Теплая птица. В круглом окошке под самым потолком — свет. Значит, утро. Начало нашего с Мариной последнего дня. Начало конца.

Побег

В круглом окошке под самым потолком — свет. Значит, утро. Начало нашего с Мариной последнего дня. Начало конца.

Кто-то тяжелый навалился на меня, придавил к настилу. Я увидел казнь — как это будет: плотные ряды стрелков, ухмыляющегося Лорд-мэра, палача в противогазе, слепого Киркорова, поющего фальшивым голосом. Марина, ну зачем мы пришли в резервацию?

Я приподнялся на локтях. Марина лежала на спине, глядя в потолок. Луч света застрял в ее волосах.

— Марина.

— Андрей, я не хочу ни о чем говорить и думать.

Отвернулась к стенке.

Понятно. Мне не впервой дожидаться казни, и то на душе паршиво. Разве к этому можно привыкнуть?

Почему саднит рука? Ах, да, вчерашнее посещение Киркорова… Я закатал рукав — синий след от моих же зубов, кожа вспухла. Пальцы с трудом сжимаются в кулак. Как такими держать заточку?

Держать заточку… Это мысль игрока во мне, жителя Русских Джунглей. Целая жизнь — даже чуть больше, чем жизнь — прошла с тех пор, как я встретил Марину на Поляне. И вот теперь мы умрем, и мое умение орудовать заточкой не поможет.

Черт! Неужели нельзя думать о чем-то другом, кроме как о смерти?

Каково это — сорваться в бездну с петлей на шее? Что будет там, за гранью?

Опять эта грань! Я уже думал о ней, после приговора трибунала, лежа на постели в квартире конунга Ахмата.

Что будет там, за гранью?

— Ничего не будет.

Я вздрогнул — Марина прочла мои мысли.

— Ты сказал это вслух, дурачок. За гранью ничего не будет. Теперь я это точно знаю.

— Знаешь? Откуда?

— Знаю — и все.

Она заплакала.

— Андрей, я не хочу умирать. Не хочу в пустоту, не хочу стать пустотой. Я хочу родить нашего малыша, кормить его грудью, беречь.

— Так и будет…

— Так и будет, — передразнила Марина. — Зачем ты лжешь? Как лгал Христо. Серебристая Рыбка?! Одна ложь! Вот она, Серебристая Рыбка, — она ткнула себя пальцем в живот. — Вот он — новый мир! А завтра его не станет.

Ее слова, как плети.

— Замолчи, — закричал я. — Закрой пасть, глупая баба! Я же сказал тебе — мы не умрем, значит, так и будет.

Она принялась размазывать по щекам слезы.

Я вскочил, вцепился в решетку.

— Эй, там! Караульный! Караульный, мать твою!

Ключ заворочался в двери.

— Че ты орешь, гнида? — рожа стрелка была помятой, как после сна на горохе. — Арматуры отведать захотел?

— Боец, — взмолился я. — Выслушай, брат. Мне надо поговорить с отцом Никодимом…

— А с хуем тебе не надо поговорить?

— Постой, брат. Я друг главы ОСОБи, однажды спас ему жизнь, он не откажет. Передай.

Дверь стала медленно затворяться.

— Я заплачу тебе! — заорал я.

Дверь с лязгом закрылась.

— Ничего, скоро он принесет еду, и тогда я попробую еще раз.

Марина с презрением посмотрела на меня.

— Чего ты? — от бессилия я разозлился. — Вчера ты как будто была готова достойно умереть вместе. Или жалеешь, что не приняла предложение Киркорова?

— Пошел ты.

Марина снова отвернулась к стене, чтобы пролежать так до самого вечера.

Вечером стрелок принес жратву, и я не заговорил с ним. Молча принял миску. Марина из своей ниши сверкала глазами и тоже молчала, пережевывая тварку.

Когда стрелок забрал посуду и направился к двери, нестерпимо, до дрожи, захотелось крикнуть: «Постой!», но я не крикнул, провожая взглядом нашу последнюю надежду на спасение. Погас свет, хлопнула дверь. Вот и все. Дальше — только ночь и казнь.

— Упрямый осел, — раздался в темноте голос Марины (в нем не было злости — только усталость).

Да, Марина. Я знаю.

Она снова заплакала, и я от бессилия снова прикусил свою руку.

Боль снимает боль. Одна боль убивает другую.

Кап-кап. Я представил, как ржавые капли разбиваются о камень. Одна капля, другая, третья… Дыхание Марины ровное, тихое: спит. Кап-кап. В окошке — несколько колючих морозных звездочек: значит, ночь. Капля набухает где-то на потолке, становясь все грузнее, наконец, срывается, ударяется о пол — кап! — разлетается на мельчайшие брызги. Тьма, ни зги не видно, но я-то знаю, что так оно и есть.

Киркоров стоит перед вальяжно развалившимся в кресле отцом Никодимом. На одном глазу певца Армии — черная повязка, на другом — нарост запекшейся крови. У отца Никодима почему-то нет бороды, и он одет в халат сотрудника ЯДИ прикрытия.

— Ты просрал испытание, непретендент. Стрелком тебе не бывать.

— Ваш крест, я не за тем пришел к вам. У меня есть информация, которая может вас заинтересовать.

— Едва ли.

— Это касается возрожденцев.

Лицо отца Никодима вытягивается, становится серьезным.

Муть обволакивает говорящих, слышен только голос Киркорова:

— Я вижу всполохи, ваш крест. Они кричат мне, что я люблю петь, люблю славу. И это правда. Резервация не вытравила из меня певца. Позвольте мне служить вам, служить Армии тем, что я умею лучше всего.

Малышка, я твоя мышка,

Летучая мышка

И я тебя съем.

Счастье, зайка моя,

Лишь передышка

Единственная моя.

Пение Киркорова невыносимо. Замолчи.

— Андрей.

Светом отраженная,

Я твой зайчик.

— Андрей!

В тонком лунном сиянии — пятно лица. Широкого, как заходящее солнце.

— Шрам!

Гиганту-игроку, казалось, было тесно в промежутке между моей камерой и камерой Марины.

Виднеющаяся из-под прорванной кофты мускулистая волосатая грудь тяжело вздымалась, в уголках губ и на клочковатой бороде — засохшая слюна. Глаза Шрама блестели.

— Андрей, я за тобой, — прошептал он.

Испуганно вскрикнула Марина.

Гигант, вздрогнув, обернулся.

— Марина, это Шрам, — поспешно сказал я. — Он пришел спасти нас. Шрам, ключи у караульного.

— Хрен с ними, с ключами.

Игрок ухватился двумя руками за прутья решетки. На толстой, как ствол дерева, шее вздулись извилистые вены.

Металл поддался богатырской силе, лязгнув, переломился. Я поспешил скользнуть в образовавшуюся в решетке щель. Дьявол подери — свобода!

— Скорее, — поторопил я, и Шрам вцепился в решетку Марины. Девушка смотрела на него во все глаза. Ну, еще бы, — такого м о лодца не каждый день увидишь.

Освобождение Марины стоило Шраму б о льших усилий. Казалось, ржавые прутья вонзились в ладони, но гигант не замечал боли.

Шрам заскрипел зубами, свитер трещал на его спине. Лязгнуло железо, и один из прутьев покинул паз, оставшись в руках игрока.

— Живей, Марина.

Я помог ей выбраться из клетки.

— За мной, — бросил Шрам, вытирая ладони о джинсы. Он направился к двери, пригибаясь, чтобы не врезаться в притолоку.

В комнатке охраны горела лампочка, освещая навалившегося на столешницу стрелка. Его голова была свернута могучими руками, направленные в потолок стеклянные глаза отражали свет.

— Постой, Шрам.

Он обернулся. На широком раздвоенном лице — тревога, страх и недовольство.

Быстро обшарив труп стрелка, я снял с него кобуру с пистолетом.

— Теперь пошли.

Ночной морозный воздух, коктейль из снежинок и звезд, хлынул в легкие. До чего приятно! Может, стоило посидеть в застенке, чтобы испытать это?

На узкой улочке изгибались темные спины бараков, над ними чернел административный корпус Второй Базы, башня, где дозревают в теплицах овощи и заседает Лорд-мэр.

Марина прижалась ко мне, я обхватил ее рукой за талию. Выйди сейчас из барака стрелок полюбоваться на звезды либо поссать, — поднимется шум, и мы пропали. Левой рукой я расстегнул кобуру — на всякий случай.

Шрам шагал впереди, поминутно оглядываясь.

За бараками открылась вертолетная площадка. Машины спали, уныло свесив лопасти. Что задумал Шрам? Неужели… Это самоубийство!

Он остановился у одной из машин, огляделся.

Черт, значит, и вправду…

Но я ошибся: Шрам и не думал использовать для побега вертолет.

— Ага!

Кинулся к сугробу, принялся расшвыривать во все стороны снег, подняв маленький буран.

— Ну-тка, подмогните.

Под снегом — канализационный люк, точь-в-точь такой, как тот, через который мы с Мариной когда-то проникли в Резервацию.

Шрам сорвал тяжелую крышку, скомандовал:

— Ну.

Марина, взглянув на меня, скользнула вниз, переступая по железным скобам, впаянным в бетонную стенку. Я — следом.

Когда подошвы ботинок коснулись хлюпнувшего пола, круг света над головой исчез: Шрам задвинул крышку люка.

— Андрей, — Марина коснулась моего плеча.

— А? Я здесь.

Что-то жесткое задело висок: я чуть не вскрикнул от боли, выругался.

— Осторожно, — пробурчала темнота голосом Шрама. — Чего ты стал под лестницей? В сторону.

Сноп света показал на мгновение низкий сводчатый тоннель, с темным ручьем посредине.

— Черт! Батарейки сдохли!

Глухой удар… Снова — свет; на этот раз фонарь в руке Шрама не погас.

— Так-то лучше.

Стены тоннеля из красного, выщербленного кирпича; блестящие струйки воды стремятся вниз, к ручью.

— Вперед.

Шрам зашагал по каменному берегу.

— Андрей, кто он? — шепнула Марина.

— Шрам? Долгая история… Бывший игрок, как и я. Однажды я спас его шкуру, а он в благодарность уже дважды спас мою. Шрам!

Гигант обернулся:

— У?

— Как получилось, что Марина не знает тебя? Я вроде послал вас с Олегычем в Пустошь?

— В Пустоши никого не было, Андрей, — отозвался Шрам, бросая на стены луч фонаря. — Мы долго добирались, Андрей.

Я насторожился.

— Где Олегыч, Шрам?

— Убили отца… Мародеры.

Убили мародеры… Эх, Олегыч. Старый машинист, раб своего дела, ставший отцом для калечного дикаря из Русских Джунглей! Еще одна Серебристая Рыбка умерла…

— Кто это — Олегыч?

— Человек, Марина. Просто хороший человек.

Дым, светловатый, искрящийся, сворачиваясь в кольца, медленно поднимался к заснеженным верхушкам елей. Кусок мяса над огнем сочился шипящими каплями. Марина, прикорнув мне на грудь, смотрела на костер, ее щеки пылали румянцем.

Мы покинули Москву и вошли в Джунгли всего двое суток назад, но отчего-то казалось, что прошло гораздо больше времени. Я полной грудью вдыхал свежий морозный воздух и никак не мог надышаться. Бесконечные затхлые туннели, по которым мы выбирались из резервации, представлялись теперь если не сном, то чем-то вроде всполохов — в Русских Джунглях всегда надо быть начеку, и это стирает память.

В краю, где осталась рябина,

Живет та, чье имя — Марина.

Я просто хочу, чтобы знала она,

Что темная ночь рядом с ней — не темна.

Что радуга ярче, что воздух свежей,

Когда я подумаю тихо о ней.

Я просто хочу, чтобы знала она —

Когда воссияет на небе луна,

Когда соловей поутру запоет…

Что где-то есть сердце, что любит ее.

Марина вскинула голову. Я отвел взгляд.

— Как здорово, — прошептала она. — Ты вспомнил?

Я пробормотал какую-то невнятицу, с досадой понимая, что краснею.

— Вспомнил?

— Марина, — запинаясь, проговорил я. — Кажется, я это сам только что сочинил.

Она смотрела на меня, прикусив верхнюю губу, задумавшись о чем-то.

— Прочти еще.

Откашлявшись, я кое-как повторил стишок. Подняв глаза, с изумлением увидел полные слез глаза Марины.

— Ты чего?

Она отвернулась.

— Ничего. Это так.

Вытерла глаза рукавом куртки.

— Марина, я не хотел… Я не думал, что это расстроит тебя.

— Дурачок.

Ее руки обвили мою шею, губы коснулись губ.

— Дурачок ты, Андрюшка.

Дрогнул заснеженный лапник: Шрам. В глазах — смятение, на широком лбу — испарина.

Гигант шагнул к костру, ногой опрокинул рогульки с жарящимся мясом, закидал огонь снегом. Я отстранил Марину и поднялся.

— В чем дело, Шрам?

Он зачерпнул широкой ладонью снега, вытер сухие губы, зажевал.

— Ну, говори.

— Андрей, они идут следом.

Я бросил взгляд на побледневшую Марину. Стоило ли надеяться, что Лорд — Мэр не снарядит погоню? А я надеялся…

— Далеко?

— В трех часах ходьбы. Хотя теперь уже ближе…

Шрам опустился на поваленное дерево. Мне показалось, он уменьшился, скукожился.

— Сколько?

— Шестеро. Из личной гвардии.

Ясно. Шесть головорезов, отборных выблядков — за одной Серебристой Рыбкой.

— Идемте. Вставай, Марина.

— Куда?

Ее голос прозвучал, как со дна колодца.

— Поднимайся! — крикнул я.

Шрам вздрогнул, огляделся. Макушки елей покачивались на ветру.

Марина поднялась. Бедная моя, до чего же ты устала!

— Вперед. Шрам, прокладывай дорогу.

Мы побрели прочь от поляны, на которой я рассчитывал переночевать, поесть мяса, выспаться у костра. Отпусти, Лорд-мэр! Прошу тебя, отпусти!

Тварь, бегущая между стволами деревьев… Откуда она знает, что следующий по пятам охотник опасен для нее? Неужели ей подсказывает «беги!» та теплота, что порой дымится над свежей кровью? Есть теплота — и ты бежишь, нет теплоты — и ты кусок льда, такой же, как этот обледенелый пень.

— Больше не могу.

— Надо, Марина, — я потянул ее за руку, но она вырвалась.

— Отстань.

— Они близко.

— Пусть. У тебя же есть пистолет.

Я дотронулся до кобуры. Пистолет против шести автоматов…

— Андрей.

— Да, Шрам?

— Я мог бы задержать их.

Изуродованное лицо гиганта показалось мне почти красивым. Оно словно светилось изнутри.

— Нет, друг, — я хлопнул его по плечу. — Будем держаться вместе…

До конца. До скорого конца.

Они настигли нас на рассвете третьего дня. Макушки елей были красны от пробуждающегося солнца, и сухие щелчки выстрелов я поначалу принял за потрескиванье деревьев от утреннего мороза.

Я видел, как убили Шрама, когда тот вскочил во весь рост. Несколько пуль вонзились в широкую грудь, одна угодила в макушку. Он упал лицом в заалевший снег.

— Марина! — заорал я, выдергивая из кобуры пистолет. Расстрелял обойму и отбросил ставшее бесполезным оружие в сторону. Перекатился по снегу.

— Марина.

Чувствуя биение сердца где-то в голове, я ухватился за плечо девушки, перевернул ее на спину. Изумрудные глаза безжизненно глядели на меня. Алые струйки извивались от уголков губ к подбородку.

Я закричал. Пули летели мимо меня, кажется, я даже видел их — мухи. Мухи! Я кричал. Одна муха с разлету вонзилась мне в плечо, но я не почувствовал боли.

— Марина.

Женщина моя.

Обхватив ее, я отполз вместе с ней за широкий ствол ели. Откинул с лица припорошенные снегом волосы, заглянул в глаза. Может быть, мне показалось и Марина еще жива? Бледность и холод… Теплая Птица улетела?

— Суки. Твари.

Я гладил рыжие непослушные волосы, целовал холодные щеки. Откуда-то со стороны, как из другого мира, не касающегося меня, доносилось:

— Вот этот ублюдок, под деревом. Добегался, гад.

— Пристрели его, Самир.

— Пулю жалко. Он уже трупак, посмотри. Пусть твари позабавятся…

И все стихло. Наступила настоящая, невозможная тишина.

Рай и ад. Ты рассказывала мне про них, Марина, помнишь? Где ты? Я знаю где. Ты в раю. И наш малыш. И я иду к вам. Наша мечта исполнилась — Серебристая Рыбка существует.

Смеешься, спрашиваешь: «Почему ты уверен, что мы окажемся именно в раю?»

Мы заслужили это, Марина.

«Чем?»

Тем, что нашли друг друга. Здесь, в Русских Джунглях. Тем, что полюбили друг друга.

«Но зачем было все это? Зачем Русские Джунгли? Мы могли полюбить друг друга где угодно».

Зачем? Просто так, Марина.

Просто так было надо.

В краю, где осталась рябина … живет та, чье имя — Марина … я просто хочу… чтобы знала она … что темная…. что черная ночь …. рядом с ней… не черна… не черна…

Краткий словник

День Гнева. Распространенное наименование Апокалипсиса.

Русские Джунгли. То, что возникло на месте России после Дня Гнева.

Последний Поезд. Железнодорожный состав, идущий неведомо куда, один из немногих шансов уцелеть с наступлением ночи. Символ хрупкости жизни.

Поляна — место, где ждут Последний Поезд.

Игрок. Человек (а может, и не человек), обитающий в Русских Джунглях.

Игра. Жизнь, существование.

Теплая Птица. Что это такое — каждый определяет сам для себя.

Бывшие. Игроки и стрелки до Дня Гнева, также условное обозначение представителей погибшей цивилизации.

Всполох — отголосок памяти.

Заточка. Оружие игрока (кинжал, нож, но чаще — заточенный кусок арматуры).

Стрелок. Солдат армии Резервации (Московской, Питерской, возможно, других).

Резервация. Место компактного проживания уцелевших, огорожено высокой стеной. Достоверно известно о существовании двух Резервации — Московской и Питерской.

Мародер. Житель резервации.

Лорд-Мэр. Правитель Московской Резервации.

Отец. Идеолог Резервации.

ОСОБЬ. Особый отряд безопасности. Орган, предназначенный для выявления предателей и шпионов, отвечает за идеологию Резервации. Возглавляется Отцом.

Отряд. Подразделение Стрелков.

Конунг. Начальник отряда.

УАМР. Устав Армии Московской Резервации.

Череп (жаргон конунгов). Чрезвычайное происшествие (из УАМР).

Тварь. Хищный обитатель Джунглей (этногенез не поддается расшифровке).

Тварка. Сушеное мясо (надо полагать, мясо тварей).

Зеленка. Спиртовая настойка (вроде абсента).

Концентрат. Пища стрелков.

Мутант. Нечто (этногенез не поддается расшифровке).

Кокаин. Условное наименование сильнодействующего наркотика, популярного в отрядах стрелков.

Серебристая Рыбка. Что это такое — каждый определяет сам для себя.

Дата добавления: 2015-06-28