Презрение 2 страница

- Принес? - спросил Виталька.- Ага. Тридцатка.-- Тридцатка- это вещь.Ерманский спрятал деньги в карман, вскочил на велосипед и дал команду:- Цепляйсь!Мы схватились за багажник и побежали за велосипедом. Часа через полторамы были в райцентре. Райцентр сильно отличался от Нижнеозерска. Был он весьпостроен из белого камня и абсолютно не разрушен. Почти все дома былистаринные с узкими окнами, похожими на бойницы, с какими-то башенками, спузатыми балконами, которые доставали почти до середины улицы. ВНижнеозерске после дождя все улицы утопали в грязи, а потом неделюприходилось спотыкаться на кочках. Здесь же земля была песчаная, а кое-гдедаже вылощена булыжником. Да и люди здесь были какие-то другие: чище одеты,меньше нищих, раненых, совсем не было блатных и шпаны.Виталькину "кодлу" мы нашли на речке. Вокруг потрепанного патефона,стоящего прямо на песке, расположились человек пятнадцать мальчишек. Вцентре группы на охапке сена возлежал черный, как негр, детина с однойногой. Сразу было видно, что он тут главный. Возле суетились несколькочеловек. Один поливал из ржавого котелка ему спину, другой делал массаж,третий что-то шептал на ухо.- Здравствуй, Комендант, - сказал Ерманский заискивающим голосом. - Явот тут привел... Хорошие ребята... Примем?Я никогда не думал, что самоуверенный Виталька умеет так разговаривать.- Кто такие? - вяло спросил Комендант.- Недавно приехали... Хорошие ребята... Свои...- Я же сказал, чтоб никто не смел водить сюда всякую шваль.- Это не шваль, Комендант. Овчарка у них. Знаешь какая! Сила! Она нафронте была, раненых таскать может.- А ну, мелочь пузатая, подь сюда, - сказал Комендант без всякогоинтереса.Начало мне не очень понравилось, но я все-таки решил подойти. Комендантлежал черный, блестящий на солнце.- Ближе.Комендант даже глаза закрыл, так ему не хотелось смотреть на меня.- Что такое? - опросил я как можно независимее.Неожиданный сильный удар свалил меня на землю. Я вскочил, ничего непонимая. Комендант уже лежал как ни в чем не бывало, расслабленный и вялый,но глаза из-под прикрытых век следили за мной очень зорко. Я понял, что онвыжидает момент для нового удара.Но в это время сзади на него кинулся Вад. Пока не ожидавший нападения сэтой стороны Комендант принимал меры к отражению атаки, я поспешил Ваду напомощь. Он был очень сильный, этот Комендант, хотя и без одной ноги. Заторуки - как железные. И мускулы на животе катались, словно шарикоподшипники.Но все-таки нас было двое, и мы сумели ему несколько раз очень хорошоврезать. Вад даже успел укусить его за ухо, а он умел кусаться не хужебульдога.Но тут на нас навалилась вся "кодла" во главе с парнем, который шепталКоменданту на ухо, в том числе и гад, скот, предатель Виталька Ерманский.Конечно, они вмиг скрутили нас. Кое-кому мы успели хорошо заехать, вчастности предателю Ерманскому.Они положили нас возле ног Коменданта. На каждой нашей руке и ногесидело по человеку.- Ну, что будем с ними делать, Комендант? - спросил Шептун, неприятныйрыжий хлипкий тип. - Топить будем? Или на костре пяточки немножко погреем?- Отпусти.Все неуверенно поднялись с нас. Комендант лежал на сене, прикрыв глаза.- Действительно хорошие ребята, - сказал он.- А ты гад! - спокойно ответил Вад и врезал со всей силы Комендантуребром своей железной ладони.Все опешили. Комендант удивленно открыл глаза и тут же прикрыл их. Ондаже не пошевелился.- Хорошие ребята, - повторил он спокойно.- А ты подонок. Чихал я на тебя! Завтра приведу овчарку, она тебе горлоперегрызет. Она всю вашу чесоточную шайку за десять минут перегрызет. Онамного фашистов перегрызла, а вы хуже фашистов.Шептун так и завертелся на месте.- На костер их! - завопил он, как в былые времена кричали инквизиторы.Толпа зароптала, поглядывая на Коменданта.- Дай им самогону.Шептун застыл от удивления.- Чего? - переспросил он.- Самогону. Живо. Ну, - сказал Комендант, не повышая голоса.При всеобщем молчании Шептун сходил к реке и принес бутылку.- Я бы их не самогоном напоил, - проворчал он,- а... из-под лошади.- Ах ты... - возмутился Вад и отвесил в тощий зад Шептуна пинок.Тут, конечно, он хватил через край. Шептун, не зная, что ему делать,беспомощно глядел то на "кодлу", то на Коменданта. "Кодла" заворчала ипридвинулась. Она ожидала лишь слова Коменданта, чтобы расправиться с нами.И тут вдруг Комендант рассмеялся. Все, в том числе и мы, уставились нанего.- Хорошие ребята, - сказал он. - Большой пусть остается. Другой малеще, немножко подрастет, тогда...Комендант потянулся к патефону и лениво стал накручивать пружину.Замелькала белая рентгеновская пленка с проглядывающими оттуда ребрами,послышалось хрипение, и кто-то неожиданно чисто и искренне сказал:- Студенточка, заря вечерняя...Нас обступили, стали рассматривать, похлопывать по плечу, задаватьвсякие вопросы. Все вдруг оказались очень хорошими пацанами.- Ты извини, - сказал Виталька Ерманский, наливая мне в кружкусамогона. - Но у нас закон, все за одного. Даже если ты мне друг.- Извиняю, - великодушно сказал я. - Хоть ты и вывернул мне руку....- А ты мне по шее врезал, - радостно перебил Виталька. - Знаешь, какбольно! Аж искры полетели.Шептун крутился тут же.- Ну и молодцы,- вертел он своей рыжей башкой.-Умеете драться. Особенно вот ты, шкетик!- Сам ты шкетик, - отрезал Вад, но было видно, что ему приятно.Мы разделись и пошли купаться.Река была неплохая: чистая, глубокая, и течения почти нет. Шептун полезследом. Он путался все время у меня под ногами и всячески пытался завоеватьдоверие.- У меня лук есть. Хочешь, дам пострелять?- Сегодня по садам рейд будем делать. Ты пойдешь с нами?- Слышь, а у тебя есть девчонка? Хочешь, познакомлю? Знаешь какаякрасивая!И так далее. Он не успокоился и на берегу. Рассказывал разные историииз жизни "кодлы", приставал с вопросами. Мое безразличие явно угнетало его.Есть такая порода пацанов: пока не примешь его в друзья - не отстанет.Он все кружился и кружился вокруг меня, а потом с загадочным видомисчез и через некоторое время появился с маленькой полной девчонкой.- Знакомься, - оказал он, показывая на меня грязным пальцем. - Страшносильный парень. И овчарка у него есть.Я встал и пожал протянутую ладошку.- Виктор.- Лора.Она критически осмотрела меня.- Ты правда сильный?Я скромно пожал плечами.- И овчарка у тебя есть?- Да.- Злая?- Она на войне воевала. Запросто может загрызть человека.Лора тряхнула длинными, разбросанными по плечам волосами.- Пойдем купаться?- Ага, идите, идите, - потер руки рыжий парень и шепнул мне на ухо: -Ты ей понравился. Она знаешь уже скольких отшила!Лора плавала медленно, но красиво. Ее тень на дне была похожа на теньсорванной и плывущей по течению лилии.- Давай играть в прятки? - предложила она.Она ныряла неглубоко, производила страшно много шума, и я легко находилее.- Ты, наверно, видишь в воде?- Да.- А у меня болят глаза. У тебя не болят?- Нет. Я привык. Там, где я жил, надо было плавать с открытыми глазами.Немцы наставили в воде много мин. Кто плавал с закрытыми глазами -подрывался.- Ты по-всякому умеешь?- Да.- А на высокие деревья ты умеешь влазить?- Да.- А прыгать со второго этажа?- Да.- А на лыжах с крутизны?- Умею.- Ты, наверно, все умеешь?- Там, где я жил, надо уметь все. Если не умеешь - подорвешься на минеили еще чего-нибудь... Это не то, что у вас, тихий край.Она перевернулась на спину и, раскинув руки, еле-еле водила ногами.Теперь ее тень на песке была похожа на тень самолета.- А целоваться ты умеешь?От неожиданности я хлебнул воды.- Тьфу... конечно...- Ты со многими девчонками дружил?- Да.- Со сколькими... приблизительно?- С восемью... нет, с двенадцатью...Она удивленно бултыхнулась со спины на живот. Я понял, что перехватил.- А ты?- Я ни с кем...Она явно врала.- Догоняй!Мы легли в тень, под куст. Она действительно была очень красива.Особенно волосы. Желтые, густые, длинные, до самых плеч.- У тебя, правда, было... двенадцать?- Конечно.- Поклянись.- Клянусь.- И ты их всех любил?- Разумеется.- Ты... наверно, не захочешь со мной ходить?- Нет, почему же...- Тогда давай.- Давай.- Без брехни.- Без брехни.- И чтоб больше ни с кем.- Хорошо.- Поклянись...- Клянусь.- Поцелуй меня.Я неловко чмокнул ее в лоб. Она поморщилась.- Так только покойников... А еще говоришь - двенадцать было.Она встала, отряхнулась от песка и ушла к визжавшим по соседствудевчонкам. А я поплелся к "кодле".- Порядок? - спросил Шептун. Он все видел.

Вторая любовь (продолжение)

Судя по ручке ковша Большой Медведицы, было уже очень поздно, а мы всеникак не могли выяснить отношения. Я уже, наверно, раз десять вставал соскамейки и начинал прощаться, потому что предстоял длинный путь и неподалекув кустах мерз голодный, сонный Вад, но она удерживала меня.- Еще нет двенадцати... Моя сестра всегда в час приходит...- Но что делать так поздно?- Поцелуй меня еще раз...- Пожалуйста.- Расскажи, за что ты меня любишь.- Я тебя люблю за то, что ты красивая.- А что у меня красивое?- Ну5 волосы, например...- А еще?- Глаза.- А еще?- Ну не знаю... я особенно не разглядывал.- Значит, лицо у меня некрасивое?- Нет, почему же... Есть что-то.- Ах, только "что-то"! Ты даже не "разглядывал" меня, а говоришь, чтолюбишь! Ты даже ни одного нежного слова не сказал. Вон сестру ее женихкаждый вечер называет "милой", "дорогой".Она замолчала, опустив голову с длинными волосами. В лунном свете онабыла похожа на русалку.Я погладил ее по волосам.- Милая, дорогая...Она покачала головой.- Нет, ты меня не любишь. Когда любят, бывает все не так. Я читала, исестра рассказывала....Мне было очень жаль ее, но что я мог поделать: меня ждал сонный,голодный, продрогший Вад, а нам еще предстояло идти и идти...- До свиданья, - сказал я. - Увидимся завтра на речке...Я чувствовал - задержись я еще секунду, и она расплачется.Она догнала меня у самой калитки, какая-то взбудораженная.- Подожди... Я хотела сказать тебе. Я знаю, зачем ты захотел дружить сомной. Я знаю...- Ну зачем?Она вдруг ударила меня в шею. Наверно, она подражала какой-то героинекино и хотела ударить по щеке, но промахнулась.- До свиданья, - сказал я.Я отошел немного и оглянулся. Она стояла неподвижно, свесив руки вдольтела, и о чем-то думала.- До свиданья, - повторил я.- До свиданья, - ответила Лора ровным голосом, не глядя на меня.- Еслихочешь, приходи завтра в двенадцать ночи в лесок... в балке... Знаешь, подороге к вам... Придешь?- Да.- Если ты не придешь, - сказала она тем же ровным голосом, - я будупрезирать тебя, как никогда никого в жизни не презирала.- Я приду.- А если придешь, то я могу тебя ранить или убить. Я приду с кинжалом.У нас есть маленький кинжал... очень острый. Потому что я тебя ненавижу. Ипотому что таких, как ты, надо уничтожать. Придешь?- Приду.Она повернулась и ушла. Из кустов вылез дрожащий, окоченевший Вад.- И охота тебе с ними связываться, - сказал он. - Как наплетут,наплетут, уши вянут.

Вторая любовь (продолжение)

Рекс недоверчиво посмотрел на меня, когда я его отвязывал.Вад стоял тут же и следил за моими действиями - не то чтобыпрезрительно, но без должного уважения.- Запирайся получше и ложись спать, я приду не скоро. Постучу тогда вокно.- Ладно, - буркнул Вад.Улица, как всегда, была пустынной. Деревня спала, даже у ВиталькиЕрманского не было света. Мы с Рексом зашагали по дороге. Рекс держал себяочень важно. Он не носился, как все собаки, взад-вперед, не нюхал столбы ивсякую дрянь на дороге и, разумеется, не лаял на непонятные предметы. Рексшагал рядом, изредка поглядывая на меня. Ему, видно, очень хотелось знать,куда мы идем. Он даже был немного возбужден. Может быть, он думал, что мыидем за языком или что-нибудь в этом роде.Над степью вставала луна. Она была настолько похожа на раскаленнуюсковородку, что так и хотелось плюнуть на нее. Рекс тоже посматривал налуну. Разведчикам луна - помеха. Мне было немного стыдно перед Рексом. Зналбы он, что взят лишь для того, чтобы поразить воображение девчонки!В кармане у меня, как второе сердце, стучал немецкий будильник, которыйя нашел в окопе и который уже долго служил нам. Время от времени я вынималего и смотрел на светящиеся зеленым светом стрелки.Мы пришли немного раньше. Было полчаса двенадцатого. Луна давно ужеостыла и весело сияла высоко в небе, словно осыпая все вокруг хрустящейфольгой от трофейных конденсаторов.Глубокая степная балка, воя заросшая лесом, начиналась прямо от дорогии уходила в светлую лунную мглу насколько хватало глаз. Виталька Ерманскийговорил, что это самый большой лес в районе и что в дождливый год там дажеводятся грибы. Чуть в стороне мерцали огни райцентра. Оттуда должна былаприйти эта ненормальная.Я присел на бугорок. Ждать надо было здесь, так как лес начиналсяименно в этом месте, дальше дорога делала резкий поворот и уходила в поля.Рекс лег рядом, положил морду на лапы и закрыл глаза.Так прошло, наверно, минут сорок, но дорога по-прежнему была пустынной.Иногда Рекс вздрагивал во сне, просыпался и смотрел на меня: скоро линачнется операция, ради которой мы забрались так далеко от дому.Она не могла не прийти. Она обязательно должна прийти. И вдруг явспомнил, что чуть дальше от дороги шла к лесу тропинка, которая намногосокращала путь. Там лежал большой черный валун. Она могла ждать там. Явспомнил теперь, она говорила, что сестра встречается со своим женихом возлеэтого валуна. Ах, какой я дурак!Я вскочил. Рекс тоже вскочил и уставился на меня, ожидая команды.- Сиди здесь, - приказал я. - Если появится человек, дашь мне знать.Понял?Я побежал напрямик через кусты к валуну. Было очень тихо, и мои шалираздавались, наверно, на весь лес. Шуршала уже начавшая опадать с осинмелкая листва, похожая на медные монеты. На полянах лежали лунные пятна. Онишевелились и убегали в кусты, как живые, когда я задевал ветви деревьев.Ночью весь лес совсем не такой, как днем. Днем он приветливый,радостный. А ночью какой-то непонятный, особенно в лунную ночь Стоит вродебы тихий, но зорко следит за тобой исподлобья и думает о чем-то не особеннохорошем. Он может так простоять всю ночь, а может и отмочить какую-нибудьшуточку. Например, закричать нечеловеческим голосом, или схватить тебя сзадиза шиворот, или вытворить чертовщину: не поймешь, не то дерево, не то старикдержит под мышкой свою голову с седой бородой, а то еще что-нибудь и похуже.Подбегая к тому месту, где лежал валун, я услышал треск сучка, какбудто кто-то переступил с ноги на ногу. Неужели все-таки пришла? Она,конечно, слышала, как я бежал. Слышала и прячется. Ну так и есть, в кустахмелькнул огонек фонарика.- Лора! - крикнул л.-... а, - ответил лес.Кто-то опять там переступил с ноги на ногу. Мне послышался даже смех.- Эй! Хватит валять дурака! Уже поздно!- о-о-о... - подхватил лес.Я сделал шаг. Она тоже сделала шаг. Я сделал вид, что бегу к темкустам, она сделала вид, что убегает- Ну, держись! - крикнул я и кинулся напрямик через заросли.Там мелькнула тень, послышалось шуршание листвы. Меня взяла злость.Стоило отмахать столько километров, чтобы гоняться за ней тут по лесу.- Догоню - уши оторву!Вот не думал, что она такая верткая, скользит, как призрак, междудеревьями.Наконец я запыхался и остановился на залитой луной лужайке. Онаостановилась тоже. Я слышал ее дыхание и видел смутно платье. Края лужайкибыли обгрызаны черными тенями, как у льдины, что плывет лунной ночью вчерной воде.Я достал будильник. Зеленые стрелки показывали четверть второго.- Ну и дура ты! Скоро уже рассветать будет. Как хочешь, я пошел!Я повернулся назад и увидел в кустах свет фонарика Это было странно. Яглянул туда, где стояла она, там тоже зажегся фонарик. И сбоку... И вдруг японял: я гнался за волком. И вокруг - волки.Мои руки машинально сжали будильник - единственное оружие.- Рекс! - Крикнул я хрипло - Рекс...Вдруг что-то метнулось у меня из-за спины. Послышалось рычание и хруст.Это было последнее, что я услышал. Ноги со страшной скоростью уже несли менячерез кусты. Конец ночи я провел на каком-то сеновале. Я не мог заснуть, мне всевремя казалось, что рядом кто-то ходит, осторожно хрустя ветками ипосвечивая зеленым фонариком.Едва встало солнце, я пошел на речку. Не успела высохнуть на травероса, как стала собираться "кодла". Первым пришел Комендант. Он отстегнулпротез, швырнул его вместе с палкой на землю, разделся, небрежно кивнул мнеи занял свое обычное место на охапке сена. Он ни о чем не спросил меня. Онпросто лежал с закрытыми глазами, словно здесь никого не было. Сено быломокрым, но тело Коменданта даже не покрылось мурашками.Затем примчался Шептун. Этот, наоборот, заахал, увидев меня так рано.Он с ходу начал гадать: не выгнали ли меня из дому, не провел ли я всю ночьс Лоркой Лебедевой. Затем он вывалил мне кучу всяких новостей и сталразводить костер - печь картошку.Я подошел к Коменданту.- Комендант, - сказал я. - Ночью у меня была встреча с волками... Влесу... Я схожу с ребятами, похороню овчарку.Я думал, что он вскочит, начнет задавать вопросы. Но Комендант толькооткрыл глаза.- Ладно...- Ты знаешь, если бы не она...- Хорошая собака лучше иного человека.Я подумал, нет ли здесь чего обидного, но вроде бы ничего не было.Похоронить овчарку вызвались Шептун и еще несколько пацанов.Шептун без конца сыпал вопросами. Особенно его волновал вопрос, зачем яночью забрался в лес.- Неужели с Лоркой?- крутил он своей рыжей тыквой. - А? Она же трусихастрашная! Я однажды червяка ей за шиворот бросил - визжала на всю школу. Нускажи, с Лоркой? Значит, ты ей здорово понравился. Как ты считаешь? Ну и чтовы делали?- С волками дрались.- Ага! Вот ты и попался. Значит, она была?- А тебе какое дело?-- Да так просто. Интересно. Корчит из себя недотрогу, а сама по лесамшатается с первым встречным.- А ну-ка повтори!Шептун спохватился:- Я хотел сказать, что вы еще мало знакомы. Но ты сразу умеешь втере...произвести впечатление. Тебя даже Комендант сразу в "кодлу" принял. Другиезнаешь сколько ходят, ходят, просят, просят. Я сам... Комендант строгий, носправедливый. Зазря не обидит. Сильней его нет в поселке. А знаешь, какая унего воля? Он ногу себе нарочно отрубил!Я так и остолбенел.- А ты не знаешь? - обрадовался Шептун. - Это давно было. У него отцана войне убили, а мать замуж собралась выходить. А он сказал: надо ждатьотца, может, еще объявится. Мать - ни в какую. Тогда он говорит: выйдешь -отрублю себе пальцы на ноге. Ну и отрубил... Пока нашли его в сарае -заражение началось. Так ногу и отхватили. Он дома почти не живет. Целымиднями на речке, потому и Комендантом его прозвали. Он и зимой загорает.Выберет место против солнца, разденется и лежит. Одна старушка с хворостомнаткнулась- чуть концы не отдала.Лес весело шумел под ветром и солнцем. Все кругом было светло,празднично, и я даже намека не находил на ночные ужасы. Мы долго плутали потропинкам и полянам. В конце концов даже я начал сомневаться, было ли всеэто. Пацаны принялись подсмеиваться, как вдруг мы наткнулись на волка. Надним уже вились зеленые мухи. Зрелище было настолько страшным, что мы нерешились приблизиться, а смотрели издали. Рекса нигде не было. Мы оченьдолго искали его, но так и не нашли.Я увидел его сам, когда шел домой. Рекс полз по дороге, оставляя засобой в пыли кровавый след. Он полз очень медленно. Отдохнет, а потом опятьползет.Я снял брюки и устроил на них носилки. Я положил на них Рекса и потащилего по пыли, как по глубокому снегу. Так тащил я его очень долго, до самогообеда, и когда уже показалась деревня, я увидел Вада.- Что случилось? - бросился он ко мне.Мы сели на пыльную траву, и я рассказал ему о событиях этой ночи. Врассказе они выглядели еще более страшно. И только здесь я по-настоящемуиспугался. Брат покачал головой. Это было явное неодобрение. Еще ни разубрат не сомневался во мне.Я очень боялся, что посмотреть на нас сбегутся люди, но улица былапуста: все работали в поле. Только возле одного из домов стоял очень толстыйчеловек и смотрел на нас из-под руки.- Он туберкулезный и ест собак, - сказал Вад.Видно, в мое отсутствие браг не терял времени даром. Толстяк вышел надорогу.- Подожди, ребята, - сказал он. - Это чья собака?- Наша, - ответил Вад довольно грубо.- Что с ней?- Ничего.Но толстяк не обиделся.- Крепко ее отделали. Сдохнет.Мы не ответили и налегли на ремень.Толстяк пошел следом.- А здоровая, - бубнил он сзади. - Что твой телок. Кило на сорокпотянет. И жиру до хрена.Возле нашей калитки он сказал напрямую:- Слышь, братва, отдайте ее мне, все равно сдохнет. Яму копать надо,возня. Я три сотни заплачу.- Не продается, - сказал я. - Поищите в другом месте.- Я уже их всех в поселке съел. Больной я, ребята, мне собачий жирнужен... Неужели вам жалко дохлятины?- Жалко!- сказал Вад, и мы ушли в дом.Из окна мы видели, как толстяк постоял еще немного, глядя на Рекса,потом взял палку и ткнул овчарку в бок. Рекс оскалил зубы. Толстяк бросилпалку и ушел.- Вари кулеш с салом, я пойду Рекса напою.Я налил в миску воды и вышел во двор. Рекс лежал на животе, положивморду на лапу, и тяжело дышал. С его языка капала пена.- Пей, - оказал я.Рекс открыл глаза, посмотрел на меня и отвернулся- Пей, пей, - удивился я.Но овчарка продолжала смотреть в сторону. Вышел Вад с чугуном.- День не пил и не хочет- Ну-ка! Дай! - Брат взял у меня миску и протянул ее Рексу. Рекснабросился на воду. Вад принес еще. Рекс выпил и ее.Тут у меня появилась одна мысль.- Принеси хлеба, - попросил я.Вад принес. Я протянул овчарке кусок. Она отвернулась. Тогда дал хлебВад. Рекс жадно съел. Вад уставился на меня.- Понимаешь, - невесело рассмеялся я, - этот чудак воображает, что мыходили на какое-то боевое задание, Ну и что я... вроде струсил... оставилодного с волками.. Он привык там, у партизан, что они всегда подоспевалиему на помощь. Но у них были ножи или автоматы, а у меня один будильник.- Ясное дело, - сказал Вад.- Посмотрел бы я, кто бы бросился на волков с голыми руками.- Конечно, - сказал Вад.- Но разве собаке объяснишь?- Собака есть собака, - сказал Вад.Но все-таки было неприятно проходить через двор и видеть устремленныена тебя презирающие глаза. Пусть даже собачьи. Меня еще никогда никто непрезирал. Сладкое бремя славы Утром мы не пошли в райцентр, так как надо было ухаживать за Рексом.Мы промыли его раны, залили йодом и забинтовали. Рекс чувствовал себя лучше,аппетит у него был неплохой, и он свободно управился с кулешом, который мыему сварили. Но ел он по-прежнему лишь из рук Вада. Я думал, что егопрезрение за ночь пройдет, и был удивлен таким злопамятством. Я даже пошелна не очень хороший прием. Я поджарил кусок сала и сунул его под носовчарке. Рекс корчился и глотал слюни, глядя на сало, но так и не съел, покая стоял рядом. Стоило мне отвернуться - сало исчезло.Мы с Вадом хорошо позавтракали и отправились на пруд. Там по-прежнемуторчал лишь один Иван. Он ловил рубашкой селявок.- Привет! - крикнул Вад.Иван выронил рубашку.- А... это вы...- Ты чего ж это не заходишь? Чугун я за тебя мыть, что ли, буду?- Та ж вы сами голодные.- Чудак! Мы сало с кашей каждый день давим. Понял? А обмывки выливаем!- Выливаете?! - ужаснулся Иван. - Чи вы дурные? Так я буду...Иван не успел сказать, что он будет всегда мыть чугун. С околицыдеревни донесся странный звук. Мы все разом посмотрели туда. В деревнюторжественно входила средневековая процессия. Четверо негров неслиукрашенные зелеными ветвями носилки, на которых возлежал не кто-нибудь, асам Комендант. Впереди него шел горнист и изо всех сил трубил в пионерскийгорн. Сзади валила толпа. Наверно, Утиное не видело никогда такого. Из домовповылезали старики и старухи, высыпала мелюзга. Процессия направилась прямок нашему дому. Показывал дорогу "кодле" Виталька Ерманский.Мне стало немножко не по себе. Что это все значит?Носильщики опустили Коменданта перед нашей калиткой. Он взял палку ипошел к нам во двор. Увидев нас, горнист схватился за горн, и дикие звукипронеслись над деревней. Потрясенный Рекс хотел вскочить, но не смог. Онлишь пошевелился и оскалил зубы.Вперед выступил Шептун. Он вытащил из кармана бумажку и стал читатьторжественным голосом: 1- За исключительное мужество, выразивши... шееся в борьбе с волком,оказать Виктору... гм... не знаю, как фамилия... высшие почести.Комендант сделал знак, двое кинулись на меня и уложили на носилки.Горнист затрубил, мелюзга завизжала и меня потащили по улице. Сзади, держасьодной рукой за носилки, ковылял Комендант, за ним все остальные. Сделав кругпочета, мы вернулись к дому. Это означало "отдать высшие почести".- А теперь - пир! - распорядился Комендант.Вскоре наш двор превратился в цыганский табор. Горел костер, пекласькартошка, варилась каша. Заготовительная группа ушла в глубокий рейд потылам Утиного и вернулась не с пустыми руками. Шептун хоть и ворчал, чтотакой бедности ему не приходилось видывать, однако вывалил из мешка дикиеяблоки и двух сусликов. Сусликами занялся сам Комендант. Он приготовил изних великолепные шашлыки.Во время пира я вновь описывал встречу с волками, и каждый раз онаобрастала все новыми и новыми подробностями, совершенно независимо от меня.Я с ужасом видел, что от рассказа к рассказу я становлюсь все храбрее, волкитрусливее, а роль Рекса все больше и больше сводится на нет. Видел, ноничего не мог с этим поделать. Когда же я изобразил в лицах, как душилвожака, то понял, что надо остановиться во что бы то пи стало.Рассказ об удушении вожака произвел сильное впечатление. Часть "кодлы"стала кричать, что оказать высшие почести - слишком мало. Надо назначитьменя по крайней мере заместителем Коменданта. Это уж было, конечно, слишком.Заместителем Коменданта был Шептун. Он занимал этот пост давно и многосделал для процветания "кодлы". Разгорелись жаркие споры. Комендант сиделподле костра и жарил шашлыки, нахмурив лоб, видно что-то обдумывал.- Надо голосовать, - сказал он наконец.Те, кто был за меня, отошли в правую сторону, кто за Шептуна - в левую.Возле костра остались лишь Комендант, я, Шептун и Вад.Борьба развернулась не на шутку. Она шла с переменным успехом околочаса и собрала возле нашего дома большое количество любопытных. Привыкшие ктишине утиновцы с изумлением смотрели на это светопреставление.Наконец мои сторонники победили. Группа Шептуна, ободранная,растерзанная, была загнана в угол двора и безоговорочно капитулировала. Врезультате всеобщего, прямого, но отнюдь не тайного голосования я сталзаместителем Коменданта. Шептун пожал мне руку.- Поздравляю,- сказал он. - Достанется теперь тебе. Порастрясешь жирок.Кодловцы - народ балованный. Тут нужны способности. Это тебе не с Лоркойлюбовь крутить.- Что-то она не дает тебе покоя.- Зачем было корчить недотрогу?- А она корчила?- Еще как.- И ты нарочно познакомил со мной, чтобы испытать?- Ну да.- Уж не ухлестывал ты сам за нею?- За ней многие ухлестывали- И Комендант?Шептун оглянулся.- А ты думаешь что? Я б на его месте давно тебе морду набил. А он дажевида не показывает. Вот выдержка!Виталька Ерманский во время перевыборов сражался на стороне Шептуна.- Тебе будет трудно,- объяснил он свое предательство. - Придется каждыйдень в райцентр ходить...Но после, видно, он почувствовал угрызения совести. На следующее утроВиталька не отходил от меня ни на шаг. Его голова была набита разнымипланами, которые он предлагал осуществить с ним вдвоем, не вмешивая "кодлу".Было видно, что он разочаровался в этой организации.- В "кодле" зайцы,- говорил он, склоняя меня на один из планов -содрать со школьных окон замазку.- Мы бы с тобой это дело чистенькообделали.Замазка - вещь замечательная. Из нее можно лепить всякие штучки. Еюочень удобно кидаться на уроках или просто так, от нечего делать, мять вруках на зависть другим. Не говоря уже о том, что окна, обмазанные ею,совершенно непроницаемы для холода. Замазку очень трудно достать, почти также, как хром на сапоги. Даже в Нижнеозерске только лишь райисполкомобмазывался замазкой, да и то потому, что он находился на втором этаже иохранялся милиционером.Виталька узнал, что школу обмажут сегодня днем, так что замазка будетабсолютно свежая и отодрать ее не составит труда.Виталька Ерманский сказал также, что в школе двадцать окон, и если намудастся ободрать хотя бы десять, это даст килограмма по три на душу. Приэтих словах я почувствовал в руках чудесно пахнущий желтый ком.В райцентр мы решили идти под вечер, чтобы не попасться никому наглаза. Ерманский взял с меня клятву не говорить, куда мы идем, даже Ваду,так как дело серьезное, наверняка будет расследование, и надо крепко держатьязык за зубами. Наше счастье, что мы живем далеко, и на нас, конечно,подозрение никогда не падет.Вад с большой неохотой согласился на вторичное мое ночное путешествие.Хотя я заварил его, что не собираюсь опять сражаться с волками, он смотрелна меня с большим сомнением.- Это плохо кончится,- буркнул он.- Что "это"?- Девчонки, вот что. Самый гадкий народ.Операция прошла как нельзя лучше. Мы ободрали двенадцать окон. Теперьзамазку надо было во что-то завернуть. Ерманский сдернул с гвоздя стеннуюгазету- Все равно она старая,- сказал он. - С первого маявисит.Мы разорвали стенную газету пополам и разделили замазку.- А теперь жмем на полную катушку,- сказал Виталька.

Вторая любовь (продолжение)

Мы бежали темными улицами, и вдруг словно кто-то ударил меня в грудь.Я узнал ее дом.- Подожди, - сказал я Витальке. - Я на пять минут.Ерманский заворчал, но остановился. Я открыл заскрипевшую калитку. Мнезахотелось посмотреть на ту скамейку. На скамейке сидела она с каким-топарнем. Они отпрянули друг от друга.- Тебе чего, мальчик? - Ее голос, ее платье, ее движения. Но это былане она. Наверное, это была ее сестра. - Тебе чего, мальчик?- Мне Лору...- Лора спит.- Мне по важному делу.- Что это за важные дела в первом часу ночи?- спросила сестра строгимголосом. - Иди, иди, завтра придешь.- Завтра будет поздно.Парень засмеялся и что-то шепнул ей на ухо. Я расслышал слова: "А тысама..." Сестра нехотя поднялась и пошла к дому. Сзади она еще большепоходила на Лору, лишь чуть повыше.- Закуришь? - спросил парень. На нем была фуражка с огромным козырьком.С плеча свисал пиджак.- Некурящий.Парень, насвистывая, принялся разглядывать звезды. Делал он это оченьнебрежно, словно перед ним были не далекие миры, а какие-нибудь стекляшки.- Поссорились, что ли?- Да так...- С ними, брат, надо построже, не давать особой воли. Понял?- Понял.В доме хлопнула дверь. Сестра прибежала, слегка запыхавшись.- Сейчас выйдет. Хорошо, что мама спит.- Что делают дочки, когда мама спит? - сострил парень, набрасывая наЛорину сестру пиджак.Лора вышла на крыльцо заспанная и удивленная - кому это потребовалосьподнимать ее с постели? Из-под накинутого халата белела рубашка.- Привет,- сказал я. - Не ожидала?- Нет...- Ты уже спала?- Да...- Извини, что побеспокоил. Шел мимо, дай, думаю, зайду,- Ага...Мы разговаривали, не глядя друг на друга. Между нами была кадушка.Очень неудобно разговаривать через кадушку.Я сделал шаг в сторону, но Лора тоже сделала, и между нами опятьочутилась кадушка.- Что ты несешь? - спросила она, когда молчание уже стало невыносимым.- Замазку.- Зачем?- Так... окна замажу. Дать тебе?- Мы уже замазали.- На... возьми...Мне почему-то очень захотелось, чтобы она взяла замазку. Я протянул ейком через кадушку. Она поколебалась, но взяла.- Я хочу спать, - сказала она. - До свидания.В калитке показался Виталька.- Вы скоро тут кончите любовь крутить?- Уже кончили! - Она взялась за дверь.- Подожди... ты почему тогда не пришла?- Потому, что оканчивается на "у".- Очень остроумно.- Как умею.- Меня чуть волки не съели.- Жаль.Хлопнула дверь. Виталька потянул меня за рукав- Побежали, поздно уже.Мы опять помчались по темным улицам. Когда райцентр остался далекопозади, Ерманский вдруг спохватился:- А где твоя замазка?- Отдал, - сказал я мрачно. Мне было жалко замазки. Ни любви, низамазки...Виталька остановился на полном скаку, словно конь, увидевший передсобой стену.- Кому? - шепотом спросил он.- Ей...- Идиот! - закричал Виталька. - Ты знаешь, кто она? Дочь школьногозавхоза!

Первая любовь (продолжение)

Все утро мы думали, как выкрутиться, и ничего не могли придумать. Итак и этак выходило, что мы влипли, и влипли крепко. Правда, у меня быласлабая надежда, что Лора не придаст должного значения замазке, выбросит,например, куда-нибудь ее или, узнав, что замазка со школьных окон, непродаст нас. Но Ерманский на этот счет держался другого мнения.- Ты не знаешь девчонок,- сказал он. - Они ябеды от рождения. Вотпосмотришь, выдаст с потрохами.Завхоз появился после обеда. Это был угрюмый, черный, тощий дядька. Изнашего окна было видно, как он тщательно вытирал ноги о траву (утром прошелсильный дождь), а затем снял на крыльце сапоги и вошел в ерманский домМы повесили снаружи на нашу дверь замок, залезли в комнату через окно ипритаились, ожидая, что же будет.У Ерманских завхоз пробыл недолго.Надев сапоги, он вошел в нашу калитку, осмотрел внимательно замок, дом,особенно рамы окон, словно поковырял на них старую замазку, и неторопливозашагал в сторону райцентра, держа под мышкой ком, завернутый в стенгазету.- У-у, гад! - выругался Виталька. - Сколько на нем пацанов погорело...Кулак чертов! Пойду узнаю, что он там говорил.Виталька побежал домой. Его не было очень долго. Мы с Вадом уже успелисварить картошку и съесть ее, а Ерманский все не показывался. Наконец онпришел очень мрачный. Я никогда не видел его таким мрачным. Виталька поманилменя пальцем, и мы вышли во двор. Вад обиженно засопел. Он уже с утра дулсяна меня из-за того, что я не рассказывал ему, где мы были ночью.- Дело дрянь,- сказал Виталька, усаживаясь на влажное после дождябревно. - Переполох подняли страшный. Твоя продала и тебя и меня. Вызывалимилицию, написали акт.- Но ведь они нашли замазку...- Дело не в замазке, хотя и это тоже... Дело в стенгазете.- При чем тут стенгазета? - удивился я.- Оказывается, их нельзя срывать. Их сдают в архив.Виталька был очень расстроен. Он считал, что его должны исключить изшколы, а меня не принять.Да, это были очень плохие новости. Представляю, как воспримет ихотец... Остался только один выход - бежать. Бежать завтра же!Мы долго молчали.- Мать плачет,- сказал вдруг Виталька. - Но не в этом дело. Отецузнает- убьет. Он меня один раз за то, что стащил в физкабинете батарейку,три дня бил.- Мне тоже достанется.- Есть только один выход...- Какой?- Сказать, что нас послал Комендант. А Коменданту что они сделают? Изшколы он все равно исключен. Я покачал головой.- Нет. Так нельзя.- Он даже и не узнает. К нему никто и не пойдет.- Все равно. Так нечестно.- Честно... нечестно... Завтра с утра нас в школу вызывают...Узнаешь...Весь день Виталька Ерманский уговаривал меня свалить все на Коменданта.Он приводил всевозможные, довольно хитроумные доводы. Например, он сравнивалКоменданта с камнем. Дескать, нес ты глечик с молоком, засмотрелся накрасивую девчонку и упал. Если расскажешь все, как было, здорово влетит: незасматривайся, сопляк, мал еще. Если же сказать, что ты споткнулся о камень,то влетит меньше, а может, и совсем не влетит- с каждым может случиться. Тыне наказан, а камень - ему что? - лежит себе да лежит.Пример с камнем меня не убедил. Тогда Виталька переключился на примерыиз истории войн, на так называемые военные хитрости. Знал он их множество.Особенно он нажимал на троянского коня. Приволокли деревянного коня в город,а в животе садят вражеские воины. Честно? Не очень. Но цель достигнута.Но и троянский конь не убедил меня. Виталька выругался, махнул рукой, иушел домой обиженный.Время тянулось ужасно медленно. Вад продолжал дуться, и я один сидел.на завалинке. Я думал про все эти беды, которые вдруг свалились на меня.Особенно была неприятна история с замазкой.У соседей скрипнула калитка. На улицу вышла Клара Семеновна с тазом вруках. Увидев меня, она улыбнулась,- Добрый вечер, Витечка.- Здравствуйте, Клара Семеновна.- Ты не поможешь мне донести белье? Мой лоботряс опять куда-то залился.Я взял таз с бельем за один край, а Клара Семеновна взялась за другой.Я оглянулся, не видит ли Вад, чем я занимаюсь, но Вада не было. Зато язаметил в окне Витальку Ерманского... Странно...- Как настроение? - спросила Клара Семеновна.Я сказал, что настроение у меня отличное, но сказал, видно, не оченьубедительно, потому что Клара Семеновна вздохнула. Затем она спросила,нравится ли мне Утиное, и я ответил, что нет. Она немного поспорила со мной,доказывая, что здесь хороший воздух и нет шума.- И хороший пруд, - добавила она, когда мы взошли на плотину.- Речка лучше,- не согласился я.- Конечно,- засмеялась она. - А море еще лучше.Сказав про море, она немного загрустила.- Ты был, Витечка, на море?- спросила она.- Я видел его в кино.Она рассмеялась и начала мне рассказывать про море. Она рассказывалапро штормы, цветущие каштаны, фиолетовые вечера, молодое вино, котороепродают в киосках, как газировку, красивых девушек, стройных моряков сзолотыми нашивками на рукавах и длинных белых кораблях. Она говорила, чтоона тогда была молодой и красивой и за ней ухаживали мужчины, и она каждыйвечер каталась на машине по горам, и у нее кружилась голова, потому чтоповороты были крутые. И иногда ей хотелось упасть в пропасть.- Может быть, это было бы к лучшему. Хорошо умереть молодой и красивойи остаться такой навсегда в памяти людей. А когда вдруг замечаешь в волосахседину, а на лице морщины и не можешь помешать этому, не хочется жить.Я сказал, что она еще молодая и красивая. Она улыбнулась и, мнепоказалось, немного повеселела, во всяком случае больше не говорила осмерти.- Из тебя вырастет большой донжуан,- сказала она лукаво. - Давайискупаемся, пока не село солнце.Она скинула платье и оказалась в нарядном купальнике. Я сразудогадался, что это немецкий купальник, потому что у русалки, которая вышитасбоку, было лицо, как у женщин на трофейных открытках.Я снял штаны и вдруг увидел на себе безобразные, длинные, черные трусы.У всех мальчишек были такие трусы, и я как-то не задумывался, что они такиеуродливые, криво сшитые, мешковатые, как юбки. Я поспешил надеть брюки.- Ты чего это?- Не хочется что-то. Холодно...- Надо закаляться.Она осторожно вошла в воду, с тихим ойканьем присела по горло и вдругпоплыла быстро и красиво.- Ух, хорошо! Дай мне руку!Я подал ей руку, и она легко вышла из воды.- Спасибо.Клара Семеновна быстро и ловко вытерлась толстым, мохнатым, тоже,видно, немецким полотенцем.- А теперь отвернись.Я покорно отвернулся.За моей спиной слышалось журчание воды из выжимаемого купальника.- Вот... А теперь можно и постирать. Ты посидишь со мной? А то однойскучно. Все одна да одна.Я вспомнил про то утро, когда я заглянул в окно, и мне захотелосьсострить по поводу ее одиночества - зло, едко, как я очень хорошо умею. Такзахотелось, что я даже прикусил губу, чтобы не сострить.Я сидел сзади нее, наблюдал, как умело она стирает и как изящноизгибается ее спина,- как у кошки, когда та умывается, и думал о том, чтобудь у меня такая мать, жизнь превратилась бы для меня в оплошную пытку,потому что я бы не смог перечить ей ни в чем...- Так как же вы влетели с этой дурацкой замазкой?- спросила она вдругтак добро и сочувственно, что я никогда бы не подумал, что так можноговорить о неприятных вещах, например о воровстве.- Да так... Виталька рассказывал, небось...Она не стала читать мне мораль, что обязательно сделала бы моя мать, апросто вздохнула и сказала, что нас ожидают неприятности, что завхоз ходитпо квартирам учителей и потрясает сорванной стенгазетой. Замазка еще куда нишло, а вот за стенгазету обязательно Витальку исключат, несмотря на то, чтоона учительница в этой школе. Мне же и думать нечего учиться там. Далее онасказала, что из-за меня у моего отца могут быть серьезные осложнения...- Какие? - удивился я. - Он-то тут при чем?- Ну как же... ты уже не маленький... должен понимать... он ведь...- Он партизан.- Разумеется, - поспешно согласилась она. - Но я слышала, ему не далидо сих пор паспорта... Люди такие жестокие, начнут болтать, что это он тебятак воспитал...Я похолодел. Такой неожиданный поворот не приходил мне в голову.- Он воевал во Франции. У него награды есть... даже благодарностьфранцузского правительства. Я сам видел.- Не сомневаюсь. Но лучше бы вы ее не срывали.- Что же вы посоветуете?Она долго молчала, только слышалось хлюпанье воды...- Вот если бы вы не сами пошли, а вас кто-то послал... - сказала она,не оборачиваясь.Я сразу понял все. Ее подослал Виталька. Это его работа. Я представил,как все было: он стал угрожать, что напишет отцу про этого... в белойрубашке, который принес полевые цветы, и заставил ее уговорить меня.- Нет! - сказал я. - Это подлость!Она уже кончила стирать и стала укладывать белье в таз. Онасогласилась, что это не совсем красиво, но когда речь идет о благополучиистольких людей... В конце концов можно сделать механический подсчет: одинчеловек или две семьи. Причем этот человек даже никогда не узнает. Онапостарается сделать так, чтобы его не вызывали, не ходили домой...Бедный Комендант... Он и не знает, что вокруг него вдруг столькосплелось...- И потом, кто он такой? Известный в поселке бандит, вор, хулиган.- Нет, нет... Комендант не такой...- Ну сделай это ради меня,- сказала она совсем как девочка и заплакала.- Сделай...Она сидела на земле, поджав колени, и ее узкие плечи дрожали. Мокрыеволосы рассыпались по плечам. И мне вдруг стало очень жалко ее...- Ну хорошо...Все равно завтра-послезавтра мы будем далеко отсюда Тевирп! - Я видел, как ты нес таз,- сказал Вад.-- Видел так видел.- Это она тебя попросила'- Да.Разговор зашел в тупик, и мы стали смотреть в окно. Ваду, видно, многоехотелось сказать мне, но он сдерживал себя,- Завтра надо бежать - сказал я.Вад подумал.Почему?- Так... надо... Вдруг отец вернется раньше.При слове "отец" Вад вздрогнул.- Может быть, он сопьется.- Он не сопьется. Он был во Франции, там сколько вина, и то не спился.-- Тогда, может быть, он влюбится... Видел, какая Виталькина матькрасивая. Не то что у нас.Вад оживился. Ему очень понравилась эта мысль.- Вот здорово было бы! Ха-ха-ха! Виталька Ерманский... Вот быпокрутился, ложкой по лбу - р-раз!Я представил себе Витальку под пятой Диктатора, и мне тоже сталосмешно. Смеясь, я машинально продолжал смотреть в окно. Кто-то подошел кнашей калитке и стал открывать ее. Калитка открылась, и я увидел дядю Авесасобственной персоной, тащившего чемоданы. Пока мы таращили на него глаза,дядя Авес пересек двор и поднялся на крыльцо. Я посмотрел на Вада, Вадпосмотрел на меня.В это время дверь распахнулась и на пороге появился дядя. У него былочень сердитый вид. Авес Чивонави поставил на пол чемодан. Это был нашпропавший чемодан.- Д-з-з-з, - сказал дядя Авес.Я глянул дяде в рот и обомлел: рот был полон лошадиных железных зубов,в которых отражались наши окна.Дядюшка продолжал сердиться и что-то говорить, но ого челюсти издавалилишь скрежет, как забуксовавший трактор. Пробуксовав с минуту, Авес всердцах плюнул и стал вытаскивать изо рта металлические челюсти. Челюсти невытаскивались. Дядя злился. Я догадался принести нож, и дядя Авес, осторожнопостукивая ручкой себе по зубам, освободился от челюстей. Без челюстейдядюшка шипел как гусь, но все-таки его можно было понять.- Тевирп! - сказал дядя сердито. - Река Хунцы. До самого Новороссийскаискал вас по всему поезду, чертовы трюфели! Жрать нечего, денег нет, в рукахчемодан с порохом. Избавиться от меня хотели? Диверсантом сделать? Гдеродители? Я им все выскажу!Узнав, что родители уехали за козой и мы тут хозяева, Авес Чивонависразу пришел в хорошее расположение духа.- Ну ладно,- прошипел он.- Тащите шаматье, а там видно будет, рекаХунцы.Во дворе, моя чугун, мы стали с Вадом совещаться. Вопрос обсуждалсястарый: кто дядя Авес? Материн ли он брат или какой-то проходимец? Вад стоялза брата, я - за проходимца.- Все-таки ведь он приехал, - говорил Вад. - И чемодан притащил.- В чемодане все и дело. Сначала он его спер, а потом увидел, что тампорох, и решил вернуться.- Зачем?- А что, ему плохо у нас было? Ел, спал, ничего не делал. Может быть,дядя Авес - особая разновидность бандита. Так сказать, бандит на пенсии. Силуж нет, здоровье шалит. Вот он и удалился от дел, ездит, выискиваетдоверчивые семьи, прикидывается каким-нибудь родственником. Помнишь, отецговорил? А заметил, рожа какая подранная. А зу5ы куда делись?Мы еще немного поспорили о дяде Авесе и решили на всякий случайпроверить у него документы. Побег мы отложили до выяснения дядиной личности.Обед прошел в молчании, так как дядя Авес мог есть, только вставивчелюсти. Пообедав, дядя Авес Чивонави вынул челюсти, разобрал их,прополоскал в воде и поставил сушиться на печку.- У меня плохое здоровье,- сказал дядя.- Мне давно пора поправляться.На ужин сварите мне тройку яиц, только всмятку. Я люблю всмятку. А наутрозарубите курицу.Я охотно объяснил дяде Авесу, что курицы у нас нет. Нет даже петушка. Ияиц нет. Осталось лишь немного постного масла (дядя Авес поморщился: он нелюбил постное масло), пшена и сала ("Сало - это хорошо", - заметил дядюшка),и то все это отец добыл с большим трудом, так как в Утином голод. Сообщение,что в Утином голод, произвело на дядю Авеса плохое впечатление.- Зачем же вы сюда приехали - спросил он и добавил, немного подумав: -Черт бы вас побрал.Впрочем, вскоре он успокоился - у дяди плохое настроение долго незадерживалось - и принялся нам рассказывать о своих железнодорожныхприключениях.- Привязался, река Хунцы, какой-то тип в поезде. Давай, говорит, тебезубы вставлю. Я ему отвечаю: "Отвяжись. Я своими зубами доволен", а он неотстает. Сначала сотню требовал, а потом так себя разгорячил, что самзаплатить готов, лишь бы вставить. Люблю, говорит, когда мой товар украшаетчеловека. До самого Новороссийска, гад, приставал, а в Новороссийске затащилк себе, напоил, выбил мне зубы и вставил железные, шкура такая. Видите, явесь поцарапанный?История была неправдоподобной, но Авес Чивонави рассказывал ее сувлечением. Кончив рассказывать, дядя Авес сладко потянулся и сказал, чтоему хочется спать, так как он очень устал. Затем дядя взобрался народительскую кровать, даже не сняв сваи галифе, и тут же захрапел, правда,успев перед этим пробормотать:- Но я все равно вас не брошу, река Хунцы.Подождав, пока дядюшкин храп станет устойчивее мы принялись обыскиватьего пальто и гимнастерку. Там никаких документов не было.- Может быть, они в галифе? - прошептал Вад.В это время Авес Чивонави храпанул особенно сильно и перевернулся набок. Из брюк галифе высунулось дуло пистолета.

Тевирп! (продолжение)

Первой моей мыслью было кинуться на дядю и обезоружить его, но потом япросто-напросто испугался. Мне показалось, что Авес Чивонави вовсе не спит,а сладит за нами прищуренными глазами, и достаточно мне сделать движение,как он спокойно сунет руку в карман и наставит на меня пистолет.Я сделал безразличное лицо и вышел из дому. Вад выскочил следом. Накрыльце мы уставились друг на друга.- Ты думаешь, он спит? - спросил я тихо- Да... - неуверенно ответил брат.- Мне показалось, он следил, когда мы проверяли карманы.- Ерунда! - сказал Вад. Он посмотрел на небо. - А сегодня теплая ночьбудет. Давай спать в сарае.- Давай,- охотно согласился я.Ночь оказалась холодной, и мы дрожали, как цуцики. Только под утро,крепко прижавшись друг к другу, мы заснули.- Тевирп! - вдруг раздалось над ухом.Я вскочил и увидел прямо перед собой улыбающуюся скроенную из кусочковфизиономию своего дяди. В руках дядя держал челюсти и полировал их суконкой.- Вы что ж это, трюфели, от меня удрали. Дверь не заперта, по домучужие люди разгуливают.За спиной Авеса я увидел Витальку Ерманского.- Пора идти, - сказал он мрачно. - Мать уже ушла.- Куда идти? Куда идти? - забеспокоился дядя. - А завтрак кто будетготовить? Уже девятый час, а печка не растоплена. Мне врачи прописалирегулярное питание. Иди топи печку. Я тебя никуда не пускаю.Мы двинулись к калитке.- Стой! - крикнул дядюшка. - Стой!Я думал, он добавит: "Стрелять буду!" - но он не добавил.Он лишь вставил в рот челюсти, и сердито щелкнул ими.За околицей нас догнал Вад.- И я с вами!Мне было жалко брата: не очень приятно оставаться один на один свооруженным человекам.- Иди и следа за ним в оба,- сказал я.- Не хочу!Это был уже прямой вызов. Такого за братом никогда не замечалось.- Иди,- сказал я. '- Мне очень сегодня некогда...Вад повернулся и ушел. Я побеждаю завхоза Я думал, что нами будет заниматься завхоз. Даст нахлобучку, можетбыть, даже трепанет за ухо, а потом поведет в кабинет директора. Директорстанет долго укоризненно молчать или, наоборот, сразу же начнет кричать итопать ногами, в зависимости от характера, но потом, услышав имя Коменданта,еще немного помучает и отпустит домой.Однако все получилось иначе. В школе было много людей. Шел ремонт,кругом все было залито известкой, но люди отважно, не боясь запачкаться,сновали взад-вперед по проложенным доскам.Сначала мне и в голову не пришло, что они собрались сюда ради нас, нопотом я догадался по взглядам, которые они бросали на меня с Виталькой, чтоэто педсовет.М1ы ждали довольно долго и нудно под дверью. Наконец хождениепрекратилось. Педсовет заперся в комнате и принялся галдеть. Мне совсемнадоело ждать, но тут двери раскрылись и какой-то шустрый молодой человекпоманил нас пальцем.Посреди комнаты стоял длинный стол, накрытый красной скатертью, вокругкоторого сидело человек двадцать, мужчины - все в черных костюмах вполосочку (наверно, это первая послевоенная партия, завезенная в раймаг).Виталькина мать была в красивом белом платье, отороченном черными кружевами.Она выглядела очень огорченной. Я хотел ей потихоньку подмигнуть дляободрения, но сделать это не было никакой возможности, так как все, кактолько мы вошли, уставились на нас. Мне сразу бросились в глаза лежащие настоле вещественные доказательства: ком замазки и половина стенгазеты.- Ну-с? - сказал завхоз очень серьезным, почти безнадежным голосом, и ясразу понял, что он будет главным обвинителем. - Зачем вы сорвали газету сПервомаем?Я знал, что такой вопрос будет задан одним из первых, и поэтому давнозаготовил на него контрвопрос.- А что, замазку голую, что ли, нести?Завхоз немного растерялся. Очевидно, он думал, что мы будем упорномолчать или сразу же начнем просить прощения.- Тэ-эк, - сказал он нехорошим голосом и нервно дернулся из костюма вполосочку, видно, он надел его в первый раз и еще не успел привыкнуть. -Тэ-эк...- Нас послал Комендант, - поспешил заполнить зловещую паузу Виталька.Но завхоз пропустил эту важную для следствия улику мимо ушей. По егопотному красному лицу и шевелящимся ушам было видно, что он готовил подвох.- Рядом висело несколько газет: 1 "а", 3 "г", 5 "а" и плакат. Почему высорвали именно с Пермаем?- В темноте не было видно. Мы сорвали то, что подвернулось под руку,-спокойно ответил я.- Значит, вам все равно, что обычная газета, что с Пермаем? - сказалзавхоз торопливо с видом человека, схватившего за руку вора, и посмотрел напедсовет.- Тогда нам было все равно,- подтвердил я.- Все равно?- Все равно.- Что с Пермаем, что просто?- Да.Наступило молчание.- Нас послал Комендант,- опять заныл Ерманский.В это время заворочался толстяк в центре стола. По всем признакам этобыл директор.- Но позвольте... это несколько другой вопрос... Первоначально же ониободрали замазку. Зачем вы ободрали замазку?- У нас окна не замазанные, - сказал я тоскливым голосом. Я умел, когданадо, говорить тоскливым голосом.- Зима придет, дуть начнет, а у насмаленький мальчик... (слышал бы Вад).- Но ведь это нехорошо... Это называется воровством- Мы больше не будем...- Это все Комендант,- упорно гнул свое Виталька.- На первый раз ограничимся...- начал директор с явным облегчением, нозавхоз перебил его.- Почему вы сорвали именно с Пермаем?Завхоз осторожно, словно это была хрупкая, бесцветная вещь, поднялобрывки стенгазеты.- Мы толчем воду в ступе.- Меня начал злить этот завхоз.- В темноте, даеще в спешке, трудно, даже если очень захочешь, найти именно газету,посвященную Первому мая.Наступила тишина. Очевидно, никто не ожидал такой длинной и красивойфразы. Потом все разом недовольно задвигались.Они и раньше обращались только ко мне, но после этой фразы ВиталькаЕрманский совсем отошел в тень. Их вдруг заинтересовала моя биография, годрождения, место рождения, отношение к пионерской организации, есть ли у менясудимые или заграничные родственники, не участвовал ли дедушка с бабушкой вбелой армии и т. д. Особенно их интересовал отец.Я почувствовал, что сразу вырос в их глазах, и даже завхоз сталобращаться ко мне на "вы". Речь о замазке как-то теперь не шла, и дажедиректор, попытавшись несколько раз вспомнить о ней, замолчал и больше невмешивался в ход заседания. Роль следователя окончательно перешла к завхозу.Он задавал вопросы путанно и бес-толково, но я чувствовал, куда он гнет. Он пытался установить связьмежду пленом отца и сорванной стенгазетой. Это было так неожиданно, что я впервый момент, когда понял скрытый смысл его вопросов, растерялся, но потомуспокоился, потому что такой связи никогда и никому установить не удастся.Но завхоз все кружил около, неумело ставил ловушки, которые были видны закилометр и в которые он сам же иногда попадался. Он не обличал меня, ничегоне говорил прямо, он просто задавал вопросы. Он все гнул их, гнул к линии:"плен - стенгазета".За столом давно уже стояла тишина. На лицах у всех было какое-то новоевыражение: смесь уважения и страха передо мной. А шустрый молодой человек,который оказался учителем истории, таращил на меня глаза с откровеннымужасом. На уроках он говорил о врагах, но настоящего, живого видел первыйраз в жизниИногда мне казалось, что я действительно шел в школу специально сорватьстенгазету, так нелепо не соответствовала наша цель - набрать замазки - иконечный результат - стол с красной скатертью и двадцать взрослых людей,ради меня прервавших свой летний отдыхИ чем удачнее я отбивал атаки завхоза, тем, я чувствовал, более шаткимстановилось мое положение, потому что ребенок не может перехитрить взрослогочеловека, и как-то сама собой из-за моей спины вырастала фигура отца, иполучалось так, что завхоз вроде бы спорит не со мной, а с отцом, и ничегонет удивительного, что человек, прошедший огни и воды, хитер и коварен.Когда я окончательно его запутал, завхоз замолчал и долго с откровеннойненавистью смотрел на меня, дергаясь в костюме и шевеля ушами, и мне насекунду стало страшно за свое будущее. Даже если все уладится и я будуучиться в этой школе, он все равно найдет предлог расправиться со мной.Все молчали, не зная, что делать дальше. Собственно говоря, ничегодоказано не было. Завхоз лишь выпятил два факта: плен отца и срыв его сыномстенгазеты. Связи между этими событиями не было. И, кроме того, я еще неподавал в их школу документы. Может быть, я вообще не собираюсь их подавать,поэтому что со мной можно делать - неизвестно. Другое дело- ВиталькаЕрманский, на нем-то можно отыграться. Я с тревогой посмотрел на Витальку.Он стоял, до неприличия раскрыв рот, очевидно пораженный всем происходящим.- Можете идти...- сказал директор и, немного подумав, добавил: - Пустьпридет отец, когда вернется.Я пошел к двери. Виталька двинулся было за мной, но его остановилиЗакрывая дверь, я слышал, как ему сказали.- А ты чего с ним связался? А еще сын учительницы."Сын учительницы" было сказано с особым ударениемЯ вышел па крыльцо и немного постоял глядя, как во дворе замешивалираствор женщины в заляпанных платьях. Потом я посидел на старой ободраннойпарте. Из школы никто не выходил: ни Виталька, ни Клара Семеновна. И вдруг японял, что никакой победы я не одержал, а даже наоборот - все тольконачалось и неизвестно, чем кончится. Только зря продали Коменданта.

Первая любовь (окончание)

Мне очень хотелось знать, что они потом говорили Витальке, и я,решилдождаться его.Виталька вышел из школы вместе с матерью. Они о чем-то разговаривали.Виталька нес ее блестящий яркий плащ. Когда они проходили мимо, я выдвинулсяиз-за угла.- Здорово влетело? - спросил я.Виталька вздрогнул и оглянулся. Клара Семеновна тоже вздрогнула иоглянулась.- Ты что здесь делаешь?- Жду вас. Домой пойдем?Они замялись. Я сразу понял, что они не хотят, чтобы нас видели вместе.- Ты иди... у нас тут еще дела есть...Никаких дел у них не было. Не успел я выйти из райцентра, как меняобогнала школьная полуторка. Клара Семеновна сидела в кабинке, а Виталькавесело прыгал, как орангутанг, в кузове. День был безветренный, и ониздорово напылили. Мне долго пришлось брести, словно в густом тумане. Итолько стало можно дышать, как полуторка промчалась назад.Домой я пришел грязный и усталый. Они сидели я на скамейке под окнами игрызли семечки.- Га-га-га! - заржал Виталька, показывая на меня пальцем. - Трубочист.Она всплеснула руками:- Где же ты так?Я хотел пройти, но они загородили мне дорогу, охая и смеясь.Виталька был особенно веселым- Ты знаешь! Мне ничего не было! Даже не ругали! Сказали только, чтобыне дружил с тобой. Так что в райцентр давай ходить не вместе. А здесь,конечно, можно, здесь никто не увидит!- Увидеть кому надо и здесь могут, - сказала Клара Семеновна - Вы лучшедома играйте. Пойдемте пить чай, мальчики.Она положила мне руку на плечо. Она была очень красивая в своем беломплатье с черными кружевами. Я не нашел в себе силы отказаться. Я пил чай,смотрел на нее, как она ходит по комнате, ощущал на своей головеприкосновение ее руки всякий раз, когда она проходила мимо, и все-таки мнебыло больше и больше жаль, что ради нее я продал Коменданта. Дядя Авес продолжает удивлять Я думал, что Вад и дядя Авес волнуются из-за моего ДОЛГОГО ОТСУТСТВИЯ,НО, открыв дверь, понял, что они и думать забыли про меня. Дяде и брату былострашно некогда. Они устроили на столе тараканьи бега. Они кричали,ссорились, трясли банками с тараканами и шумно праздновали победу; Вадвизжал и скакал по полу, а дядя доставал из галифе пистолет и стрелял впотолок. В комнате нечем было дышать из-за порохового дыма. Ставкой в этойазартной игре было сало. Победитель отрезал кусок и тут же съедал с кашей икартошкой.Сначала они не обращали на меня никакого внимания, но потом Вадвеликодушно сунул мне свою банку:- Хватай вон того, серого. Знаешь как бегает!- Пусть он сам наловит! Это нечестно! - запротестовал Авес Чивонави.- А вообще, правда, - согласился Вад. - Иди лови,за печкой, там ихтьма.Игра возобновилась с новой силой. Они быстро прикончили салоЯ сбегал в погреб. Там было пусто. Они съели всю картошку, пшено, амасла оставалось стакан, не большеЯ ворвался в комнату. Они как раз спорили, чей таракан пришел первым,причем дядя размахивал перед носом Вада пистолетом- Вы что наделали! - закричал я. - Сожрали все.Игроки уставились на меня.- Ну и что?- недовольно спросил Авес.- А то! Теперь зубы на полку? Еще взрослый человек! Летчик! Два разагорел!- Три раза,- поправил дядя.Я схватил банки с тараканами и выбросил в окно. Я был очень разозлен.Воцарилось молчание.- Полегче на поворотах,- сказал дядя Авес.- Пойди и собери тараканов.- Ха!- Я соберу! - поспешил вмешаться Вад.Когда я вышел во двор, брат возился под окном.- Откуда у него пистолет?- Он раскопал фрица. У него и нож, и "Даймон" есть, и немецкий планшет.- Значит, он был в Нижнеозерске?- Да. Он думал, что мы вернулись и ждем его дома.- Ну и нахал!- удивился я.- Ничего не нахал. Свой парень.- За сутки этот "свой парень" истребил все запасы. А нам жить ещесколько дней.- Он больной.- Посмотрим, как ты завтра запоешь.Вечером я серьезно поговорил с дядюшкой о нашем положении. Я спросил,есть ли у дяди Авеса деньги. Денег, как я и думал, не оказалось.- А зачем они нужны? Без них легче жить!- беспечно махнул рукой дядяАвес. - Все равно пива здесь нет.- Что же завтра будем есть?Дядя задумался.- В самом деле...- пробормотал он. - Мне врачи приказали хорошопитаться...Но потом дядино лицо просияло.- Знаешь что, река Хунцы? Сходи к председателю! Скажи, мол, ко мне дядяприехал, фронтовик, летчик. Три раза, мол, горел, ему врачи сказали хорошопитаться. Попроси у него яичек, масла, сала, муки. Смотри, яички толькосвежие бери, а то они так и норовят сбыть залежалый товар. Понял? Тыопределять умеешь? Надо одно разбить и понюхать. Если тухлым воняет, значит,они все тухлые.- Ясно. Большое спасибо, дядя Сева.Но дядя был чужд чувства юмора. Мою благодарность он принял за чистуюмонету, и, видно, она ему польстила, потому что Авес Чивонави впал всамовосхваление.- Держись меня, - разглагольствовал он. - Со мной не пропадешь. Я трираза горел, да не сгорел. - И так далееДо пистолета мы добрались только поздно вечером. Я посоветовал сдатьего в милицию.или в крайнем случае бросить в пруд, потому что дело этопахнет плохо. Услышав про пистолет, дядя стал неразговорчивым.- Пригодится, - лишь буркнул он. - Будем ворон стрелять.Я пытался настаивать, но Авес Чивонави достал с печки сушившиесячелюсти и намертво замкнулся. Они с Вадом ловили тараканов до поздней ночи,готовясь к завтрашнему сражению, и страшно мешали мне спать.Утром к нам пришел мыть чугун Иван. Выглядел он еще более худым ижелтым, чем всегда.- Какой ты толстый, - с завистью вздохнул Иван, разглядывая меня.- Все, - сказал я - Кончилась сытая жизнь. Чугун больше мыть нетребуется.Иван очень огорчился. Очевидно, он запланировал мытье чугуна, и теперьв его бюджете образовалась дыра.- Хиба ш так едять!-сказал он.- Надо было нэ кашу варить, а похлебку. Итрошки крупы идэ и вкуснее. А сало надо было поменять на отрубя. Якой дуракист сало?Все это было абсолютно верно, но и абсолютно бесполезно. Я сказал обэтом Ивану. Самый сильный человек в Утином грустно покачал головой.- Придэ батько - вам здорово влетит. Продукты извели, огород невскопан. Уси в деревне давно вскопали. Кизяков не наделали. Чем же вы будетезимой топить? Траву вы тоже не рвитэ. Приведет батька козу - ни клочка сенанэма.Я удивился этому прокурорскому тону. Раньше Иван разговаривал не так.Очевидно, немытый чугун держал его в должной почтительности.- Ты нас еще не знаешь, - оборвал я нахала. - Мы отцу можем такую сдачудать - закачается.Я не думал, что мои слова произведут на Ивана такое большоевпечатление.- Отцу?! Сдачи?! - выпучил он глаза.- А ты думал что? Мы уже не раз всыпали ему, когда он нас не слушался.Наверно, самый сильный человек в Утином ни разу не слышал такихстрашных речей. Он замахал на меня руками.- Окстись! Окстись! - забормотал он непонятное слово. Потом он ушел,смешно на меня оглядываясь.Из дому вышел, зевая и почесывая грудь, дядя Авес. Его разноцветноетело переливалось всеми цветами радуги. Дядя, прищурившись, посмотрел насолнце.- Тевирп, - приветствовал он меня на птичьем языке. - Лыб уялетадесдерп?- Говорите по-нормальному, - попросил я.- Был у председателя? - перевел дядюшка добродушно.- И не собирался.- Почему? - удивился Авес. - Река Хунцы.- Потому что в деревне голод.- Ну и что? У них всегда есть НЗ. Фронтовику они должны дать. А будутупрямиться - ты тех припугни маршалом Чухрадзеновским. Я с ним лично знаком.- Вот сами идите и путайте.Мои слова не понравились дяде.- Ты стал очень упрямым, - сказал он. - Ты же знаешь, что мне нельзятаскать тяжести.- Вы уверены, что вам придется их таскать?Дядя Авес нахмурился, но потом передумал и подмигнул мне.- Не будем ссориться. Ты ведь любишь своего дядюшку и не дашь емупомереть с голоду.Вслед за Авесом, тоже зевая и почесываясь, показался Вад. Он такжеосведомился, не был ли я у председателя и, получив отрицательный ответ,что-то недовольно буркнул. Затем они вступили с дядюшкой в оживленную беседуна тему: что бы поесть. В каком бы направлении они ни думали, их путинеизменно сходились на подсолнечном масле. Вопрос был лишь, с чем его есть.Наконец дядюшка придумал поджарить на нем сохранившиеся по счастливойслучайности, а вернее по нашей лености, картофельные очистки. Придя к такомурешению, они стали немедленно воплощать его в жизнь. Дядюшка с неожиданнымдля него проворством принялся чистить сковороду, распушив над ней своегалифе, а брат побежал в погреб за маслом, но я перехватил его на полпути.- Стой! А чем лебеду приправлять будем?- Видно будет, - ответил Вад беспечным голосом.- Нет. Масла вы не получите. Хватит с вас крупы и сала. Живите теперь,как верблюды. Верблюд один раз нажрется, а потом ему не хочется есть целуюнеделю.- Но мне очень хочется, - возразил Вад.- Надо было это предусмотреть вчера. Это логично.Презрев законы логики, брат юркнул мне под мышку и припустил к погребу.Я еле догнал его.- Нет!- Да!- Нет!- Дядя Авес! Он не дает масла!Итак, Вад вышел из повиновения. Во время тараканьих бегов они здоровоспелись с Авесом.- Иду!Дядя Авес спешил на помощь, издавая своими галифе хлопающие звуки.- Что здесь происходит?Я вежливо объяснил, что происходит экономия масла. Дядя принялся горячоубеждать меня дать ему масла, так как уже десять часов, а он еще незавтракал, а врачи прописали ему принимать пищу в строго определенное время.Видя, что этот довод не действует, Авес Чивонави попытался соблазнить меняописанием румяных, шипящих на сковородке картофельных очисток, но я, хоть иглотал слюни, все же устоял. Тогда дядюшка надумал применить физическуюсилу. Вроде бы в шутку, подмигивая и сыпля разными шуточками, он попыталсяотодвинуть меня от двери погреба, но тоже безуспешно. Я лишь слегка толкнулего плечом, и дядюшка отлетел и закачался как камыш. Все-таки он былдействительно больным человеком Авес постоял немного, держась за бок иморщась, а потом рассмеялся.- А если мы вот гак, река Хунцы?Он вытащил из галифе пистолет и, продолжая смеяться, стал целиться вменя дрожащей рукой.Не знаю, чем бы кончилась дядина шуточка, но в этот момент калитказаскрипела и во двор ввалилась толпа во главе с Иваном. Очевидно, это былаего "мала куча", потому что все они очень походили на Ивана: такие жекостлявые и длинные. "Мала куча" несла ведра, солому и дырявые решета.- Мы тово...- сказал Иван смущаясь. - Покажем, як кизяки де

Дата добавления: 2015-06-27