло до нас от ханьского времени (III в. до н.э.- III в. н.э.). Многочисленные рельефы на камне в гробницах и храмах свидетельствуют о ещё развитом мифологическом мышлении, хотя и здесь заметно стремление «очеловечить» древних героев, сделать их историческими, а не легендарными предками. Это можно видеть на примере рельефов из храма Улянцы в Шаньдуне. Изображения ханьской эпохи еще весьма грубы, тут сказался и материал - камень, но заметно постепенное движение к пластичному, более легкому, невесомому образу. Это происходит не без влияния буддийского искусства. Те же герои - Фу-си и Нюй-ва, но одно изображение было сделано во II в., а другое несколько веков спустя. Вместо простой одежды - развевающиеся складки, вместо грубо высеченных лиц - тонкие овалы, которые ближе нашему восприятию, чем нормам древности.

Буддийское искусство всё больше вытесняло древние мифологические образы. И если иногда художники и обращались к родной мифологии, то это было скорее исключением, чем правилом. Таким же исключением как поэма Цао Чжи о фее реки Ло выглядит и картина Гу Кай-чжи (IV в. н.э.) на тот же сюжет, написанная под влиянием поэмы.

Впоследствии, уже в наше время, художники стали вновь обращаться к героям древних мифов, чтобы прославить силу и мощь народа: известна картина Сюэ Бэй-хуна о Юе, созданная еще в 20-е годы, некоторые скульптурные изображения последних лет.

Но вообще в живописи древние мифологические образы весьма редки, их вытеснили буддийские и даосские герои, не говоря уже о реальных жизненных персонажах.

Мы привыкли к тому, что когда речь идёт, например, о греческой мифологии, то подразумевается одна мифологическая система, один пантеон божеств и древних могучих героев. У китайцев же можно условно выделить несколько различных мифологических систем: древняя народная мифология, которую можно сопоставить с античной, египетской и мифологическими преданиями других древних народов и которой посвящена эта книга; затем возникшая уже в средневековый период даосская мифология, буддийская, пришедшая в Китай из Индии в начале нашей эры со своим пантеоном божеств, и, наконец, поздняя народная мифология, сложившаяся постепенно на протяжении последних двух тысяч лет. Все эти мифологические системы отличаются не только пантеоном своих героев, на них наложило отпечаток и время создания. Древняя мифология объясняет мир, его создание, рассказывает о фантастических чудовищах и необычайных обитателях далёких земель. Герои буддийских и даосских мифов более антропоморфны, очеловечены, они не участвуют в творении Вселенной, а действуют уже среди привычной нам природы и людей.

У даосской и поздней народной мифологии есть одна общая черта - среди их героев много обожествленных реальных исторических персонажей, в биографии которых причудливо вплетаются рассказы о чудесах и таинственных превращениях. Закрепление буддизма на новой национальной почве в первых веках нашей эры, постепенное превращение даосизма из философского учения в религиозную систему ускоряют вытеснение древней системы мифологических представлений и образов.

Но некоторые образы древней мифологии были перенесены в даосский пантеон. Так, например, даосы не только заимствовали образ Си-ван-му, но и вдохнули в него новую жизнь. Они создали новые сказания о Си-ван-му, а может быть просто обработали древние, бытовавшие в народе. Так появилась легенда о путешествии восьми бессмертных к хозяйке Запада.

Отдельные детали и образы поздней народной мифологии перекликаются с образами древних мифов, хотя на первый взгляд эта связь и не всегда заметна. Так, к образам древних божеств вод, о которых рассказывает Юань Кэ, постепенно присоединяются сказания о Ли Вине и его сыновьях, которые, придя на смену древним мифам, остаются жить в фольклоре. Постепенно к нему добавляются и другие божества вод: Ян-четвертый, Сюй - Истинный государь и т.п. Некоторые из них - просто обожествлённые исторические личности, например жена Лю Бэя - правителя царства Шу, жившего в III в. н.э. Иногда от древних мифов в более поздние переходят лишь отдельные детали. Когда исследователь Хуан Чжи-ган стал выяснять, почему в народе справляют день рождения Эрлана и Яна-четвертого в один и тот же день, то оказалось, что этот день - шестое число шестой луны - считался когда-то днём рождения Юя, покорителя вод. Так маленький штрих связывает древние образы с позднейшей народной мифологией.

Так же как и древнегреческая мифология была создана фантазией многих племён и народов, объединённых греческой культурой в единый комплекс, так и древнекитайская мифология создавалась многими племенами, населявшими территорию Китая. Некоторые из них в силу различных историко-экономических причин отстали в своём развитии и почти вплоть до наших дней сохранили древние общественные формы, в некоторых случаях - первобытнообщинный строй, в других - раннефеодальный с элементами рабовладения. Сохранили эти народы в живом бытовании и свои мифы. Подвиги мифических героев воспеваются в песнях. Это даёт основание предположить, что и в древнем Китае мифы излагались в песенной форме. Такие древние песни сохранились у народа чжуан в юго-восточном Китае, у народов и, мяо и других. Возьмём для примера миф о стрельбе в солнце. У народа чжуан до сих пор бытует песня о Тэкан, совершившем подвиг, аналогичный подвигу стрелка И в китайских мифах. У чжуанцев в песне двенадцать солнц по числу месяцев, и Тэкан тоже хотел Застрелить все светила, но народ стал умолять его оставить одно солнце, чтобы зрели злаки и было тепло людям. И народ мяо сохранил песню о стрельбе героя Ян Я в солнца, которые светят вместе с лунами. У мяо в песне подробно рассказывается о том, как были выкованы из золота солнца и из серебра луны, как оставшиеся одно солнце и одна луна испугались и не хотели больше выходить на небо, пока их не позвал петух. По другой, более поздней легенде мяо, этот подвиг совершил Чжан Го-лао (бессмертный, образ которого мяо заимствовали из даосской мифологии). Есть этот же миф и у народа буи, героя его зовут Ван Цзян, а солнц также было двенадцать. Однако у буи миф этот связан с мифом о потопе, который очень похож на историю, приведённую Юань Кэ. Все это говорит о том, что народы, родственные китайцам, сохранили в устной традиции древние мифы, и их изучение в комплексе может дать очень интересные результаты, помочь понять многие мотивы и детали, которые оказались утерянными или затемненными позднейшими наслоениями. Так, если в китайской мифологии стрелок И выступает уже как божество, то у чжан, мяо, буи стрелок (пусть он носит другие имена) типичный «культурный герой», т.е. древний первопредок, совершающий подвиги, способствующие установлению первобытной цивилизации на земле.

Дата добавления: 2015-06-27