Великаны и карлики 6 страница

Один из наиболее распространенных мотивов, встречаемых в народном эпосе индоевропейских племен, — это спор и состязание громовника с великаном или демоном: кто из них сильнее? Опыты своей силы они заявляют бросанием скал, богатырским свистом, могучими ударами, пожиранием яств и поглощением напитков. В этом отношении чрезвычайно любопытна русская сказка "О батраке и черте", не чуждая, впрочем, и другим народам. В разных местностях она передается с разнообразными отменами; при развитии ее основной мысли фантазия допустила два главные видоизменения: в одном разряде вариантов герой сказки не отличается особенною крепостью мышц, и если берет верх над чертом, то единственно хитростью; в других же вариантах — фантазия наделяет его вместе с хитростью и необычайной сверхъестественной силою, вследствие чего он сближается с богатырями стихийной породы: удары его так же стремительны и страшны, как удары грома. Русское предание дает этому герою знаменательное имя Балда, что прямо свидетельствует за его близкое сродство с Перуном и Тором. Слово балда (от санскритского "разить, ударять, рубить"; от того же корня происходят: болт и булава) означает: большой молот, колотушка, дубинка, палица. Как собственное имя героя, оно должно указывать на его наиболее существенный и характеристичный признак; а чем же так резко отличаются Перун и Тор от прочих богов и демонов, как не своею молниеносной палицей и молотом? Понятна поэтому та великая богатырская мощь, какою наделяется Балда в сказках: он может давать такие щелчки, что от них падают мертвыми бык и медведь, и такие щипки, что с самого сильного быка, которого не могут сдержать несколько мужиков, сразу слезает вся шкура; эта страшная сила пальцев объясняется из мифического представления молнии божественным перстом, которым громовник побивает небесных быков и срывает с них облачные шкуры. Посланный отобрать у нечистых золото, Балда отправляется на чертову мельницу, сел на плотине и принялся вить веревку. Вдруг выпрыгнул из воды черт: "Батрак! что ты делаешь?" — "Чай, сам видишь: веревку вью". — "На что тебе веревка?" — "Хочу вас, чертей, из воды таскать да на солнышке сушить; а то вы, окаянные, совсем перемокли!" — "Как же будешь ты чертей таскать? Ведь наши омуты бездонные". — "Велика важность! У меня есть на то веревка такая: сколько хочешь меряй, все конца не доберешься". — "А ну, покажи!" Батрак связал оба конца веревки и подал черту; уж тот мерил, мерил — все конца нету. Бес приуныл, готов на выкуп идти. "Ну что ж? — говорит батрак. — Я не прочь, коли насыпите этот шлык золотом". — "Постой, надо старшова спросить!" — сказал черт и нырнул в воду. Батрак сейчас за лопату, вырыл глубокую яму, прикрыл ее сверху хворостом, посередине свой шлык поставил, а в шлыке загодя дыру вырезал. Воротился черт: "Дедушка говорит, чтобы наперед попытать твоей силы; давай-ка бороться!" — "Где тебе со мной бороться! Да ты не сладишь с моим середним братом Мишкою". — "А где твой Мишка?" — "Вон, под кустиком отдыхает, — говорит батрак, показывая на медведя, — ступай, ударь его по боку, он сейчас подымется". Пошел черт, хватил медведя дубинкою; поднялся Мишка на дыбки, скрутил нечистого так, что у него все кости затрещали: насилу вырвался из медвежьих лап. "Давай, — говорит батраку, — попробуем теперь взапуски: кто кого обгонит?" — "Куда тебе со мной взапуски бегать! Мой меньшой братишка Заинька — и тот тебя далеко опередит". — "Да где он?" — "Вон, в траве лежит, отдыхает". Побежал черт, тронул зайца за ушко; тот как прыснул — только и видел его нечистый. "Ну, батрак! — говорит черт, — попытаем: кто крепче свистнет?" — "Пожалуй!" Черт свистнул так громко, что с деревьев листья посыпались. "Хорошо свистишь, — отозвался батрак, — а все не по-моему! Как я свистну — тебе на ногах не устоять и уши твои не вынесут... Ложись ничком наземь да заткни уши пальцами". Черт послушался, а батрак взял дубину да со всего размаху как хватит его по голове: у черта ажно искры из глаз посыпались, еле с земли поднялся! бросился в омут и притащил оттуда железную дубинку: "Давай, батрак, пробовать — кто из нас выше вскинет эту дубинку на воздух?" — "Кидай ты прежде". Черт кинул — и дубинка с гулом полетела высоко-высоко, а как назад упала — так земля и пошла ходенем. Взял батрак дубинку — тяжела! Оперся на нее и начал пристально глядеть на небо. "Что ж ты не бросаешь? Чего ждешь?" — спрашивает черт. "Жду, когда вон энта тучка подойдет; там сидит мой брат кузнец, к нему и вскину: железо-то ему пригодится!" — "Что ты, не забрасывай, а то дедушка рассердится". Выхватил черт дубинку, нырнул на дно и явился с докладом к деду-сатане. Испуганный сатана велел поскорее таскать золото. Принялись черти за работу и долго-долго таскали золото, пока наконец наполнили и дырявый шлык, и скрытую под ним яму. Несмотря на шутливый тон рассказа — плод позднейшей обработки предания, древние черты могучего громовника, победителя демонов, еще доныне довольно живо выступают в нашем сказочном герое. Он называет своими братьями: а) медведя, который в мифических сказаниях старины обозначает то дождевую тучу, то самого Перуна, как поглотителя небесного меда (дождя); б) зайца, в образе которого олицетворялся быстрый, неуловимый бег молнии, и в) кузнеца, обитающего в туче, по известной связи кузнечного ремесла с грозою. Уступая медведю в силе и зайцу в быстроте, черт, собственно, уступает Балде...

Конечным результатом состязания Балды с чертом было обретение великих сокровищ. Побежденный черт выносит из своих темных омутов несметные груды золота и отдает счастливому сопернику, т. е. благодаря победе, одержанной Перуном над злыми демонами, золотое солнце выходит из мрака дождевых туч и снова начинает сиять на высоком небе. Нет сомнения, что приведенное нами сказание некогда передавалось более серьезным эпическим тоном, и герой выступал действительно сильномогучим богатырем. Но впоследствии, когда, с одной стороны, основа предания более или менее затемнилась в народном сознании, а с другой, — выступил вперед народный юмор и овладел многими из эпических сказаний, налагая на них свои тени и краски, — прежний герой (согласно с указанным нами представлением громовника лукавым карликом) преобразился, низошел до ничтожных размеров человеческой природы и стал одолевать великанов-демонов уже не силою удара, не крепостью мышц, не громовыми звуками голоса, а изворотливостью хитрого ума. Отсюда возник целый ряд насмешливых рассказов, в которых черт играет весьма жалкую роль недогадливого простака — подобно тому как та же роль выпала и на долю великанов. Вообще следует заметить, что в большей части народных сказок, где выводится на сцену нечистый дух, преобладает шутливо-сатирический склад. Черт в сказках не столько страшный губитель христианских душ, сколько жертва людских обманов: то больно достается ему от злой жены, то бьет его солдат прикладом и железными прутьями, то попадает он под кузнечные молоты, то обмеривает его мужик при уплате занятых денег. Это, очевидно, не тот тип, какой выработан в христианской догматике; напротив, все сказочные подробности убеждают нас, что под именем черта здесь скрывается демон древнейшей языческой эпохи. Точно таким же простаком в одной из русских сказок представлен змей, обманутый слабосильным, но хитрым цыганом. Змей похваляется проглотить цыгана. "Врешь, подавишься!" — отвечает тот. "Что ж, разве ты сильнее меня?" — "Еще бы! Чай, сам знаешь, что у меня сила больше твоей". — "А ну давай попробуем: кто кого сильнее?" — "Давай!" Змей достал жернов: "Смотри — я этот камень одной рукой раздавлю". Взял камень в горсть и стиснул так крепко, что он в мелкий песок рассыпался: искры так и запрыгали! "Экое диво! — говорит цыган. — А ты сожми камень, чтоб из него вода потекла. Гляди, как я сожму!" Схватил узелок творогу, сдавил — и потекла сыворотка. "Правда, рука твоя сильнее моей, — говорит змей, — а вот попробуем: кто из нас крепче свистнет?" Свистнул змей — со всех деревьев листья осыпались. "Хорошо свистишь, да не лучше моего, — сказал цыган. — Завяжи-ка наперед свои глаза, а то как Свистну — они у тебя изолба повыскочут!" Змей завязал глаза платком; цыган поднял дубину да как свистнет его по башке — змей во все горло закричал: "Полно, полно! Не свисти больше, и с одного разу чуть глаза не вылезли". Эта хитрость, основанная на игре двояким значением слова свистнуть (произвести звук и ударить), встречается, как мы видели, и в состязании Балды с чертом. После того змей побратался с цыганом и посылает его: "Принеси быка на обед"; цыган пошел в степь, видит — пасется большое стадо волов, давай их ловить да друг к дружке за хвосты связывать. Змей ждал-ждал, не выдержал и побежал сам: "Что так долго?" — "А вот постой: навяжу штук пятьдесят да за один раз и поволоку всех домой". — "Экой ты! Будет и одного", — сказал змей, ухватил самого жирного быка за хвост, сдернул с него шкуру, мясо взвалил на плечи и потащил варить, а цыгану наказал принести полную шкуру воды. Цыган пришел к колодезю и стал его кругом окапывать. Змей опять не выдержал, прибежал и спрашивает: "Что ты делаешь?" — "Хочу колодезь кругом окопать да весь и притащить в избу, чтоб не нужно было ходить по воду". — "Много, брат, затеваешь!" Опустил змей в колодезь шкуру, набрал воды и понес домой. "А ты, — говорит цыгану, — ступай пока в лес, выбери сухой дуб и волоки: пора огонь разводить!" Цыган пошел в лес, свил длинную веревку и принялся дубы опутывать. Змей снова бежит: "Что мешкаешь?" — "Да вот хочу дубов двадцать зацепить веревкою и тащить все за один раз, чтоб надолго хватило". — "Экой ты! Все по-своему делаешь", — сказал змей, вырвал с корнем самый толстый дуб и поволок домой. Цыган притворился, что крепко сердит, надул губы и сидит молча. Змей зовет его обедать, а он с сердцем отвечает: "Не хочу!" Вот змей сожрал целого быка, выпил воловью шкуру воды и стал цыгана допрашивать: "Скажи, брат, за что сердишься?" — "А за то: что я ни сделаю — все не так, все не по-твоему!" — "Ну, не сердись, помиримся!" Помирились, и собрался змей ехать к цыгану в гости. Как стали они подъезжать к табору, увидали цыганята своего отца, бегут к нему навстречу голые да во все горло кричат: "Батько приехал! Змея привез!" Змей испугался, спрашивает цыгана: "Это кто?" — "А то мои дети! Чай голодны теперь; смотри, как за тебя примутся!" Змей из повозки да поскорее бежать — так и скрылся! Сказка эта известна у разных народов: у померанских кашубов и венгров место змея заступает великан столь громадных размеров, что сказочный герой свободно помещается в пальце его рукавицы. Из сравнения приведенных нами преданий ясно, что черт, с которым состязается Балда, есть не более как замена мифического змея или великана; а цыган, обманывающий змея, — такой же Громовник, как Балда или Тор, ночующий в перчатке Скримира, на что указывает и вся обстановка сказки: ловля (облачных) быков, рытье (дождевого) источника, возжжение Перунова дерева (грозовым) пламенем. Старинный миф приписывал громовнику выжимание молока-дождя из камня-тучи; сказка, вместо этого, заставляет своего героя выжимать творожную сыворотку. Отсюда понятен и тот страх, какой обнаруживает чудовищный змей при виде малых цыганят, т. е. собственно при появлении карликов — черных эльфов...

Мальчик с пальчик не всегда одолевает только хитростью да лукавством; будучи воплощением, равнозначащим той громовой палице, которою Перун разит демонов, он представляется иногда могучим силачом, победителем черта или змеев. Таково содержание хорутанской приповедки: красавица сестра несет в поле обед братьям, которые нарочно провели сохой борозду, чтобы она знала — какой дорогой идти; а нечистый (враг — черт, демонический представитель тучи, гибнущий, по свидетельству нашей сказки, от козней мальчика с пальчик) проорал другую борозду. Девица не попала на настоящий путь и очутилась во власти черта. Братья отправляются освобождать ее и приходят к похитителю; черт ест олово, потчует и их тем же кушаньем, но они отказываются; затем рубит им головы и забрасывает их в олово. Не осталось у бедной матери детей и родила малютку по имени Пальчик: с первого дня Пальчик уже ходил, на другой день начал говорить, а на третий узнал про судьбу своих братьев и сестры и поспешил к черту. Нечистый приказал подать полную чашку олова; Пальчик съел все дочиста. Пошли пробовать силу; черт подбросил меч так высоко, что его полдня назад не бывало, а Пальчик подбросил — меч полгода не ворочался. Начали друг друга кидать; Пальчик ухватил черта, забросил в олово и стал расспрашивать про братьев. Черт указал их головы и туловища, велел помазать шеи мазью и ударить палицею; как скоро это было сделано — братья ожили. Тогда Пальчик отсек нечистому голову и освободил свою сестру. Сказка эта известна и на Руси; но место черта в русской редакции занимает лютый, многоглавый змей, а роль Пальчика играет богатырь Покатигорошек. Назван он так потому, что рождается от горошины, как плод от семени. Идет мать его, царица, по воду, только зачерпнула ведром — как катится по дороге горошинка и прямо в ведро; взяла царица горошинку и проглотила, и вот разбухло у ней во чреве зерно, сделалась она беременна и родила сына. Еще дитятею узнает он, что сестру его схватил змей и унес на крыльях вихря в горы (тучи), а старших братьев насмерть побил. Покатигорошек велит кузнецам сковать себе семипудовую булаву (в другом списке — булаву в пятьсот пудов) и, пробуя ее крепость, бросает за облака: словно гром загремел — понеслась булава высоко-высоко в поднебесье и скрылась из глаз; через два часа на третий назад вернулась. Когда она падала, Покатигорошек подставил ей навстречу свое колено (или руку) — и булава погнулася. С этою булавою и выступает он против змея. В народе сохранилось смутное предание о царе Горохе; желая обозначить незапамятную старину, малорусы выражаются: это было еще "за царя Гороша, як було людей троша" (Перевод: "до царя Гороха, когда людей было еще немного".); в западнорусских губерниях существует выражение: "Помнить царя Гороха". Слово горох одного происхождения с словами: грох, грохот — стук, гром, грохать (грохнуть, грохотать) — сильно стучать, бить, колотить (сравни — огорошить)...

Горох является символом Перуна или грома и молнии, рождающихся из недр тучи — точно так же как, по свидетельству мазовецкого предания, от зерен, бросаемых чертом, подымается грозовая буря. Горошина, от которой понесла плод сказочная царица, катится по дороге и погружается в ведро воды, т. е. зерно-молния упадает в дожденосный сосуд и тем самым оплодотворяет облачную жену. По рассказам словенцев, папоротник, расцветая на Иванову ночь, опадает семечком, которое имеет ту же силу, что и Перунов цвет. Уцелевшие в простонародье суеверия придают гороху чудесные свойства: если убить весною змею и, разрезав ей брюхо, положить туда три горошины и потом зарыть в землю, то вырастет дорогой цвет: сорви его, положи в рот — и будешь знать все, что на уме у человека; если гороховый стручок о десяти зернах положить в повозку, в которой жених и невеста собираются ехать к венцу, то лошади не двинутся с места; чехи убеждены, что телега, попадая колесом на стручок о девяти или одиннадцати горошинах, непременно должна перевернуться. В народных обрядах, совершаемых в честь громовника, носят молот, обвитый горохового соломою; по мнению чехов, горох следует сеять в зеленый четверг — в день, посвященный Перуну; сажая хлебы в печь, они бросают туда три горошины или стручок и верят, что это предохраняет хлебы от всякой порчи; в пятницу на страстной неделе они отправляются в сад с мешком гороха и ударяют им плодовые деревья — с пожеланием, чтобы на них было столько же плодов, сколько в мешке зерен; накануне рождества горох составляет одну из главнейших принадлежностей семейной трапезы...

Метафорический язык, отождествляя мрак ночи с темными тучами, сблизил блестящие звезды с пламенными молниями и связал с теми и другими одинаковые представления. Ночное небо, усеянное частыми звездами, народные загадки уподобляют темному покрову, по которому разбросан горох: "Постелю рогожку (небо), посыплю горошку (звезды), положу окрайчик хлеба (месяц)"... По русской примете, много ярко блистающих звезд, видимых в рождественскую ночь, предвещают большой урожай гороху. Возвращаемся к нашему герою: Покатигорошек является в змеиное царство и, подобно Тору, пожирающему быков и поглощающему мед, съедает двенадцать волов, двенадцать баранов и двенадцать кабанов и за один глоток опорожняет по целому ведру меда. Любопытны черты, указывающие на сродство его с Пальчиком: заявляя свою силу, он мизинцем разбивает в мелкие щепы огромную колоду — в четыре сажени толщины и в двенадцать длины, а дуновением уст превращает ее в пепел; вместе с змеем он ест железный хлеб и железные бобы — подобно тому как Пальчик поедает олово. В переводе метафорических выражений мифа на простые, общедоступные, это означает, что пламя грозы расплавляет и пожигает (гореть — жрать) металлические царства змея, который, как демон мрачных туч и зимы, скрывает в своих железных затворах небесный свет и дожди. Словаки рассказывают, что карлики, обитающие в горных пропастях, питаются яствами, приготовленными из чистой меди, серебра и золота. В тесной связи с преданиями, приписывающими драконам обладание металлами, обрисовывается сказкою и самая борьба богатыря с змеем: змей дохнул — и тотчас явился чугунный или медный ток; дунул Покатигорошек — и явился серебряный ток. Противники, сражаясь, вколачивают друг друга в эти металлические токи по колена и по пояс; но победа остается за Покатигорошком, который вбивает наконец змея по самую шею и сносит ему голову. Поразив змея, он освобождает сестру, добывает живую воду (змеиную) и, окропляя ею трупы своих братьев, возвращает их к жизни. Основа сказки — самая обыкновенная: демон зимних туманов и облаков похищает красавицу — ясное солнце (потемняет ее светлый лик); в одном варианте красавица эта названа дочерью царя Светозара — Василисой-зологой косой, непокрытой красой: золотые косы — метафора солнечных лучей. Освободителем златокудрой девы выступает мальчик с пальчик, т. е. молния, разбивающая тучи; при ударах грома и блеске молний тучи разливаются живою водою и пропадают с неба, солнце выходит в прежней своей красе, и под влиянием его лучей и только что напоившего землю дождя все в природе возрождается к новой жизни...

Карлики представляются в народном эпосе искусными ворами, и не только в том смысле, что они, подобно великанам, скрывают в своих облачных пещерах золотые лучи солнца и живую воду дождя, но и потому, что в качестве грозовых духов они похищают у демонов затаенные ими сокровища. Народная фантазия свободно обращалась с старинными метафорами, и соответственно тому или другому применению их — возникали различные поэтические картины. Демоны и великаны туч, как мы видели, стоят во вражде с богом-громовником и карлами-молниями; первый, очищая небо от сгущенных облаков, отымает у своих врагов золото и бессмертный напиток и является в языческих верованиях хитрым татем и покровителем воровства (таков бог Гермес); последние, при помощи своего лукавства, изворотливости и способности проскользать во всякую щель, смело проникают в демонские вертепы и уносят оттуда красавиц, несчетные богатства и разные диковинки, в которых древний миф живописал силы весенней природы. Отсюда возникло множество сказок, где воровство рассматривается как своего рода доблесть, как подвиг, достойный эпического прославления. Укажем на сказку о семи Семионах. Содержание ее то же, что и сказки о летучем корабле; но там богатырь-громовник добывает красавицу (при содействии товарищей исполинской породы, а здесь место их заступают малые дети, т. е. карлики; как те отправляются на подвиг на летучем корабле (метафора облака), так эти — на корабле, который может плавать и поверх воды, и под водою. Родилось, говорит сказка, семеро близнецов, и названы все они Семионами: таким именем окрестил их народ, увлекаясь игрою слов: семь и Семен. Еще они не выросли — еле от земли видны, а уж на дело готовы. Один из них славный кузнец: он кует железный столб от земли до неба и приготовляет братьям топор и оружие; другой отличается необыкновенной зоркостью: влезая на железный столб, видит все, что на белом свете делается, и этим качеством напоминает богатыря Острозоркого; третий ударяет топором — тяп да ляп, и готов чудесный корабль; четвертый управляет ходом этого корабля; пятый — стрелок, от метких выстрелов которого ничто не уйдет, а шестой — так быстр, что на лету ловит все, что ни подстрелит его брат; наконец седьмой — хитрый вор. Таким образом братья разделяют между собой характеристические свойства грозовых духов, каковы: острое зрение, быстрый бег, ковка металлов, бросание стрел, плавание в корабле-туче и воровство. Когда второй Семион усмотрел с железного столба за горами, за морями царевну Елену Прекрасную, дети пускаются за нею в путь, а царевна та — красоты неописанной: алый цвет у нее по лицу рассыпается, белый пух по груди расстилается, и тело такое нежное, прозрачное, что видно — как из косточки в косточку мозжечок переливается. Вор Семион успел заманить царевну на свой корабль, и когда она любовалась разными драгоценностями — судно поплыло назад. Заприметив обман, она обертывается белой лебедью (чем заявляет свое тождество с лебедиными девами, нимфами весенних дождевых вод); но стрелок подшибает ей крыло, а другой брат подхватывает ее и приносит на корабль. От погони, посланной за похитителями, корабль скрывается под водою и в короткое время счастливо достигает пристани. В немецкой редакции красавица сидит на морских скалах, увлеченная туда драконом, а в итальянской — ею овладел великан, что и вызывает братьев, героев сказки, на трудный подвиг освобождения; когда они похитили царевну, в погоню за кораблем несется по воздуху великан в виде черного облака, но стрелок натягивает лук и меткими стрелами выбивает ему глаза. Сказки о хитрых, искусных ворах распространены почти у всех индоевропейских народов и всюду передаются с поразительным сходством относительно содержания — верный знак их весьма давнего происхождения; но древнейшая основа в них до того сглажена, что не будь некоторых вариантов — они непременно показались бы изделием досужей фантазии позднейшей эпохи...

До сих пор мы видели грозовых карликов в борьбе с демоническими силами темных туч; но поэтическая фантазия нередко олицетворяла их в одном цельном образе, представляя тучу огромною бородою мифического малютки. Облака и тучи на древнем метафорическом языке уподоблялись всклокоченным волосам, нахмуренным бровям и бороде, а небесный свод — черепу головы...

Подобно солнечным лучам, названным золотыми кудрями богини Солнца, сверкающие молнии также сравнивались с золотыми прядями волос, а грозовое зарево, освещающее тучу, дало повод видеть в ней золотую бороду Индры: в порывах гнева своего против демонов он потрясает этой бородою и заставляет дрожать небо, землю и крепкие горы. По мнению белорусов, у Перуна была голова с черными волосами и длинною золотой бородою; по свидетельству же Нестора, деревянный идол Перуна, поставленный князем Владимиром в Киеве, имел на серебряной голове золотые усы. В связи с этими данными становятся понятными и то глубокое уважение к бороде, и те клятвы ее, о которых говорят старинные памятники. Присваивая громовнику длинную бороду, народное воображение стало рисовать его старцем — Дедом, и такое представление встречается в преданиях рядом с другим, которое изображает его прекрасным юношею — добрым молодцем, наделяющим весь мир силою плодородия, свежестью и полнотою жизни. По белорусскому поверью, Дзедка, почитаемый хранителем золотых кладов, имеет красную, огненную бороду...

В старину думали, что волосы делают колдуна нечувствительным к боли, и потому прежде, чем подвергнуть обвиняемого в чародействе пытке, брили ему голову. Соответственно уподоблению туч всклокоченным, косматым волосам, возникло поэтическое представление, будто небесная гроза их расчесывает или подрезывает (подстригает), а вихри то разносят их, то путают и завивают в кудри. В народных песнях бездомный скиталец говорит о себе:

Мене змыют дробни дожчи, А раскудрють буйны витры.

Болгары северный ветер называют стрижко. Слово расчесать общепринятого значения употребляется еще в смысле: разбить, разнести, рассеять вражьи толпы. Отсюда объясняется, почему сказочные герои в состязании с чертом или змеем царапают его железными когтями или железным гребнем, которым расчесывается пенька. Литовцы рассказывают о великане Альцисе, который был так высок, что в самых глубоких реках вода доставала ему только по колена; жена его славилась необычайною силою: схватить быка за рога и перебросить его через себя — для нее было легкое дело. Она расчесывала своему мужу бороду и волосы на голове огромным гребнем, зубцы которого походили на крылья ветряной мельницы. В одну из русских сказок занесен любопытный эпизод о старике, который сидит под дубом, а длинные волосы его, борода и брови заросли в землю. Юная героиня подрезала ему волосы ножницами; а он научил ее, как добыть живую воду и воскресить к жизни окаменелых богатырей...

Как воплощение темной грозовой тучи, длиннобородый карлик причисляется к существам демоническим; злоба, хищность и жадность — его отличительные черты. В областных говорах слово нокоть (ноготь) доныне употребляется в значении черта: "Нокоть те дери!" Белорусы поселяют его в болотах — там же, где обитают нечистые; а народная сказка заставляет сражаться с ним могучих богатырей, сокрушителей облачных гор и змеиных царств. Содержание сказки весьма любопытно; герои, действующие в ней, суть личности мифические, наделенные тою же сверхъестественной силою, как и знакомые нам исполинские спутники и помощники Перуна. Это — богатыри Дубыня, Горыня, Усыня и Медведко. Дубыня вырывает с корнем столетние дубы и другие деревья и потому называется иногда Еленя (от слова ель) и Лесиня (от слова лес); он ровняет леса: которые деревья малы — те вверх вытягивает, которые велики — те в землю всаживает; ему вполне соответствует богатырь Дугиня, сгибающий вековые деревья в дугу. Подобно тому как Дубыня испытывает свои силы над деревьями, так Горыня пробует свою мощь над горами, ворочая ими и бросая на воздух целые скалы. Мы уже указали, что тучи, застилающие небесный свод, уподоблялись многоветвистому дереву, горам и скалам. Сказочные богатыри, вырывающие деревья и сокрушающие горы, собственно разбивают тучи; в них олицетворено явление грозы, с ее потрясающим громом и молниеносными стрелами, — почему в литовской редакции Дубыня заменен кузнецом, который, наравне с Тором, владеет громадным молотом: стоит ему ударить этим молотом, как тотчас же падает самое крепкое дерево. Смысл этого древнего мифа впоследствии, при утрате коренного значения слов, легко мог быть подновляем сопоставлением его с разрушительной картиною грозовой бури, исторгающей целые ряды деревьев и низвергающей груды утесов. Дубыня и Горыня нередко называются Вернидуб, Вернигора или Вертодуб и Вертогор. Есть рассказ о жене охотника, которая родила в лесу двух близнецов и тут же померла; одного мальчика вскормила львица (или медведица), а другого — волчиха, и вышли из них сильномогучие богатыри Вырвидуб и Валигора, победители страшного змея. Валигора бросил на змея большую гору и прищемил ему хвост, а Вырвидуб размозжил ему голову коренастым дубом. С тем же значением сокрушителя туч является и богатырь Медведко; все это различные прозвания громовника, определяющие те или другие его признаки. Медведко переставляет с места на место высокие горы, владеет двенадцати (или девя-носто)-пудовой палицей и, сверх того, сразу выпивает целое озеро, почему в одном варианте его заменяет богатырь Соска, т. е. сосущий облака, пьющий дождевую воду. Как близнецы Вырвидуб и Валигора вскормлены лесными зверями, так Медведко имеет отцом медведя и отчасти удерживает за собою звериный тип: по пояс он — человек, а ниже пояса — медведь...

Так как рождающийся из недр тучи богатырь-молния есть представление Перуновой палицы, которую ковали духи летних гроз, то отсюда и самое происхождение сказочного героя (бога-громовника) объясняется искусною выделкою его из железа. Наконец то же мифическое значение, какое придано волосам и бороде, как метафорам туч, было распространено и на усы; вместе с тем народная фантазия создала особенного богатыря Усыню и наделила его такими исполинскими усами, что он легко может запрудить ими реку; по его длинному усу переправляются витязи на другой берег, как по мосту. Тою же характеристическою особенностью наделяют некоторые сказки и длиннобородого карлика: сам с перст, усы на семь верст, или: Усыня — сам с ноготок, борода с локоток, усы по земле тащатся, крылья на версту лежат; крылья сопровождают почти все олицетворения облаков и туч, для обозначения быстроты их полета. Как представитель грозовой тучи, Усыня является то помощником доброго молодца — громовника, выступающего в облачных покровах на борьбу с демонами, то сам получает демонический тип великана, готового поглотить блестящую молнию. В русской сказке он выведен наряду с Медведком, Дубыней и Горынею и состязается с длиннобородым карликом; а в сербской приповедке он заставляет Медведка спасаться от себя бегством. Сербский Усыня — Брко (брк-ус) имел такие огромные усы, что в одном из них птицы свили 365 гнезд; удары, наносимые ему тяжеловесной палицей Медведка, так же для него нечувствительны, как удары Торова молота для Скримира...

Медведко и его товарищи заменяются иногда тремя братьями: Вечоркой, Полуночкой и Зорькою, названными так по времени их рождения; из них самый сильный — последний, рожденный на заре и названный Светозором: имя тем более знаменательное, что восходящее по утру солнце уподоблялось раскрытому глазу, а сверкающая молниями туча олицетворялась в образе богатыря с необыкновенно зоркими и все пожигающими очами. Так как темные облачные покровы отождествлялись с ночным мраком, а грозовое пламя — с румяным отблеском зари, то понятно, почему молниеносным богатырям, рождающимся из недр ночеподобных туч, присвоены названия: Вечорка, Полуночка и Зорька. Медведко с Дубыней, Горыней и Усынею или Зорька с своими братьями отправляются на подвиги; они пристают в жилище длиннобородого карлика, и каждый по очереди остается готовить обед, между тем как другие богатыри уходят на охоту. В первый день остается дома Вечорка; он ловит в хлеву барана или быка, жарит его и, сидя, поджидает товарищей. Вдруг застучало-загремело — входит старичок — сам с ноготок, борода с локоток, глянул сердито и закричал на Вечорку: "Как смел в моем доме хозяйничать?" Отвечает богатырь: "Прежде вырасти, а то тебя от земли не видать!" Старичок пуще озлобился: "Я мал, да удал!" — сказал он, схватил незваного гостя, избил до полусмерти и бросил под лавку; потом съел целого барана (или быка) и исчез. Так же достается и другим богатырям; но вот доходит очередь до Зорьки, или Медведка. Этот не дался в обиду карлику, схватил его, угостил железным прутом, притащил к дубу и железным клином забил в это дерево его длинную бороду. Старичок рвался-рвался и хоть оставил половину бороды в дереве, а вырвался и убежал в глубокий провал под землю; где он бежал, там кровь лилась. По тому следу добрались богатыри до провала; Зорька, или Медведко, спускается на тот свет в подземное царство, упивается там "сильной водою" и освобождает из змеиных дворцов красавиц, унесенных туда вихрем. Сказка рисует картину весенней грозы: бог-громовник со своими товарищами сражается с демоническим карликом и рвет (разносит) его облачную бороду; преследуемый ими, мужичок с ноготок, борода в локоток уходит в мрачные подземелья, т. е. скрывается в тучи, и путь своего бегства орошает кровью, т. е. дождем. Чтобы добраться до него, надо спуститься в подземный мир туч и выпить их живую воду; только тогда подвиг завершается и мифические красавицы выступают из заключения. Иногда место бородатого карлика заступает баба-яга (змея-ведьма); приподымая огромный камень (метафора тучи), она приезжает из-под земли на железной ступе и поражает богатырей железным толкачом, но, в свою очередь, побежденная Медведком, скрывается под камень.

Представленные нами выводы о значении мифических лиц, враждующих с бабою-ягою или бородатым карликом, подтверждаются одною из наиболее интересных литовских сказок, которая отчасти развивает то же содержание, но вместо Медведка, Дубыни, Горыни и бабы-яги выводит Перуна, дьявола и лауму. Когда-то вздумал странствовать молодой плотник; на дороге присоединились к нему Перун и дьявол, и пошли все вместе. Перун и дьявол добывали припасы, а мужик варил и жарил; жили они, словно кочующие дикари, пока не вздумалось плотнику построить избу. При помощи своих товарищей, которые притащили все нужные материалы, он построил красивую избушку; потом сделал соху, запрег в нее Перуна и дьявола и вспахал поле, смастерил борону и на тех же товарищах взборонил пашню и посеял репу. Действие, следовательно, происходит во время той седой древности, когда боги нисходили с неба и учили человека обрабатывать землю. И повадился ходить по ночам вор и таскать репу. Надо было караул держать. На первую ночь досталось стеречь дьяволу. Вот приезжает на тележке вор и начинает собирать репу; дьявол бросился было ловить, но вор так избил его, что еле живого оставил, а сам ускакал. Воротившись домой, дьявол скрыл от товарищей свою неудачу. На другую ночь пошел караулить Перун, и с ним то же случилось; умолчал и он о своем посрамлении. На третью ночь отправился караул держать плотник и захватил с собой скрипку; сел под дерево и стал наигрывать. Слышится ему — едет кто-то по полю, кнутом похлопывает, а сам приговаривает: "Пич-пач! живей железная тележка, проволочный кнут!" Мужик продолжал пилить на скрипке, думая тем напугать вора; но вору понравилась музыка, он остановился и начал прислушиваться: то была дикая, злая лаума, которая жила в том самом лесу, где поселились Перун, дьявол и плотник. Она была так сильна, что никто не мог с нею сладить. Пленясь музыкою, лаума подошла к мужику и просила, чтобы он дал ей поиграть на скрипке. Мужик подал скрипку, но сколько она ни прилагала усилий — музыка ей не давалась. Тогда стала она просить плотника, чтобы научил ее играть. Мужик заметил, что для этого нужны пальцы такие же тонкие, как у него, и потому надо ее пальцы немного сжать. Лаума согласилась. Плотник сделал трещину в толстом пне, забил туда клин и велел лауме всунуть в эту трещину свои пальцы; как скоро она это сделала, он вытащил кнут и больно отстегал ее. Когда наконец удалось ей вырваться из западни, лаума бросилась бежать, покинув и свою тележку, и свой кнут. Наутро плотник вдоволь насмеялся над своими товарищами, что они не сумели устеречь репы и позволили прибить себя старой бабе. Тогда-то не шутя стали побаиваться его и Перун, и дьявол. Вскоре задумали они разойтись и порешили оставить избушку за тем, кто ничего не испугается. Двое должны были оставаться в избе, а третий пугал. Первая очередь наводить страх досталась черту. Он поднял такой вихрь и шум, что Перун не выдержал и выскочил в окно; плотник же спокойно сидел и читал молитвы. Вторая очередь была за Перуном; могучий бог разразился громом и молнией, и дьявол в ужасе бросился из окна. Он уже давно не доверял Перуну и боялся, чтобы тот не поразил его громовой стрелою; дьяволу хорошо было известно, что Перун побивает всех чертей, сколько ни рыщет их по белу свету. Это место литовской сказки прямо указывает, что под дьяволом скрывается здесь древний великан. Когда очередь пугать дошла до плотника, он сел на тележку, покинутую лаумой, взял в руки ее кнут, поехал к избушке и запел: "Пич-пач! живей, железная тележка, проволочный кнут!" Перун и дьявол до того струсили, что совсем убежали, оставив плотника полным хозяином избушки. Сказка эта свидетельствует за сродство злой лаумы с нашей ягою; она такая же старая и хищная баба и так же проживает в лесу; ее страшный кнут и сама собой движущаяся железная тележка вполне соответствуют толкачу и ступе бабы-яги. Лицо плотника значительно полиняло от времени; но если мы припомним, что музыка была метафорой воя бури и свиста ветров, что приносимые вихрями облака уподоблялись стенам и замкам, а великаны назывались их строителями, то едва ли позволительно будет усомниться, что за этим плотником скрывается древнее божество грозовой бури.

Облекаясь в туманные, облачные покровы, эльфы и карлы делаются незримыми. Это породило басню о мальчике (или мужичке-невидимке), который служит сказочным героям и помогает им во всех многотрудных похождениях. В числе разных подвигов, возлагаемых на доброго молодца, задается ему еще следующий — в форме загадки: "Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что". По этому приказу он идет на край света в темные пещеры и достает там слугу-невидимку, готового исполнять всевозможные желания своего господина: он носит его по воздуху с быстротою вихря, строит ему богатый дворец, кормит его вкусными яствами, поит славными винами и медом, поражает несчетные неприятельские рати и напоминает собою слуг волшебной палицы и волшебного кольца; словом, в нем сочетаются все те чудесные свойства, какие соединяет народный эпос с ковром-самолетом, скатертью-самобранкою, топором-саморубом и мечом-самосеком.

С утратой живого эпического понимания, великаны и карлики низошли в народных сказаниях до обыкновенных смертных пород, которые будто бы населяли некогда землю или будут населять ее впоследствии, при конце мира. Простолюдины верят, что действительно было время, когда жили на земле исполины, обладавшие страшными силами. "Теперь, — говорят они, — земля заклята; не то,что было прежде! Теперь и дерево не так растет, а камень и вовсе лишен жизни; а прежде и рожь росла такою же ветвистою, как лоза. В старые годы люди были больно велики, настоящий лес, и сильны-то уж сильны, и такие тягости подымали, что ужас возьмет сказать об этом. А потом год от году люд становился все менее и слабее силами; а доживем до того, что все люди сделаются крохотными и будут семеро одну соломинку подымать". Прежде люди назывались болотами, а придет пора, когда станут называться пыжиками, которые настолько же будут меньше нас, насколько мы меньше волотов. В Малороссии рассказывают об этом так: "Колись були люде зовсим не таки, як тепереньки; були, кажуть, и великии и гонкии, так що одна нога нам по плече досягала, а в наших хатах теперенько би им и жить не по мири". Но с течением времени люди все мельчают и когда-нибудь сравняются с мурашками: тогда-то и будет конец свету!

Дата добавления: 2015-06-28