Злые гении

Знаете, где умер Серебряный век? На Марсовом поле, в «Привале комедиантов», подвальном кафе. Ирония судьбы, но именно здесь Лиля как-то забыла сумочку. Маяковский вернулся за ней. Видевшая это Лариса Рейснер, вспоминал Шкловский, посмеется: «Теперь вы будете таскать эту сумочку всю жизнь». – «Я эту сумочку, – гаркнет он, – могу в зубах носить. В любви обиды нет». И ведь носил. Но штука не в этом. Как тройка-Русь Гоголя везла бричку, а в бричке восседал Чичиков, так в сумочке, которую «носил в зубах» первый поэт, лежало удостоверение сотрудницы ГПУ, приставленной для слежки и к нему. Сам он о слежке догадается позже, когда в Америке родится его дочь от переводчицы Элли Джонс и он в письме к ней, назвав Лилю «злым гением», скажет, что она, похоже, «о каждом шаге его сообщает в НКВД». Что-то этот факт не поминают те, кто выпускает ныне восторженные книги о Лиле и снимает о ее «великой любви» фильмы! Поэта, конечно, «вели» до самой смерти, но чтобы этим занималась женщина, которую он звал своей Музой, – не укладывается в голове! Секретный сотрудник (на советском жаргоне – «сексот»), у которой постель – «ответработа» по ведомству литературы.

Лиля Брик. Снимал Осип Брик

<…> Мало мы знаем и Маяковского. Говорят, например, что он был записной остряк. Но тот же Чуковский вспоминает его «шуточки»: «За обедом он рассказал мне:

1. Что Лито в Москве называется Нето.

2. Что еврей, услыхав в вагоне, что меняют паровоз, выскочил и спросил: на что меняют?

3. Что другой еврей хвалил какую-то даму: у нее нос в 25 каратов!».

Такой вот «юморок» был у поэта – удавишься с тоски. А знаете ли вы, что он не любил книг, не пил водку, был левшой, никогда не носил ничего шелкового, а в конце жизни имел слуг, шофера и даже личного повара? Это в стихах ему кроме «свежевымытой сорочки» не надо было ничего, а в жизни гардеробу его позавидовала бы самая взыскательная щеголиха. Жил богато, не то что воистину великие – Мандельштам и Цветаева. Наконец, был брезглив: таскал в кармане мыло, за перила держался через полу пальто. Это тоже все поминают, но не поминают, увы, что в главном своем деле, в литературе, мало чем брезговал. В 1926-м скажет: «Мы случайно дали возможность Булгакову пискнуть – и пискнул». Речь вел о бессмертной пьесе «Дни Турбиных». Тогда же назовет Ахматову и того же Мандельштама «внутренними эмигрантами». Чистый донос! Потом по отмашке власти начнет травлю Пильняка и Замятина.

<…>Бунин напишет: «Думаю, что Маяковский останется в истории литературы... как самый низкий, циничный и вредный слуга советского людоедства». Цветаева в Париже скажет короче: «Маяковский животное, в чистом виде скот. Было – и отняли боги. И теперь жует травку (любую)»...

<…>Сильные всегда «насилуют» слабых. А поэт был слабым, хоть и тужился выглядеть мачо. Впрочем, когда Репин засомневался как-то в психическом здоровье его, психиатр Бехтерев, послушав стихи, успокоил живописца. «Здоров, – сказал, – могуч». Но неожиданно добавил: «Главное – чувствилище у него большое...» Что понимал под этим – не ясно. Но через тринадцать лет «тринадцатый апостол», изнасилованный в хвост и в гриву, признается в Париже художнику Анненкову, что давно уже не поэт – чиновник. И прямо в кафе, на людях, в голос разрыдается. От «чувствилища» его останется разве что необычная для такого великана слезливость.

Дата добавления: 2015-06-28