Бессмертие: тайное знание Древней Руси. революций, он был и остается мистическим центром России

Алекс Рон Гонсалес

революций, он был и остается мистическим центром России.

Меня связывают с Петербургом особые отношения. Начать хотя бы с того, что здесь, на Васильевском ост­рове, родился мой отец. В его дневнике я прочел напи­санные им уже в эмиграции стихи. В основном это были слабые, почти юношеские вирши без начала и конца, так — поток сознания. Но две строчки врезались мне в память: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров приползу умирать...»* Ему не уда­лось сделать этого. Я же приехал сюда с несколько ины­ми целями: не смерть я здесь искал, но кончики нитей, вплетающихся в узор истинного Бессмертия. Какими конкретными результатами должны были увенчаться мои поиски? Я не знал. Точнее, понимал, что результа­том может быть все что угодно.

Остановившись в гостинице «Прибалтийская», рас­положенной на самом берегу Финского залива, я в пер­вый же день приступил к «охоте на лис». На Васильев­ском острове я довольно быстро выявил несколько ано­мальных зон: возле самой гостиницы, на углу улицы со странным названием «Шкиперский проток» и Гаван­ской улицы, на Смоленском кладбище, на 16-й линии, и т. д. Я посетил даже родильный дом, в котором отец появился на свет. Старушка-старожилка показала мне

* На самом деле автором стихов, как выяснилось впоследствии, являлся известный поэт И. Бродский (1940—1996).

тщательно заложенный кирпичами парадный подъезд, поведав легенду о том, что когда-то здесь родился Дра­кон-Антихрист, и всех младенцев, проносимых после него через те же двери, постигала страшная судьба. Так что пришлось сделать другой вход, а этот замуровать цементом, замешанным на святой воде с землей от скле­па петербургской юродивой — Ксении Блаженной...

Кроме Васильевского, мною был исхожен и изучен весь центр города. Руководствуясь дневником, словно путеводителем, я чувствовал себя так, будто вернулся в свой город, хотя и не был здесь никогда. Я бродил по набережным каналов и рек, особенно в старой централь­ной части, к счастью, до сих пор неухоженной и необус-троенной, сохранившей благодаря этому свою уникаль­ную энергетику. В особенности меня привлекали набе­режные канала Грибоедова (или Грибонала, как для краткости зовут его местные жители). Поначалу я, как и многие, полагал, что назван он в честь русского писа­теля-дипломата с трагической судьбой, автора пьесы «Горе от ума». Но нет! Его назвали в честь инженера, предложившего новую систему канализации — великое благо для великого города... Впрочем, извините, если здесь усматривается некое противопоставление, это не входило в мои планы. Всего лишь одна из многих иллю­страций парадоксальности Невской столицы.

Извилистая набережная Грибонала вела меня по старому городу: от Кокушкина моста возле Сенной пло­щади — местности, где разворачивалась драма жизни

Алекс Рон Гонсалес

Федора Достоевского и его героя Родиона Раскольни-кова, — до места слияния канала с рекой Фонтанкой. Далее самыми глухими кварталами старого Петербур­га, я шел в сторону Коломны — к печально известной благодаря находящейся на ее берегах психиатрической больнице реке Пряжке... И вдоль Мойки, мимо Новой Голландии, возвращался в торжественный, парадный, «столичный» Петербург с его дворцами, соборами, про­спектами...

В течение недели этот путь был пройден мною не­однократно, но несмотря на постоянное ощущение, что истина где-то поблизости, конкретных результатов, кроме ощущения явной аномальности изучаемой мест­ности, я так и не получил.

Однако к концу недели, когда я уже почти отчаял­ся обнаружить в своих поисках что-то конкретное, — и, надо сказать, такому упадническому настроению весьма способствовал промозглый, пробирающий до костей балтийский ветер, — так вот, в этот тяжелый момент все же появилась некая зацепка.

Дурная погода и не лучшее расположение духа за­вели меня в подвальчик одного из самых гнусных пи­тейных заведений, какие мне доводилось посещать на этой планете. Это был клуб «Циникъ», располагающий­ся возле Исаакиевской площади. Я зашел туда, ведо­мый не только надеждой согреть продрогший организм, но и смутным предчувствием близкого выхода из сло­жившегося порочного круга.

____________________ Бессмертие: тайное знание Древней Руси

Гонимый ветром и косым дождем по Синему мосту, мимо величественного Мариинского дворца (места обитания нынешнего городского парламента), я свер­нул в переулок Антоненко, где мне пришлось осторож­но обойти кучку полупьяных-полуобкуренных подро­стков у входа в молодежную дискотеку «Порт».

Надо сказать, что хоть я и обладаю сверхъестествен­ными способностями и знаю в совершенстве несколь­ко внутренних стилей ушу, в том числе столь редкий, как «Тайцзи цюань Отшельника с Горы Девяти Золо­тых Лотосов», даже преподаю его нескольким ближай­шим ученикам, я никогда не ищу повода показать свое искусство. Я хорошо помню слова моего учителя У Цзе Шаня, китайского монаха из маленького монастыря в районе Удана: «Истинным гунфу* обладает лишь тот, кто никогда его не применяет. Если же мастер оказы­вается в ситуации, вынуждающей его к бою, то он (ко­нечно, если он настоящий мастер) применяет сначала гунфу быстрого бега». Уроки старого китайца крепко сидят в моей памяти — тем более, что он всегда умел придать им убедительности своей тяжелой бамбуковой тростью...

Так вот, благополучно миновав все возможные пре­пятствия, включая сурового, одетого в черную кожу фейс-контролера, я спустился в подвальчик «Циника».

* Гунфу (или кунфу) можно перевести с китайского как «мастер­ство». Обычно имеется в виду мастерство в области какого-либо боевого искусства.

Алекс Рон Гонсалес

Бессмертие: тайное знание Древней Руси

И тут остановился, обуреваемый двумя противополож­ными стремлениями: немедленно покинуть это место и остаться здесь хотя бы ненадолго. Был вечер суббо­ты, хоть и не поздний, но веселье в клубе било ключом, дым стоял коромыслом, а музыка оглушала!

Решив все же довериться интуиции и остаться, я с трудом протиснулся по проходу между деревянными некрашеными столами, заполненному месивом тел представителей «золотой молодежи» и питерского «дна». Купив попутно в баре кружку местного пива сор­та «Невское классическое» (не из особой любви к пиву, а дабы не выделяться излишне из общей массы), я доб­рался до сравнительно тихой дальней комнаты.

Сесть пришлось за стол возле «интерьерного» книжного шкафчика, набитого явно случайным набо­ром книг — от русской классики до современных авто­ров с ничего не значащими для меня фамилиями, ко­торые я на всякий случай записал в свой блокнот: Пе­левин, Стогофф, Ширяев, Лукьяненко, Светлов, Берснев... Это был единственный стол с несколькими свободными местами. По соседству со мной оказались следующие персонажи: сонная девица, в глубокой ме­дитации созерцающая стакан с недопитым коктейлем, и двое молодых людей интеллигентной, как принято говорить, наружности, но изрядно навеселе и что-то оживленно обсуждающих. Никто из них не обратил на мой приход ни малейшего внимания, и это меня впол­не устраивало.

В некий момент между двумя глотками водянисто­го пива я понял, что с интересом прислушиваюсь к про­исходящей за столом беседе. По давно сложившейся привычке исследователя реальности я незаметно нажал на клавишу включения диктофона...

Вот что мне удалось позднее различить сквозь гро­хот музыки, доносящейся из соседнего зала, звон бока­лов и крики пьяных людей.

— ...все, что ни делается — делается Богом.

— С точки зрения идей кашмирского вшиваизма?

Клянусь, так и было сказано!

— С точки зрения кашмирского шиваизма* что ни
делается — делается Богом!

— То есть все, что я делаю — делает Бог?
-Да.

— А все, что делаешь ты, соответственно, делает — кто?..

— Бог.

— Тоже Бог?

* Шиваизм — одно из главных направлений индуизма, основан­ное на культе Шивы. Кашмир — историческая область в Индии и Пакистане.

Алекс Рон Гонсалес

Бессмертие: тайное знание Древней Руси

-Да.

— Не, ну как такое может быть?! И то, что я де­лаю, делает Бог, и то, что ты делаешь, делает...

— Да! А потому, что кашмирский шиваизм — это парадвайта*!

— ...делает Бог. А если я, например, тебе дам пенде­ля, а ты мне сделаешь тепель-тапель?..

— ...я тебе яйца оторву.

— ...то... да... что же это получается?!.

— Это и есть Бог!

— То есть Бог сам себе яйца отрывает?

— Да. Это игры Бога. Игры Бога!

— Хорошенькие игры...

— Бог — игривый.

— То есть любая игра — она божественна... -Да.

— А Бог игрив. -Да.

— Тогда это даун ваще... -А-а-а?..

— Даун какой-то получается! Или дебил.

— А Он бывает и дебилом, и гением — всем бывает. Потому что все есть Бог. Все, что ни делается, все — Богом.

— А где же Дьявол?

— Дьявол — это тоже Бог. Это игра Бога. В Дьяво-

* Парадвайта (санскр.) — абсолютная недвойственность или аб­солютный теистический монизм. Основа кашмирского шиваизма.

ла. Даже эгоизм — это игра Бога. Потому что майя * — это Творение, это проявление Бога.

— А вы откуда это знаете?

Собеседник неожиданно перешел на «вы» — то ли впечатленный величием озвученных идей, то ли что­бы сильнее дистанцироваться от них... Надо сказать, что голоса звучали несколько нетвердо, реплики наслаи­вались одна на другую, так что у меня даже возникло подозрение, что беседующие не только изрядно выпи­ли, но еще и покурили...

— Из кашмирского шиваизма!

— Да, но вот вы сами... Своего опыта, своего конк­ретного индивидуального опыта — у вас же его нету! Как вы можете это утверждать?!.

— Как? Я же и есть Бог.

— То есть вы это переживаете на опыте, да?

— Да-а-а.

— А если вы Бог — вы всемогущи.

— М-м-м...

— Ну тогда сделайте так, чтобы нам принесли еще пива.

* Майя (санскр.) — в индийской философии это иллюзорность всего воспринимаемого мира, скрывающего под видимым много­образием свою истинную сущность.

Дата добавления: 2015-06-27