Штормовое предупреждение

Прошло два месяца после того, как меня предупредили об угрозах. Ничего не произошло, кроме враждебных взглядов молодого человека, и я стала думать, не была ли тревога ложной.

Приближалось Рождество, прошло уже несколько лет с тех пор, как я нашла Младенца из Вифлеема. Хотя члены семьи и навещали меня, предупредительный звонок моего дяди напомнил мне о том, что отношения с семьей все еще натянутые, и я почувствовала, что настало время пригласить всех на ужин, чтобы подумать, каким образом можно заполнить пропасть между нами.

Я потратила довольно много времени, чтобы составить список гостей. Затем как-то вечером перед отходом ко сну я вложила этот список в Писание, чтобы не потерять его, собираясь отправить приглашения на следующее утро.

Но этому не суждено было случиться.

Все дело в том, что, открыв утром Слово Божье, чтобы вынуть список, я случайно наткнулась на один отрывок и с удивлением прочла:

Сказал же и позвавшему Его: когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния (Лук. 14: 12).

„Господь, неужели это Твое слово ко мне?" — удивилась я, держа Слово Божье в одной руке, а список гостей в другой. Конечно, большая часть моих родственников, соседей и друзей богаты. Я убеждала себя, что невозможно собрать вместе мусульман и христиан, но на самом деле я поняла, что во мне говорила гордыня. Я хотела показать своей семье, что у меня по-прежнему есть друзья из богатого сословия.

Я скомкала список.

Вместо этого я сделала то, что сказано в Писании. Я составила список вдов, сирот, безработных и бедняков из деревни и пригласила их всех на рождественский ужин. Этот список включал всех, даже тех, кто просил милостыню. Часть приглашений я написала сама, остальные передала через слуг. Новости, подобные этой, расходятся быстро, и вскоре слуги сообщили мне, что почти вся деревня собирается прийти. На какой-то момент я была озабочена. Все эти люди… Я думала о шелковых персидских коврах ручной работы, которые недавно заказала для гостиной. Ну что ж, подумала я, можно убрать дорогие вещи из комнаты на это время.

Мы начали подготовку. Энтузиазм восьмилетнего Махмуда был заразителен, он помогал мне собирать подарки для тех, кто придет к нам. Мы нашли шерстяные джемперы для мальчиков, ярко украшенные одежды для девочек, рулоны красной, розовой и пурпурной ткани для женщин, теплые шаровары для мужчин, накидки и обувь для детей. Я со слугами потратила много часов на то, чтобы упаковать подарки и украсить свертки серебряными лентами.

Как-то в дверь постучали. Несколько женщин из города стояли на пороге. Они хотели помочь. „Не за деньги, Бегума, — объяснила одна из них, — мы просто хотим помочь Вам накрыть стол к ужину".

И неожиданно этот праздник стал общим делом. Чтобы украсить комнаты, я попросила семью горшечника из деревни сделать маленькие масляные лампы, все еще используемые в этой части Пакистана. Я заказала 500 штук. Я пригласила в дом деревенских женщин, и мы приготовили специальные фитили. Пока мы работали, у меня появилась естественная возможность заговорить о Исе. Когда мы расставляли лампы по всему дому, например, я рассказывала им историю о мудрых и глупых девах.

Угощение тоже доставило много радостных хлопот. И снова деревенские женщины помогли мне: они приготовили традиционные пакистанские сладости и замечательные орехи. Они нарезали серебряную бумагу настолько тонкими полосками, что мы могли воткнуть их в вазы с конфетами, чтобы получилась цветная вуаль.

Жители деревни стали приходить в дом 24 декабря и продолжали приходить, так что праздник растянулся на неделю. Лампы прекрасно украшали дом. Махмуд весело проводил время, играя с деревенскими детьми. Я никогда не видела, чтобы у этих детей так горели глаза, да и глаза Махмуда тоже. Визг и смех наполняли дом. Время от времени Махмуд подходил ко мне с просьбами.

„Мама, — говорил он, — на улице стоят еще пять мальчиков, можно их впустить?"

„Конечно", — смеялась я, трепля его по затылку и удивляясь, что сейчас в доме собралось больше детей, чем во всем городе. Когда я стала рассказывать жителям деревни о том, как Иса велел мне обратиться друг к другу таким образом, все они спрашивали меня: „Неужели Он действительно ходил с такими людьми, как мы?"

„Да, — сказала я, — и сегодня то, что мы делаем для других, мы делаем для Него".

Наконец, праздники закончились, и я могла опуститься в кресло, не беспокоясь, что могу сесть на спящего ребенка. Я облегченно вздохнула и радостно обратилась к Богу: „Этого Ты хотел от меня?" И мне показалось, что услышала мягкий ответ: „Да". И тогда я заметила, что забыла убрать новые персидские ковры. И все же они выглядели совсем неплохо. Многие бедняки никогда не забудут этот праздник.

Спустя месяц я услышала от слуг о похоронах в городе. Жена местного муллы жаловалась вслух на то, что я совершила ошибку, утратив свою веру. Кто-то другой, однако, ответил: „А Вы видели Бегуму Саиб? Делали ли Вы за всю свою жизнь то, что делает она, став верующей? Если |5ы хотите узнать что-нибудь о Боге, почему не сходите к ней?".

Но у этого случая была и оборотная сторона. Таким образом, стало ясно, что в городе были силы, которым не нравился мой праздник.

„Бегума Саиб, — остановил меня пожилой человек, работавший в нашем саду. Он поднес руку ко лбу. — У вас найдется для меня минута?"

„Конечно".

„Бегума Саиб Джи, в городе ходят разговоры, о которых вам следует знать, говорят о том что Бегума стала проблемой. Находятся и такие, которые утверждают, что с Вами надо что-то делать".

„Со мной? — спросила я. — Я не понимаю".

Я тоже, Бегума Саиб. Я просто подумал, что Вам нужно об этом знать".

Предупреждения, похожие на это, стали доходить до меня все чаще и чаще в течение следующего года. Казалось, что Отец готовил меня к трудным временам.

Как-то раз, например, в наш дом пришли три маленьких мальчика из деревни. Позже я думала, не были ли они посланниками Бога, принявшими образ детей. Махмуд пришел ко мне с новостью от этих мальчиков. Он дрожал, и глаза его широко открылись от ужаса.

„Мама, ты знаешь, что сказали мои друзья? Они сказали, что в деревне люди хотят убить тебя. Они собираются сделать это после молитвы в пятницу".

Он заплакал. „Если ты умрешь, я покончу с собой".

Что мне было делать? Я обняла Махмуда, стала гладить его по темным волосам, стараясь его утешить. „Мой маленький, — сказала я, — хочешь, я расскажу тебе кое-что". И я рассказала ему о первой проповеди Иисуса в Назарете, когда толпа настолько рассердилась, что хотела побить Его камнями. „Махмуд, — сказала я, — Иисус прошел среди них. Никто из них не смог ничего сделать Иисусу, пока Отец не допустил этого. То же самое можно сказать о тебе и обо мне. У нас есть Его замечательная защита. Ты веришь в это?"

„Ты хочешь сказать, что нам никогда не причинят вреда?"

„Нет, я не это хочу сказать. Иисус страдал. Но только тогда, когда Ему пришло время страдать. Нам не нужно жить в постоянном страхе, что с нами случится что-то ужасное. Потому что этого никогда не будет, пока не настанет наш час. Может быть, этого вообще никогда не произойдет.фам просто нужно жить и наблюдать. Но в то же самое время мы можем жить с уверенностью. Ты понимаешь?"

Махмуд посмотрел на меня, и его глаза повеселели. Неожиданно он улыбнулся и побежал играть вниз, радостно крича. Это был лучший ответ на мой вопрос, который он мог мне дать.

Мне бы хотелось сказать о себе, что я живу с уверенностью. Дело не в том, что я не верила в то, что сказала Махмуду. Просто моя вера еще не была подобна детской. Я встала, взяла Слово Бога и пошла в сад. На сердце у меня было нелегко. Как осмеливаются они изгонять меня из своей страны!

Осенняя погода была прохладной и сухой; медленно проходя по каменистым дорожкам, я слышала, как в маленьком источнике плещется рыба, где-то вдалеке пела птица. Хризантемы и другие цветы, оставшиеся еще с лета, оживляли тропинку. Я с удовольствием вдыхала приятный воздух. Это была моя земля и мой народ, это была моя страна. Моя семья служила ей на протяжении семисот лет. Это был мой дом, и я не могла, не собиралась покидать его.

И все же стали происходить такие события, с которыми я ничего не могла поделать и которые не очень совпадали с моим упрямым решением остаться дома.

В декабре 1970 г., четыре года спустя после моего обращения, в Пакистане прошли первые национальные выборы. Казалось, что Народная партия займет высокое положение. Меня эта новость вовсе не радовала. Никто из моих высокопоставленных друзей не поддерживал эту партию. „Ислам — наша вера. Демократия — наша политика. Социализм — наша экономика" — таков был девиз новой партии. Этот девиз должен был привлекать к себе людей на улицах. Я знаю, что простые пакистанцы почувствовали новый прилив сил. Хорошо ли это для меня? Может быть, это было хорошо для новой Билкис, но в этом была и своего рода опасность. Ничто так не зажигает рвение фанатиков, как вера в то, что правительство поддержит их. Моя старая репутация, конечно, не ставила меня на одну ступень с демократами, социализм не отвечал вековым традициям нашей семьи, а в исламе теперь меня считали предательницей.

Я наблюдала за развитием событий как бы со стороны. Однажды ко мне приехал старый друг моего отца из Сардара. Несмотря на его отчаяние из-за моей новой веры, он хотел сохранить близкие отношения со мной. Время от времени он звонил мне или навещал меня, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.

Теперь он сидел передо мной на покрытом шелком диване в моем кабинете и пил чай.

„Билкис, — сказал он тихо, — ты знаешь о том, что происходит, и как это может повлиять на тебя?"

„Вы имеете в виду пакистанскую Народную партию?"

„Конечно, они победили на выборах. А ты знаешь о Зулфикаре Али Бхутто?"

„Я хорошо его знала", — ответила я.

„Ты не читаешь газет? Не слушаешь радио?"

„Нет, вы знаете, у меня нет на это времени".

„Ну что ж, я советую тратить на это время. Ситуация в правительстве изменилась. Я не думаю, что ты можешь рассчитывать на него так, как ты рассчитывала на предыдущее правительство, — добавил он. — Ты, моя дорогая, потеряла влияние в высоких кругах, которое у тебя было. Та эра закончилась".

Спустя полчаса я махала рукой старому другу на подъездной дорожке, потом вернулась в дом, чтобы позвать горничную и попросить ее все убрать. Тут я поняла, что визит моего старого друга был особенным. Казалось, что он говорил от Господа, готовя меня к тому, что влиятельные друзья, которые могли меня защитить, уходят в прошлое, и я делаю еще один шаг к полной зависимости от Господа.

Очень скоро я стала чувствовать растущую враждебность. Я видела ее в глазах мужчин, проходя по улицам Вах. Я никогда не забуду изменения в отношении ко мне одного чиновника, с которым я обсуждала налоги на мое имущество. В прошлом он был очень вежливым человеком, без конца кланялся и прикладывал руку ко лбу. Теперь лицо этого человека было открыто враждебным. Было очевидно, что его отношение изменилось, и по тому, как он вставлял свои замечания, как забрал у меня документы и высыпал передо мной необходимые бумаги.

Позже, когда я шла по дороге недалеко от дома, я увидела человека, который часто подходил, чтобы поговорить со мной. Теперь, увидев меня, он быстро отвернулся и стал изучать что-то на горизонте, пока я проходила мимо. Внутренне я улыбнулась. „Господь, как часто мы ведем себя подобно детям".

Интересно, что новое правительство оказало небольшое влияние на моих слуг. За исключением Нурджан, которая радовалась своему тайному пути с Исой, и Райшам, другой поверившей, остальные слуги были ревностными последователями Мухаммеда. И все-таки, мы очень любили друг друга. Часто мои слуги-мусульмане приходили ко мне в спальню и говорили мне: „Пожалуйста, Бегума Саиб, если Вам нужно уехать или... Вы решитесь уехать... не беспокойтесь о нас. Мы найдем работу".

Как изменились мои отношения со слугами по сравнению с тем, какими они были четыре года назад!

Сны тоже играли существенную роль на протяжении этого времени. Сны всегда были частью моих переживаний поверившей; с тех пор, как я впервые встретила Ису, Который пришел во сне на пир и сел напротив меня. Теперь эти странные мистические переживания, подобные тем, что пережил Павел, стали еще более активными.

Однажды ночью я была в Духе и пересекла океан на огромной скорости. Со скоростью света я очутилась, как мне показалось, в Новой Англии, хотя я никогда не была в Америке. Я находилась перед домом или интернатом. Я вошла в комнату с двумя одинаковыми кроватями. На одной лежала женщина среднего возраста с круглым лицом, ясными голубыми глазами и проседью в светлых коротких волосах. Белое хлопковое кружевное покрывало странным треугольником закрывало кровать. Совершенно очевидно, что она была очень больна, я почувствовала, что у нее рак. Сиделка сидела в кресле и читала. И тут я увидела Господа в углу комнаты. Я преклонила перед Ним колени и спросила, что мне делать.

„Молись за нее", — сказал Он. Я подошла к постели этой женщины и ревностно молилась за ее исцеление.

Утром я сидела у окна, все еще пораженная тем, что произошло в той комнате за океаном. Почему Иисус велел мне молиться за эту женщину? Ведь Он и Сам был там. И все же Он просил меня молиться о ней. И тут я почувствовала проблески великого открытия: наши молитвы очень важны для Господа. Он совершает Свою работу через них. Мне была указана пятая глава Послания Иакова: „... молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему... многое может усиленная молитва праведного".

Таким образом, наши молитвы вливают силы в человека, о котором мы молимся. В другой раз я увидела себя поднимающейся по сходням, как будто я всходила на борт корабля. Сходни вели в комнату. В комнате стоял Иса. Казалось, Он давал мне указания. Потом я вернулась и спустилась по сходням. Спустившись, я увидела женщину, которая была одета в западные одежды, в юбку с пиджаком. Выяснилось, что она ждала меня. Она подошла ко мне, взяла за руку и повела прочь.

„Что ты делаешь, Господь?" — спросила я, обернувшись через плечо. Но Он не ответил мне.

Казалось, что этот сон говорил о том, что мне предстоит еще одна поездка. Хотя в этот раз мне покажется, что отправляюсь неведомо куда, Иса будет наблюдать за моим путешествием. Он подготовил меня, поэтому я не была удивлена вестью, которую мне принес старый друг.

В марте 1971 г., спустя несколько месяцев после начала правления кабинета Бхутто, меня в первый раз посетил Якуб, старый друг, занимавший видное место в правительстве. Он был очень близок нашей семье многие годы. Когда мой муж был министром, в Пакистане царили экономический упадок и серьезные проблемы в торговле. Мы с Якубом участвовали в создании Простой программы помощи, которая впоследствии стала называться Простым Планом Жизни. Основная идея заключалась в том, чтобы побудить пакистанскую промышленность производить собственные товары, чтобы снизить наши потребности в импорте. Мы ездили по всей стране, помогая небольшим заводам и индустриальным центрам начать производство. Мы ободряли

местных жителей и уговаривали их начать производство одежды. Мы сами добровольно стали участвовать в этой программе, нося одежду, произведенную в стране. Все это послужило во благо, и Простой План Жизни имел успех. Как только местные заводы стали работать, экономическое положение Пакистана улучшилось. С тех пор Якуб периодически навещал меня и обсуждал со мной политические и мировые проблемы. Он многое знал о нашей семье, потому что объезжал поместья, которые у нас были по всему Пакистану. Он знал, что большая часть наших капиталов связана с поместьями.

„Билкис, — сказал он серьезным тоном, — мы с друзьями недавно беседовали, и... всплыл вопрос о вашем финансовом благополучии. Вы не думали о возможности продать небольшую часть земли? Я не уверен, что для вас вполне безопасно по-прежнему вкладывать все деньги в поместья, особенно теперь, когда Бхутто собирается провести земельную реформу".

Как хорошо, что Якуб заговорил об этом! Причем он сам при этом рисковал. В обществе росло враждебное отношение к правящему классу прошлого, и его правительственная машина у моего дома могла легко вызвать критику и доставить ему неприятности.

„Спасибо, Якуб, — сказала я, стараясь контролировать свой голос. — Но при теперешнем положении дел я решилась. Ничто, ничто не заставит меня уехать отсюда!"

Конечно же, это было детское утверждение. Прежняя Билкис с ее упрямством и порывистостью опять дала о себе знать. Тем не менее, это была такая реакция, которая нисколько не удивила моего друга. „Такого ответа я и ожидал, Билкис, — сказал Якуб, поглаживая усы и посмеиваясь. — И, тем не менее, может настать время, когда Вам придется покинуть Пакистан. Если Вам понадобится помощь..."

„Если настанет такое время, мой добрый друг, я вспомню о Вашем предложении".

Еще один сон, в этот раз у Райшам, обычно такой сдержанной.

„О, Бегума Шейх! — воскликнула моя горничная, опускаясь на колени рядом с диваном, на котором я сидела в спальне в ту холодную ночь, когда впервые встретила Господа. — У меня был ужасный сон. Можно, я расскажу его Вам?"

„Конечно".

Я слушала внимательно. Райшам рассказала мне, что в ее сне какие-то злые люди пришли в дом и взяли меня в плен. „Я боролась с ними, — плакала она. — Я кричала: „Бегума, бегите!", и во сне я увидела, как Вы убежали из дома и скрылись".

Темные глаза горничной были влажны от слез. Мне пришлось успокаивать ее. Но для меня это было нетрудно. В словах, которые я говорила, я услышала совет, к которому мне стоило прислушаться. „Дорогая моя, — сказала я, — за последние дни я очень часто слышу от Господа о том, что, возможно, мне придется бежать. Это может произойти в любое время. Сначала я отказывалась в это верить. Но теперь начинаю размышлять об этом".

„Возможно, — сказала я, поднимая ее бледный подбородок и улыбаясь, — мне действительно придется уйти, но если я сделаю это, то лишь тогда, когда будет угодно Господу. Я учусь принять это. Ты мне веришь?".

Горничная притихла. Наконец, она сказала: „Какой замечательный образ жизни, Бегума Саиб".

„Это действительно так. Это единственный путь. Ничем больше не управляю я сама".

И хотя я верила во все, что говорила, как только горничная ушла из моей спальни, я почувствовала, что на самом деле не владею своими эмоциями настолько, насколько это прозвучало. „Убегать? Скрываться? Мне?"

Подобные вести стали приходить все чаще осенью 1971 г. Как-то раз Нурджан вбежала ко мне, задыхаясь, и я увидела, что она сильно встревожена.

„Что случилось, Нурджан?" — спросила я, когда она начала расчесывать мои волосы, и я увидела, что руки ее дрожат.

„О, Бегума Саиб, — заплакала Нурджан, — я не хочу причинять Вам боль".

Нурджан вытерла глаза. Она рассказала мне о том, что ее брат, ее собственный брат накануне был в мечети, где группа мужчин говорила, что настало время предпринять против меня какие-либо шаги.

„Как ты думаешь, что они имели в виду?"

„Я не знаю, Бегума Саиб, — сказала Нурджан, — но я боюсь. Не только за Вас, но и за мальчика тоже".

„Девятилетнего ребенка? Они не посмеют..."

„Бегума Саиб, эта страна не такая, какой была хотя бы пять лет назад, — серьезно сказала Нурджан, что было не похоже на ее обычную веселость. — Пожалуйста, будьте осторожны".

И действительно, не прошло и нескольких недель после этого разговора, как шаги против меня были предприняты.

Стоял прекрасный день. В воздухе уже чувствовалась осень. Межсезонье закончилось, и погода была прохладной и сухой. Довольно долго ничего не происходило. Я убеждала себя в том, что в конце концов мы живем в современном обществе. Это 1971, а не 1571 год. Священные войны остались далеко в прошлом.

Я вернулась в комнату для обычной молитвы.

Но неожиданно, не знаю почему, у меня появилось сильное желание скорее бежать за Махмудом и вместе с ним постараться исчезнуть.

Как это глупо! Но внутреннее побуждение было настолько определенным, что я побежала вниз, разбудила Махмуда, как обычно, спящего после обеда, и без объяснений потащила сопротивляющегося ребенка по коридору.

Все еще чувствуя себя в глупейшем положении, я устремилась вниз по ступенькам, открыла жалюзи и выбежала на улицу.

Стоило мне ступить на террасу, как я почувствовала удушливый запах дыма. Что-то горело. Запах напоминал еловые шишки. У нас было четкое правило — никому не позволялось сжигать мусор на моей земле. Я пошла, искать садовника и, обойдя дом, испугалась.

Около стены дома лежала целая куча сухих еловых веток и шишек, и все это горело. Пламя быстро и жарко разгоралось и поднималось все выше и выше.

Я закричала. Прибежали слуги. Вскоре кто-то уже бегал взад и вперед с ведрами, наполненными водой. Кто-то пытался заливать пламя, но вода текла под небольшим давлением. Казалось, вот-вот загорится кровля. Пошел очень сильный дым. Уже не было возможности поливать дом на такой высоте. Можно было только надеяться, что он окончательно не сгорит, если пламя само собой потухнет.

Мы продолжали бороться с огнем. Десять слуг, оставшиеся в моем штате, выстроились в ряд и передавали друг другу ведра с водой, второпях расплескивая ее.

Прошло целых полчаса напряженной работы, пока, наконец, пламя не стало потихоньку затухать. Мы сбивали его. Все мы тяжело дышали и взмокли от усилий. Еще несколько минут, и дом был бы полностью охвачен огнем, который уже было бы невозможно потушить.

Я поймала взгляд Нурджан. Она поежилась и едва заметно кивнула головой.

Я знала точно, о чем она думала. Угроза была осуществлена. Я посмотрела на деревянное перекрытие крыши, почерневшее от пламени, и пятно сажи на белой стене моего дома. Я поблагодарила Господа за то, что ничего худшего не произошло, и содрогнулась при мысли о том, что могло бы случиться, если бы не почувствовала желания выйти за дома в тот самый момент.

Часом позже, после того как, приезжала полиция и расспрашивала меня и всех слуг, я снова сидела в своей комнате. Я взяла Слово Бога, чтобы посмотреть, не скажет ли мне Господь что-нибудь особенное.

Одна фраза привлекла мое внимание.

„Поспешай, спасайся туда, ибо Я не могу сделать дела, доколе ты не придешь туда" (Быт. 19: 22).

Я отложила книгу и взглянула наверх. „Все, что Тебе нужно, это указать мне путь, по которому я должна уйти. Будет ли он простым или будет тяжелым?"

„И еще, Господь, — сказала я, почувствовав, что слезы наполняют мои глаза, — что будет с мальчиком, может ли он пойти со мной? Ты лишил меня всего. Неужели я должна лишиться этого ребенка?"

Как-то раз, спустя полгода, в мае 1972 г. Господь снова заговорил со мной посредством сна.

Ко мне пришла Райшам, и я прочла в ее взгляде тревогу.

„Бегума Саиб, — сказала она, — а с сейфом все в порядке?". Она имела в виду переносной ящик, в котором лежали имевшиеся в наличие дома деньги.

„Конечно, все в порядке, — ответила я. — А что?".

Райшам попыталась объяснить, стараясь держать себя в руках. „Прошлой ночью мне приснился сон, в котором Вы отправлялись в долгое путешествие. У Вас с собой был этот сейф".

„Да? — сказала я.

— В этом нет ничего необычного, поскольку я часто брала с собой сейф в путешествия".

„Но сон был таким реальным, — настаивала Райшам. — И самое грустное в том, что во время путешествия какие-то люди остановили вас и отняли этот сейф".

Она задрожала, и мне снова пришлось успокаивать ее и уверять в том, что потеря денег езде ближе подведет меня к зависимости от Бога. После того, как она вернулась к своей работе, я стала думать об этом сне. Неужели в нем заключалось пророчество? Может быть, он говорил о том, что мое имущество будет отнято у меня? Неужели вскоре я окажусь предоставленной самой себе без всяких средств и не зная о том, что ждет меня впереди?

Это были сложные дни. Два месяца спустя жарким июльским днем 1972 г. ко мне вошел слуга и доложил о приезде сына Халида.

„Халид?" Мой сын жил по-прежнему в Лахоре. Почему он пустился в это путешествие в такую ужасную жару? Какое важное дело привело его ко мне? Настолько важное, что он не доверился телефонному разговору?

Халид ждал меня в кабинете. „Сынок! Как я рада видеть тебя! Почему ты не позвонил?"

Халид подошел и поцеловал меня. Он закрыл дверь в кабинет и безо всякого вступления перешел к цели своего визита. „Мама, я слышал ужасные слухи". Он остановился. Я постаралась улыбнуться. Халид понизил голос и продолжал: „Мама, правительство собирается экспроприировать большую часть частной собственности".

Я тут же мысленно вернулась к визиту моего правительственного друга, который сказал то же самое год назад в марте 1971 г. Неужели его пророческие слова осуществляются сейчас? Халид рассказал мне о том, что Бхутто начинает земельные реформы и что, похоже, моя собственность будет национализирована в числе первых.

„Как ты думаешь, что мне делать? — спросила я. — Заберут ли они все или лишь какую-то часть?"

Халид встал со стула и подошел к окну, выходящему в сад, задумался. Стоя ко мне спиной, он сказал:

„Мама, никто ничего не знает. Возможно, самое лучшее — это продать часть твоего имущества небольшими порциями. Таким образом, новый владелец будет защищен от общей правительственной национализации".

Чем больше я думала об этом, тем более разумным мне казалось предложение Халида. Мы заехали к Тоони, чтобы обсудить с ней это дело, и пришли к выводу, что так и нужно поступить. На этом и порешили. Халид должен был вернуться в Лахор. Тоони, Махмуд и я вскоре должны будем присоединиться к нему, чтобы заняться всей бумажной работой.

И вот в жаркое июльское утро 1972 г. трое из нас были готовы, чтобы отправиться в Лахор и нанять агента по продаже недвижимости. Выйдя из дома, я поразилась красоте собственного сада. Все по-летнему цвело, а источники звенели даже громче, чем обычно.

„Мы вернемся через несколько недель", — сказала я собравшимся слугам на ступеньках дома. Все согласились с этим. Все, кроме Райшам и Нурджан, которая неожиданно расплакалась и убежала.

Я с грустью вернулась в спальню, чтобы взять забытый предмет. Когда я вернулась в зал и хотела спускаться вниз, я увидела Райшам. Она взяла меня за руку, а в ее глазах стояли слезы.

„ Бог с Вами, Бегума Саиб", — мягко сказала она.

„И с тобой", — ответила я.

Мы с Райшам немного постояли в зале, ничего не говоря друг другу, но все понимая. Каким-то образом я почувствовала, что никогда больше не увижу эту высокую стройную девушку, с которой мы стали настолько близки. Я пожала ее руку и прошептала: „Никто не сумеет укладывать мои волосы так, как ты".

Райшам закрыла руками лицо и убежала. Я уже собиралась закрыть дверь в спальню, как что-то меня остановило. Я снова вошла в комнату. Утреннее солнце заливало ее через окно, выходившее в сад. Именно здесь я встретила Господа. Я повернулась спиной к комнате и своему драгоценному саду, где так часто я познавала Господа, и пошла вниз к машине.

В Лахоре были люди, которых я хотела видеть. Во-первых, конечно, Халид, его жена и их дочь-подросток. У меня была возможность повидать Олдов. Я писала им о том, что собираюсь в Лахор. Их новая миссия побудила их остановиться в деревне недалеко от города, и я надеялась увидеть этих старых друзей.

Как обычно в июле, Лахор был раскален, на его древних улицах парило из-за дождей, выпавших в последнее межсезонье. Когда мы прокладывали себе дорогу через оживленные улицы в центре города, громкоговоритель на минарете над нашими головами сначала затрещал, а затем из него послышался металлический голос муэдзина, произносившего обычную полуденную молитву. Движение вдруг стало менее оживленным, потому что машины д грузовики останавливались у обочин. Водители выходили из кабин на тротуары, расстилали коврики для молитвы и простирались на них.

Тоони смогла побыть с нами совсем недолго из-за многочисленных обязанностей. После краткого визита и выполнения необходимой бумажной работы Халид повез нас на вокзал, чтобы Тоони успела на поезд. Что-то странное произошло на вокзале, настолько странное, что я не понимала, в чем дело. По нашим планам, Махмуд должен был увидеться с матерью всего лишь через несколько дней. И все же мы почувствовали что-то необычное при прощании. Махмуд, которому скоро должно было исполниться десять лет, старался сдержать слезы, когда целовал на прощание мать. Тоони открыто плакала, обнимая мальчика. Неожиданно я почувствовала, что тоже плачу, и мы все трое крепко обнялись на платформе.

Наконец, Тоони отбросила темно-каштановые волосы и рассмеялась: „Ну ладно, хватит, мы ведь не на похоронах".

Я улыбнулась, снова поцеловав ее, и мы с Махмудом проводили ее взглядами. Когда поезд тронулся и вагоны стали постепенно покидать вокзал, какая-то новая тревога закралась в мое сердце. Я искала лицо Тоони в купе. Мы нашли ее и вместе с Махмудом стали посылать ей воздушные поцелуи.

С жадностью я запоминала все подробности лица Тоони, стремясь навсегда сохранить их в памяти.

На следующий день я встретилась с официальными представителями, которые сообщили мне, что продажа моей собственности займет несколько недель. Халид уверил нас в том, что мы можем оставаться у него так долго, как нам понадобится.

Только одно сильно беспокоило меня — у меня не было возможности иметь духовное общение. Теперь я понимала, почему ученики всегда ходили по двое: верующие нуждаются друг в друге для поддержки и совета.

Я позвонила Олдам. Так приятно было услышать знакомый голос Мэри! Мы вместе посмеялись и поплакали и помолились по телефону. Хотя их расписание не позволило им приехать в Лахор, они, конечно, могли помочь мне связаться с верующими в городе. Мэри особенно много говорила мне о жене профессора из колледжа, Пегги Шлорхольтц.

Странно! Почему мое сердце так сильно забилось при звуке этого имени?

Через несколько минут я уже разговаривала с Пегги по телефону. Через несколько часов она сидела в кабинете Халида. Когда она увидела меня, на ее лице появилась улыбка.

„Скажите мне, Бегума Шейх, — сказала она, — это правда, что Вы впервые познакомились с Исой во сне? Так как Вы узнали Господа?"

И вот там в кабинете я рассказала Пегги свою историю, рассказала все с самого начала, с того самого момента шесть лет назад. Пегги слушала очень внимательно. Когда я закончила, она взяла меня за руку и сказала мне нечто, удивительное.

„Как бы мне хотелось, чтобы Вы могли поехать со мной в Америку!"

Я посмотрела на нее онемев, мое сердце учащенно забилось.

„Я действительно имею это в виду, — сказала Пегги. — Я скоро уезжаю, чтобы мой сын мог пойти в школу. Я буду в Штатах четыре месяца. Вы могли бы поехать со мной и выступать в наших церквях!".

Она была настолько полна энтузиазма, что я не хотела огорчать ее. „Ну что ж, — сказала я с улыбкой, — я очень ценю Ваше приглашение, но мне нужно помолиться об этом".

На следующее утро горничная принесла мне записку. Я прочла ее и рассмеялась. Она была от Пегги: „Вы уже помолились?", я скомкала записку и ничего не стала делать. Все это было слишком странным, чтобы даже думать об этом.

Если только... неожиданно события последних двух, лет пришли мне на память. Сны. Предостережения. Пожар. Мое решение делать то, что угодно Господу, — даже если это значит покинуть свою страну.

Нет, на самом деле я не говорила с Господом о вопросе Пегги, но теперь я могу это сделать. Я вверила эту поездку в Его руки. Мне было трудно сделать это, потому что какая-то часть меня убеждала меня в том, что, если я уеду, это будет не на четыре месяца. Это будет навсегда.

„Господь, я хочу повторить еще раз. Ты знаешь, как мне хочется остаться в своей стране. Ведь мне пятьдесят два года, и в таком возрасте трудно начинать все сначала. Но, — выдохнула я, — но... это не самое важное, не так ли? На самом деле, важнее всего пребывать в Твоем Присутствии, Пожалуйста, Господь, помоги мне никогда не принимать решений, которые лишат меня Твоей славы".

Глава 14

Дата добавления: 2015-06-27