Отвержение

Невозможно говорить с женщинами о стыде и обвинении и не услышать истории о том, как болезненно бывает «не суметь влиться» или чувствовать себя отверженной. Во многих интервью женщины рассказывали о «сплетнях», «отторжении», «интригах за спиной» как о серьезном источнике стыда.

• Ненавижу работать в женском коллективе. Женщины такие мелочные и завистливые. Все принимают на свой счет, постоянно обсуждают друг друга.

• Внешне я как все вокруг меня. Внутри – пытаюсь удержать брак, который разваливается у меня на глазах. И у детей есть проблемы. Стыд – это то, что происходит глубоко во мне, и чем он там, внутри, сильнее, тем отчаяннее стараешься, чтобы снаружи все выглядело нормально. Иногда я жалею, что мы не можем просто показывать всю изнанку, тогда было бы не так трудно. Но я никогда не смогу раскрыться, потому что знаю, как женщины говорят друг о друге. Они безжалостные.

• Стыд – это когда я хватаю ребенка за плечо, скриплю зубами, в глазах у меня ярость, я готова ему всыпать по первое число… и тут я поднимаю глаза и вижу, что на меня смотрит другая мама. Я не хочу быть такой матерью. Просто иногда я дохожу до ручки и не могу сдержаться. Мне так стыдно, когда другие мамы застают меня в такие моменты, и я хочу визжать и кричать: «На самом деле я не такая! Я хорошая мама, я не делаю так постоянно!» Я знаю, что они всем расскажут, как я ору на ребенка; о чем же еще им поговорить, как не об этом?

• Два месяца назад я была на вечеринке, и там ко мне подошла женщина и спросила, чем я занимаюсь в жизни. Я ответила, что я сижу дома с тремя детьми. Она тут же скорчила вот такую разочарованную рожу – типа, о, бедняжка! – сказала: «Ну что ж, вы молодец», – и ушла. Через двадцать минут вижу – она болтает с другой женщиной. Я подумала: «Я ей больше не интересна. Моя жизнь больше ничего не значит, у меня есть только дети». Мне хотелось завопить во всю глотку, прямо посреди вечеринки: «Я была инженером, у меня тоже была интересная жизнь, я тоже имела вес в обществе, как и вы!»

• На работе мужики подвесили перед женщинами эту морковку на веревочке. Будешь с нами, если продашь достаточно… если будешь больше работать… если махнешь рукой на семью. С одной стороны, мне отчаянно хочется войти в этот мужской клуб. У них веселее, они берут лучших клиентов, делают больше денег, они свободнее. С другой стороны, я их ненавижу. Я не хочу быть как они или делать то, что они; я хочу иметь только мужские привилегии. А что касается женщин в этой группе – они еще противнее, чем мужчины. Они реально относятся к тебе как к дерьму.

• До того как меня повысили, у меня было много подруг в моем отделе. Мы вместе тусовались после работы и на выходных. Когда я заняла более высокую должность, я стала «шлюхой, которая делает карьеру тем самым местом». Я никогда не встречалась и не спала ни с кем на работе, и они это знают. Не знаю, как насчет мужчин, но, когда повышают женщин, надо переводить их в другой отдел.

• Я сказала одной из женщин, с детьми которых играет мой сын, что мы наказываем его ремнем. За неделю меня спросили об этом мамы всей группы. Они все были в шоке и в ужасе. Две мамы заявили мне, что я жестоко обращаюсь с ребенком. Я была абсолютно ошеломлена. Они вели себя так, будто я монстр. Они даже жалели моих детей. Ни одна из них больше ни разу не пригласила меня с сыном поиграть к себе. Они даже перестали приглашать моего сына на дни рождения.

Некоторые полагают, что отвергающее поведение отчасти генетически обусловлено, но я в это не верю. Я не верю, что женщины от природы коварны и склонны к манипуляциям и сплетням. Как не верю и в то, что все женщины от природы добрые и заботливые. Я считаю, что ни тот ни другой стереотип не подходит, и не думаю, что если всех причесывать под одну гребенку, то можно понять или изменить чье-либо поведение.

Читая интервью и пытаясь разобраться в проблеме сплетен и бойкотов, я обнаружила параллели между таким поведением и тем, что происходило у моей дочери в начальной школе. Не потому, что поведение женщин инфантильное и незрелое, просто наблюдение за маленькими детьми помогает многое понять в нас самих. Детишки обычно бывают сами собой – они такие, какими мы их видим. Им еще только предстоит научиться скрывать свои чувства, фильтровать их, манипулировать ими, чтобы вписываться в социум. Пока их мотивы – нараспашку, и изучение этих мотивов иногда может помочь нам лучше понять наши собственные мотивы, а именно те, что спрятаны под слоями притворства и защит.

Главное сходство между детской травлей и взрослыми сплетнями, которое я заметила, – две неприятные формы отвержения. Во многих ситуациях травли дети дразнят друг друга не из ненависти или подлости, а потому, что хотят быть как все. Конечно, есть дети, которые по разным причинам имеют серьезные проблемы и выступают в роли задир-одиночек, но большей частью травят всем коллективом. Если поговорить с конкретным ребенком, он или она часто признает, что участвовал в этом деле только потому, что хотел быть со всеми, принадлежать к группе. Точно так же происходит и в бандах: обижать или исключать кого-то из членов банды часто означает демонстрацию лояльности по отношению к остальным ее членам, это помогает освоиться в банде. Думаю, те же самые механизмы действуют и у нас, взрослых, когда мы объединяемся в коллектив. Нелегко признать, но перемывание косточек или осуждение часто используются как инструмент установления связей и вовлечение в среду других женщин. Подумайте, как легко завязать немедленную связь, обсуждая кого-то или высказывая резкости об общей знакомой. Это прямо-таки обряд посвящения между новыми друзьями: не знаешь, что сказать, – скажи о ком-нибудь плохое.

Мы можем соглашаться со сплетней в курилке не потому, что мы в нее верим, а потому, что с ее помощью устанавливаем связь с коллегами, которые стоят рядом. Мы образовали кружок и делимся секретной информацией. Мы сплачиваемся для суда и вместе выносим приговор. А потом выходим из курилки пружинистым шагом, плечом к плечу, и думаем: «Это мои друзья. Я им нравлюсь, а они нравятся мне».

Конечно, спустя некоторое время у кого-то из нас начнет саднить душу: «Интересно, а про меня тоже так болтают?» Когда женщина, которую мы осудили и приговорили, приходит и говорит что-нибудь приветливое, мы гадаем, знает она или нет про наши разговоры о ней? Мы пытаемся вообразить, что бы она почувствовала, если бы догадалась, что мы говорили. На одну секундочку нам становится не по себе, но мы тут же отгоняем от себя это чувство.

Но к большинству из нас оно возвращается вновь. Мы злимся на себя. «Зачем я это делала? Я ненавижу сплетничать». Теперь наш шаг уже не пружинистый, мы ступаем на зыбкую почву. Мы потеряли контакт со своей храбростью и сочувствием. Мы сфабриковали поддельную связь с нашими коллегами. Мы знаем, что происходит в курилке. Кажется, у нас теперь есть два пути: продолжать сплетничать – или стать следующей жертвой.

Меня часто спрашивают, правда ли сплетня – серьезная форма отвержения, связана ли эта проблема со стыдом или она лишь заставляет нас чувствовать себя слегка виноватыми? Думаю, на этот вопрос есть несколько ответов. Для начала надо уточнить: это мы сами сплетничаем, или же мы являемся мишенью сплетни. Не могу сказать вам определенно, стыдно ли сплетничать о других людях. Это каждый решает для себя сам. Многим женщинам, которых я интервьюировала, сплетничать было стыдно, потому что они сплетничали из желания принадлежать к определенному кругу людей. Кроме того, сплетня мешала им проявлять сочувствие. Для других это был скорее предмет вины. Такие женщины описывали сплетню скорее как привычку, которая заставляет их чувствовать себя плохо. Я могу чувствовать стыд или вину по поводу сплетни – это зависит от того, зачем я сплетничаю, что именно говорю и как себя при этом ощущаю.

А вот быть мишенью для сплетен – это обычно очень стыдно и крайне болезненно. То, что люди говорят за нашей спиной, может отражать список наших нежелательных образов. Это наш величайший страх – мы выходим из комнаты, и люди начинают характеризовать нас самыми неприятными словами. Это произошло с одной из участниц исследования. Вот ее история.

Я познакомилась с Лори через ее лучшую подругу Мелани. Мелани участвовала в первом круге интервью, затем еще раз в прошлом году. Во время моего второго интервью с Мелани она предложила мне позвонить Лори, которая, как она объяснила, пережила «один из самых стыдных моментов, какой только можно себе представить». В конце концов я взяла у Лори телефонное интервью.

Лори и Мелани дружат с колледжа. Теперь им за тридцать, они живут в разных штатах, но остаются на связи – пишут письма и иногда навещают друг друга. Лори живет в предместье большого города, у нее много друзей. Она работает неполный день в фирме своего мужа и много занимается делами местного сообщества. Мелани рассказала, что Лори знает всех соседей и всех родителей одноклассников своих детей. Обе женщины подчеркнули, что Лори всячески стремится быть хорошей мамой и правильно воспитывать детей.

Каждый месяц Лори и восемь других семей, живущих по соседству, по очереди устраивают обеды, на которые все приносят еду с собой. На одном из таких обедов и развернулась эта невероятно стыдная история.

Лори рассказала, что она была в кухне с пятью или шестью другими мамами, мужья сидели во дворе, а дети играли в кабинете и спальнях. Лори: «Моя младшая дочь пришла и сказала, что ее сестра Салли не стала есть пиццу, но взяла уже второй кекс. Я огорчилась и вместе с дочкой вышла из кухни поговорить с Салли. Нашла Салли, сделала ей внушение о полноценном обеде и направилась обратно в кухню, но рядом с дверью, на пороге, остановилась, чтобы подмести крошки от кекса. Подметаю пол и слышу, как женщины шепчутся на кухне».

Одна: «Она так строго обращается с девочками».

Другая соглашается: «Да уж. Просто с ума сходит, когда они не едят. А сама? Кожа да кости. Чего же она хочет?»

Третья: «Да уж. Она такая перфекционистка. Может, у нее анорексия?»

Лори объяснила, что ей даже в голову не пришло, что этот разговор о ней. Но когда она зашла в кухню, сразу стало ясно – по выражениям лиц женщин, – что предметом разговора была именно Лори.

Лори: «Я так и застыла разинув рот. Я не знала, что мне делать: завизжать и выскочить из дома или просто заплакать».

Наконец одна из женщин сказала: «Лори, прости, пожалуйста, мы просто разговаривали». Другая тут же встряла: «Да, точно. Прости нас. Мы просто немножко забеспокоились. Ты же знаешь, что мы тебя до смерти любим».

Лори посмотрела на них и произнесла: «Ничего. Мне надо идти». Лори забрала детей, мужа, и они отправились домой.

Все выходные Лори не выходила из дома. Шейла, одна из тех женщин на кухне, оставила два сообщения, в которых просила Лори позвонить. Лори не позвонила. В понедельник утром она попросила мужа отвезти детей в школу. Спустя несколько часов к ней пришли три женщины из тех, что были тогда на кухне. Лори скрепя сердце открыла дверь, но в дом их не пригласила. Они стояли на крыльце. Лори: «Они сожалели, что я их услышала и что это меня так сильно огорчило, но не извинились за свои слова».

Спустя две недели Лори наконец рассказала Мелани, что случилось. Лори: «Было стыдно даже рассказывать ей об этом. Для Мелани унизительно знать, что мои друзья думают обо мне». Лори рассказала ей про трех женщин, пришедших к ней домой, и о том, что еще одна женщина оставила пять сообщений на автоответчике. Мелани выслушала и поддержала Лори. Она предложила Лори ответить на звонки Шейлы. Пару дней спустя Шейла позвонила снова, и Лори, посмотрев, кто звонит, решила ответить.

Шейла искренне сожалела о случившемся. Она просила прощения за то, что не возразила и не прекратила сплетни. Она сказала Лори: «Мы – твои друзья. Мы должны были или сказать тебе, что беспокоимся о твоем здоровье, или вообще ничего не говорить. И уж точно не шушукаться за твоей спиной. Мне очень жаль, что я промолчала, когда они этим занимались или когда ты вошла».

Лори и Шейла говорили целый час. Лори: «Я плакала. И все время задавала один вопрос: как мне теперь смотреть им в лицо и вести себя как ни в чем не бывало?» Еще Лори спросила Шейлу, почему она не пришла с теми женщинами извиняться и не оставила извинения на автоответчике. Шейла объяснила, что ей хотелось сделать это самой. Она сказала Лори: «Я и так слишком старалась понравиться этим дамам. В основном из-за этого и влипла в тот кошмарный разговор». Еще Шейла сказала: «Я ничего не записала на автоответчик, потому что я не знала, сказала ли ты мужу. Я бы, наверное, была слишком смущена, чтобы кому-то говорить о таком».

Оба этих ответа немного подбодрили Лори. Шейла вела себя честно. Немного резануло ее объяснение того, почему она не записала извинения на автоответчик; но оно заставило Лори поверить, что Шейла понимает, как ей было стыдно. Шейла и Лори решили, что вместе поедут за детьми и Шейла поможет Лори снова освоиться в их группе. Шейла вызвалась собрать подруг, если Лори захочет все обсудить. Но Лори не захотела.

Лори: «Все уже почти нормально, насколько это возможно. Не знаю, будет ли когда-нибудь, как раньше. Мы с Шейлой стали гораздо ближе, но наша группа раскололась. Я-то уж точно не стану прежней. Это было слишком больно. Никогда не думала, что сплетни и шушуканье за спиной могут причинить столько вреда».

Если у вас был вопрос – насколько стыдными или неприятными могут быть сплетни, – то эта история должна дать вам правильный ответ. Очень трудно вынести то, что могут сказать о нас сплетницы-соседки.

Дата добавления: 2015-06-27