Современный нагуализм: практика

Как Кастанеда, так и его последователи называют практику нагуализма магией. Согласно нагуалистскому мировоззрению, человек вообще изначально является «магическим существом», поскольку неминуемо имеет дело как с тоналем, так и с нагуалем. И независимо от того, осознает ли он свой непрерывный контакт с нагуалем, он обладает магической природой.

Специальная тренировка внимания и восприятия, из которой состоит практическая дисциплина нагуализма, превращает человека в полноценного мага. Следовательно, в контексте современного нагуализма надо верно понимать термин «магия». Ибо в оригинальном языке толтеков и ацтеков (языке нагуа — nahuatl) само понятие «магия» неразрывно связано с нагуалем. «Маг» (нагуалли) — тот, кто общается с нагуалем и благодаря этому общению может совершать необычные, чудесные вещи. То есть, он способен нарушать порядок, за соблюдением которого неусыпно следит тональ.

Все, что случается вопреки привычной каузальности (причинно- следственной связи), что нарушает законы, которые в мире тоналя кажутся нерушимыми, — имеет отношение к нагуалю, а потому в европейском понимании является «магией, волшебством, чудотворением». Иногда эти «чудеса» почти обыденны — вещий сон, дикий зверь, который не стал нападать на человека, неожиданное изменение характера близкого человека, иные «не вполне обычные вещи», которые для рационального ума могут быть обыденным стечением обстоятельств, — «знаки» месоамериканских шаманов, весьма напоминающие «синхронистичности» аналитической психологии Юнга, и т.д. и т.п.

Большая часть магических эффектов и влияний, о которых можно говорить в рамках современной нагуалистской практики, пребывает как бы «на границе между мирами». И это легко понять. Не только по той причине, что высшие реализации в данной практике требуют незаурядных усилий, терпения и таланта, но и в силу специфики восприятия постороннего наблюдателя, как правило, ригидного и сильно обусловленного. Там, где практикующий нагуалист замечает нарушения в пространственно-временной организации тонального мира по причине определенного воздействия энергии нагуаля, любопытная публика и академические антропологи видят только «странную активность в окружающей среде» либо стечение обстоятельств. Все это в лучшем случае они объясняют психологически — той же юнгианской синхронистичностью, либо в психосоциальном и социокультурном ракурсе — например, «реализацией обусловленных данной культурой самовнушений». Всякая «магия», за исключением редких случаев прямого нарушения физических или биологических законов нашего мира, рационализируется — ее помещают на склад относительно редких, но вполне понятных, интеллигибельных закономерностей в сфере отношений человека и мира.

Суть нагуалистской магии, которая состоит в специально усиленном и контролируемом осознании, в развитой чувствительности целостного физического и энергетического тела к ряду явлений, процессов и объектов, посылающих в область повседневного внимания крайне слабые, латентные сигналы, — суть эта остается скрытой, вытесненной. Значительную часть этого причудливого событийного поля внимания отразил в своих книгах Карлос Кастанеда. Мы не можем судить о фактической достоверности написанного им, но можем понять неизбежные трудности в интерпретации проявлений нагуалистской магии, ибо трудности вытекают из фундаментальных позиций этого мировоззрения и базовых постулатов нагуализма.

Мы можем различать хотя бы некоторый отблеск Непостижимого, если позволим себе выйти за границы обыденного. С этого и начинается практика нагуализма, которая требует остановить внутренний диалог. Если в ориентальных школах и духовных доктринах речь идет о «тишине ума», «внутреннее безмолвии», которое как бы очищает сознание ради приближения к чему-то высшему, то в нагуализме остановка внутреннего диалога — это попытка хоть на мгновение оторвать нагуаль (Реальность-вовне) от тоналя — механизма восприятия, интерпретации и реагирования. Таким образом, описание метода становится менее поэтичным, но более прагматичным. Ибо мы должны, наконец, осознать, что Реальность дана нашему восприятию в виде «этого мира» именно благодаря внутреннему диалогу.

Собственно, между этими двумя частями и происходит диалог: между нагуалем — источником множества осознаваемых и неосознаваемых сигналов, и тоналем — аппаратом опознания сигналов, хранилищем значений и смыслов, целей и ценностей, поведенческих стратегий, стереотипов и автоматизмов, ролей и масок — словом, всего «человеческого» и социального.

На первый взгляд, остановка внутреннего диалога — действие, во многом подобное целому ряду известных европейских психотехник и некоторым типам ориентальной медитации. Однако такой взгляд на нагуалистский прием достаточно поверхностен. Один из самых выдающихся практических психологов 20 века Фриц Перлз справедливо утверждал: «Теория, процедура и полученный результат неразрывно связаны друг с другом». В случае с нагуализмом не только теория заметно отличается от доктрин европейского или ориентального мистицизма, но и практическая процедура достижения остановки внутреннего диалога содержит специфические акценты.

Если мы теоретически понимаем остановку внутреннего диалога как остановку части аппарата интерпретации восприятия, то формулируем задачу психотехнической процедуры наиболее радикально и точно. Совершенно недостаточно просто остановить «внутреннюю речь» или вербальное мышление (то, что я называю «ментальным комментированием»). Нагуалист намеревается прервать грандиозный поток автоматизмов, обеспечивающих мнимую адекватность «описания мира» и внешней Реальности.

В чем же состоит это решительное действие? Субъект прекращает узнавать (опознавать) конструкции из поступающих сенсорных сигналов, теряет возможность интерпретации этих сигналов на основе присущего человеческому описанию «инвентарного списка» (паттернов, гештальтов, значений, смыслов и ценностей, внушенных человеку в период ранней социализации). И в этом отношении остановка внутренней речи, ментального комментирования — не более чем обязательное условие, начальная фаза психотехнической процедуры.

Разумеется, это непростая задача. Окончательным ее итогом становится не «просветление» буддиста, не отрешенное самадхи и не христианская «святость». Результат полной остановки внутреннего диалога — остановка Мира. Иными словами, перцептивная реальность, построенная человеческим тоналем и репрезентирующая в нашем обыденном сознании весь «окружающий мир», просто перестает существовать. Она изменяется всесторонне и радикально — неожиданным и даже шокирующим образом. Субъект не растворяется и не сливается с высшим началом. Он остается отдельной энергетической и воспринимающей единицей, созерцающей феерию изумительных метаморфоз энергетической Реальности, и он более не связан с шаблонами, стереотипами и автоматизмами внушенного человеку описания.

Итак, с поверхностной точки зрения ориентальное «безмолвие ума», йогическая читта-вритти-ниродха, китайское «слияние с Дао» и нагуалистская остановка внутреннего диалога ставят перед собой схожие цели. Различия между нагуализмом и ориентальными дисциплинами возникают на том уровне, где нагуалист неминуемо сталкивается с безличным полем вселенской энергии и открывает для себя пугающее многих отсутствие высших сил. Последние в духовных учениях Азии привычно воспринимаются как совокупность могущественных божеств, сотворивших универсум и человека и продолжающих заботиться о его судьбе. Вот почему мы находим в нагуализме немало приемов и методов, которые похожи на инструментарий тех или иных ориентальных школ медитации, работы со вниманием и восприятием.

Но практика нагуализма не ограничивается остановкой внутреннего диалога. Если говорить о специальной работе с вниманием и восприятием, мы находим два обширных направления — не-делание и магическое делание. «Деланием» философия нагуализма называет работу интерпретационного аппарата тоналя. В процессе того или иного не-делания мы используем свое произвольное внимание, чтобы прекратить исполнение некоего перцептивного или реактивного стереотипа, — а ведь именно из таких стереотипов состоит человеческий тональ. И, наоборот — в случае магического делания мы сами, произвольно и осознанно, создаем некие модели, шаблоны, конструкции, которые не присущи автоматической работе описания мира. Мы настаиваем на их «реальности» и фокусируем энергетику нашего внимания, восприятия, реакций на том, чтобы реализовать в перцептивном поле изобретенный нами «фантом».

Делание тоналя распространяется не только на перцептивные акты, но и на весь массив психологических эмоциональных движений, стереотипизированных и закрепленных в нашем описании мира как стереотипы. К тональному деланию относится значительная часть психоэмоциональных реакций в повседневной жизни человека. За каждым стереотипным реагированием — злостью, тревогой, завистью, беспомощностью и т.п., — устоявшийся процесс делания, присущего конкретному тоналю.

Кастанеда со слов дона Хуана не раз сообщал, что тональ имеет слоистую структуру. Если рассматривать тональ не только как описание мира, но и как образование, обеспечивающее все разнообразие взаимодействий индивидуума с Полем, — тогда тональ и должен быть «слоистым». Поверхность тоналя можно назвать его функциональным слоем, той оболочкой, что отвечает за сам характер отношения «я — мир». Здесь ярче всего проявлены реактивные стереотипы, стереотипные образования, содержание которых составляют многократно повторяющиеся продукты личной истории — события, явления, процессы.

Повседневная жизнь тоналя во многом, если не во всем, состоит из повторений. Для физиолога такие повторения формируют рефлексы; для физика — ближе всего ассоциации с кристаллической структурой вещества, где комбинации атомов бесконечно повторяют друг друга. Для нагуалиста — это масса автоматизмов, образующих узнаваемый мир восприятия, эмоций и смыслов. Функциональный слой тоналя организован поистине совершенно — так, чтобы субъект имел все инструменты для адаптации к той жизненной среде, которую полагает для себя естественной.

Именно по этой причине нагуаль — сущность не прагматичная, не способствующая биологическому выживанию субъекта, — никогда не становится предметом восприятия означенного субъекта. Нагуаль пребывает вне нашего жизненного поля. Его силы и возможности интересны лишь мистикам или тем, кто стремится расширить область человеческого мира, доступного познанию. Конечно же, такой исследователь своими новыми способностями и умениями пугает соплеменников, оказываясь либо в позиции шамана (жреца), либо в позиции «колдуна», способного насылать порчу и злые чары.

Однако здесь речь идет о современной нагуалистской практике. Весь комплекс практических методов нагуализма направлен на (1) перестройку стереотипов тоналя, которые препятствуют более широкому восприятию, (2) на специфическое усиление произвольного внимания и тотальное повышение чувствительности. Основные практические методы, которые нагуалист использует для достижения целей пункта (2), — неделание — делание, остановка внутреннего диалога и созерцание. Каждая из этих психотехник — мощный инструмент преображения человеческого существа, способный изменить режим восприятия, а, следовательно — диапазон энергетического обмена с внешним миром.

Следует иметь в виду, что именно современный нагуализм акцентирует внимание на идее, которая довольно давно является предметом научной полемики. Эта идея состоит в отождествлении потока энергетического метаболизма и движения произвольного внимания (восприятия).

Неделание интенсивнее всего разрушает мир привычного восприятия. Его естественным результатом часто становится особое переживание, названное в книгах Кастанеды «остановкой мира». В одном из источников Бринтона мы можем найти ссылку на данную психотехнику как типичное проявление поведения нагуалиста:

«В выражении ее лица было что-то странное. Ее глаза были самыми черными и яркими на свете; но были моменты, когда она внезапно останавливалась, опиралась на бильярдный стол или о стену, и ее глаза становились застывшими и неподвижными, как у мертвой. Затем она бросала сверкающий взгляд из-под темных ресниц, посылая ледяной холод в душу того, на кого смотрела. Была она безумна, или это было, как считало ее окружение, кратковременное отсутствие души, погружение духа в нагуаль, перемещение в неведомый мир? Кто знает?»

(В. de Bourbourg, «Voyage a I'lsthmus de Tehuantepec»).

Делание, с другой стороны, — техника, более понятная европейцу. Она напоминает визуализацию в европейском оккультизме и подобные проективные техники ориентального происхождения (особенно техники индийских йогов).

Действительно, следует иметь в виду, что делание европейских и ориентальных оккультистов в значительной мере отличается от нагуалистской техники. Если они использовали техники, подобные деланию, то ставили перед собой, в первую очередь, религиозные задачи. В их работу входила визуализация религиозных символов или божеств, а их намерение заключалось в познании утвержденных догмой трансценденталий либо в слиянии с божеством, о свойствах и качествах которого они уже имели достаточно сведений из «богодухновенных» и иных источников, кодифицированных религиозными институтами.

Нагуалисты же, занимаясь деланием, никогда не стремились достичь кем-то установленного образца. Суть нагуалистского делания сводилась к наглядной и убедительной демонстрации того, что ткань перцептивного мира, данного в психическом опыте, пластична и может быть подвержена произвольным изменениям при помощи того же произвольного внимания и определенным образом упорядоченного восприятия. Истинный мир, где обитает Трансцендентное, всяческие универсалии либо идеи в духе платоновского универсума, никогда не был предметом изучения нагуалистов. Древние мыслители Месоамерики раз и навсегда отсекли Реальность-вне-восприятия — нагуаль — от любых изысков человеческого опыта, поскольку своевременно познали неминуемую обусловленность последнего.

Впрочем, сказанное выше не превращает делание в некую разновидность безрезультатной тренировки. Делание нагуалиста и есть во многих случаях та «таинственная магия», о которой рассказывали редкие очевидцы. Я даже склонен полагать, что магические силы нагуалиста, занятого деланием, куда мощнее, чем эзотерические исследования европейцев и азиатов.

Интересной техникой специфического управления вниманием является так называемое созерцание. Суть — в удержании произвольного внимания внутри небольшого пространства при максимальном его усилении. В этой статье я не буду подробно рассматривать специфику и эффекты созерцания. Скажу только, что созерцание способствует развитию навыков делания и неделания, формируя при этом произвольные структуры внутри перцептивного поля.

Чтобы психотехническая тренировка, направленная на усиление произвольного внимания и на повышение чувствительности тела, была эффективной и вела к трансформации целостного осознания («огонь изнутри»), человеческий тональ должен быть радикально перестроен. С целью такой перестройки современный нагуализм, в основном, использует три психологические методики: сталкинг, перепросмотр, безупречность.

Как ни странно, эта сторона нагуалистской дисциплины оказывается самой трудной при осуществлении ее на практике. Ибо в данном случае мы вынуждены иметь дело с психологическим фоном. Если психотехника — это некоторое упражнение, которое имеет начало и конец, то фон и его проблемы остаются в нашей психике фактически круглосуточно. Тональ непрерывно обусловливает не только вид окружающей нас перцептивной среды; он обусловливает реакции, более того, последовательности реакций и целые поведенческие программы. Почти каждую секунду наш тональ получает сигнал, заставляющий его включить колоссальные информационные блоки, наполненные множеством внутренних связей. Конечный итог работы такого блока и есть некая иллюзия целостного восприятия либо неразрывная связь реакций, которая, как нам кажется, неотъемлема от нашей личности.

Сталкинг («выслеживание») — это особая работа внимания. Отчасти с ней знакомы исихасты и адепты некоторых иных духовных школ. Собственно, речь идет о внимании, направленном на самое себя (теперь это стали называть метавниманием).

Кого или что, в первую очередь, выслеживает сталкер? Как известно, самого себя. Предметом для сталкерского выслеживания становится собственное поведение сталкера, его реакции, эмоции, чувства и ощущения. Отдельным объектом сталкинга является работа высших психических функций, особенности мышления, всех видов внимания и, что особенно важно в нагуализме, работа восприятия и интерпретации восприятия. Разумеется, в течение первых нескольких лет сталкинг не может быть непрерывным: внимание устает и переключается на другие объекты, в данный момент более интересные нашему сознанию. Поэтому выработка навыка непрерывного сталкинга — отдельная тема, о которой я намерен говорить в своих новых книгах.

Как правило, nepenpocмотр считают одним из аспектов сталкинга. Лично я нахожу эту технику достаточно рискованной и потому не рекомендую ее начинающим. Тем не менее, роль перепросмотра в собственной личной истории трудно переоценить - а соответствующем этапе развития перепросмотр часто оказывается тем дополнительным «топливом», которое так нужно для дальнейшего прогресса в нагуализме.

Разумеется, практика сталкинга не абстрактна, она имеет конкретную цель. Как известно, нагуалист сталкивается с тремя базовыми препятствиями на пути очищения тоналя — страхом смерти, чувством собственной важности и жалостью к себе. Работа с ними требует многих лет. И все же я не стану останавливаться на вопросах безупречности, поскольку посвятил этой теме как минимум несколько сотен страниц.

Когда путь пройден, когда тело повысило свою чувствительность, а осознание достигло максимальной интенсивности, вы принимаете энергию отовсюду. Внешнее поле буквально осыпает вас дарами энергетического изобилия. Стоит почувствовать эту стихию — и ваше отношение к окружающему изменится.

На завершающих этапах пути к Трансформации нагуалист превращается в мудрого человека, способного понимать и прощать. Эти качества универсальны, даже архетипичны на высших этапах духовной реализации. В дисциплине нагуализма явления и процессы психики следуют друг за другом, и это легко понять. Чтобы преодолеть собственный тональ, мы должны изучить его механизмы самым тщательным образом. Это приводит нас к осознанию «великого подобия» тоналей всех людей, людей культуры и цивилизации. «Подобие» приводит к пониманию. Понимание рано или поздно приводит нагуалиста к мудрости.

Мудрость же — в том, чтобы научиться различать, до каких пределов мы можем изменить себя и других, и где наши дальнейшие усилия бесполезны. Мудрость — научиться видеть ригидного, неизменного человека, но знать, где и как мы все-таки способны изменить его. Отсюда, с той же неизбежностью, приходит способность прощать.

Духовная доктрина нагуализма, если она не искажена чьими-то тщетными амбициями, неминуемо создает образ «просветленного человека» — общий образ homo maximus, «Высшего Человека», человека на пороге окончательного преображения в более сильное и, наверное, почти бессмертное существо.

Дэниел Г. Бринтон

Дата добавления: 2015-06-27