Древний Человек в Городе 3 страница

Когда наконец все всех проводили и со всеми простились - Гутман канул в дверях своего отеля, а Каматэр исчез вместе с темноволосой девушкой ("Она еще не знает, что она моя,- беспристрастно прокомментировал Студент,- так что пока пусть будет с профессором"),- и мы снова оказались вдвоем на безлюдной Главной Площади Средней Трети, Студент вспомнил, что забыл на факультете записную книжку со всеми выкладками. Все это чепуха, конечно, но поскольку он твердо уверен, что больше никогда там не появится, то, пожалуй, стоило бы ее взять. И если у меня есть желание последний раз - это, уж безусловно, последний посмотреть на Скалу, то поехали вместе.

"Лифты ненавижу,- жаловался Студент.- И вообще неплохо было бы выпить. И прямо сейчас, пока мы не спустились в этот ад накопленной учености". Лифт мягко сел на шестой, предпоследний этаж (на Скале счет этажей шел сверху вниз). Огромное окно, мертвенно освещавшее холл Факультета археографии, документалистики и культуро-статистики, выходило на широкую, высеченную в Скале площадку. Ранняя луна еще не взошла, и я с надеждой стал искать маленькую серебряную звездочку меж низких облаков.

После первых трех глотков я почувствовал прилив веселой наглости (по выражению Гутмана). Все - прекрасно, все - кончается, и, конечно, всякому намерению всякого нормального человека в этом Городе - крышка, если он свяжется с ним, Студентом. И не думаю, что я был вашей первой жертвой, милый Студент. Теперь же - сдаюсь на милость победителя и пью за неожиданные последствия нашей встречи! Но все же хотелось бы знать, что он думает о возможных последствиях всех этих наитий, догадок и соображений насчет мифического начала истории Города?

"Ах, мой милый Гость,- Студент широко развел руками,- если по Городу пойдет гулять миф, что Университет провалится в порядке возмездия, то это непременно отразится на акциях нашей крупнейшей страховой компании "Весь город", вице-президентом которой является отец Мальчика. А если Университет действительно провалится - нет, такой радости я не переживу! - то компания разорится в пух и прах, и тогда..." - "Тогда вы мне позвоните, и я приеду",сказал я.

В наше время есть немало людей, которые знают все, о чем нужно знать. Все, что невозможно не знать, если твое дело - знать все. Бакар говорит, что они составляют около одной десятой процента всего человечества. Им противопоставлено все остальное человечество, которое практически вообще ничего не знает, ибо знать - не его дело. Но это противопоставление - еще одна иллюзия. И тем и другим вместе противостоит крошечное меньшинство тех (по Бакару, их не больше шести тысяч во всем мире), кто имеет СВОЕ знание. За ними нет будущего.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДРЕВНИЙ ЧЕЛОВЕК В ГОРОДЕ

Спираль - движение природы!

Спирально движутся народы.

Спирально носят огороды

Свои сезонные наряды.

Нужны наряды - и снаряды,

Нежны наяды - но и яды...

Александр Кондратов

Глава шестая. ИЗ РОДНЫХ КРАЕВ

Валька Якулов не был евреем. Ранней весной 198... года он сделал доклад на Комиссии древних культурных связей на Дворцовой набережной на тему: "Древний человек в городе - опыт исследования древнейшей ледской цивилизации". Проблема в ее простейшем изложении состояла в следующем. Где-то между 27-м и 26-м столетиями до нашей эры с верховьев реки Оредо вниз к морю спустился народ, называемый леды. Не доходя пятнадцати километров до моря, они лавиной захлестнули вознесшийся высоко над побережьем Город, возможно, избрав его местом своего последнего бивуака. У Города была одна особенность, сыгравшая огромную роль в его истории и в истории его последующего изучения шестью поколениями археологов: он изначально, чуть ли не с первобытности, строился исключительно из камня жившими в устье Оредо керами. У завоевателей ледов тоже была одна особенность: они принесли с собой клинописное письмо, возможно, первое в мировой истории, и оставили нам две огромные стелы с подробным описанием завоевания Города и непосредственно следующих за ним событий. Очевидно, что завоевателей было намного больше, чем завоеванных. Однако последние не были ни уничтожены, ни даже культурно и лингвистически подавлены, что явствует из довольно большого количества двуязычных надписей (у керов не было своей письменности, и они заимствовали клинопись ледов), благодаря чему поскольку керский язык дошел до наших дней - оказалось возможным расшифровать клинопись ледов и изучить древнейший ледский язык. Сосуществование двух языков прослеживается до 2311-го (или 2297-го, если исходить из другой датировки) года до нашей эры, когда двуязычные надписи резко обрываются. С этой даты вся эпиграфика - только на керском (в ледской клинописи): ни одного ледского слова, ни имени, ни упоминания о ледах ни на победных стелах, ни на глиняных табличках, ни, позднее, на грифельных дощечках. И так на протяжении всей более чем четырехтысячелетней истории Города, вплоть до начала ХIХ века, когда археологи заинтересовались этим весьма трудно объяснимым феноменом исторического "обрыва". Вся надежда была на лингвистов.

Валька не был лингвистом и всю жизнь мечтал о свободе. Разумеется, он превосходно знал шумерский, аккадский и древнеегипетский, не говоря уже о венгерском и исландском. Но язык был для него не системой, не замкнутым целым, а, как он сам выражался, "сборищем разных отдельных вещей и фактов, волею случая превратившихся в слова, грамматические формы и синтаксические конструкции". А его мечте о свободе немало помогло то обстоятельство, что он был круглым сиротой. С двух лет его воспитывала двоюродная тетка.

Но вернемся к докладу. Спросим попросту: кто потерял свой язык и принял другой, керский? Леды. Из чего неизбежно следует, что леды столкнулись с какой-то ПРОБЛЕМОЙ, решить которую можно было только двумя способами: либо полностью перейдя на другой язык, либо подвергнувшись полному уничтожению (если, конечно, исключить версию коллективного самоуничтожения). Последнее, однако, устраняет всякую проблематичность: ведь если тебя, друг, убили, то ни о каких ТВОИХ проблемах разговора больше не будет - проблемы будут у убившего. Совершив в своем мышлении этот первый таинственный шаг (Валька, как и я, большой любитель таинственности), он уже поднял ногу, чтобы совершить второй, когда ему в голову пришла очень простая мысль: а почему, собственно, принудительное "или... или", этот вечный бинарный кретинизм? Взять хотя бы Горького. Умный, кажется, был человек, а какую чушь сказал: если враг не сдается, его уничтожают. Не постиг всей своей народной смекалкой, что все как раз наоборот: враг сдается, и его уничтожают. Так вот, ледский язык исчез, и это - факт. Однако факт, никак не исключающий того, что кто-то кого-то еще и уничтожил. Но - кто кого?

Валька недолго стоял на одной ноге. Четкая мысль, взывающая к таинственности, немедленно нашла свою формулировку: в этом районе древнего мира никому невозможно было умереть или быть убитым, чтобы над ним не были совершены определенные погребальные обряды. Валька знал, что изначально, то есть до исчезновения ледского языка, эти обряды у керов и ледов были РАЗНЫЕ. Но потом вдруг перестали таковыми быть, когда леды перешли на керский погребальный обряд. Почему? Керы хоронили своих покойников у себя же в домах, глубоко под полом, в кожаных мешках. Леды (до загадочного "обрыва" своей истории) сжигали трупы, выбирали фрагменты костей и хранили их в маленьких берестяных торбочках, в которые обязательно вкладывались рулончики пергамента с именами покойного и того ледского владыки, в чье правление покойник жил. Бездна таких торбочек хранилась в разных музеях мира, не говоря уже о Городе. Их чтение не представляло особой трудности для специалистов, так же как и их примерная датировка (по правителям). Валька сам их прочел не меньше сотни и незадолго до своего доклада опубликовал о них большую статью, немедленно перепечатанную археологическим журналом Города.

Две недели Валька ходил женихом. Пока не начал думать об исчезновении ледского языка в связи со своим злосчастным докладом. Но второй шаг был сделан, вопрос: кто кого (или себя) убил? - задан, когда совсем неожиданно пришел пакет с идеально сделанными фотографиями еще двухсотсорока погребальных рулончиков и приложенным к ним письмом от Вебстера.

Вебстер был американец с английским воспитанием, полвека проживший в Городе и оставшийся там навсегда после выхода в отставку (он был консулом). "...А теперь попробуйте расшифровать эти двадцать дюжин рулончиков, которые я специально отобрал, прочтя вашу статью,- полусаркастически, полуодобрительно писал Вебстер,- и сами увидите, что ничего не получится. Нет, не хочу вас обезнадеживать, но и не хочу вас слишком уж обнадеживать. В рулончиках прекрасно нарисованные ледские пиктограммы, значение которых вам отлично известно. А пытаешься понять - слов таких нет, полная абракадабра. Один подающий надежды американец из Беркли чуть с ума не сошел. На всех углах жалуется шепотом (Город ведь все-таки!), что его специально (!) обманывают, подсовывая ему подделанные (!) рулончики. Да таких-то НЕЧИТАЕМЫХ, скажем так, поздних рулончиков тысяч двадцать наберется! И не странно ли, что все они (все двадцать тысяч!) относятся к одному и тому же времени - ко времени исторического обрыва?! Мне сейчас недосуг ими заниматься. Вы, однако, попробуйте. Разгадка, мне думается, "где-то налево за углом". Перечитайте мое письмо раз двадцать. Возможно, тогда у вас появится еще одна мысль..."

Когда Валька перечитал письмо двадцать раз (он был великий буквалист), у него появилась "еще одна мысль". Это и был третий шаг к разгадке ледской тайны, сделанный, благодаря намеку Вебстера. В крайне сжатом виде это можно изложить так:

Первое. По существу американец был прав, жалуясь на то, что его "специально обманывают". Намерение обмануть здесь, безусловно, имелось. Он только напрасно принял это на свой счет. Обмануть хотели не его.

Второе. "Разгадка где-то за углом налево".- Здесь Вебстер не мог выразиться яснее. Ледская клинопись читается справа налево, а "угол", то есть знак "Г", служит для отделения одного слова от другого. Здесь же слева от единственного слова, обозначающего имя умершего, то есть за углом, никакого другого слова не было. А поскольку клинописная строка в погребальных ледских рулончиках всегда начиналась с имени умершего, после которого шло имя ледского правителя, то было очевидно, что в этих особых, "нечитаемых" рулончиках имя правителя отсутствовало.

Третье и самое главное. "Абракадабра" означает набор букв или звуков, не имеющий смысла в их ОБЫЧНОМ прочтении или слушании. Свои имена в погребальных рулончиках леды записывали пиктографически, где отдельная пиктограмма изображала какое-то слово-понятие. Керские же имена в керских надписях передавались теми же ледскими пиктограммами, но употреблявшимися в качестве ФОНЕТИЧЕСКИХ знаков, а именно, совсем уж попросту,- пиктограмма, обозначавшая целое ледское слово, стала обозначать у керов один звук или звукосочетание керского языка.

И тут Валька выдвинул совсем уже фантастическое предположение, что по каким-то, пока непонятным ему причинам леды вдруг, ни с того ни с сего, стали хоронить керов по своему обряду (чтобы самим же вскоре от него и отказаться, перейдя на обряд керов?!), вкладывая фрагменты их костей в торбочки с пергаментными рулончиками. Ледские писцы, которые писали имена покойных керов в этих "нечитаемых" погребальных рулончиках (напоминаем, что у керов никаких рулончиков в погребальном обряде не было), должны были бы проделать следующую довольно сложную операцию: во-первых, найти нарицательное керское слово, соответствующее личному имени покойного (если таковое имеется), во-вторых, перевести его словом ледского языка (если опять же таковое слово в ледском имеется), в-третьих, найти ледскую пиктограмму, обозначающую данное ледское слово, и, в-четвертых, записать ею имя покойного кера.

Валька, поставив себя на место ледского писца, начал с простого примера: итак, имя покойного кера - Муро. Нарицательный смысл "му" - "гора", "ро" керский предлог "у". По-ледски же "гора" - "лу", а предлога "у" в ледском вообще нет, хотя примерно ему может соответствовать частица "лэ", означающая "вблизи". Тогда Муро будет записываться двумя пиктограммами: основной пиктограммой, обозначающей "лу", или "гору", и слева от нее маленькой пиктограммой - стрелочкой, обозначающей "вблизи". Таким образом, по-ледски имя кера будет не Муро, а Лулэ (но это вовсе не значит, что в ледском языке действительно было слово "лулэ" - "рядом с горой", в каковом случае мы и получаем вебстеровскую абракадабру). Нарисовав пиктограмму, Валька победно отложил карандаш. Предположив это, Валька проделал адски трудную ОБРАТНУЮ операцию: стал расшифровывать буквальный смысл ледских пиктограмм и подыскивать соответствующие им керские слова, надеясь, что они же окажутся и керскими именами. Они ими оказались.

Но оказалось и другое. Путем огромных затрат, "как материальных, так и моральных" (я цитирую Вальку), он раздобыл копии ВСЕХ обзоров и описаний древнейших ледских и керских захоронений. Два месяца пошли на статистический анализ, единственным выводом из которого было: вопреки установившемуся в науке мнению, ледов оказалось просто очень мало. По крайней мере в четыре раза меньше, чем керов.

Вот маленькая, аккуратно изданная книжка Мунро Мэнема "Керская цивилизация". Первая страница предисловия:

"Черной стаей упали стервятники леды на Город. Они не разрушили его дворцов и храмов, не нарушили его уклада жизни. Напротив, переняв обычаи и нравы побежденных, они терпеливо - о, каким нечеловеческим должно было быть их терпение! - четверть тысячелетия ждали своего часа. Часа, когда уже давно проникнув во все поры чужеродной им стихии и превзойдя ее разросшейся массой своей биологической материи, они уничтожили, легко и безопасно, как ребенка во сне, этот маленький народ строительных гениев. Сейчас, когда..."

"Придет и мой час гибели и позора",- подумал Валька и забросил книжку за шкаф.

"Итак,- перешел Валька к заключительной части доклада,- установив на основании описанного выше материала среднюю статистику ледской смертности и экстраполировав результаты на, к сожалению, весьма скудный керский материал разумеется, с учетом данных иммуногенетики, согласно которым леды обладали феноменальной устойчивостью к чуме и крайней неустойчивостью к детским молочным отравлениям,- было нетрудно подсчитать, что в конце ХХIV века до нашей эры ледов было около шести тысяч, а керов около двадцати пяти тысяч, плюс-минус пятнадцать процентов. По-видимому, керы могли быть уничтожены в одну ночь путем хорошо организованного верхушечного заговора ледской племенной знати и жречества. В одну ночь - назовем ее, по аналогии с Варфоломеевской, ночью Убануни, ледского бога торговли и деторождения,- керы перестали существовать. (Ну и чего ж тут такого особенного? - добавлю я, задним числом, конечно. Валькины отец, мать и дед вместе с еще сорока тысячами жителей прекрасного северного города дворцов и каналов тоже были уничтожены в октябре 1937-го и, может быть, тоже в одну ночь.) Я думаю, что потом они много дней жгли их трупы и складывали мощи в погребальные торбочки с рулончиками пергамента, содержавшими имена убитых. Но без имен правителей, чтобы не делать их причастными к преступлению в глазах бога Убануни. Совершая над керами СВОЙ погребальный обряд, они тем самым превращали их в СВОИХ, лишая возможности посмертного мщения. Но, заметьте, это был ПОСЛЕДНИЙ совершенный ими ледский обряд, так как, превратив керов в своих, они тут же - я не преувеличиваю превратили себя в керов, полностью приняв их пантеон, культ и язык. Последнее, я думаю, потребовало не более полутора поколений. Но, разумеется, они не стали уничтожать свое прошлое - ведь этим они бы нанесли непоправимый вред своим умершим. Так что, слава Богу, остались в целости и погребальные торбочки, и стелы, и даже некоторые юридические, податные и дарственные документы".

Валька перевел дыхание, вытер большим носовым платком пот со лба, нежно улыбнулся сидевшей в первом ряду Катьке, потом комически-беспомощно развел руками и совсем тихо сказал: "В этом я вижу какое-то чисто биологическое решение, удовлетворение, ну, скажем, какой-то генетической нужды в ИЗМЕНЕНИИ самих себя, какового никакими другими способами они бы не достигли. Леды думали о своем "другом будущем", так сказать, которое началось с момента этой страшной резни. Биология не заботится о прошлом: ни уничтожает его, ни восстанавливает. И то и другое - дело культуры, а культуру-то леды и решили сменить. Значит, называющие себя керами нынешние обитатели Города являются потомками ледов, уничтоживших всех керов примерно четыре тысячи триста лет назад".

"Последняя фраза - категорически лишняя,- сказал Игорь Михайлович Дьяконов (как показали дальнейшие события, старик был прав, можно даже сказать, категорически прав!).- Да и вообще, как вы, Валентин Иванович, можете объяснить, почему ледские писцы, педанты и аккуратисты, не вычистили из нового керского обихода те последние четыре процента своих слов?" "Слишком долго жили в двуязычии,- объяснил Валька.- Могли и спутать, что свое, что чужое. Кроме того, они ведь не были лингвистами, Игорь Михайлович". На что Вячеслав Всеволодович Иванов заметил, что задача полного перехода с ледского на керский могла бы быть выполнена двуязычной ледской элитой.

Когда после доклада все спешили к Юрию Ефимовичу Борщевскому, чтобы триумфально отметить "годовщину Убанунской ночи", тибетолог Юрий Михайлович Парфионович произнес свое заключительное суждение, но не о докладе, а о докладчике. "Все-таки странно, что ты не еврей,- сказал он Вальке.- Ведь весь набор налицо - генеалогия уничтожения, личный опыт самоуничтожения и, главное, попытка - жульническая, конечно, но у евреев это всегда так,- исследования чужого уничтожения как своего, как если бы им и своего было мало". "Юрочка,взмолился Валька,- у меня же все наоборот. Евреи всегда - пришлое меньшинство, и их бьет местное большинство, а здесь пришлая верхушка вырезает своих местных подданных". "Исторически, может быть, это и так, но непохоже на правду",заметил Парфионович. "Ты, Юра, плохо знаешь историю,- серьезно возразил Парфионовичу Владамир Аронович Лившиц.- Без евреев история невозможна, а без правды - вполне".

Вернувшись из Города в Лондон, я позвонил Вальке и довольно подробно изложил ему свои впечатления от тамошних людей, разговоров и улиц, не забыв при этом упомянуть об "открытии" Мальчика и комментариях Студента и других удивительных персонажей, а также о веселом предсказании Студентом грядущей гибели Университета. Сравнив обе версии, официальную и Мальчика, я заключил: "Смотри, Валечка, ведь обе эти версии не могут иметь никакого отношения к теме твоего доклада! Ты ведь говорил о том, что произошло четыре тысячи триста лет назад, а они относятся к событиям совсем недавнего прошлого - меньше тысячи лет назад, да? Но не странно ли, что во всех трех леды теряют свой язык, хотя в официальной это происходит по обоюдному согласию, в версии Мальчика вследствие уничтожения ледов керами, а в твоей по причине уничтожения ледами керов и последующего превращения себя в них. Не говоря уже о том, что в официальной версии у ледов не было письменности, а у керов она была, в твоей же - наоборот, в то время как сон или наитие Мальчика вообще это упускают. Знаешь, от этого можно легко сойти с ума, если захочешь".

"Да,- послушно согласился Валька,- я бы мог сойти с ума, но не хочу. Не знаю, провалится там Университет или нет, но я-то, безусловно, проваливаюсь. Через две недели после опубликования моего доклада посланник Города в Москве заявил резкий протест против "оскорбления национального достоинства Города" и назвал меня "псевдоисториком, облекшим грязную клевету в покровы объективного историзма". Теперь ставится вопрос о моем увольнении из института. Но ты ведь знаешь, я по первой профессии криминалист-графолог. Проживу как-нибудь, пока все уляжется. Да черт с ним, со всем этим! Пока решил немного позаниматься древнеперсидским. Дьяконов считает это "категорически необходимым". Ну а ты что?" "Да я ничего...- начал я, но вдруг вспомнил то, что шипом застряло в памяти.- Валя! - закричал я.- Откуда взялся Древний Человек в названии твоего доклада? Не метафора ли это личного свидетельствования о событиях, без которого нет истории?" "Не знаю,- отвечал Валька,- ты первый, кто меня об этом спросил. Я убрал Древнего Человека из названия доклада, когда послал его для публикации".

Разумеется, такой ответ никого бы не мог удовлетворить. Но за ним было что-то еще, по судьбе или по случаю попавшее в голову полусумасшедшего Вальки, но им самим не замеченное.

Валька позвонил через два года и шестнадцать дней после этого разговора. "Съездил бы ты в Город",- были его первые слова. "А это зачем?" - "А ни зачем. Просто я тебя прошу. И не отговаривайся, что нет денег. Нет денег - это состояние сознания". "Хорошо,- я проявил максимум уступчивости,- но что я там буду делать?" - "Это - не твое дело. Просто явишься и предоставишь себя в распоряжение истории".- "Чьей истории?" - "История - ничья, Сашенька. Это ты ее, а не она - твоя. Вот телефон Вебстера. Он ждет твоего звонка и хочет тебя видеть. Так что о ночлеге не заботься. Не лети самолетом. Только поезд. Ты увидишь совсем другой Город".

Мне не пришлось увидеть "совсем другой Город". Через месяц после разговора с Валькой и звонка Вебстеру последний мне сообщил телеграммой, что ввиду неожиданно изменившихся обстоятельств он отменяет свое приглашение мне и приглашает вместо меня моего друга (и хорошего приятеля Вальки) англо-американского русского Августа В. из-за крайней нужды в геодезической компетенции последнего. Затем последовала серия разговоров, моих с Августом, Августа с Валькой и моих с тем же Валькой. Мы с Валькой его уговорили.

Он приехал в Город ровно через два с четвертью года после меня. Он до сих пор не знает - жалеть ему об этом или нет.

Глава седьмая. ОН

Он стоял на площадке, выложенной цветными каменными плитками, перед входом в отель "Таверна", куда за час до того приехал прямо с вокзала и теперь решал, где бы ему поужинать.

Пока исполнение задуманного - не им или, во всяком случае, не только им шло безупречно. Слишком безупречно. Стрела моста - над врезанным в гранитное плато ущельем, по дну которого темно-серая змея, река Оредо, плавно извиваясь, катилась к сине-зеленому морю. Стрела поезда после двухминутной задержки в Предмостье для проверки документов за шесть минут донесла его до Вокзала. Игрушечный электрокар еще за шесть минут примчал его к отелю "Таверна", где был заказан номер.

На журнальном столике лежало письмо от Вебстера с извинением, что тот не мог его встретить из-за необходимости быть в это время в другом месте. Он вернется через два дня и надеется, что за это время Август посмотрит восточную часть Города и главное - Новую Эстакаду. "Ума не приложу,- писал Вебстер,отчего она называется новой, когда никакой другой эстакады в Городе, кажется, никогда не было и вообще в этой части Города вряд ли найдется

более древнее сооружение". Еще он сообщал, что, вернувшись, поместит Августа в свой городской дом, где они будут обсуждать их будущую совместную работу о протокерских влияниях в формировании ранней цивилизации Города. (Уж не сошел ли он с ума? Или я? Нет.) И дальше: "Валентин Иванович рекомендовал Вас как человека, который, хотя и не являясь историком и даже отрицая историю, сможет именно благодаря этому (чему?) оказаться бесценным участником нашего начинания". Бессмыслица полная, но где же все-таки поужинать? Или сначала выпить немного здесь же, в отеле?

"Нет, нет, никого не слушайте, если действительно интересуетесь нашей историей! И держитесь подальше от этих умников из Северной Трети, всех этих переученных профессоров и недоучившихся аристократов! - Бармен говорил с радостным раздражением любителя, жаждущего запоздалого признания от профессионала из другой области. - Очень хорошо, что вы не историк. Кто теперь будет этих козлов слушать? Леды? Да их и не было никогда! Их просто выдумали, чтобы ссылаться на них, когда не хочешь говорить о самом себе. Я вот недавно прочел маленькую книжку о евреях. Вы знаете, кто такие евреи? Уверяю вас, на самом деле их нет. Как нет и ледов. И те и другие выдуманы для сведения концов с концами. Так вот, повторяю, Город никогда не владел прибрежной полосой, никогда. Вы даже можете услышать, что он и не нуждался в выходе к морю - и в этом мнении есть свой резон, уверяю вас. При всей его близости к бухте двенадцать километров пологого спуска вниз от городской границы, но по вполне приличной дороге, построенной три тысячи лет назад,- Город по своей природе совсем не прибрежное место. Подумайте, Город, где в ясную погоду с крыш и балконов видны белые барашки прибоя, чужд всему морскому. Здесь даже устриц и кальмаров не особенно любят. Кстати, взгляните на меню: жареная свиная грудинка в устричном соусе. Но это - исключение, и притом божественно вкусное, уверяю вас".

Он несколько устал от воодушевления бармена, но тот просил не искать ужина на стороне, и Август решил - до еды оставалось еще часа полтора - медленно прогуляться к Вокзальной площади. Выпитая водка странным образом погасила голод. Второй стаканчик он уже пил в вокзальном ресторане, сидя перед огромным раскрытым окном с видом на улетающую стрелу железнодорожного моста.

Когда он поднялся, чтобы вернуться в отель, неожиданно появившийся официант с телефоном в руке протянул ему трубку: "Вам звонок, сэр". - "Мне?! Но откуда вы знаете, КТО я?!" - "Вы Август, сэр?" - "Безусловно".- "Тогда возьмите трубку". "Слушай внимательно,- начал Валька,- и, если можно, не задавай кретинских вопросов. Когда увидишь Вебстера, тоже постарайся их не задавать. Вернемся к нашему последнему разговору. Слушай. Когда мы думаем об истории или, скажем точнее, об одном историческом событии, то думаем о нем только в отношении времени. То есть как о том, чего не было ни до, ни после того, как оно случилось. Что же касается пространства этого события, то оно всегда определено, будь то мир, Европа, Город или какое угодно другое место. Теперь постараемся себе представить, что какое-то историческое событие происходит не во всем своем географическом пространстве, а только в каких-то ТОЧ

КАХ. Что это за точки?" - "Такими точками могут быть только ОТДЕЛЬНЫЕ СОЗНАНИЯ, Валя, но этот разговор тебя разорит".- "Без этих точек все пространство истории превращается в белое пятно, место, где ничего не произошло". "Понятно,- решился Август, - ты - одна из таких точек, Мальчик другая и так далее". - "Не забудь себя! - засмеялся Валька (Августу не понравился его смех). - Ты слишком засиделся в своем благоразумном Лондоне, не пора ли размяться (он, по-видимому, уже забыл, что Август - в Городе, и по его же просьбе)". - "Каждый из моих друзей упорно хочет, чтобы я сошел с ума его образом, отказывая мне в праве на индивидуальное сумасшествие. Ладно, я готов попробовать твой, но пока позволь мне насладиться еще неведомым мне Городом. А как приедет Вебстер, послушаем, что он скажет. Пока, Валька".

"У нас в Городе,- официант отсчитал сдачу и небрежно кивнул в знак благодарности за чаевые,- телефонная станция почти немедленно найдет человека, даже если звонящему неизвестно, где тот в данный момент находится. Для этого есть несколько способов".- "О Господи! А есть ли у того несчастного, КОМУ звонят, хотя бы один способ не быть найденным?" - "Безусловно, сэр. Я же спросил вас, не Август ли вы? Если бы вы сказали, что нет, я бы тут же унес телефон".

Рано проснувшись и желая любой ценой избежать встречи с барменом-историком (как в возможном будущем - с официантом-сыщиком), он, не позавтракав, выскользнул из отеля и, резко свернув направо от Вокзальной улицы (карта была заранее выучена еще в Лондоне), быстро сбежал по ступеням Парадного спуска (74 ступени) и потом, свернув налево и пройдя еще метров сто, оказался на Нижней Площадке Покинутого Бастиона. Когда-то здесь проходила граница Города.

Чисто вымытые фасады двух совершенно одинаковых, низких, в два этажа, прямоугольных зданий с восемью окнами-иллюминаторами каждый. Две черного дуба массивные двери в рамках завершенных капителями колонн с квадратным сечением. Тишина. Он знал, что сегодня выходной и немногочисленные жители этой, по-видимому, старейшей части Города еще и не помышляют о том, чтобы куда-нибудь отправиться. Между домами узкий проход, где, наверное, должны стоять мусорные баки, но восходящее солнце било ему в глаза (фасад был обращен к западу), и проход казался черной щелью. Он уже направлялся влево, чтобы, обойдя площадку с севера, спуститься в центр Южного Города, когда увидел, что в проходе между домами нет никаких мусорных баков, что он, безусловно, ведет вверх и если не приведет его к двери частного дома или не окажется тупиком, то может в конце концов вывести на Верхнюю Площадку Покинутого Бастиона. Легкая зарешеченная калитка была приоткрыта, и Август начал свое восхождение, удивляясь крутизне подъема и отсутствию ступенек. Глухие стены домов (как мог он не увидеть их, стоя на Нижней Площадке?) с обеих сторон стискивали узкий проход и оставляли наверху лишь узкую серо-голубую ленту утреннего неба. Подъем оказался далеко не прямым, и, когда в проходе потемнело, он понял, что сильно отклонился влево, на север, то есть в сторону, противоположную цели его прогулки, Южному Городу. Посмотрев на часы, он увидел, что поднимается уже семнадцать минут (следить за собой во времени было привычкой всей его жизни). Потом был резкий поворот направо. Высокие стены домов кончились, уступив место низким, не более чем в два метра, стенам садов или дворов, сложенным из длинных узких красных кирпичей, за которыми ничего не было видно.

Дата добавления: 2015-06-27