Японская национальная идея переживает кризис

То и дело слышишь в новостях: во Франции, в Италии очередная забастовка. А у нас действительно какое-то рабское долготерпение.

А какое оно, лицо России?

Почему же без Бога? По сути, Сталин был обожествлён при жизни.

- Сталина - эту сложнейшую, слож-ней-шую фигуру! - сегодня пытаются всячески примитизировать. Поэтому, говоря о нём однобоко, надо понимать последствия. Все мы знаем про сталинские лагеря. Но Солженицын хотел ударить по ГУЛАГу, а ударил в результате по России. Многие верят, что ГУЛАГ - лицо России. А это враньё.

- Я думаю, что нас определяют обострённое чувство справедливости и наше невероятное долготерпение. Мы очень долго запрягаем, но зато быстро едем.

- Правда, социальной активности у нас нет. Но поймите, мы только-только пережили тяжелейший период. После распада Советского Союза Россия вообще могла развалиться. Страна была на уровне именно физического, территориального краха. Россель (экс-губернатор Свердловской обл. - Ред.) уже вознамерился создавать какую-то Уральскую республику. Бред сивой кобылы! И западные цепные шавки в тот момент с удвоенной силой бросились на Россию, как на кость. Поэтому одно из величайших, исторических свершений Путина - то, что не дал распасться стране. Как Пётр I, он Россию поднял на дыбы.

Душу сохранить.

- Вы признаны лучшим Шерлоком Холмсом в мире. Английская королева личным указом наградила Ливанова орденом Британской империи... Какие эмоции вы тогда испытывали?

- Я радовался прежде всего не за себя лично, а за то, что страна Шекспира признала нашу русскую национальную актёрскую школу Станиславского, представителем которой я и являюсь.

- Но многие говорят: культура и театр как её часть сегодня в загоне...

- Деньги, деньги, деньги! Конечно, если всё мерить рублём, долларами, евро, то культура окажется в загоне и расцветут спекуляция, хамство и извращение искусства. Сегодня отдельные личности, которые пришли в театр, демонстрируют просто полное непонимание сути культуры. Полное! Но я думаю, что и из этого мы вырулим. Сегодня в моде цилиндр, а завтра - котелок. Популярность проходит, а вечные ценности остаются. Иначе и быть не может!

- Сегодня нервное время, Василий Борисович... Что поможет людям сохранить свою душу?

- Душу помогают сохранить привязанность к справедливости и вера в Господа Бога нашего. Мы православная страна. Да, у нас очень много мусульман, но Бог-то един! В нашей религии уже заложены человечность и патриотизм.

Духовной основой для Японии следует признать традиционную религию синто («Путь богов»). На ее основе сформировалась подлинно самобытная национальная идея. Синто — это не столько религия в нашем обычном понимании, сколько особый тип восприятия мира. Именно на нем было основано учение, имеющее полное право претендовать на звание японской идеи, а также его многочисленные изводы. Это «школа национальных наук» (кокугакуха) в лице ее виднейших представителей Мотоори Норинага (1730—1801) и Хирата Ацутанэ (1776—1843), надолго определивших развитие японской философской и политической мысли. Мотоори Норинага мотивировал «избранность» Японии божественным происхождением страны и «непрерывностью в веках» ее императорской династии, Норинага настаивал, что все другие страны «должны почитать божественную страну и подчиняться ей и следовать ее истинному Пути». Несколькими десятилетиями позже его ученик Хирата утверждал, что пониманием «истинного Пути» обладают только этнические японцы, причем не в силу особых добродетелей, а по праву рождения и крови.

«Не борьба является окончательной целью, а гармония: все приносит свои плоды, а не умирает, разрушаясь».

«Основные принципы кокутай»

Консервативная революция

Рассматривая наследие «школы национальных наук» в контексте эволюции японской национальной идеи, необходимо обратиться к концепции кокутай («государственный организм»). Учение о кокутай было разработано в первой половине XIX в. «школой Мито». Концепция кокутай стала позднее официальной идеологической и правовой доктриной мэйдзийской Японии (1868—1911 гг.). Согласно учению «школы Мито», кокутай — специфически японская национально-государственная общность, объединяющая в единое живое целое на первом уровне мир богов ками и императора (первосвященника синто), на втором — японский народ (потомков богов) и на третьем — Японские острова (творение богов).

Теория кокутай говорила о специфически японском феномене, уникальном и неповторимом. Она как бы отказывала другим государствам в праве на «органичность», видя в них лишь «механизмы». Уникальность кокутай стала основой японской националистической идеологии в первой половине ХХ в. В качестве главных доказательств этой уникальности использовались такие популярные еще с XIV в. аргументы, как существование «непрерывной в веках» династии императоров божественного происхождения, и то, что территория Японии никогда никем не завоевывалась. В этом она решительно противопоставлялась остальному миру. В 1941 г. правовед и видный идеолог национализма Хиранума Киитиро (1867—1952), в то время министр внутренних дел, заявил: «Японское государственное устройство не имеет аналогов в мире... В других странах династии основывались людьми. <…> И лишь в Японии престол унаследован от божественных предков. Династии, созданные людьми, могут погибнуть, но трон, основанный богами, неподвластен воле людей».

Позднейшая фаза развития идеологии «школы национальных наук» в первой половине XIX в. поставила во главу угла вопрос о восстановлении полноты императорской власти, имея в виду ее не только сугубо политическое, но и сакральное измерение. Практическим воплощением этого стали реформы Мэйдзи исин.

В середине XIX в. режим Токугава переживал тотальный системный кризис, который уже не мог быть преодолен путем реформ сверху, то есть без радикальной смены элит. Не могло более продолжаться и «закрытие страны». В Японии к этому времени уже сформировалась дееспособная контрэлита, опиравшаяся на Традицию, в достаточной степени структурированная и имевшая программу действий в кризисных условиях. Творцы Мэйдзи исин понимали неизбежность столкновения с «цивилизованным миром» и революционных преобразований. Но в основу преобразований они положили возвращение к интегральной Традиции (первоначально в конкретной форме Хирата синто), что позволяет интерпретировать сделанное ими как консервативную революцию.

Здесь национальная идея, бывшая до того «подземным ключом», вырвалась наружу. Уже первые мероприятия новой власти после восшествия на престол императора Мэйдзи показывают, что национальная идея начинает воплощаться в жизнь. Указом от 5 апреля 1868 г. было законодательно оформлено «единство ритуала и управления» (сайсэй итти), что явилось не только политическим актом, но и возвращением к древнейшему сакральному принципу единства светской и духовной власти.

Однако попытки правящей элиты Японии сделать Хирата синто — радикально-консервативную форму национальной идеи — государственной религией и одновременно идеологией страны окончились неудачей. Тогда власти избрали другой путь.

В поисках идеи

Одной из самых неотложных задач, которые встали перед новыми властителями Японии, была вестернизация страны. В отношениях с Западом были возможны две крайности. Первая — отказ от всего иностранного: у традиционалистской антитокугавской оппозиции был лозунг «изгнание варваров». Вторая — полное, некритическое копирование иностранного опыта. От первого хватило ума отказаться, второго хватило сил избежать.

«Золотая середина» была обретена в формуле вакон — ёсай («японский дух — европейская наука»). «Европейская наука» включала не только использование пара и электричества, но и европейские идеи (свобода, гражданские права, разделение властей), институты (парламент, политические партии) и обычаи, вплоть до фраков и курения табака. Однако благодаря традиционалистской ориентации элиты вся эта «европейская наука» одухотворялась «японским духом» и принималась не сама по себе, а лишь по мере необходимости или пригодности для новой Японии. Технологическое отставание Японии от Европы или США было бесспорным, и новая элита стремилась ликвидировать его как можно скорее и с минимальными издержками.

Идейный диапазон эпохи Мэйдзи отличался исключительной широтой, как будто японцы стремились вкусить от всех интеллектуальных и философских плодов мировой цивилизации сразу. В стране распространяются учения индивидуализма, пацифизма, либерализма и даже социал-демократии и анархизма. Хотя государственные позиции синто и «национальной науки» оставались одним из важных компонентов новой государственной идеологии, их влияние в интеллектуальных кругах упало. К концу 1880-х гг. маятник качнулся в сторону национализма, однако подъем национального самосознания — по крайней мере, в интеллектуальной среде — произошел под влиянием классической германской философии и консервативного прусского права. Законотворчество 1880—1890-х гг. вновь вызвало к жизни теорию «государственного организма», которая имела много общего с германскими политическими и правовыми учениями.

В 1937 г. вышла книга «Основные принципы кокутай», новой официальной формулировки национальной идеи (иностранные критики сравнивали ее с «Майн кампф» и «Кратким курсом»). Общий тираж книги за восемь лет до конца войны исчислялся сотнями тысяч экземпляров. Этот пространный, насыщенный классической терминологией и цитатами из древних памятников текст был призван войти в официальный идеологический канон. К работе над ним было привлечено большое количество ученых, идеологов и пропагандистов, главным образом из министерства просвещения. Одновременно было издано большое количество комментариев, которые не только растолковывали отдельные положения, но и подкрепляли канонический статус текста. Это придавало официальной идеологии вид священной доктрины, рассчитанной на эмоционально-символическое впитывание.

«Основные принципы кокутай» окончательно оформили официальную концепцию национальной идеи. В первую очередь она утверждала единство императора, народа и населяемой им богоизбранной земли в качестве единого организма или единой семьи. Для императора в равной степени дороги и любимы все его подданные уже в силу самой их принадлежности к японской нации. Подданным также должны быть присущи «искренность при почитании императора», чувство единства всей нации в сердечном служении императору и беспрекословная верность ему. К верности императору приравнивается и верность государству, то есть патриотизм и исполнение гражданского долга. Между императором и государством не существовало разницы, но император неизменно стоял выше.

«Основные принципы кокутай» были последней масштабной попыткой формирования национальной идеи в традиционной, довоенной Японии. Очередное движение маятника в сторону консерватизма и национализма с конца 1920-х гг. вызвало возрождение традиционализма в философии и идеологии — и одновременно небывалый подъем милитаризма и шовинизма.

Экономическое чудо

После безоговорочной капитуляции в один момент были сокрушены практически все фундаментальные ценности национального самосознания: «небесное» происхождение императорского дома, вера в божественную и историческую миссию Японии в мире, в национальную исключительность японского народа и его «государственного организма». Послевоенное «перевоспитание» Японии оккупационными властями наложило ощутимый до сих пор отпечаток на национальное самосознание японцев. Им был привит не только «комплекс вины» за развязывание войны на Тихом океане, но и сознание того, что японская агрессия является закономерным итогом всей истории страны. Патриотизм оказался вне закона, национальные традиции были объявлены реакционными, а «иностранное» стало синонимом прогрессивного. Например, вскоре после окончания войны писатель-коммунист Х. Нома предложил заменить «реакционный» японский язык «прогрессивным» английским.

Никакие разговоры о национальной идее не поощрялись. Ставка делалась на достижение максимальных экономических успехов, на интернационализацию, на создание имиджа «культурной державы». Своеобразной реакцией на недостаток мирового признания, особенно на фоне грандиозных экономических успехов, стали распространившиеся в 1960—1970-е гг. теории нихондзинрон («учения о японцах»). Стремительное возрождение поверженной страны нуждалось в осмыслении. В рамках нихондзинрон появились связанные друг с другом теории «рисовой цивилизации», «группизма» и «крови японцев». Их идеологи предложили соотечественникам идентифицировать себя с «рисовой цивилизацией», которая не лучше и не хуже прочих, но принципиально отличается от других, а потому уникальна. Из особенностей сельского хозяйства, связанных с выращиванием риса и требующих слаженных коллективных усилий большого числа людей, выводился «группизм» — в противоположность «индивидуалистическим» цивилизациям Европы, изначально основанным на охоте и собирательстве. «Группизм» рассматривался как характерная черта японцев на всех уровнях объединения — в семье (роде), профессиональном коллективе, наконец, в государстве. В нем предлагалось видеть один из главных «секретов» японского менеджмента и «экономического чуда» в целом (одна из популярнейших тем в 1970-е гг.). В рамках нихондзинрон новое рождение пережили старые теории о «семейном» характере японской цивилизации и всех ее институтов, вплоть до корпораций с президентом-«отцом» во главе. Только ссылки теперь делались не на божественное происхождение, а на исторические особенности хозяйства и культуры.

Однако для убедительного объяснения уникальности японцев одной только теории «рисовой цивилизации» было недостаточно, поскольку рисосеяние было присуще многим народам. На помощь пришла теория «крови японцев». Суть ее можно выразить формулой: «понять Японию и японцев, их цивилизацию и культуру может только тот, кто родился японцем».

Чтобы избежать упреков в «политической некорректности», сторонники этой теории поспешили заявить, что речь идет не о биологическом расизме и тем более не о национальном превосходстве, но лишь о важности социальной и культурной принадлежности к нации с самого момента рождения. На уровне массового сознания национальная самоидентификация проявлялась и вполне «биологически»: согласно данным социологических опросов, многие средние японцы считали, что этнические японцы, родившиеся и выросшие в США или в Южной Америке, могут в полной мере понять «японскую душу» и японскую культуру, а этнические корейцы и китайцы, поколениями живущие в Японии, — нет. Однако это стало входить в противоречие с поощряемой правящей элитой тенденцией к интернационализации. Если традиционное японское искусство не только уникально, но и непостижимо для других, может ли оно претендовать на значимое место в общемировом пантеоне или останется экзотическим курьезом? Япония не стала подгонять свою традиционную культуру под вкусы иностранных «потребителей», но, настаивая на сочетании уникальности с постижимостью, добилась ее мирового признания именно в этом качестве.

В последнее десятилетие, после краха «экономики мыльного пузыря», Япония вступила в полосу экономической и политической нестабильности; все более очевидными стали кризисные черты в обществе и массовом сознании. Сейчас отсутствие в стране полноценной национальной идеи бросается в глаза. Принцип «служения отечеству через производство», многие десятилетия бывший одной из основ экономических успехов Японии, утрачивает свою привлекательность. Молодежь теряет интерес к национальным традициям и культуре.

Японцам еще предстоит примирить неизбежную интернационализацию с сохранением национальных духовных и культурных ценностей, которые должны быть не музейным экспонатом, но живой составляющей жизни государства и общества.

Политический журнал Архив № 28 (31) / 09 августа 2004 Для тех, кто все понимает! © 2003 Политический журнал Все права защищены [email protected]

Дата добавления: 2015-06-28