Переход в никуда

Казалось бы, возможен и иной исход – изоляция. Хочется думать, что в благоприятных условиях, без давления извне этнос мог бы бесконечно хранить свою оригинальную культуру и отработанный стереотип поведения. Пусть все вокруг рассыпается в труху или перемалывается пассионарными толчками – был бы мир, и этнос будет воспроизводить сам себя. Так думают многие наивные люди.

Но дело в том, что вместе с памятью о прошлом люди последней фазы этногенеза теряют ощущение времени сначала за пределами своей индивидуальной или семейной биографии – «живой хронологии».[427]В конечных этапах они ограничиваются констатацией времен года и даже просто дня и ночи. Последнее автор сам наблюдал у чукчей: смена времен года находилась вне их внимания. Вместе с этим чукчи – прекрасные охотники, обладают развитой мифологией, очень храбры и сметливы. Отсутствие хронологии отнюдь не мешает им жить.

Сходную картину рисуют европейцы, близко общавшиеся с пигмеями Центральной Африки. Пигмей не знает, сколько ему лет, потому что год для него – слишком большой срок, и потому что у него нет нужды считать свои годы. В остальном пигмеи очень неглупы, великолепно ориентируются в тропическом лесу, где сразу теряют направление не только европейцы, но и банту.

Последние живут с пигмеями в тесном контакте, используя их как проводников, за что снабжают изделиями из железа, ибо банту – великолепные кузнецы. И вот что важно для нашей темы: платить пигмеям за услуги необходимо тут же, не предлагая аванса, ибо они работают только для того, чтобы удовлетворить насущную нужду или прихоть.

Вот наглядный пример. Пигмеи умеют то, чего не умеет никто, кроме них, – строить из лиан мосты через широкие реки. Через узкую реку перейти можно, а через большую переплывать опасно – крокодилы. И поэтому надо построить мост, а материал – лианы и два дерева – на одном берегу и на другом. Так вот что пигмеи делают: привязывают к пальме на берегу лиану, за нее хватается парень, и его раскачивают так, чтобы он долетел до второго берега и там схватился за другую пальму; если он промахнется, лиана стремительно возвратится обратно, и его может убить о ствол дерева. Это очень опасное дело, но пигмеи прекрасно с ним справляются. Потом по первой лиане они протягивают другие и делают великолепный висячий мост. Один американский кинооператор хотел это снять и обратился к знакомому пигмею. Американец пообещал хорошо заплатить. Но пигмей ответил: «Нет, ничего не буду делать, мне от тебя ничего не надо, я уже на тебя работал, ты мне дал нож – есть нож, ты мне дал котел – есть котел, ты мне дал еще стамеску – очень хорошо, спасибо. А мне больше ничего не надо, зачем же я буду рисковать?» – «Так, в запас». – «Чего? В какой запас, я не понимаю, что ты говоришь, глупый белый человек». Тогда американец все-таки додумался. Он разузнал, что этот пигмей хочет жениться, а жену надо выкупить. Женщина у пигмеев – ценность, за нее надо платить, за ней надо ухаживать, женщина – большое дело. Он говорит: «Выкуплю тебе невесту, вот только сделай мост». И тот ему сделал мост и получил невесту.

Но понятия «запас», «будущее» пигмеям чужды, равно как и прошлое до рождения данного пигмея. То и другое его просто не интересует. Контакт с банту поддерживает пигмеев, стимулирует их, при этом не лишая их привычной географической среды, ибо на тропические дебри никто никогда не покушался. Благодаря сложившемуся симбиозу пигмеи живут веками.

Таким образом оказывается, что этносы, потерявшие былую пассионарность, могут существовать за счет пассионарности соседнего этноса, передаваемой даже не естественным путем, а через системные связи. Симбиоз – это усложненная система, выгодная для обеих сторон. Единственная опасность здесь кроется в попытках перевести этнический контакт в модус ассимиляции, но это всегда возрастная болезнь финальных фаз, когда люди, вместо того чтобы изучать окружающую действительность, начинают ее измышлять. Еще никому не удалось найти более удачный вариант, чем есть в природе.

Итак, даже для финальных фаз этногенеза нужна пассионарность, хотя бы заимствованная. Вот почему пассионарные толчки не только губят, но и спасают этносы, находящиеся в соседстве с ареалом толчка.

Но если этнос этой фазы находится в полной изоляции и пассионарный толчок проходит мимо места его обитания, то приходит конец, еще более печальный. Обратимся к фактам, ибо логике никто не захочет верить.

На Малом Андамане, в чудном климате, среди роскошной природы живет небольшое негроидное племя онгхи. Никто их никогда не обижал. Там устроен заповедник и даже туристов не пускают. Жители мирные, приветливые, честные, очень чистоплотные. Кормятся они собирательством и рыбной ловлей. Болезни там редкость, а если что случится – дирекция заповедника оказывает помощь. Казалось бы, рай, а население сокращается. Они попросту ленятся жить. Иной раз предпочитают поголодать, чем искать пищу; женщины не хотят рожать; детей учат только одному – плавать. Взрослые хотят от цивилизованного мира только одного – табака.[428]При всем этом онгхи весьма чутки к справедливости и не переносят обиды. Женщины их целомудренны, и когда заезжий бирманец попытался за ними поухаживать, онгхи убили его, а затем сообщили об этом начальству, но не как о своей провинности, а как о наведении порядка; разумеется, о наказании их не возникло и речи. И правильно! Нечего было лезть в чужой этнос.

Но вот что странно. Директор отделения департамента антропологии, образованный индус Чоудхури сказал автору очерка: «…онгхи живут так, как жило человечество 20 тысяч лет назад. Для них ничего не изменилось. Питаются они тем, что дает природа, а тепло им дают солнце и костер».[429]

Вот сила гипноза некритически воспринятой эволюционной теории этногенеза. А как, по мнению индийского ученого, попали на Андаманские острова предки онгхи? Ведь они должны были знать не только каботажное мореплавание; да и вряд ли они плыли по Индийскому, очень бурному океану наобум. Луки и стрелы тоже надо было изобрести или позаимствовать у соседей. Брачные обычаи, запрещающие даже в случае раннего вдовства повторный брак и ограничивающие браки с близкими родственниками, – отнюдь не примитив. Язык онгхи неизвестен, потому что индийские этнографы его еще не выучили. Но когда это случится, то наверняка окажется, что у онгхи есть воспоминания о предках, мифы и сказки, еще не совсем забытые. Но жизненный тонус онгхи понижен. Четвертая часть молодых женщин бесплодны. Если бы так же обстояло дело 20 тыс. лет назад, то предки онгхи давно бы вымерли.

Нет, онгхи и подобные им этносы – не дети, а старички. Без пассионарности люди менее приспособлены к жизни на Земле, чем животные. Те в стабильных и благоприятных условиях не вымирают. Даже крокодилы на тех же Андаманах при появлении охотников с ружьями научились прятаться. Аборигенов с луками они не боялись.[430]

На этом уровне пассионарности кончаются этногенезы.

Но кроме прямых процессов этногенеза, лежащих в биосфере и потому не инициирующих феноменов деструкции, есть нарушения развития, при которых возникают необратимые упрощения экосистем. На них мы сосредоточим особое внимание.

Дата добавления: 2015-06-27