Часть третья. Человек без лица 3 страница

Мы не задерживаемся в комнате Мадам, чему я безмерно рад. Здесь слишком душно.

– Леня, мне порой кажется, что ты еще совсем мальчик, – говорит Мадам. – Нельзя же быть таким наивным.

– Почему?

– Жить трудно.

– А мне никто не обещал, что будет легко.

Я иду рядом с Мадам, гадая, как мы смотримся со стороны. Бледный и высокий Стрелок годится Мадам в сыновья по возрасту, но сходства в них нет. Наверное, это выглядит как визит переодетого аристократа в дешевый бордель.

– Ступеньки крутые, – предупреждает Мадам.

– Помню.

Мы выходим в рекреационную зону, и девочки под зонтами приветствуют Мадам одобрительным визгом. Гей, бултыхающийся в воде у самого берега, торопливо встает и машет рукой. Из‑под стойки бара высовывается всклокоченная голова Компьютерного Мага и торопливо ныряет обратно.

– Видишь, Вики нет, – громко говорит мне Мадам. Покровительственно кладет руку на плечо: – Девочки, Стрелок подождет свою подружку! Не обижайте его!

Общий смысл ответов сводится к тому, что меня непременно обидят, но мне это понравится. Мадам грозит девушкам пальцем, потом идет к стойке бара. Маг, словно почувствовав ее приближение, появляется на свет.

– Поговори со Стрелком, – ласково просит его Мадам. – У него есть вопросы… ответь на все.

– На все‑все? – вопрошает Маг.

– Абсолютно.

– Ну, Мадам, я вас за язык не тянул! – заявляет Маг.

– Если бы в этом была необходимость… – вздыхает Мадам.

Я дожидаюсь Мага за столиком, стоящим чуть в отдалении от других. Ни к чему девочкам слушать наш разговор.

– Шампанское! – заявляет Маг, подходя ко мне. – Привет, Стрелок! Ты ведь шампанское пьешь, верно? Я не пью, там пузырьков много, потом в животе бурчит!

Он как‑то странно двигается. Очень ровно, словно по асфальту. Смотрю на его ноги – они не касаются песка. На босых ногах Мага стоптанные тапочки, из которых растут крошечные, молотящие по воздуху крылышки.

– А я только с девушками шампанское пью, – отказываюсь я. – Там водка есть?

– Там все есть! – Маг шлепает на стол бутылку ликера ядовито‑фиолетового цвета, и убегает с невостребованным «Абрау‑Дюрсо». Через минуту, все так же паря над пляжем, он возвращается с водкой «Урсус», хрустальным кувшином, полным воды и пакетиком «Зуко».

– На, мешай!

«Урсус» я никогда не пробовал, но по слухам, водка хорошая. С надеждой, что подсознание додумает вкус за меня, наливаю стопку. Маг хватает кувшин и сам смешивает в нем напиток, пользуясь рукой в качестве миксера.

В конце‑концов, мы в виртуальности… микробов тут нет. Залпом выпиваю и отхлебываю прямо из кувшина. Интересуюсь:

– Где такую обувку раздобыл?

– Тапочки? А, сегодня сделал… запарило в песке вязнуть. Нравится? Понимаешь, ходить в Диптауне можно только по полу. Вот, пришлось к подметкам кусок пола приклеить. И теперь никаких проблем – гуляй по воздуху, пока не устанешь!

Маг хохочет и начинает мелко перебирать ногами, поднимаясь почти до уровня стола. Потом поджимает ноги, падает в кресло и откупоривает свой ликер. С чмоканьем припадает к бутылке.

– Шикарная штучка! – заявляет он. – Сладкий‑сладкий! Настоящий кюрасао!

– Ты весь день тут проводишь? – интересуюсь я.

– День? Ха! Я отсюда выхожу поесть, и, пардон, в туалет сбегать!

– Мадам говорит, вся защита на тебе держится…

– Не то слово! Тут все на мне держится.

– Посторонний может сюда пройти?

– А как бы мы на жизнь зарабатывали, если их не пускать?

– Я о другом. Возможно проникнуть в служебные помещения борделя?

– Заведения! Это не бордель, а Заведение! Нет, нельзя.

– Абсолютно?

Маг вздыхает и становится более серьезным:

– Ты хакер или ламер?

Вопрос риторический, но все же отвечаю:

– Чайник я.

– Понятненько… Абсолютных защит не существует. Чем больше приближаешься к абсолютной надежности, тем неудобнее твое пребывание в виртуальности. Тут квадратичная зависимость – с увеличением защиты падает твоя способность воспринимать и передавать информацию. Самое главное – найти оптимальное соотношение защиты и удобства. Наша охранная система создана с элементами искусственного интеллекта. При обнаружении попыток взлома дается оповещение, вводятся дополнительные пароли, включаются болванчики…

– Болванчики?

– Автономные мобильные охранные программы, фагоциты. Я их болванчиками зову, они все тупые. Ты чего не пьешь?

Наливаю себе еще.

– Если идет интенсивная атака, – продолжает Маг, – то степень защиты растет неограниченно, вплоть до полной капсуляции Заведения. Разумеется, на практике такого не случалось, но все должно работать именно так…

– Ты хочешь сказать – защита все‑таки идеальна?

Маг мнется. Тщеславие, которого он явно не лишен, борется в нем с объективностью.

– Нет… Если проникновение спланирует большая группа профессионалов, они успеют войти, прежде чем охрана заработает на всю катушку. Только кому это надо, а?

Я понимаю, что иного ответа и ожидать было смешно. На любой щит находится свой меч.

– Спасибо, Маг.

– Да ладно, мелочи! – машет он рукой. – Хочешь свою охранную систему наладить? Притаскивай, помогу. Или нет, пошли к тебе! – загорается Маг. – Сам все сделаю. Скучно тут сидеть!

Качаю головой – не угадал.

– Просто интересуюсь постановкой дела.

– А, так ты из проверяющих? – вскидывается Маг. – Т‑с! Все понял, тихо… Чего Мадам сразу не сказала?

Интересно, кто может проверять виртуальный публичный дом? И зачем? Очень интересно… но расспрашивать Мага не решаюсь.

– Пойду, может уже и Вика освободилась, – говорю я. Маг сразу становится торжественным и важным:

– Ты смотри, Вику не обижай! – предупреждает он. – А то… она девчонка славная, я за нее любому морду набью.

Маг вздыхает, мечтательно смотрит на море.

– Хотел было за ней приударить, да ты меня опередил… – признается он. – Вика ведь в меня влюблена была по уши. И сейчас еще, наверное… но ты не переживай. Я у друзей подруг не отбиваю.

Когда‑то я думал, что компьютерщики из телесериалов – это придуманные характеры. Если бы! В жизни они тоже есть.

– Но вот к той, беленькой, лучше и не подходи! – добавляет он. – Она в меня втюрилась, уже с полгода сохнет.

Бедная девушка, не подозревая о своей тяжелой судьбе, хохочет, обнимаясь с подружкой.

– Или, может, за Наташкой приударить… – размышляет Маг. – Они тут все такие влюбчивые!

Он подхватывает свой ликер и приплясывающей походкой движется к веселящейся блондинке. А я пользуюсь моментом, чтобы смыться.

Видимо, я делаю пару лишних кругов на винтовой лестнице, и поэтому спускаюсь в холл. Давешних посетителей нет. Наверное, уже вкушают радости жизни.

Только какой‑то парень стоит у стола, листая черный альбом. Невысокий, сутулый, с лицом изголодавшегося сурка, длинными прядями волос, выбивающимися из‑под надвинутой на глаза кепки.

Я прохожу мимо, к двери в служебные помещения, когда до меня доходит. А парень уже откинул альбом и неторопливо двигается к выходу.

– Кепочка! – окликаю я его.

Он останавливается и медленно оборачивается. Глаза пустые, жизнерадостные как у вареной рыбы.

– Ты – Кепочка, – повторяю я.

Ни малейшей реакции. Парень лупится на меня пустым взглядом.

– Ты мне не нравишься! – с нежданной радостью говорю я. – Слышишь? Ты мне очень не нравишься.

– Три раза «ха‑ха», – отводя блеклый взгляд, отвечает Кепочка. И вновь поворачивается к двери. Любопытства в нем нет в принципе.

Но, по крайней мере, земляк.

– Стой! – кричу вслед, и он останавливается. Равнодушно ждет. – Тебе не следует больше приходить сюда, – говорю я.

Кепочка ухмыляется. Первая эмоция на его лице – но она такая механическая, словно я общаюсь с программой, а не с человеком.

– Чего ты здесь добиваешься?

Кажется, это тот вопрос, на который он готов ответить.

– Некоторые исследования групповой психологии.

– Проводи их в другом месте.

Белесые глаза обшаривают меня с ног до головы.

– Ты здесь работаешь?

– Нет.

– Значит – мутант.

Я теряюсь от этой странной характеристики, и Кепочка поясняет:

– Утрата социальной и этической ориентации. Распад личности. Какая неизбежная и отвратительная метаморфоза.

Уже открывая дверь он добавляет:

– Неинтересно…

…Голос Вики догоняет меня на выходе:

– Подожди, Леонид. Не надо!

Прийти в себя – довольно трудная задача. Оказывается, моя правая рука вцепилась в пояс, а левая сжата в кулак. Смотрю на Вику, ощущая, как медленно спадает ярость.

– Это был Кепочка? – уточняю на всякий случай.

– Да.

– Кажется, я начинаю понимать вашу реакцию…

– Остыл? – интересуется Вика. – Молодец. Пойдем.

Мне уже не по себе от недавней вспышки. Странно, не ожидал, что меня можно так легко завести – ничего, в общем‑то, не значащими словами.

– Кто он такой, Вика?

Она чувствует, что на этот вопрос придется дать ответ.

– Ничего особенного. Просто человек, считающий себя вправе судить окружающих.

– Например – виртуальных проституток?

– Не только. Я знаю еще пару мест, где Кепочка ставит свои эксперименты.

– Он что‑то говорил о психологии…

Непонятно почему, но эти слова Вику смешат:

– Личность, неспособная к созиданию, обязательно ищет оправдания деструктивному поведению. Очень часто они принимают форму отстраненного наблюдения за несовершенствами мира. Особенно за такими, как наш бордель…

Мы входим в дверь, с которой улыбается черный котенок, и Вика продолжает:

– Психология, в общепринятом понимании, крайне простая наука. Люди, неспособные самостоятельно вбить гвоздь или срифмовать пару строчек, ни капли не сомневаются в своей способности понимать – и судить других. В крайних проявлениях это становится смыслом жизни и источником самоутверждения.

– Кто ты, Вика?

– Психолог. Кандидат наук, если тебе интересно.

Она садится, стряхнув со стула каменную крошку. Комната после землетрясения явно нуждается в уборке. Поскольку второго стула все равно нет, я опускаюсь на корточки.

– А тема твоей диссертации?

– «Сублимация аномальных поведенческих реакций в условиях виртуального пространства».

Словно извиняясь, она добавляет:

– Принято формулировать таким языком.

Вот оно что…

– Ты изучаешь таких, как Кепочка? – спрашиваю я. – Настоящий охотник за охотниками липовыми?

– Нет. Уже давно нет, Леня. Изучать было интересно полгода, год. А сейчас – все они на одно лицо. И Кепочка, и остальные подобные ему. Все патологии едины, и если ты знаешь одного психопата, то можешь предсказать поведение тысячи.

– Тогда зачем…

– Потому что они есть. Здесь деструкция, прущая из них, может причинить боль одному, нескольким людям. В реальной жизни они оставят за собой след из сломанных судеб, отравленной любви, осмеянной дружбы. Может быть, даже из крови. А здесь они безвредны. Весь их гонор, звериные реакции, интриги и самомнение – пыль. Пыль на ветру.

– Но ведь тебе тяжело – здесь!

– И что с того? Больно не мне настоящей. Больно мне нарисованной.

– Вика…

– Я тебя прошу – не вмешивайся в дела заведения. А то Мадам снимет твой доступ.

Она улыбается, и я теряюсь.

– Ладно. В заведении я в ваши дела не вмешиваюсь.

– А за его пределами?

– Это уже вопрос личной свободы.

Вика разводит руками.

– Леонид, тебе сколько лет?

– Меняемся? – быстро спрашиваю я. – Информация на информацию?

В виртуальности никто не афиширует свои биографические данные. Но Вика даже не подозревает, насколько их не привык афишировать я.

– Хорошо. Мне двадцать девять, Леонид.

Прежде чем ответить, я еще успеваю обрадоваться.

– Тридцать четыре.

– Никогда бы не подумала. Я тебе давала двадцать с небольшим.

Не стоит говорить, что мои опасения были прямо противоположными.

– Виртуальность лжива.

– Нет. Виртуальность – как лед. Мы вмерзаем в нее раз и навсегда. Нашу первую маску невозможно снять. Потом можно придумать сотни тел, но то, первое, всегда будет заметно.

– Твоей первой маской была Мадам?

Вика берет со стола сумочку, достает сигареты, закуривает:

– Да, Леня. Мы получили грант на исследование сексуального поведения людей в виртуальном пространстве. Западники были немножко на этом повернуты… как‑никак треть информации в сети касалась секса. Вот я и придумала такой образ – уверенная, тертая жизнью, все повидавшая хозяйка борделя.

– Он получился, – признаю я.

Вика выдыхает дым и спрашивает с легкой иронией:

– Может быть, я такая и есть? В глубине души?

– А мне плевать.

Вру я, вру. Но Вика не спорит.

– Зуко тебя успокоил?

– Почти.

– Он хороший специалист. Ты можешь спокойно приводить своего приятеля.

Смотрю на часы. Время еще есть.

– Это не так просто, Вика. Тут важно угадать, и прийти за ним вовремя.

– Смешной вы народ, хакеры, – бросает Вика. Мне тоже смешно. Надо же! Меня посчитали крутым программистом.

– Ты позволишь у тебя поспать?

– Что?

– Поспать. Я почти сутки в глубине, а работать лучше со свежей головой.

Вика – вот чудо – подходит к вопросу по‑деловому.

– Тебя разбудить?

– Да, через два часа.

– Спи. Будь как дома. Я сама тебя разбужу.

Она треплет меня по голове – жест скорее подошел бы Мадам, но мне все равно приятно. Кивает на постель и выходит в ту дверь, что ведет в костюмерную. Через минуту Мадам выйдет из своей комнаты и отправится командовать девочками.

А я делаю не совсем корректный поступок. Достаю из кармана куртки катушку с тонкой нитью. На конце нити – грузик.

Ветер за окном не утихает ни на минуту, нитку раскачивает, но я все‑таки вытравливаю ее до конца. Когда грузик касается склона, смотрю на нить: каждый метр ее отмечен полоской красной краски.

Семь с половиной метров. Простыни тут не помогут. Ну ничего, в борделе наверняка есть веревки, хотя бы в тех комнатах, что предназначены для садомазохистов.

Выкидываю катушку за окно. Мне чуть‑чуть неловко, но я утешаюсь тем, что Вика наверняка разрешила бы этот маленький эксперимент.

Она ведь сказала – «будь как дома»…

Я плюхаюсь на узкую кровать, прямо на покрывало. Закрываю глаза. Но перед тем, как позволить себе уснуть, все‑таки выхожу из виртуальности и приказываю «Виндоус‑Хоум» разбудить меня через два часа.

Сон приходит почти мгновенно. Я почему‑то надеюсь, что снова увижу что‑то сюжетное и пророческое – как в прошлый раз, когда Алекс расстрелял Неудачника. Но мне снится полный сумбур.

Радуга, сияющая над Диптауном. Ослепительные всполохи, похожие на дип‑программу. Только эта радуга сложена из уступов, это библейская лестница, уходящая в небо. Я иду по ней, словно Компьютерный Маг в своих крылатых шлепанцах. Цвета, оказывается, имеют разную плотность – я проваливаюсь в фиолетовых и синих слоях, слегка опираюсь на зеленые и твердо ступаю по желтым. Город подо мной ярок и наряден, я вижу его сквозь цветной туман.

Во сне я даже знаю, почему иду в небо. Где‑то там, наверху, хрустальный купол глубины, разделивший мир пополам. Я должен разбить его – или оружием Маньяка, или голыми руками, как получится. Хрусталь треснет и прольется на город – ослепительным звездным дождем. Ведь звезды – они из хрусталя, это не подлежит сомнению. Из колкого хрусталя, отражающего свет наших глаз.

И что‑то случится. Может быть звезды сожгут нас. Может быть – успеют остыть, и упадут в подставленные ладони. Не знаю, чего именно я хочу.

Главное – не ошибиться и ударить вовремя. Оно уже определено, то время, когда я смогу превратить барьер в миллионы хрустальных звезд. Оно почти пришло, время…

– Время… Леонид, время…

Открываю глаза под шепот «Виндоус‑Хоум». Проходит пара секунд, прежде чем я осознаю, где нахожусь.

А еще через мгновение входит Вика.

– Ты проснулся?

Киваю, сажусь на смятой постели, тру лоб. Голова тяжелая. Надо было или дольше спать, или вообще не ложиться.

– Я сварю кофе, – говорит Вика.

Привалившись к деревянной стене, наблюдаю за Викой. Она достает из черного, не от грязи – от старости, буфета полотняный мешочек с кофе. Мелет зерна на маленькой ручной кофемолке из надраенной до блеска меди. Умело разжигает очаг.

Пахнет сухими сосновыми дровами, закипающим кофе и какой‑то абстрактной, немедицинской чистотой… то ли воды в горном ручье, то ли горячего песка под солнцем.

Хорошо.

Я могу прошептать свою считалочку и выйти в реальность.

Сварить настоящий кофе и даже сдобрить его остатками коньяка. Умыться холодной водой.

Будь я проклят, если так поступлю.

Это здесь все настоящее – чистый воздух, живая вода, кофейная гуща на дне чашки, заботливый взгляд Вики. Снаружи – заброшенная пыльная комната, сырость, гнилая вода из крана.

…Что‑то часто стало накатывать на меня это самоубийственное желание

– стать таким, как все…

– Коньяк? – спрашивает Вика. Наливает мне маленькую рюмочку «Ахтамара».

– У меня есть еще минут пять, – говорю я. – Потом… пора.

– Ты вернешься не один?

– Надеюсь.

– Возьми своего друга за руку, когда будешь входить. Тогда для него тоже сделают привилегированный статус. Я попрошу Мага.

– Спасибо.

– Мадам поблагодаришь. От нее все зависит.

– С Мадам мы друзья, она позволит, – улыбаюсь я.

Я успеваю выпить две чашки кофе и две рюмки коньяка, прежде чем мое время и впрямь кончается.

Пора.

Вика начинает прибирать в комнате, когда я выхожу. Я невольно вспоминаю про суррогат‑семьи, которые в последнее время стали появляться все чаще и чаще. Все эти живущие в разных городах парочки, снимающие в Диптауне общие квартиры. Говорят, они очень любят возиться по хозяйству, пылесосить и стирать – словно имитация быта сделает их союз настоящим.

«А у вас есть семья?»

«Да. Моя подруга проститутка, у нас маленькая горная хижина в борделе. Заходите, она сварит прекрасный кофе. У нас всегда чистенько и уютно, даже после землетрясения!»

От того, что такая картина не вызывает ни малейшего раздражения, становится страшно.

Ситуацию надо разрешать. Как угодно.

Я бреду по улице к входному порталу. Прохожу мимо павильончика какой‑то авиакомпании, где скучает оператор. Рядом с павильончиком примостился нищий. Это тоже новое явление – побирушки в виртуальном пространстве, еще месяц назад их не было.

Нищий опрятен, но оборван и тощ. Его фигура слегка просвечивает и дергается рывками – таким способом пытаются продемонстрировать низкую скорость модема и слабость программного обеспечения.

– Help me… – стонет нищий.

– Бог подаст, – сообщаю я.

– Господин хакер, хотя бы один доллар… – плачется вслед нищий.

Говорят, большинство из этих нищих – русские. Говорят, что никто из них в деньгах не нуждается. Это просто забава «новорусских», редкое развлечение. Поклянчить, побыть в шкуре нищего. Якобы, модная и действенная психотерапия. Маньяк клялся, что навесил одному из таких нищих маркер, и тот оказался директором крупного банка.

– Я работал на «Микрософт», – бормочет нищий, плетясь следом. – Однажды я назвал «форточки» сырой программой, и похвалил «Полуось». На следующий день Билл Гейтс лично уволил меня и внес в черный список. А я был крутым хакером… до чего же я опустился…

– На каком прерывании висит твой модем? – кричу я, оборачиваясь. – От чего зависит появление надписи «начните работу с нажатия этой кнопки» в «Виндоус‑Хоум»? Три лучших способа завесить «форточки»? Кто придумал текстурную графику? Лучший протокол для модемов марки…

Нищий обращается в бегство.

Наверное, Маньяк не врал.

Но, по крайней мере, эти забавы менее опасны, чем уличные гонки, бывшие у нуворишей в моде год назад. Из‑за них тогда было запрещено пользование личными машинами, и «Дип‑проводник» победоносно занял рынок транспортных услуг.

Встреча с нищим развлекает меня, и к порталу «Лабиринта» я подхожу уже совсем в другом настроении. В боевом.

Толпа густая, как всегда. «Лабиринт» пока функционирует, значит, я все рассчитал правильно. Но страх опоздать и в последнюю секунду уткнуться в закрытую дверь не отпускает. Протискиваюсь между игроками, спешу.

И лишь вводя свой код и выходя на тридцать третий уровень, я успокаиваюсь окончательно.

Начали!

Я – Стрелок!

На уровне – ветер. Скрипит, раскачиваясь, железная кабинка «Американских горок», полусползшая с рельсов и нависшая над самой головой Неудачника.

Прекрасно, еще один способ смерти нашелся.

– Эй! – кричу я, подходя. – Это я!

Неудачник поднимает голову. Может быть, это добрый знак.

– Скучаешь?

Я сажусь рядом с ним, и Неудачник сам стягивает респиратор. Смотрит на меня, устало и безнадежно.

– Ты программа или человек? – в лоб спрашиваю я. Неудачник качает головой. Относи отрицание к чему хочешь…

– Ты в курсе, что тебя прозвали Неудачником? – говорю я. – Но, знаешь, даже Иову везло больше чем тебе! Твоя невезуха – это что‑то уникальное!

Он, наконец, отвечает:

– Это не только моя… невезуха.

– Хочешь сказать, тебя плохо спасали?

Я говорлив и оживлен, как после выпивки. Мне надо немножко растормошить Неудачника. И, как ни глупо это звучит, убедиться, что он – не программа.

– Меня хорошо спасали. Просто никто не вышел за барьер.

– Какой барьер?

– Сознания.

Неудачник терпелив в своих объяснениях, но что с того? Ясности они не прибавляют.

– Давай мы отойдем из‑под этой дряни, – глазами указываю на качающуюся кабинку. – Времени у нас мало.

– Ты все равно не сможешь… – шепчет Неудачник, но послушно встает и пересаживается в сторону.

– Посмотрим, посмотрим…

Я жду, сам не зная чего. Обещанной Урманом акции, закрытия уровня?

– Неудачник… можно тебя так звать? Ты любишь стихи?

Молчание.

Программа может имитировать беседу, черпая ответы из моих же слов.

Но творить программы не умеют.

– Мой дядя, самых честных правил, – декламирую я. – Продолжай! А? Неудачник?

Он смотрит на меня с такой иронией, что делается не по себе:

– Когда не в шутку занемог… Стрелок, все русские дайверы знают наизусть лишь Пушкина?

– Анатоль?

– Да. Он вспомнил «чудное мгновенье».

Можно засмеяться над своей глупостью. Над теми клише, что вколочены в сознание. Но вместо этого я спрашиваю, и что‑то во мне ломается, может быть пресловутый барьер, может быть – здравый смысл:

– А что читал Дик? Шекспира?

– Кэрролла, – отвечают мне со спины.

Дик стоит рядом. Анатоль метрах в пяти, с «BFG» наизготовку.

– Я точно так же сел рядом, – говорит Дик. – Сел…

Он садится перед безучастным Неудачником и произносит:

Twas brillig, and the slithy toves, Did gyre and gimble in the wabe:

Я зачарованно жду. И Неудачник продолжает:

All mimsy were the borogoves, And the mome raths outgrabe.

Из далеко далека «Виндоус‑Хоум» издает тревожный писк и шепчет:

– Непереводимо! Нет в основном словаре. Непереводимо!

Дик поднимает на меня взгляд и спрашивает:

– Так, значит, по твоему мнению Неудачник – русский?

А ведь Урман задавал тот же вопрос.

– Кто ты? – спрашиваю я Неудачника. Тот улыбается, встает. – Кто ты?!

– кричу я.

Он стал под дерево и ждет, И вдруг граахнул гром…

– говорит Неудачник.

Анатоль хохочет и подхватывает:

Летит ужасный Бармаглот И пылкает огнем!

Сумасшедший дом. И я в нем – самый тупой пациент.

– Уходи, дайвер, – приказывает Дик. – Игры в спасение кончились. Все куда серьезнее, чем ты думаешь.

Словно в подтверждение его слов над уровнем разносится густой, механический рев сирены, такой сильный, что закладывает уши. Потом наступает тишина – только ухают, визжат, свиристят потревоженные монстры. Перекрывая их с неба вещает женский голос:

– Attention! Внимание! Всем, находящимся на тридцать третьем уровне «Лабиринта Смерти»! Немедленно покинуть игровую зону! Это официальное предупреждение. Тридцать секунд на выход из игровой зоны! Вы можете воспользоваться своим оружием для совершения самоубийства и вернуться в колонный зал «Лабиринта». Все необходимые объяснения будут даны, компенсации выплачены. Внимание! Всем…

– Тебе помочь? – спрашивает Анатоль, наводя на меня «BFG». – Или сам?

– Ты заденешь Неудачника, – говорю я. Анатоль кивает, бросает «BFG» и скидывает с плеча гранатомет.

Но в это мгновение я рву из‑под защитного комбинезона кожаный пояс Стрелка. Это самый обычный пояс – пока он находится на моем теле.

В руке полоска кожи с гулом сжимается, удлиняясь, окутываясь синими искрами. «Варлок‑9000» сделан Маньяком в форме плети.

Взмах – плеть вытягивается, жадно рвясь из рук. Кончик плети бьет Анатоля по бронежилету.

Синий огненный ручей струится по плети, всасываясь в тело Анатоля. Это боевое оружие, для него нет разницы между броней и голой плотью. Дайвер исчезает в вихре фиолетового пламени, проваливается в землю. Но вихрь не затихает, огненная воронка гудит, медленно расширяясь.

– Ты! – кричит Дик. – Ты пронес вирус!

Наши лица окрашены синим сиянием. Неудачник зачарованно смотрит на растущий вихрь. Киваю. К чему сейчас слова?

– Пятнадцать секунд… – произносит голос в небе.

– Ты ударил по Анатолю! Ты нарушил кодекс дайверов! – Дик не пытается взять в руки оружие, и я рад этому. Мне не хочется его убивать.

– Все слишком серьезно, – повторяю я его же слова.

Новый звук – звон лопающегося стекла, треск рушащихся стен, визг мнущегося металла.

Из багровых туч падает вниз серебристое кольцо. За ним – темнота. Словно исполинский стакан накрывает тридцать третий уровень. Я мог бы подумать, что именно так выглядит капсуляция «Лабиринта», если бы не ужас и растерянность на лице Дика.

В игру вступил «Аль‑Кабар».

Но Дик склонен винить во всем меня. Он срывает винтовку – и я реагирую, не думая. Плеть бьет его по шее, обезглавливая с энтузиазмом безработного палача.

Раз‑два, раз‑два! Горит трава, Взы‑взы стрижает меч…

– произносит Неудачник.

Я хватаю его за плечи, толкаю к огненной воронке. За нашей спиной новый вихрь разгорается на теле Крейзи Тоссера.

– Зачем? – успевает спросить Неудачник.

Надо спешить. Сейчас, когда хакеры «Лабиринта» и «Аль‑Кабара» сошлись в схватке за тридцать третий уровень – самое время удирать. «Варлок» – не просто убийца. Это еще и туннель, буравящий глубину.

– Чтобы вернуться! – кричу я, вталкивая Неудачника в синее пламя, и прыгая следом.

Огонь.

Мы падаем.

Спираль синего огня – стенки туннеля, фиолетовый туман – плоть его.

Туманные зеркала под нашими ногами – мы разбиваем их в падении. Лица в зеркалах – как тени, пространства – как бледные акварели.

Разрушенный вокзал первого уровня… госпиталь двадцать первого… собор пятидесятого! Я даже различаю оскаленную морду Принца Пришельцев, огненный всполох его наплечного гранатомета – но мы уже проносимся мимо.

Улица Диптауна – лица прохожих, капот такси, рекламная вывеска «Лишь поработав на…

Книжный магазин – радуга переплетов, девочка в очках, листающая журнал – шелест страниц, как гром, парень за кассой…

Синие молнии ползут по моим рукам.

Неудачник в облаке бирюзового пламени.

Супермаркет – прямо перед глазами мелькает банка апельсинового конфитюра. Пустая.

Зоомагазин. Белый кролик в клетке…

Интересно, бывают ли галлюцинации в глубине?

«Варлок» должен угомониться. В него встроен счетчик пройденных пространств, но Маньяк не обещал, что тот сработает как надо. Возможности испытать вирус у него не было…

Равнина, какая‑то невообразимо плоская, выгоревшая, четыре машины ползущие по ней…

То ли облака, то ли море белого пуха, хрустальные деревья до горизонта, седой старик в белой хламиде до пят, провожающий нас растерянным взглядом, пение арф…

Багрово‑черное кружение, низкий гудящий рев, серная вонь и блеск стали во тьме…

Голубые разряды хлещут сквозь нас, каждый волосок на коже потрескивает и колется, словно врастая в тело.

Зеленая поляна, по которой носится, одурев от восторга и энергии, маленький щенок. Тявканье вслед…

Остановись, «Варлок», остановись!

Бушующее море, звезды в разрывах туч, соленый вкус на губах, крошечная яхта, несущаяся вниз с волны, на носу, цепляясь за снасти, голый по пояс мальчишка с гарпуном в руках…

Полутьма, круглый зал, стены из экранов, кресло, похожее на трон…

Это зеркало не разбивается, всасывает нас в себя – и выкидывает на холодный мраморный пол. Ощупывать кости времени нет.

Вскакиваю, занося плеть для удара.

Но опасности, похоже, нет. На кресле‑троне восседает плотный мужчина средних лет в немыслимо пышной и одновременно полувоенной одежде. Грудь усыпана орденами. Нас он словно не видит – все его внимание приковывает существо на самом большом экране. Существо напоминает огромного красного муравья.

Дата добавления: 2015-06-27