Четвертая Скрижаль

Следующим утром мы снова были у Андрея. Он выглядел серьезным и сосредоточенным.

— Что-то не так? — спросил я.

— Нет, все нормально, — ответил Анд­рей. — Странно, конечно.

— Что странно?

— Странно, что я не верю, — ответил он и как-то грустно улыбнулся. — Все еще не верю.

— В книги? — удивился я. — В то, что мы рассказываем?

— В то, что это реальность. Вот... — Андрей развернул перед нами огромный лист с таблицей, испещренной пометками. — Ви­дите, в этой графе события — то, что с вами происходило. А вот в этой — возможные научные объяснения этого. Самые разные — от информационной теории поля до диссоциа­тивного расстройства и онейроида. Но среди этих объяснений нет ни одного со словом «ре­альность». Странно, правда?

Данила отшутился:

— Ничего странного. Из нас троих толь­ко Анхель ни в чем не сомневается. У тебя, Андрей, хоть объяснения есть!

Я испытал чувство, которое сложно опи­сать словами. Что-то сродни отчаянию или бессилию.

— Но такое количество людей, — еле слышно прошептал я. — Они ведь все...

— И еще десяток объяснений, — с ис­кренним сожалением ответил Андрей. — Взаимная индукция, внушение, конфабуляции на фоне реактивного состояния, массовая галлю­цинация... Вот...

Он показал в последнюю графу своей таблицы.

— Данила... — я растерянно посмотрел на своего друга, словно ожидая от него какой-то реакции, сам не понимая какой.

Он пожал плечами и отвел глаза.

— В конце концов, это же не меняет су­ти, — сказал Данила. — Я верю в то, что мы делаем, а не в то, что с нами происходит. Даже если мы спим или галлюцинируем. Ка­кая разница? Вот ты, Андрей, ты помогаешь людям, которые больны шизофренией. То, что с ними происходит, ты классифицируешь как безумие. Но ты же не споришь с ними. Ты просто пытаешься им помочь, «допуская», что они правы. Это как некая презумпция, на­сколько я понимаю. Без этого у тебя ничего не получилось бы.

— Да, — согласился Андрей. — Человек страдает и нуждается в помощи. Какая разница, насколько достоверны его рассказы? В психиатрии есть теории, которые утверждают, что сумасшедший — не сумасшедший, а особенный человек, который воспринимает реальность, недоступную обычному сознанию. Пытаясь объяснить ее «нормальной» частью своего сознания, он сталкивается с парадок­сами и переживает душевное страдание. Хо­рошая теория. Но как ее использовать для лечения?.. Никак.

— Но ты же не считаешь нас, — я по­смотрел на Данилу, — меня сумасшедшим...

— Нет, ни тебя, Анхель, ни Данилу. Че­стное слово! Просто я не могу относиться к вашим историям как к факту реальности. Моя картина мира не позволяет. Моя «точка сборки». И еще мои знания. Ведь я понимаю, сколь безграничны возможности нашего мозга. Он никогда не перестанет нас удивлять. Впрочем, как и морочить нам голову.

Но Данила прав, это не меняет сути. Я понимаю, как много значат эти Скрижали. И какая разница, как они нам явлены? Святы­ми, инопланетянами или «в бреду»? Истина от этого не становится менее истинной. А то, что наука не объясняет всего, это очевидно. Слишком много вопросов, на которые ученые не могут и никогда не смогут ответить.

— Анхель, пожалуйста, не расстраивайся так, — попросил меня Данила. — Ты же удивляешься этим схемам, таблицам. Тебе ка­жется странным, что Андрей видит в наших книгах ребус, логическую задачку. Но для него это нормально. А мне ведь и мистика непонятна, и наука кажется странным заня­тием. Но я понимаю, что есть люди, кото­рые нуждаются в помощи. И я знаю, что скрижали помогут многим.

Да, Данила прав. И Андрей прав. И я прав. Мы просто смотрим на мир по-разному. Для Андрея — это непаханое наукой поле. Для Данилы — это отношения между людьми. Отношения, в которых почему-то, против всяко­го здравого смысла, нет гармонии и любви. А для меня это борьба Света и Тьмы, причем реальных. Светлые и темные духи... Как учил меня дед.

Легче всего мне было разгадать смысл чет­вертой Скрижали, — говорил Андрей, выс­тавляя на стол печенье, орехи и цукаты. — Чего меньше всего у человека, страдающего параноидным расстройством?

— Вопрос не по окладу, — пошутил Да­нила.

Эту «прибаутку» он принес из армии. Она означает, что задаваемый вопрос должен быть адресован вышестоящему командованию. В широком смысле — спрашивайте у тех, кто это знает и кто за это отвечает.

— Человек, страдающий параноидным расстройством, не доверяет окружающему ми­ру, — объяснил Андрей. — Абсолютно. Во­обще — ничему и никому. Мир кажется ему враждебным. А все происходящее кажется ему «заговором» — за этим человеком следят, его мысли прослушивают, против него замышля­ют что-то ужасное...

Андрей продолжал рассказывать об основ­ных проявлениях этой болезни, а я словно пе­релистывал в своем сознании страницы Митиного дневника.

«День первый. О том, что за мной ус­тановлена слежка, я начал догадываться три дня назад. События последующих двух дней подтвердили мои самые худшие пред­положения. Я пытался установить систе­му. Мне нужно было понять, чем агенты, приставленные ко мне, могут выдать себя. Я перебирал сотни вариантов. Шел по ули­цам, приглядывался, прислушивался.

Агенты переговариваются у меня за спи­ной — в транспорте, на улицах, в офисе моей конторы. Я слышу, что они говорят обо мне. Я оборачиваюсь и смотрю на них, но они тут же делают вид, что говорят о совершенно посторонних вещах — о погоде, о покупках, о своих родственниках.

День второй. Сегодня самый ужасный день моей жизни. Пытаюсь все записывать подробно, чтобы не сбиться и ничего не упу­стить. С утра мама заглянула ко мне в комнату:

— Митя, что ты будешь на завтрак?

Я сразу понял, что и ее завербовали. Они зомбируют всех, с кем я могу хоть как-то войти в контакт. Конечно, они должны были сделать это и с моей матерью.

Я вышел в кухню и пригляделся к тому, как она нарезает хлеб. Нож в ее руке ходил не как обычно. Обычно мама режет хлеб по верхней поверхности, как будто распилива­ет бревно на козлах. А эта женщина реза­ла хлеб с краю, по боковой поверхности.

Черт! Они не стали ее вербовать, они просто ее украли и подменили агентом! Как ужасно осознавать, что так могли обойтись с твоей матерью...

День третий. Ну все. Попался. Кончено. Столько агентов. Они и милиционеров за­вербовали. А вот теперь врачей из себя изо­бражают. Понятно, они хотят меня пере­программировать. Так они поступают со всеми, у кого нет души. Но у меня она есть. Теперь они будут пытаться ее уничтожить.

День четвертый. Я испытываю внут­реннюю опустошенность... Я ничего не ис­пытываю... Я опустошен... Внутри...».

Я вспомнил Митю. Этого странного юно­шу, который решил разрушить мир. Ему ка­залось, что если он разрушит мир, то он его спасет. Странная, парадоксальная идея. Впро­чем, ничего странного, если учесть, как он от­носился к самому себе. Ведь он был раздво­ен. В нем жило два человека — один Митя, а другой — Дмитрий.

(Книга из неПУТЬёвого сайта Вишнякова Андрея)

Я помню, как мы с Данилой мучились, пы­таясь понять, чего же Митя хочет на самом деле. Почему он называет «Дмитрия» дура­ком? В чем состоит Митин план по разруше­нию мира? О чем он думает, когда говорит, что гусеница не всегда превращается в бабоч­ку? И наконец, как ему помочь выпутаться из этого бреда?

— А в таком состоянии человек не только миру, но даже самому себе не доверяет? — спросил Данила.

— Да, даже самому себе, — подтвердил Андрей. — Особенно самому себе. Только он этого не понимает. А все дело именно в этом...

— Так было и с Митей! — понял я.

— Да, — Андрей качнул головой в знак согласия и принялся рассказывать о психологическом феномене «проекции».

То, как мы воспринимаем окружающий мир, зависит от того, как мы относимся к самим себе. Если человек верит в себя, то и окружающий мир он воспринимает положительно. А если человек, наоборот, озлоблен на себя, то и Мир вокруг кажется ему исчади­ем зла. Мы проецируем свое отношение к се­бе — на мир, словно луч диапроектора, отбрасываем его на экран.

— А значит ли это, что Митино желание уничтожить мир было его желанием уничтожить самого себя? — Данила внимательно посмотрел на Андрея.

— Ну... и так, и не так, — улыбнулся Андрей. — «Проекция» — сложное поня­тие. Тут надо быть осторожным. В случае Мити суть вот в чем... Очень трудно нена­видеть самого себя. Ну согласитесь, это надо ухитриться! Мы инстинктивно так устроены, чтобы жалеть себя, холить, лелеять, защищать. Ненавидеть себя — это против инстинкта самосохранения! Это биологический нонсенс! Как же выйти из такой ситуации? С помо­щью «проекции». То есть вынести свою не­нависть за пределы себя, во внешний мир. Человек начинает подозревать окружающий мир в «заговорах», думает о «роке», о «про­клятьях» и тому подобном.

— И что нужно сделать, чтобы исправить эту ошибку? — спросил Данила. — Человек должен понять, что на самом деле он ненави­дит себя? И признать, что «злой мир» он про­сто придумал?

— Желаю успеха! — рассмеялся Анд­рей. — Нет, конечно, лобовая атака здесь не сработает. И не надейтесь! Если человек с этим согласится, он будет выглядеть полным идиотом! Это неприятно. И он не будет это­го делать.

— А как же быть?.. — разочаровано про­тянул Данила.

Андрей задумался — Видимо, о том, как нам все это объяснить. Встал со своего места, про­шелся по комнате. Безучастно взглянул на книжные полки, затем в окно.

— Значит так. — после короткой паузы Андрей поднял на нас глаза, сдвинул брови и улыбнулся. — Мужайтесь. Начинаем от печ­ки. Если мы хотим помочь человеку, мы дол­жны понять самого человека. Это непремен­ное условие. Прежде чем переводить старушку через дорогу, следует осведомиться, надо ли ей на ту сторону улицы... Итак, вопрос — из-за чего Митя ненавидит себя?

Мы с Данилой задумались. Мне, разуме­ется, в голову пришла мысль, что это как-то связано с прежними жизнями. Но Данила опе­редил меня с ответом, и свой вариант я уже решил не высказывать.

— Это что-то иррациональное... — ска­зал Данила.

— Да уж, рациональности здесь не мно­го! — снова рассмеялся Андрей. — Он ненавидит себя, потому что не находит в себе того, чего хотел бы найти. Логично?

— Потому что не находит в себе того, чего хотел бы найти, — почти по слогам повторил за Андреем Данила. — Логично.

— А кого он хочет в себе найти? — спро­сил Андрей. — Вы, вот, сами чего, напри­мер, ищите?

— Вообще, человек хочет найти в себе Бога, — сказал Данила. — Еще у нас гово­рят: «божью искру», «промысел». Ведь что такое вера? Вера — это когда ты чувствуешь присутствие Бога в своей жизни, что он в тебе.

— Собственно, с этого я и начал, — улыб­нулся Андрей. — Вот что Митя записал по этому поводу в своем дневнике...

Андрей открыл «Дневник сумасшедшего» и прочел:

«Психолог подошел к окну и долго смот­рел куда-то в небо. Лицо у него доброе и спокойное, словно он все знает.

— Богоискатель, — сказал он наконец,,

— Чего? — не понял я. — Кто?

— Ты, Митя, ты, — спокойно ответил мужчина,

— Почему?

— Хочется все разрушить, — сказал он и задумался. — Если все разрушить, ничего не останется или что-то будет? Есть надежда, что что-то останется. Ведь так? Наносное уйдет, вечное да пре­будет вовеки. Верно? И это что-то — Бог. Ты увидишь Его и скажешь: „Вот он я. Господи!"

Странные слова. Но, наверное, так и есть. Я вспомнил, что три дня назад гово­рил мне Ваня: „Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он еще жив. Толь­ко перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо". Унич­тожить мир, чтобы увидеть Бога...

–– Глупо, да? — спросил я.

— Нет, — улыбнулся он. — Даже ло­гично. Просто странно...»

— То есть Митя не хотел уничтожать мир, — догадался я. — Он хотел убить в себе все внешнее, все наносное, чтобы уви­деть себя настоящего?

— Да, — сказал Андрей. — Это первая Скрижаль — отказаться от самого себя, от своего «эго», чтобы найти свою сущность, свой Свет. Но в чем тогда смысл четвертой Скрижали?.. Мы знаем уже три. Первая — об отказе от «эго». Вторая — о Другом. Тре­тья — о том, что все сплошь иллюзия, кроме Света — в Тебе и в Нем. В чем же четвер­тая?! Доверие!

Митя не доверяет самому себе, борется с самим собой. Ему кажется, что он борется с миром. Но ненавидит он себя — «Дмитрия»! И поэтому я сказал Мите: «Бороться с са­мим собой — дело бессмысленное. Такая борь­ба — только иллюзия внутреннего роста. Если ты борешься с самим собой, значит, ты где-то себе врешь».

И тогда Митя меня спросил: «А что, если это ужасная правда?». И я услышал в этом вопросе: «Я боюсь, что во мне нет Бога». Да, я услышал именно это! И я стал говорить с Митей о Дао. Я сказал ему: суть Дао в том, что нет ни черного, ни белого. Есть то, что движется. А поэтому нет ничего живого, в чем бы не было Бога.

«Всякая борьба — иллюзия. И в этом Бог. Бог — не борьба, Бог — это доверие и поступки».

И я вспомнил. Вспомнил, как эти слова повлияли на Митю. Как он записал в дневнике: «И когда он говорил это, словно бы какой-то свет ударил меня изнутри. Все мое со­знание вдруг стало проясняться. Необыкно­венный прилив свежести, чистоты».

— Но вот мы снова произносим сло­во, — продолжал тем, временем Андрей. — Сейчас мы говорим — «доверие». Но что оно значит?! Я, например, могу доверять или не доверять рекламе. А могу доверять или не доверять судьбе. Есть разница? Я сажусь в самолет и фактически доверяю свою жизнь пилоту. Так? А вот, например, я рождаюсь, я ведь уже принадлежу жизни. Считать ли это доверием? Нет?

Повисла пауза. И все мы думали об одном и том же. Скажи двум разным людям: «Доверяй жизни!» — они пойдут и сделают две прямо противоположные вещи. «Осмыслен­ное слово есть микрокосм человеческого со­знания». Но как попасть внутрь этого микро­косма?! Как найти взаимопонимание?..

Все, что я могу сделать, это рассказать исто­рию, — грустно улыбнулся Андрей. — Исто­рию, которая для меня и есть смысл четвертой Скрижали. Я чувствую четвертую Скрижаль так же, как я чувствую эту историю.

«В древности жил великий император, — рассказывал Андрей. — У него было три сына. И к каждому из них он относился с любовью и нежностью, во всех он видел таланты и спо­собности. Но время неумолимо. Император старел и ему нужно было назвать имя преемника. Кому из своих сыновей он доверит го­сударство?

Собравшись с духом, император призвал к себе мудреца.

„Что мне делать, мудрец? — спросил им­ператор. — Государство у меня одно. А сыновей — три, и каждого я люблю всем серд­цем. Теперь я должен назвать имя преемника. Кому из сыновей отдать предпочтение?"

„О величайший из императоров! — отве­тил мудрец. — Ты знаешь это лучше меня, ведь это ты — император. Я могу предло­жить испытание для твоих сыновей. Но какое качество надлежит испытывать в будущем им­ператоре, я не знаю".

Император думал три дня и три ночи. На четвертый день он снова призвал к себе мудреца.

„Мудрец, — сказал ему император, — всю жизнь я собирал земли для своего государства. Теперь мне принадлежит половина мира. Кто из моих сыновей лучше продолжит дело своего отца, тот и будет следующим императо­ром. Придумывай испытание!"

И через три дня мудрец сказал императору:

„У каждого из твоих сыновей есть простор­ный дворец. Выдели сыновьям по небольшой сумме денег и дай три недели сроку. Пусть они наполнят свои дворцы до отказа. Кто лучше спра­вится с этой задачей, тому и быть императором".

Император обрадовался. Это именно то ис­пытание, которое нужно! Оно покажет, кто из сыновей императора продолжит дело отца наи­лучшим образом.

„Как идут дела?" — спросил император у мудреца, когда на исходе была третья неделя испытания.

„Твой старший сын проявил рачитель­ность, — ответил мудрец. — Он наполняет свой дворец мусором. Люди со всего горо­да везут к нему всякий хлам и отходы. Дво­рец наполняется, а твой сын не истратил еще ни единой монеты!"

„Это хорошо. А что же средний сын?" — спросил император.

„Средний сын проявил сообразительность, — ответил мудрец. — Он скупил все дешевое сено в близлежащих деревнях".

„Это хорошо. А младший? Правда ли го­ворят, что он решил не соревноваться с братьями?" — с тревогой спросил император.

„Твой младший сын, о величайший из императоров, ведет себя странно, — отве­тил ему мудрец. — Он раздал все имущество, которое было у него во дворце — всю утварь, мебель. А деньги, которые ты ему дал, он раз­дает нищим. Больше ничего неизвестно".

И вот время вышло. Старый император от­правился на осмотр сыновних дворцов. Но от дворца старшего сына доносился столь зло­вонный запах помоев, что император даже не смог подъехать к зданию. Слуги донесли, что дворец заполнен лишь на две трети.

„Лучше бы он был расточительным, — с горечью сказал император. — Не знания делают мудреца мудрым, и не земли делают им­перию великой. Если бы моя империя прирастала болотами и пустынями, чем бы она была?"

„Ты прав", — согласился мудрец.

Из дворца среднего сына тоже несло не­приятным запахом дешевого гниющего сена. Но император все-таки смог осмотреть покои и лично убедился — дворец был заполнен только наполовину. Среднему сыну не хвати­ло отведенных денег.

„Лучше бы он не был сообразительным, — с болью в сердце сказал император. — Мудрец не тот, кто мудр. Мудрец — тот, кто знает свои возможности. Нельзя вступить в войну, имея лишь половину солдат".

„Ты прав", — согласился мудрец.

„Но что же мне теперь делать, мудрец?! — в отчаянии воскликнул император. — Что мне делать?! На кого я оставлю свое государство?!

„Пойдем во дворец твоего младшего сы­на", — сказал мудрец.

„Ты же знаешь, что это бессмысленно", — сокрушался император.

„Мудрец не тот, кто находит ошибку. Муд­рец — тот, кто видит правильное решение, — ответил мудрец. — Нужно идти до кон­ца, император! Пойдем".

Никогда на сердце у императора не было такой тяжести, как в тот миг, когда он подхо­дил к дворцу младшего сына. Император про­жил большую, славную победами жизнь. Но сейчас он понял, что вся его жизнь прожита зря. Ни один из его сыновей не оправдал ожиданий, и государство его погибнет.

Младший сын приветствовал императора на пороге своего дворца.

„Правда ли говорят, что ты раздал все свои вещи — мебель и утварь?" — спросил его император.

„Правда, отец", — ответил младший сын.

„Правда ли говорят, что ты раздал бедня­кам отведенные тебе деньги?" — спросил император.

„Правда, отец. Лишь часть я истратил на свечи", — ответил младший сын.

„На свечи?! — удивился император. — Зачем тебе свечи?!"

„Ты хотел, чтобы мой дом был до краев по­лон", — юноша почтительно склонил перед императором голову и пропустил его во дворец,

Во дворце младшего сына императора не было ни одной вещи. Ни одной... Дворец казался совершенно пустым. Но только казался. Множество горящих свечей наполняли весь дворец светом... Пустой дворец был до краев полон...

„Ты будешь императором лучшим, чем твой отец», — сквозь слезы сказал старик».

Мы с Данилой не могли вымолвить ни единого слова. Эта история говорила о четвертой Скрижали больше любых слов.

Побеждает тот, кто готов довериться миру. Дворцы всех трех сыновей с самого начала были наполнены жизнью. Но лишь один из юношей видел и понимал это. Свет — только метафора, а смысл — в твоем доверии к жиз­ни и в твоих поступках.

Жизнь — это бесконечный дар. И ей нельзя не доверять. А страх — это проявле­ние недоверия. Ведь своим страхом мы фак­тически говорим ей: «Я не уверен, что ты же­лаешь мне добра». А тот, кто предает Жизнь, просто не может чувствовать себя живым.

Четвертая Скрижаль рассказывает нам о Жизни. О том, что Жизнь — это великое сияние Света. И ты видишь это, когда начина­ешь доверять самому себе, потому что Жизнь в тебе, Жизнь — она всегда рядом. Жизнь — это Свет, то, что никогда не предаст...

— Помните, я прочел стихотворение Чжуан Цэы? — спросил вдруг Андрей. — На лекции, помните? Записка из зала...

— Да, я помню, — Данила с удивлением посмотрел на Андрея.

Андрей достал из сумки папку с бумагами.

— Вот она, — Андрей протянул Даниле небольшой листок бумаги.

— «Назначение рыбной блесны, — про­чел Данила, — поймать рыбу, а когда рыба поймана, блесна забыта. Назначение слов — сообщать идеи. Когда идеи восприняты, сло­ва забываются. Где мне найти человека, по­забывшего слова? Он — тот, с кем я хотел бы поговорить».

Дочитав стихотворение до конца, Дани­ла поднял глаза и недоуменно уставился на Андрея.

— Дальше, дальше! Читайте дальше! — сказал он. — Подпись...

— «Митя-Бабочка», — прочитал Данила.

— Узнаете почерк? — улыбнулся Андрей.

В моей голове промелькнула шальная мысль. Не веря своей догадке, я тут же посмотрел на записку. Это был Митин почерк! Как в его дневнике. Невозможно перепутать!

— Он был на лекции?! — воскликнул я. — Сначала Илья, потом Катя, Аня, Максим... Теперь — Митя! Не может быть!

— Вообще, это мне нужно было бы удив­ляться! — рассмеялся Андрей. — На самом деле, я был очень тронут этой запиской. Ведь когда мы с Митей прощались, я ему рассказал историю про бабочку. Помните: «то ли Чжоу снилось, что он — бабочка, то ли бабочке снит­ся сейчас, что она — Чжоу». Это как раз Чжуан Цзы. И вот Митя присылает мне эту записку...

— «Ищете человека? Так от кого же вы бежите?» — прошептал я.

— Именно, именно! — улыбнулся Андрей.

— А почему бабочка? — спросил вдруг Данила. — Я все думал, почему он всякий раз искал в окружающем мире бабочку. Зоя Петровна говорила, что он во время каждой госпитализации говорил что-то о бабочках. В этом есть какой-то смысл?

Андрей развел руками и ответил:

— Я не могу знать этого точно, но ба­бочка — это символ души. Один из древ­нейших символов. Древние греки так изоб­ражали человеческую душу. И это как раз то, что я рассказывал вам о «проекции». Митя искал в окружающем мире свою душу, свою бабочку. Последователи Юнга назвали бы это «символическим поиском в коллективном бессознательном». Но... В общем, только та­кое есть объяснение.

— И все же, что это может значить? — подумал я в слух. — Сейчас наши судьбы сами собой пересекаются со всеми Избран­ными...

— Хороший знак, — улыбнулся Андрей. По липу Данилы пробежала тень.

— Ой ли, — протянул он.

— Тебе тоже так кажется? — я был по­ражен. Неужели Данила тоже подумал об этом?!

— Вы это о чем? — Андрей недоуменно посмотрел на нас.

— «Вы способны менять линии судеб. Но я хочу, чтобы вы поняли это: законы Кармы никто не отменял», — ответил Данила.

— «Этот мир ждет своей смерти. Не пытайтесь говорить с ним прежде, чем будете знать, как», — добавил я.

— Что-то знакомое? — попытался вспом­нить Андрей. — Ах да! Индус из «Ма­ленькой принцессы». Постойте... Вы это се­рьезно?!

Дата добавления: 2015-06-28