В Москве

6 августа 1942 года поздно вечером я с волнением входил в свой родной дом в Марьиной роще... Сколько бы­ло радости, слез, расспросов и рассказов, описать трудно.

Оба мои брата — Семен и Павел — воевали, и от них давно не было вестей. Мать по-прежнему работала на же­лезной дороге.

Несколько позже пришло извещение о том, что Павел погиб смертью героя в боях за Родину. В письме коман­дования, которое пришло вместе с извещением, сообщалось, что убит он был во время рукопашной схватки с гитлеровцами в фашистском блиндаже, куда он и его бо­евые друзья ворвались, выполняя задание по захвату вра­жеского языка, и что до этого он неоднократно удачно выполнял такие операции. Друзья принесли его в часть на руках и с воинскими почестями похоронили вблизи дерев­ни Братково под Витебском.

Мой старший брат Семен Федорович воевал в морской пехоте на Севере, на полуострове Рыбачьем, где проходи­ли ожесточенные бои. Досталось ему с лихвой, но и по­везло — он довоевал до Победы.

Мне рассказали, что зимой 1942 года в Москву при­летали мои друзья Мирон Ефимов и Федя Тургенев. Они останавливались у наших и сообщили, что я сгорел вме­сте с самолетом. Оказалось, что никто из моих друзей не видел, как я выскочил из кабины, а видели лишь горя­щий самолет. Несколько позже мои родственники прочи­тали в газете Указ о присвоении Ефимову и Тургеневу звания Героя Советского Союза.

В марте 1942 года мать получила извещение, в кото­ром сообщалось, что я с боевого задания не вернулся — пропал без вести. Это извещение, подписанное команди­ром 18 штурмового авиаполка Героем Советского Союза майором Губрием и полковым комиссаром Мирошниченко, сохранилось у меня до сих пор.

В то время в армии действовала инструкция, согласно которой командование могло сообщать о гибели воина только в том случае, если было известно место его захо­ронения. Если же нет, родным сообщалось, что воин про­пал без вести.

С ноября 1941 года матери установили за меня пен­сию, но она не решалась ее получать, хотя и сильно нуж­далась в деньгах.

- Предчувствие у меня было, что ты жив, а за живого разве можно деньги брать как за покойного? Я боялась, что как только получу пенсию, ты и на самом деле погиб­нешь. Примета есть такая, — сказала она.

7 августа 1942 года я поехал в штаб авиации Военно-Морского Флота. Поскольку мое обмундирование осталось в довоенной квартире на Балтике, пришлось надевать гражданскую одежду.

После короткой беседы в отделе кадров меня принял командующий авиацией Военно-Морского Флота генерал-лейтенант авиации Жаворонков. В кабинете, кроме ко­мандующего, находился также его заместитель по поли­тической части генерал Алексеев. Обратив внимание на мою гражданскую одежду, Жаворонков сказал:

- Ну, гражданин лейтенант, получил я ваше письмо из партизанского отряда и ходатайствовал о вывозе вас оттуда самолетом, а теперь расскажите, как вы там по тылам врага блуждали.

В это время в кабинет вошел Дмитрий Филиппович Бартновский, бывший командир полка на Балтике, где я служил шеф-пилотом до отъезда за новыми самолетами. Теперь Дмитрий Филиппович был генерал-майором авиа­ции и занимал должность начальника штаба авиации Во­енно-Морского Флота. Тепло поздоровавшись со мной, он сказал:

- Слышал о том, что ты партизанил, — и, обращаясь к командующему, добавил:

- Знаю лейтенанта Борисова как отличного боевого летчика...

Передав командующему какие-то срочные документы, генерал Бартновский вышел. Я долго рассказывал Жаво­ронкову и Алексееву о своей «одиссее». Слушали мой рас­сказ с большим интересом и даже с удивлением.

Семен Федорович Жаворонков сообщил мне, что наш полк отличился при обороне Севастополя, ему присвоено звание гвардейского. Друзья мои: Женя Лобанов, Мирон Ефимов, Федя Тургенев, Виктор Куликов — удостоены звания Героя Советского Союза, а другие летчики уже имеют по три, а некоторые и по четыре боевых ордена.

Я попросил командующего направить меня в родной 8-й гвардейский штурмовой авиаполк.

Подумав немного, генерал Жаворонков сказал:

- Летчики нам сейчас уж очень нужны. Только не в прежний ваш полк мы вас назначим, а в перегоночный. Будете принимать с авиационных заводов новые штурмовики и перегонять их на действующие флоты — Балтий­ский, Черноморский и Северный. Обеспечение фронта штурмовиками Ил-2 является сейчас особо важным зада­нием, за выполнением которого следит сам Верховный Главнокомандующий.

С грустью узнал я, что мой друг Женя Лобанов погиб, выручая из беды Мишу Талалаева, сбитого после меня под Севастополем. Михаил посадил свой подбитый само­лет прямо на линии фронта между нашими и фашистски­ми войсками. Женя Лобанов с воздуха на малой высоте вел огонь из пушек и пулеметов по огневым точкам вра­га, которые пытались стрелять по Талалаеву, когда он бе­жал от самолета в сторону своих войск. Друга Женя выручил, но сам был сбит и упал рядом с фашистами, кото­рые пытались взять его живым. Женя укрылся в одном из окопов и с одним пистолетом отбивался от окружавших его вооруженных до зубов гитлеровцев. Севастопольцы, увидев в беде своего летчика, тут же пошли в атаку на врага. Завязался жестокий бой. Наши морские пехотин­цы в рукопашной схватке отбили окоп, в котором укрылся Женя Лобанов, но было уже поздно... Больше десятка убитых фашистов лежало вокруг окопа. До последнего патрона сражался Женя... Пехотинцы доставили в авиа­ционный полк тело летчика и отбитый у фашистов самолет.

Узнал я также, что в боях погибли командир нашей эскадрильи майор Кичигин, Виктор Арефин и Варкес Вартаньян.

На этом мой разговор с высоким начальством был окончен.

23 августа закончился мой отпуск, и в этот день я уз­нал о том, что утром 24-го, по вызову Центрального штаба партизанского движения, в Москву на совещание прилета­ют Ковпак и другие командиры партизанских соединений и отрядов.

На следующий день утром я явился в 65-й авиаполк. Получил сразу же общевойсковое и летное обмундирова­ние и в московском небе, над аэродромом Измайлово, от­вел душу, накрутившись в высшем пилотаже на самолете УТ-2.

Вечером я приехал в гостиницу «Москва» и, узнав, в каком номере остановился Ковпак, направился к нему. На стук никто не ответил, но дверь была не заперта. Я во­шел в двухкомнатный номер. Деда не было. Однако по знакомой мне черной барашковой шапке-чапаевке, кото­рая лежала на диване, определил, что попал по адресу. Я включил динамик радиотрансляции и уселся на диван в ожидании прихода Ковпака. Наконец дверь открылась, и на пороге появился все тот же Дед, каким я видел его в тылу врага. Увидев меня, он заулыбался.

- Вот диво! Алексей! Як же ты меня разыскал в такой большой Москве! Я и не думал, что встречу здесь тебя или кого-нибудь из знакомых. Ведь я не был здесь с трид­цать первого года, — сказал он.

Мы обнялись как самые родные и близкие люди и крепко расцеловались. Я чувствовал, что Дед рад встрече. Затем начались расспросы и разговоры. Дед заказал в номер ужин на двоих и угощал меня. Сам он не пил. Ска­зал, что в любой момент, даже ночью, его могут вызвать на совещание в Кремль к Ворошилову или даже к самому Сталину. Потом зашли командиры партизанских соедине­ний Сабуров и Емлютин, а позже Ромашин, Дука и Ко­шелев. Разговоры продолжались допоздна. Поскольку у меня еще не было пропуска на хождение по Москве но­чью, пришлось ночевать у Деда в номере, на диване. Ут­ром, когда я собрался ехать в полк, Сидор Артемьевич сказал:

- Сегодня вечером приходи с друзьями. Ты же зна­ешь, что я люблю летчиков. Горилка и закуска будут обе­спечены.

В новом полку я встретил немало знакомых и сослу­живцев. Среди них был летчик-истребитель Володя Сав­ченко, с которым мы подружились еще на Балтике, Герой Советского Союза. Высокое звание он получил за от­вагу и мужество, проявленные во время боев с белофин­нами.

Правительство подарило Володе персональный автомо­биль— М-1, был у него и пропуск на право круглосуточ­ной езды по Москве. На этой «эмке» мы вместе с нашим сослуживцем по Балтике капитаном Блохой и поехали в гости к Ковпаку.

Сидор Артемьевич со всей партизанской группой целый день был на различных совещаниях, а вечером при встрече с нами предложил:

- Катанем-ка, хлопцы, по Москве на часик, думаю, что за это время нас никуда не вызовут. А то я так Моск­вы и не увижу, нечего будет о ней своим партизанам рас­сказать.

Мы проехали улицу Горького до Белорусского вокзала, там развернулись в обратном направлении, выехали у площади Маяковского на Садовое кольцо. У Калужской площади повернули на Якиманку и по ней выехали через Большой Каменный мост к гостинице «Москва». Потом все вместе поужинали в ресторане гостиницы. Чуть ли не каждый вечер я приезжал к нему в гости.

В один из таких вечеров Сидор Артемьевич сказал, что завтра ему, Сабурову и другим партизанским руководи­телям Михаил Иванович Калинин будет вручать Золотые Звезды Героев Советского Союза и ордена Ленина.

- Приезжай завтра обязательно. Обмоем награды, сказал он.

Я сказал ему, что наше командование просит его при­ехать на встречу с личным составом полка.

- Вот после вручения наград и катанем к тебе в полк, — сказал Ковпак.

Утром на полковом «газике» я довез Деда и Сабурова до Спасских ворот Кремля и остался ждать их.

В полк мы приехали перед обедом. Ковпак был уже в военном обмундировании, но без погон и знаков разли­чия (генеральское звание ему присвоили позже) — в сукон­ной гимнастерке с командирским ремнем и портупеей, в синих габардиновых галифе, только сапоги у него бы­ли яловые. Он рассказал мне, что от хромовых от­казался, потому что для партизанских походов они не годятся.

Вместо привычной барашковой шапки на голове у не­го была фуражка со звездочкой. На гимнастерке побле­скивали Звезда Героя и орден Ленина.

При его появлении в клубе, где собрался весь личный состав полка, прозвучала команда «Встать! Смирно!», и командир полка полковник Петров хотел по-армейски до­ложить Ковпаку о причине сбора личного состава. Дед опередил его:

- Вольно! Сидайте, хлопцы! Я очень рад встрече с вами.

Меня усадили вместе с Дедом в президиум. Комиссар полка Хорунженко представил Сидора Артемьевича как командира одного из крупнейших партизанских соеди­нений, которого в сводках Совинформбюро именуют това­рищем «К», и рассказал, по каким делам он сейчас на­ходится в Москве...

Затем выступил Ковпак. Он доходчиво, с украинским юморком рассказал о боевой и будничной жизни парти­зан. Рассказал и о применяемой им тактике рейдирования по тылам врага. Много было задано вопросов, и на все он ответил, а в заключение сказал:

- Все, что я не успел рассказать, потом раскажет ваш однополчанин Алексей Борисов. Он с нами прошел нема­лый путь, во многих боях лично участвовал и жизнь нашу партизанскую знает хорошо. Советую расспросить его, как нужно действовать в случае, если кого-то из вас собьют в тылу врага.

Потом мы пригласили Сидора Артемьевича в летную столовую, где состоялся дружеский обед.

Обратно ехали еще засветло. По пути от Измайлова до гостиницы «Москва» Сидор Артемьевич расспрашивал меня о названиях улиц, площадей, вспоминал о Москве тридцатых годов.

Партизанские командиры ждали Деда в гостинице. На­строение было у всех приподнятое. Награды получили все партизанские руководители, а Емлютин и Ромашин, так же, как Ковпак и Сабуров, были удостоены звания Геро­ев Советского Союза.

Мне предстоял скорый отъезд на учебно-тренировочный аэродром для тренировки на самолете Ил-2.

Перед отъездом из Москвы я через Военторг достал папиросы «Казбек» и хорошего папиросного и трубочного табака. Купил штук двадцать объемистых, вышитых шел­ком кисетов, набил их папиросами и табаком и вложил в них письма своим друзьям-партизанам. Все эти посылки отвез в номер к Деду и просил его по прибытии в Брян­ский лес лично вручить моим друзьям.

Я знал, что питание, одежду, обувь, соль и другое пар­тизаны добывают с боями у фашистов, а вот в куреве — вечно нуждаются.

Валентину я послал самую большую посылку и самое подробное письмо.

Как мне позже стало известно, Дед выполнил мою просьбу.

Сидор Артемьевич подарил мне на память уникаль­ную фотографию, на которой Ковпак, Руднев, Базыма, Панин запечатлены в лесу у карты за обсуждением плана очередной операции. Затем мы трогательно распрощались, а через два дня после моего отъезда Ковпак и все участ­ники совещания чуть ли не по тревоге были вывезены са­молетом в Брянские леса, где создалось угрожающее по­ложение с обороной аэродрома, с которого они вылетали в Москву. Гитлеровцы бросили на него большие силы.

На этом в августе 1942 года, в самый разгар Великой Отечественной войны, я и закончил прохождение суровой боевой и жизненной школы под руководством мудрого Ковпака.

В тылу врага я видел, познал и прочувствовал то, че­му ни в какой академии не научишься. Школа Сидора Артемьевича Ковпака пригодилась мне на всю жизнь и в любых ситуациях помогала жить, работать, разбираться в людях и находить правильные решения.

Дата добавления: 2015-06-28