Мифы, предания, сказки 6 страница

Бой со Змеем каждый раз принимает Иван Сучич; он отрубает головы трехголовому и шестиголовому змеям. В тех сказках, где действие происходит на мосту, Змей - всегда всадник. Когда он едет, "земля дрожит, мост дребезжит, вода ходуном ходит"; "земля стонет, лес вянет, с дуба листья валются - ужас шибко едет!" (Новиков Н. В. Образы..., с. 184.)

В слазках этого типа конный Змей и его передвижение описаны так, как обычно описывается движение больших масс степной конницы. Вспомним "Слово о полку Игореве", где о скачущих половецких ордах говорится: "земля тутнет, реки мутно текуть, пороси [пыль] поля прикрывают...".

Главный герой сказки тоже конный воин, и бой со Змеем у моста происходит как поединок всадников.

С первыми двумя Змеями Иван Сучич расправляется легко, и сказочники не фиксируют внимание на этих, так сказать, авангардных боях. Очень подробно, со всякими деталями (перебранка, "выдувание тока", этапы схватки) описывается бой с третьим, самым многоголовым Змеем. Богатырь действует палицей, реже мечом; иногда ему помогает его чудесный конь, бьющий Змея копытами и кусающий его. Двое других богатырей держатся трусливо и стараются уклониться от боя. Победа над Змеем завершает определенную часть сказки, которая первоначально, возможно, этим и кончалась.

Датировка этого звена сказочных сюжетов, связанных с тремя богатырями и с битвой у реки на мосту, так же как и в сказках о Световнке, затруднена двухтысячелетним диапазоном существования подобной ситуации. Первичные эпические песни о богатырях, стерегущих родную землю на пограничье и бьющихся с конными полчищами врагов, могут быть связаны как с первыми крепостями по Тясмину, возникшими в чернолесское время для отражения киммерийцев, так и с крепостями по Суде и Стугне, построенными Владимиром Святым для обороны от печенегов. И там и здесь задачей богатырских застав было уничтожение противника на границе, недопущение его в глубь страны. Датирующие признаки содержатся в продолжении этих сказок, говорящем о том, что произошло после змееборства.

Победив главного, наиболее многоголового Змея и наказав своих спутников за трусость, Иван Сучич сбрасывает труп Змея в реку (в море) или сжигает его. После этого богатыри или возвращаются домой - "едуть к батьку", или продолжают путь за границу защищаемой ими земли - в змеиную степь. Здесь начинается новый ряд событий, представляющих для нас большой интерес: мы их рассмотрим в следующем разделе, посвященном борьбе со "змеихами".

Последний вопрос, связанный с этим комплексом богатырских змееборческих сказок, - это имена главного героя, побеждающего Змея и Змеиху-мать или Бабу-Ягу. Он всегда происходит от животного, он - звереныш, как и значительно более архаичный Медведко, Медвежье Ушко, но только звереныш домашний, рождающийся или от собаки (Сучич, Иван Сученко, Сучье рождение, Собаченё и т. п.), или от коровы (Буря-богатырь Иван-Коровий-Сын, Иван Быкович), или от лошади (Кобылин сын, Иван-Кобылин-Сын). Преобладает богатырь, рожденный собакой.

Возможно, что в выборе звериного имени играли роль пережитки тотемических представлений, но, кроме этого, мы ощущаем и некоторую социальную градацию: в троице богатырей состоят сын царицы, сын поварихи и сын собаки. Побеждает во всех состязаниях Сучич, верховодит царевичем и поваренышем всегда тот же Сучич, он же совершает и главное героическое дело - побеждает Змея и не позволяет ему пройти на Русь.

В предпочтении Сучича царевичу сказывается более широкая народная среда зарождения этого слоя богатырского эпоса. Кое-что принесло сюда позднейшее время с его социальными противоречиями, но относить всю схему появления богатырей столь разного происхождения за счет идеологии феодальной эпохи нельзя. Слишком устойчива и слишком широко распространена она (от Карпат до Белого моря); в таких масштабах крестьянство восточнославянских земель не жило единой культурной жизнью в феодальную эпоху. Да и героем тогда должен был бы быть сын поварихи, простой служанки, а не Сучич, по своей архаичности близкий к Медведке.

Очень важно наблюдение Н. В. Новикова над географическим распространением разных вариантов звериного имени главного богатыря: "Герои с такими именами (Иван-Кобылин-Сын, Иван-Коровий-Сын, Иван Быкович) встречаются преимущественно в русских и очень редко в украинских и белорусских сказках. Локализация же сказок с именем Ивана Быковича идет еще дальше: они, по всей видимости, бытуют только в пределах северных областей России". (Новиков Н. В. Образы..., с. 65.)

В Белоруссии и в Северной Украине господствует имя Сучича, Сученко (хотя доходит оно и до Севера). С некоторой натяжкой для объяснения собачьего имени богатыря может быть привлечен упоминавшийся выше геродотовский рассказ о неврах, которые "ежегодно на несколько дней обращаются в волка, а затем снова принимают человеческий облик". (Геродот. История. М., 1972, IV - 105, с. 213.)

Скрупулезная точность Геродота подтверждается значительным по широте и хронологической глубине славянским этнографическим материалом. Время зимнего солнцестояния определяется как "волчьи праздники" (коляда, зимние святки); в это время рядятся в волчьи шкуры, ходят колядовать с чучелом волка. В Польше волчьи карнавалы проводились не только в зимнее, но и в летнее солнцестояние, на Ивана Купалу. Вот это и есть геродотовские "несколько дней", после которых "оборотни"-ряженые вновь становятся людьми. С волками связаны поверья о том, что мифический небесный волк заглатывает солнце (затмение). Особенно интересны широко распространенные легенды о волкодлаках (вовкулаках, вурдалаках и др.) - людях с волчьей шерстью или одетых в волчью шкуру. Помимо славянского (а также греческого и румынского) этнографического материала, о волкодлаках говорит и старинная Кормчая: "Облакыгонештеи от селян влъкодлаци нарицаються: егда убо погыбнеть луна или слънце - глаголють: влъкодлаци луну изъедоша или слънце. Си же вься басни и лъжа суть". (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян... 1865 - 1869. М., т. 1, с. 736 - 765; Кулишиh Ш., Петровиh П. Ж., Пантелиh Н. Српска митолошки речник. Београд, 1970, с. 81 - 84.)

Ежегодные волчьи праздники были связаны с ежегодными солнечными фазами (особенно зимними), а солнечные затмения расценивались как зловредные действия колдунов-волхвов ("облакопрогонителей"), названных волкодлаками. Геродотовский рассказ о неврах полностью подтвержден славянской этнографией. Право на привлечение этого рассказа к вопросу о собачьем имени богатыря дает, во-первых, географическое распространение сказок о богатыре, носящем собачье имя: геродотовские невры жили в Северной Украине и в Юго-Восточной Белоруссии (милоградская археологическая культура)(Мельниковская О. Н. Племена юго-восточной Белоруссии в железном веке. М., 1967.), т. е. именно в области сплошного распространения сказок о Сучиче. К фольклорным материалам следует добавить археологические данные, близкие к эпохе Геродота. Это ритуальные погребения собак у алтарей под зольниками, указанные выше, и культ собак у западных прасла-вян, отмеченный В. Гензелем.(Hensel W. Polska Starozytna. Warsza\va, 1973, с. 247.) Во-вторых, нам следует учесть, что и собака и волк в некоторых русских диалектах называются одинаково - "хорт". Для собак это слово обычно обозначает охотничьего пса, борзую,(Даль В. И. Толковый словарь..., т. IV, с. 562.) а в значении волка оно встречено в Брянской обл., в заговорах, т. е. в весьма архаичном материале. Слова "волку с волченятами" заменяются в вариантах: "хорту с хортенятами".(Записано мною в с. Вщиже Жуковского района Брянской обл. в 1949 г.) На Украине и в Литве волков называют или "хортами святого Юра", или "Юровыми собаками". (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян..., т. 1, с. 763.)

При наличии общего слова, обозначающего и волка и собаку, можно допустить, что ряд положительных, вероятно, тотемических волчьих черт впоследствии закрепился за собакой. Впрочем, сказки знают и положительного волка, волка-помощника, выручающего Ивана-Царевича.

Знаем мы и случаи, когда один из богатырей-помощников - Вертодуб в других вариантах (украинских) заменялся волком и своим хвостом вырывал дубы. (Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян..., т. 1, с. 765.)

Однако при всей возможности видеть в Иване Сучиче нечто вроде славянского Ромула, воспитанного волчицей, ясных доводов в пользу этого нет, и высказанная догадка остается без обоснования. В устойчивой схеме имен трех богатырей, происшедших от рыбы, съеденной царицей, служанкой и собакой (коровой, лошадью), есть два очень интересных отклонения. В некоторых сказках вместо Ивана Сучича появляется Таратурок-Собачий-Сын; это имя, искаженное сказочниками разных мест, все же сохранило свою общую основу, не поддающуюся этимологическому разбору, но допускающую исторические сближения. Второе отклонение представляет очень значительный интерес. Место Сучича в ряде сказок занимает герой с именем Иван Попялов, Запечный Искр, Искорка Парубок, Матюша Пепельной.(Новиков Н. В. Образы..., с. 61, 69, 163, 164.) Я объединяю эти имена в силу того, что все они отражают идею огня домашнего очага. В славянском быту искры огня обязательно сохранялись до следующего дня в пепле ("попеле" - отсюда Попялов) на запечке, в углу печи. Хозяйка дома, протопив печь и изготовив еду, загребала остатки жара в угол и засыпала их золой; утром, разгребая пепел, она находила тлевшие искры и "вздувала", "вздымала" огонь. Таким образом, имя богатыря было связано с новым огнем, с огнем среди утренней тьмы.

Эта светоносная роль Ивана Попялова хорошо отражена в сказке, записанной в Брянской обл.: "В том царстве, где жил Иван, не было дня, а все ночь. Это зробил Змей..." Когда "убили того Змея, взяли змееву голову и пришовши к его [Ивана Попялова] хате, они разломили голову - и став белый свет по всему царству". (Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян..., т. 1, с. 264 - 265. Сказка №135.)

Богатырь Искорка, Запечный Искр - источник и причина огня и света. На языке средневековых русских людей его нужно было бы назвать Сварожичем, огнем, внуком небесного Сварога, и, может быть, сыном Солнца-Дажьбога, который приходится сыном Сварогу. По своему смысловому значению имя этого богатыря ближе всего к Светозару, Ивану Зорькину и, возможно, первоначально входило в богатырские сказания "О трех царствах", но в дальнейшем вплелось в комплекс мотивов, объединенных вокруг Сучича и Змея со Змеихой.

₪₪₪

БАБА-ЯГА-ВСАДНИЦА. ЖЕНЩИНЫ-ЗМЕИХИ. Совершенно исключительный исторический интерес представляют сказки, в которых врагами русского богатыря являются не Змеи, а змеихи, жены и сестры убитых змеев, или Баба-Яга, ездящая верхом на коне во главе своего воинства. Есть некоторые различия в облике женоподобных врагов богатыря в группе сказок "О трех царствах" и в группе "Бой со Змеем на калиновом мосту".

Рассмотрим первую группу ("О трех царствах"). В отличие от Змея, который выступает единолично, без сопровождающего его войска, являясь благодаря своей многоголовости как бы символом множественности нападающих, Баба-Яга располагает "ратью-силой несметной". Ее многочисленное войско "как бы оболок катится по краю неба". Богатыри побеждают войско Яги, и она проваливается в подземелье, куда за ней следует и герой сказки. В подземелье кузнецы, швеи и ткачихи готовят войско для Бабы-Яги. Богатырь убивает всех изготовителей ягиных воинов и побеждает саму Бабу-Ягу. которая иногда обороняется кузнечным молотом. (Новиков Н. В. Образы..., с. 159 - 161.)

В своем подземном царстве Баба-Яга обладает стадами скота и враждует с каким-то старым богатырем, которого она ослепила за потраву ее полей.

Слепой богатырь по имени Тарх Тарахович живет во дворце на высокой Сиянской горе.(Новиков Н. В. Образы..., с. 161.) Совместно с Бабой-Ягой действуют и ее дочери. Мужских враждебных персонажей сказки с участием Бабы-Яги не знают. Сама Яга ездит верхом на коне.

Эти описания "подземного" царства, среди которого нередко возвышаются горы, навеяны, очевидно, какими-то областями, расположенными за горами, с которых нужно спуститься (как в подземелье) вниз, в долину. Долины эти населены воинственными и многочисленными женщинами-всадницами, образ которых нередко замещает традиционный образ Змея.

Несколько по-иному выглядят женщины-враги в сказках "Бой па калиновом мосту". В осиротевшей после гибели Змея змеиной земле змеиная мать и змеиные жены и сестры замышляют расправу с богатырями-победителями. Жены-змеихи превращаются в различные привлекательные предметы: в яблоневый сад с "духовитыми" яблоками, в колодец с ключевой водой, в кровать с пуховой периной и "одеялком соболиным". Пользование всеми этими благами для усталых от похода богатырей должно кончиться их погибелью, но сказка избавляет их от соблазнов для того, чтобы устрашить главной опасностью - местью Змеихи-матери. Змеиха-мать обрисована космическими чертами: она обращается то в тучу, то в гору с пещерой, то в бесконечную стену и поджидает богатырей. Иногда, "раззявив рот так, що одна губа по-пид облаками, а друга по земли волочется", она проглатывает богатырей с их конями. Иван Сучич освобождается от Змеихи и часто ищет защиты у ковалей Кузьм л и Демьяна. (Новиков Н. В. Образы..., с. 64.)

В ряде сказок, где происходит бой на мосту, место Змеихи-матери занимает Баба-Яга, уже известная нам по вариантам сказок "о трех царствах". Баба-Яга гонится за богатырем, но ему удается задержать ее, бросая ей в огромную пасть то пять пудов соли, то стог сена, то поленницу дров.

Иногда против Яги выступают быки и кони, пасущиеся в поле. Во всех сказках, где существует мотив преследования героя Бабой-Ягой. убежищем героя является кузница. Спаситель-кузнец не всегда носит традиционное имя Кузьмодемьяна, но весь ход событий одинаков с легендами о Кузьме и Демьяне (или Кузьмодемьяне): Баба-Яга в погоне:за героем прилетает к железной кузнице (иногда огороженной тыном) и должна пролизать дверь. Кузнец хватает ее за язык клещами и бьет молотом. Различна судьба побежденного врага. Если Змея обязательно впрягали в плуг, то Бабу-Ягу кузнецы обычно перековывают на кобылу, но иногда тоже впрягают и пропахивают борозду "аж на сажень у вышли".(Новиков Н. Б. Образы..., с. 164 - 165.) Яга-кобылица не удерживается у своего хозяина и скоро гибнет.

Связь Бабы-Яги с конями прослеживается в ряде сказок, где герою необходимо найти себе волшебного коня. Живет эта Яга "за тридевять земель в тридесятом царстве", "за степной [огненной] рекой". Дворец ее огорожен тыном, на котором торчат человеческие головы. (Новиков Н. В. Образы..., с. 166.)

Своих дочерей, числом до 12, она превращает в кобыл, а героя, ищущего коня, заставляет в порядке испытания пасти этот табунок Ягишен-кобылиц. Искомым волшебным конем для богатыря является невзрачный конек, сын Бабы-Яги. Герой иногда крадет коня и спасается бегством, а Яга преследует его только до пограничной реки, перейти которую она не может.

Конная Баба-Яга, или Яга-кобылица, мать оборотней-кобылиц, - это, конечно, не та традиционная русская Баба-Яга, которая живет в избушке на курьих ножках в дремучем непроходимом лесу. Эта живет за степной рекой среди шелковых трав, у криничной воды возле моря, что неизбежно наводит на мысль об амазонках, живших у Меотиды.

₪₪₪

ДЕВИЧЬЕ ЦАРСТВО. Непосредственно к этой теме степных всадниц примыкают сказки "Девичье царство" и сказки о Царь-Девице. (Новиков Н. В. Образы..., с. 70 - 75.)

Девичье царство находится далеко, "за тридевять земель, за тридевять морей", за "огненным морем"; его называют "Подсолнечным". Ясно, что речь идет о южных приморских областях. Есть в этом полуденном царстве и город, окруженный каменной стеной или железным тыном; высота стены 12 саженей. Подступы к городу охраняют Ягишны или сестра Царь Девицы.

Ивана-Царевича, пытающегося проникнуть к Царь-Девице, предупреждают: "Много туда ехало разных богатырей, а ни один оттуда не вернулся. Все-то головушки ихни на тычинушках, а только одна тычинка стоит порозна - не твоей ли головушки быть?". (Новиков Н. В. Образы..., с. 72.)

У Царь-Девицы иногда оказывается целое войско девиц, удалых полениц, с которыми она тешится в зеленых лугах. Ездит Царь-Девица верхом на богатырском коне, под которым гнутся мосты, а в его "ископыти" увязают обычные кони. Царь-Девица (Белая Лебедь, Настасья-Прекрасна, Девица-Красавица) является обладательницей живой и мертвой воды, молодильных яблок, "кувшина о двенадцати рыльцах". За этими чудесами и посылает старый царь своих сыновей в "Девичье царство". Поездка эта мирная, не носит характера военного похода. Герой (обычно Иван-Царевич) добирается до Царь-Девицы, и, застав ее спящей в шатре, овладевает ею. Богатырша рождает сыновей и заставляет Ивана жениться на ней, угрожая его отцу: "Я все царство побью, попленю, головнёй покачу". Сказочное "Девичье царство", очевидно, отразило реальное пребывание на юге тех или иных "женоуправляемых" кочевников, будут ли это сарматы или давние киммерийцы, с которыми тоже связывали легенды об амазонках.

Крепости с высокими каменными стенами также указывают на южные причерноморские земли, где были десятки хорошо укрепленных греческих городов, завоеванных в конце их исторического пути кочевниками-сарматами.

О человеческих головах на "тычинах" сообщает Геродот, описывая быт тавров Крымского полуострова:

"У тавров существуют такие обычаи: они приносят в жертву Деве потерпевших крушение мореходов... тело жертвы сбрасывают с утеса в море... голову же прибивают к столбу...

...С захваченными в плен врагами тавры поступают так: отрубленные головы пленников относят в дом, а затем, воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом". (Геродот. История, IV - 103, с. 213.)

Спустя почти тысячу лет после Геродота Аммиан Марцеллин писал об этом же (может быть, по Геродоту), но уже в прошедшем времени: "Умилостивляя богов человеческими жертвами и закалывая пришельцев в жертву Диане, которая у них называется Орсилохой, они укрепляли на стенах капища головы зарезанных...". (Вестник древней истории, 1949, № 3, с. 288.)

Такая деталь, как "головушки на тычинках", не является доказательной, но и без этого сопоставления ясно, что сказки о Яге-всаднице и о девицах-поленицах в Подсолнечном приморском царстве связаны с южными народами, последней волной которых до появления тюрок были "женоуправляемые" сарматы. Однако следует сказать, что греческие авторы в своих сказаниях об амазонках нередко путали амазонок с киммерийцами. "Вполне вероятно, - пишет Б. Н. Граков, - что в легендах об амазонках отразились древнейшие походы племен, обитавших у Меотиды, в Европу и Малую Азию, и в том числе киммерийцев". (Граков Б. Н. Ранний железный век, с. 103.)

₪₪₪

Краткий обзор восточнославянских волшебных богатырских сказок сразу вводит нас в определенную историческую обстановку. Прежде чем располагать сказочные сюжеты в том или ином хронологическом порядке и искать им историческое объяснение, нам нужно уяснить себе общее впечатление от всего сказочного комплекса и определить, что в них отразилось и что не отразилось.

Поскольку основное содержание рассмотренных сказок - это борьба славян (символизированных одним или тремя героями) со степными кочевниками (символ - Змей, змеихи), то нам предстоит определить, какой именно период их трехтысячелетнего противостояния степнякам отражен (или в большей степени отражен) в русских, украинских и белорусских богатырских сказках.

Прежде всего необходимо сличение всего сказочного комплекса с русским богатырским былинным эпосом X - XIV вв. Сличение дает отрицательный результат: в сказках нет тех исторических лиц, которые отражены в былинах (Владимир, Добрыня, Олег Святославич, Апракса-королевична, Шарукан, Отрак, Кончак, Роман Мстиславич и др.). (Рыбаков Б. А. Древняя Русь. М., 1963.)

В сказках нет былинной географии, нет Поля Половецкого, "несметной силушки" татарской, нет самого стольного Киева. Самым главным отличием является почти полное отсутствие в былинах женщин-врагов. Несколько сюжетов, где выступает дева-поленица, всегда казались исследователям архаичными, привнесенными из другого, более древнего добылинного жанра. Наличие женского воинства является главной отличительной чертой богатырских сказок от богатырских былин. Противниками былинных богатырей были воины-тюрки - печенеги, половцы (потом наслоилось имя татар), народы вполне патриархальные, у которых не было, как правило, женщин-воительниц.

А в сказках нас прежде всего поражает обилие женских воинственных персонажей: Баба-Яга верхом на коне во главе полчищ, застилающих горизонт "как облак", Ягишины-кобылицы, змеиная мать, змеиные сестры и постоянные упоминания о скоте, о пастбищах, о табунах превосходных коней. Все это находится у каких-то гор с ущельями и пропастями, близ моря или за морями. Это, очевидно, иной, дотюркский степной мир "амазонок" киммерий-ско-сарматского происхождения.

Амазонки упоминаются в связи с ранними эпизодами греческой мифологизированной истории: троянская война, поход аргонавтов, вторжение амазонок на Балканский полуостров, и в них справедливо видят киммерийцев, которые могли быть такими же "женоуправляемыми", как и сарматы, к которым прочно прикрепился этот эпитет. Географически амазонки приурочивались к побережью Меотиды - Азовского моря.

Хронологический диапазон действий киммерийцев и сарматов - целое тысячелетие (I тысячелетие до н. э.) с интервалом в VII - III вв., когда соседями праславян были скифы. Уловить в сказках что-либо специфически скифское (не киммерийское и не сарматское) трудно. Плохо помогает нам здесь и история: мы не знаем точно, входила ли земледельческая страна сколотов в Большую Скифию, которая охватывала бы в политическом единстве все разнородные части условного скифского пространства. Вероятно, временами входила (например, во время вторжения Дария в 512 г.), но обращает на себя внимание, что на южной границе сколотской земли в момент соприкосновения со скифами возникает ряд новых (по сравнению с черполесскими) укреплений: пахари оборонялись от появившихся новых кочевников - скифов, во всяком случае, от первых скифских наездов. И в одной группе сказок бой со Змеем всегда происходит на рубеже, на пограничье. Богатыри не пускают Змея в глубь Руси. Итак, при взгляде на богатырские сказки, так сказать, с птичьего полета намечаются три периода "богатырской ситуации": киммерийский, скифский и сарматский. Разберем их по отдельности. В древнейший период следует отнести сказки о Котигорохе, легенды о Кузьмодемьяне и сказки "О трех царствах". Покати-Горох - пахарь, рожденный в большой семье; ему и его братьям приходится пахать на себе, без коня или волов (архаизм): "сами запряглись и поехали орать". Действует богатырь после успешного нападения Змея, пленившего братьев и сестер богатыря. Его оружие выковано из разной железной мелочи, чуть ли не из фибул ("шпулек"). Он пешим бьется с конным врагом. Сквозь сказку проходит противопоставление медных вещей железным. Все архаичное - медное, все новое - железное. И у Змея, владельца конных табунов, есть большие запасы железа. Напоминаю: "Киммерийцы сыграли главную роль в распространении железа не только в Восточной, но отчасти и в Центральной Европе". (Тереножкин А. И. Киммерийцы, с. 20.)

Богатырь-Горох похож на племенного вождя: испытания, которым он подвергается, засвидетельствованы для народов Европы; он, например, должен объездить коня, перепрыгнуть через 12 коней. Таким испытаниям подвергались раннесредневековые конунги. Время Царя-Гороха - это, очевидно, время первых киммерийских наездов, когда не укрепленные еще поселения чернолесских племен были сожжены первыми нападениями степняков около X в. до н. э. Любопытна география распространения сказок с этим героем, носящим не очень богатырское имя: они преимущественно встречены на Украине, но в XII в. н. э., судя по хронике Галла Анонима, легенда о Котышке легла в основу генеалогии польских Пястов. Близко по времени, но чуть позже мы должны расположить в нашем хронологическом перечне миф о Свароге-кузнеце, о Свароге - покровителе брака. Вполне вероятно, что сложился этот миф о культурном герое и вместе с тем о боге неба значительно раньше, в энеолите, в связи с первой ковкой меди и первыми пахотными орудиями. Вспомним, что в легендах о Кузьме и Демьяне эти божественные кузнецы не только выковывают сорокапудовый плуг, но и учат людей земледелию: они "були пaxapi адамовськi", "першi на землi були орачi"; "вони i видумали перше рало" (Петров, с. 231).

Очевидно, в героическое чернолесское время, когда появились "кузнецы железу", в богатырские сказания о первых победах над киммерийцами и о постройке первых мощных городищ вплелись и реминисценции тысячелетней давности о первых пахарях и первом знакомстве с металлом. Посредниками между трипольцами и праславянами могли быть жители отдельных земледельческих поселков, не принявшие участия в общем продвижении на восток и оставшиеся на месте, между Днестром и Днепром. Археологически такие исключения неуловимы. Сказка "О трех царствах" сразу приводит нам на память запись Геродота о царе Таргитае, у которого тоже было три сына. Именно в этом комплексе сказок встречается имя, которое можно сближать с Таргитаем. Носитель его - старый богатырь, давний враг Бабы-Яги, война с которой велась из-за стад и потравы полей. Он был побежден Ягой и ослеплен, но потом жил во дворце на Сиянской горе и помогал советами богатырю. Имя старого богатыря - Тарх Тарахович. (Новиков Н. В. Образы..., с. 161.) Временная отдаленность молодого богатыря от Тарха Тараховича подчеркнута как возрастом старика, так и превращением времени в пространство: старый богатырь находится где-то в подземном царстве, и туда нужно лететь, падая сквозь землю 12 дней и 12 ночей.

В других сказочных комплексах имени Тарха Тараховича нет. В сказках "О трех царствах", он, правда, не отец троих сыновей, но он - царь, живущий во дворце, и союзник богатыря.

Как я уже писал, образ Таргитая-Таргелия-Траетаоны должен был возникнуть задолго до праславянского-киммерийского времени и впоследствии мог оторваться от своей первичной мифической основы. Во времена Геродота еще четко представляли, что Таргитай - первый человек, родоначальник сколотских "царей", но в дальнейшем этот древний мифический образ, с которым не было связано никаких героических дел, отделился от активного богатырства и уцелел лишь как дополнительный персонаж - старый богатырь Тарх Тарахович. Действия и судьба трех братьев из сказки "О трех царствах" чрезвычайно схожи с тем, что написано о трех сыновьях Таргитая и Траетаоны. В сказках братья различными способами состязаются (двигают камень, подбрасывают палицу и т. п.), и всегда побеждает младший, становящийся после состязания главным богатырем. Здесь полное совпадение с Геродотом.

В сказках говорится о трех царствах - медном, серебряном и золотом; золотое, наилучшее царство достается всегда младшему брату. В геродотовской записи каждый из трех братьев владеет своим царством, но священное золото, добытое младшим из братьев, Колаксаем, хранится только в одном, "обширнейшем", надо полагать, в колаксаевом золотом царстве.

Но этим сходство сказок с древними записями не ограничивается. Иранский миф о двойнике Таргитая - Траетаоне (Феридуне) знает вражду братьев: после раздела отцовского царства старшие братья, недовольные решением отца, убивают младшего, что отразилось в "Шах-намэ". (Шах-намэ. М., 1957, строки 3309 - 3402.)

В сказках мотив вражды между братьями прослеживается еще в комплексе Покати-Гороха, но особенно ярко и образно он показан в сказке "О трех царствах". Когда братья под водительством младшего побеждают Змея или Ягу, освобождают трех царевен и начинают по веревке выбираться из глубин подземного царства, старшие братья решают покончить с удачливым младшим. Сами они, находясь уже наверху, на земле, обрезают веревку, по которой взбирается младший. Чудесные силы спасают героя, и он царствует в своем золотом царстве. Сходство сколото-иранских древних записей со сказками несомненно, и, возможно, оно тоже восходит к более отдаленным временам, о чем и было дано знать Геродоту, когда информаторы сказали, что действие мифа происходило около тысячи лет тому назад. В ряде вариантов сказки "О трех царствах" сохранился необычайно архаичный мотив первобытности каменного века: богатырь Светозар рождается в лесу, одевается в звериные шкуры, живет охотой, стреляя зверей из самодельного лука.

К далекой архаике ведут нас и титаны, помогавшие богатырю: Дубыня (Дубодер, Вертодуб), Горыня (Верни-Гора, Вертогор) и Усыня (Верни-Вода. Запри-Вода). Они чаще всего встречаются в этом комплексе, хотя присоединяются и к другим сказкам. К Геродоту ведет и еще один мотив в сказках "О трех царствах": мать трех богатырей становится беременной или от съеденной горошины (это сближает с циклом Гороха), или же от чудесной золотой рыбки. Матерью Таргитая, как мы помним, была дочь речного потока Борисфена. Следовательно, волшебная рыба вполне могла символизировать борисфениду, мать родоначальника. Волшебная рыба как причина беременности станет обязательным условием в следующем комплексе сказок, где трое "братьев" (по рыбе) рождаются у разных матерей.

Дата добавления: 2015-06-27