Зона поражения 21 страница. Донахью кинулся на помощь Камачо, но тот от страшной боли инстинктивно заклинил палец на спуске, и бетонная комната наполнилась грохотом выстрелов и визгом

Донахью кинулся на помощь Камачо, но тот от страшной боли инстинктивно заклинил палец на спуске, и бетонная комната наполнилась грохотом выстрелов и визгом рикошетов. Я нырнул под стол, и пуля тут же с треском отколола от его угла кусок дерева. Остальные охотники тоже бросились на пол, уходя с линии огня. К тому моменту, как обойма опустела и механизм пистолета начал издавать лишь бессмысленные щелчки, рука креола уже была заглочена выше локтя. Альваро выл по-звериному, судорожно рвался в разные стороны, как попавшая в капкан лиса. Вскочив с пола, Донахью и Галлахер бросились ему на помощь.

– Не прикасайтесь к грибу! – заорал я. – Это как напалм: попадет на тело – не стряхнешь!

Камачо был обречен. Его можно было спасти, только отрубив руку по плечо. Отрубать руку было нечем, а даже если бы и было, вряд ли американцы правильно бы меня поняли. Они тянули приятеля изо всех сил, но гриб не собирался так легко отпускать свою добычу. Лицо Альваро стало совсем белым, глаза закатились. Кричать он перестал и только протяжно хрипел.

Наконец им удалось вырвать Камачо из пасти гриба. Разъеденный кислотой сустав плеча, до которого добралось к тому времени прожорливое полурастение, подался, кость вывернулась из сустава, и американцы попадали друг на друга. На измочаленные остатки правой руки креола было невозможно смотреть – в кошмарной ране пузырилась кислота, болтались обрывки сухожилий, торчала наружу суставная сумка. Кровь хлестала фонтаном. Донахью и Галлахер осторожно перевернули товарища на спину, уложили на пол, подсунули под голову свернутую куртку. На губах у него запеклась коричневая корка, бессмысленный взгляд был устремлен в потолок. Стеценко стоял у противоположного конца стола и сумрачно наблюдал за суетой вокруг человека, который только что едва не отправил его на тот свет. Сэм выволок откуда-то из ящика веревку и застыл, держа ее в руках: разумеется, наложить жгут было никак невозможно.

Донахью попытался укрыть переставшее вздрагивать тело Камачо своей курткой, потом приложил два пальца к сонной артерии, поднял взгляд на Галлахера и медленно потащил куртку выше, прикрывая лицо покойного. Болевой шок убил креола.

– Фак, – бессильно произнес Галлахер. – Фак майселф. Ш-ш-шит.

В дверь продолжали колотить – размеренно, размашисто, неторопливо.

– Черт! – Стеценко тяжело опустился на коробку. – Эта штука не сползет со стены?

– Нет, – проговорил я, не сводя глаз с американцев. – Она не умеет ползать.

Донахью сел на полу, привалился спиной к столу, глядя на накрытое курткой тело. Сказал:

– Не могу поверить. Просто не могу поверить. Хемуль, дай сигарету, а?

Я дал ему сигарету и зажигалку. Дождался, пока он затянется. Руки у Мартина ощутимо дрожали.

– Что он сказал? – поинтересовался я у него. Сейчас это было несколько жестоко, но необходимо было немедленно расставить все точки над «i». Краем глаза я наблюдал за Андреем, который неподвижно сидел за столом.

– Кто сказал?.. – Донахью поперхнулся дымом и закашлялся.

– Камачо. Чего он там вам объяснял? Я ни черта не понял.

Мартин подтянул колени к подбородку, исподлобья глянул в мою сторону. Еще раз затянулся, нехотя разлепил сухие губы:

– Сказал, что русские использовали нас втемную. Что на самом деле Пустельга нес коды, которые позволили бы Хозяевам Зоны получить доступ к дополнительным источникам энергии, давно заглушенным энергоблокам, и за счет этого резко расширить территорию. Русским с их империалистическими замашками выгоден хаос в сердце Украины, они вообще надеялись, что расширившаяся Зона накроет Киев и погибнет максимальное количество украинцев. К счастью, наше командование успело предупредить Альваро, и когда они с Мишей проникли в систему, он нейтрализовал нужные Хозяевам коды и запустил вредоносную программу. Возможно, Миша сам не знал, какие программы использует и к каким последствиям это приведет, но он заупрямился и перекрыл Альваро доступ к системе. И его пришлось убить, потому что была дорога каждая секунда и объясняться времени не было. Вот и все.

– Чушь, – осторожно сказал Стеценко. – Расширившаяся Зона в центре Украины – серьезная головная боль в первую очередь для России. Это Камачо использовали втемную, это он нес необходимые Хозяевам Зоны коды. И я очень сомневаюсь, что он сделал это по команде американцев. Кто-то в вашем Центре работает на Хозяев.

Вон оно что! Надо было Альваро говорить по-русски, может быть, остался бы жив. Может быть, тогда я предупредил бы его, что у него за спиной на стене сидит хищный гриб.

– Короче, опять патовая ситуация, – констатировал я. – Выяснить правду не представляется возможным. Каждый уверен в собственной правоте и подозревает другого в том, что он двойной агент.

– Но только это он убил моего напарника и хотел убить меня, а не я его, – поспешно ввернул Стеценко, видимо, опасаясь, что американцы теперь непременно захотят, чтобы кто-нибудь ответил за смерть их приятеля.

– Мы понимаем, – тускло ответил Донахью. Да, он наверняка понимал, что в нашем нынешнем положении не время устраивать разборки. В случае конфликта я скорее всего встал бы на сторону Андрея. Да и, как ни крути, Камачо убил себя сам, Стеценко же не сделал для этого ничего.

Товарищ полковник привстал и приподнял голову Пустельги, до сих пор сидевшего за столом. Можно было этого и не делать – из затылка Миши был вырван изрядный кусок, и кровь залила всю клавиатуру. Входное пулевое отверстие во лбу выглядело поаккуратнее, но компьютерный гений все равно был мертвее мертвого. Мертвее Камачо.

– Альваро работал на Агентство национальной безопасности, – проговорил Мартин, глядя в стену остановившимся взглядом. – Давно, уже лет десять. Это был удачный симбиоз. Руководство закрывало глаза на его экстремальные вылазки, а мы время от времени выполняли некоторые поручения спецслужб в горячих регионах. А они позволяли нам избежать многих проблем со снаряжением и местной бюрократией. Идеальное прикрытие для спецслужб: всемирно известные путешественники! Кажется, Эдгар По говорил, что если хочешь надежно спрятать какую-нибудь вещь, положи ее на самое видное место. Кто мог предположить, что эти странные путешественники, бездельники и романтики связаны с Агентством безопасности Соединенных Штатов? Такие дела…

– Шпионы чертовы, – безнадежно произнес я, опускаясь за стол секретаря. – Кретины. Доигрались в свои игры? Боюсь, как бы нам вскоре не пришлось позавидовать этим ребятам, – я мотнул головой в направлении покойников. – Кстати, могли бы и больше денег предложить проводнику, раз уж связаны с разведкой и эта миссия была так вам важна.

– Слишком большая сумма вызвала бы ненужные подозрения, – пояснил Стеценко, присаживаясь за стол рядом с Мишей. Хорошо держится, отметил я. – Сам же сказал, что сафари было бы относительно безопасным. Нам необходимо было все сделать по-тихому. Среди сталкеров немало людей, работающих на Хозяев Зоны. Почти все они полагают, что сотрудничают со спецслужбами и разведками разных стран, с научными центрами и университетами, которые не желают афишировать свой интерес в Зоне. Однако на самом деле они работают по заданиям Хозяев, которые получают через посредников, порой через третьи или четвертые руки. Нас очень беспокоит возросшая на этой территории в последнее время активность. Аналитики опасаются, что коллективный разум Зоны рассматривает человеческую цивилизацию как угрозу своему существованию и готовится к крупномасштабной войне.

– И не без оснований рассматривает.

– Безусловно. Только первыми на нашу территорию проникли они, сделав Зону совершенно непригодной для жизни людей. Пойми, Хемуль, мы не нападаем, мы обороняемся.

– Ясно.

– Мы с тобой обороняемся, Хемуль. Именно мы с тобой. Не абстрактные мы, не лицемерный зажравшийся Запад и не имперская тоталитарная Россия. Мы с тобой, Хемуль. Человечество.

– Я сейчас зарыдаю.

– Кстати, что касается денег для проводника… Я думаю, исходя из случившихся форс-мажоров, плату вполне можно поднять еще. Допустим, удвоить последнюю цифру, а? Сафари получилось слишком опасным, и не по твоей вине, сталкер.

– Очень заманчиво. – Прищурившись, я посмотрел на него. Дурак ты, полковник. Пацан зеленый, хоть мы с тобой и одного возраста. Какое, к дьяволу, удвоить?! Нам бы до утра дожить, а ты все играешь в свои психологические игрушки, покупаешь мою лояльность. Дешево покупаешь. На тот свет я твои деньги не унесу.

Прошло полчаса. Бюреры осознали тщетность своих попыток продолбиться к нам через стену и бросили их, но гвалт из коридора по-прежнему просачивался в помещение. Мы сидели, заточенные в бетонном каземате – кто за столом, кто просто на полу, – и молчали, размышляя каждый о своем, готовые к длительной тоскливой осаде.

– Кто такие Хозяева Зоны? Это люди или инопланетяне какие-нибудь? – спросил я, когда молчать стало невмоготу.

– Когда-то они были людьми, – проговорил Стеценко. – Бывшие уголовники, смертники, которые вместо казни согласились участвовать в качестве материала в военных экспериментах по созданию коллективного разума… В общем, у нас очень мало информации. Несколько наших операций в Зоне были сорваны. Мы потеряли здесь восемь опытных агентов. Пока Хозяева переигрывают нас по всем статьям. Нам ни в коем случае нельзя было засветиться – слишком много игроков топчется на этом маленьком пятачке. Мы нашли общий язык с ЦРУ, поскольку наши интересы в принципе совпали, но не факт, что нашей экспедиции не ставит палки в колеса МОССАД, или террористический интернационал, или колумбийская мафия, или и те, и другие, и третьи, и еще четвертые, и пятые, и шестые. Слишком много интересов пересекается в этой точке пространства, слишком многих интересуют открывающиеся здесь возможности, а дыр в системе безопасности видимо-невидимо. Да и как им не быть, если Зона постоянно расползается и защитные линии приходится все время обновлять…

Я повернулся к Донахью, который устало прислонился к сейфу.

– Вы-то, ребята, какого черта ввязались в эти шпионские игры? – спросил я. – Камачо понятно, а вам зачем это понадобилось?

Донахью утомленно закрыл глаза.

– Мы решили, что это будет интересно и даже забавно.

– Ну и как оно – забавно? – ядовито осведомился я.

– Уже не очень. Но по-прежнему интересно.

– Хе-Хе – ваш агент? – снова обратился я к Андрею.

– Да, – ответил тот. – Это он настоятельно порекомендовал нам тебя.

Похоже, Стеценко решил, что честность в отношении меня – лучшая политика. Или, может быть, он не собирается оставлять меня в живых, если нам удастся выбраться из катакомб и дотянуть до Периметра?..

– Сука, – с сожалением произнес я. – Когда Доктор его вылечит, убью гниду.

Ну, правильно. Как Хе-Хе нежно, ненавязчиво подталкивал меня к Темной долине по заказу своих кураторов, старался сделать ее одним из первых мест, куда следует заглянуть. А я, дурак, полагал, что разрабатываю маршрут по собственному разумению, лишь изредка соглашаясь с его подсказками. Еще и злился, что он подсказывает вроде бы самоочевидные вещи. А ведь если бы не он, так бы я их и таскал по всей Зоне и в долину повел бы уже совсем под конец, как и вышло в конечном итоге. Им же это было не с руки: Зона – все-таки не парк для прогулок и даже не колумбийские джунгли, здесь может случиться что угодно. Оно и случилось – мы остались без Хе-Хе. Я уверен, что если бы мы добрались до Темной долины в полном составе, этот змей сумел бы затащить меня в подземные тоннели таким образом, что я так ни о чем бы и не догадался. Однако мой второй номер выбыл из игры, и осиротевшим охотникам пришлось неуклюже импровизировать на месте.

Вздохнув, я поудобнее расположился за столом. Теперь нам оставалось только ждать.

Глава 18. Бюреры

Прошло уже несколько часов с тех пор, как погибли Пустельга и Камачо. Время тянулось тягостно и мучительно. Разговаривать больше не хотелось, к тому же американцы и Стеценко демонстративно старались не замечать друг друга.

– Тихо! – вдруг встрепенулся Андрей. – Слышите?

Да, я тоже обратил внимание: гвалт и возня за стеной вдруг усилились, затем начали удаляться, пока не смолкли совсем.

– Ушли или хитрят? – быстро поинтересовался Стеценко.

– Кто же их знает… – с сомнением проговорил я.

Я подошел к двери, приложил ухо к железному люку.

Ничего.

Бюреры – хреновые охотники, они не умеют таиться и выжидать, их всегда выдает негромкое бормотание, хихиканье и постоянная беготня. И если рядом ничего не слышно, то можно быть уверенным, что их рядом и нет. Впрочем, сегодня нельзя быть уверенным абсолютно ни в чем.

– Их мог прогнать выброс, – сказал я. – Видали, какой мощный был? Какие-нибудь излучения или инфразвук.

– И что? Попробуем выглянуть наружу?

Я окинул взглядом остатки своей команды. Американцы внимательно смотрели на меня. Стеценко смотрел на дверь.

– Здесь нам все равно верная смерть, – произнес я. – Прорываться надо по-любому. И лучше всего это делать, пока бюреров в окрестностях немного.

– Ясное дело, – отозвался Стеценко.

– Андрей, откручивай затвор, – распорядился я. – Нежно. Я выгляну наружу. По первому же знаку закрывай дверь ко всем чертям.

Стеценко уселся за пульт у дверей и отключил запирающую электронику. Вакуум-затвор дрогнул и слегка подался. Мы сделали небольшую паузу, но радостного верещания карликов снаружи так и не донеслось. Некоторое время я напряженно вслушивался в тишину, затем подал знак Галлахеру и Донахью откручивать затворный штурвал.

Вакуум-затвор дрогнул и пополз в сторону.

На всякий случай я сначала сунул в образовавшуюся щель ствол автомата. Никто не попытался вырвать его у меня из рук. Тогда я убрал автомат и высунул в коридор голову, быстро покрутил ею по сторонам. Похоже, карликов поблизости действительно не было. Противоположная стена была заляпана мутной кровью и брызгами мозгов. Трупов бюреров в коридоре не оказалось – собратья забрали их с собой либо сожрали на месте. Не в их привычках бросать столько дармового мяса.

Держа оружие наготове, я осторожно протиснулся в щель, прижался спиной к стене, стараясь периферическим зрением удерживать одновременно оба конца коридора. В коридоре было тихо, не угадывалось ни малейшего шевеления. И ладушки!

– Быстро! – зашипел я. – Скорее, пока они не вернулись!

Стеценко и Галлахер выскочили из бетонного склепа как ошпаренные. Донахью высунул голову наружу и зашептал:

– Хемуль, я не могу оставить Альваро здесь! Его надо похоронить по-христиански!

– Слушай, сейчас нас тут всех похоронят! – вполголоса зарычал я. – Мартин, я все понимаю, но сейчас не время сопли размазывать!

Донахью сдался. Он, похоже, и сам понимал, что хватил лишнего, и выступил только для очистки собственной совести. Типа сделал все, что мог, но не сумел преодолеть обстоятельств. Для американцев такие психологические трюки почему-то очень важны.

Я повел остатки своей группы к другому выходу из катакомб – через тот, что засыпал Акулья Пасть, мы, разумеется, выйти уже не могли. Осторожно, перебежками, останавливаясь возле каждого дверного проема или перпендикулярного коридора, внимательно прислушиваясь, стараясь не выдать себя ни малейшим звуком, мы понемногу приближались к свободе. Бюреры словно разом провалились в преисподнюю. Я не мог поверить, я боялся поверить себе, что путь наверх открыт.

Правильно боялся. Луч моего фонаря внезапно уперся в наклонную стену из кусков бетона, грунта и песка, намертво перегородившую тоннель. От последнего, особо мощного выброса просела почва, и в некоторых местах не выдержали даже мощные перекрытия бункера.

– Назад, – мрачно скомандовал я.

Мы вернулись к перекрестку и двинулись по перпендикулярному тоннелю. И через некоторое время снова уткнулись в свежую осыпь.

Знакомая волна удушья начала подниматься из глубины груди. Не имело значения, что лабиринт тоннелей был довольно обширным и просторным – похоже, мы оказались замурованы в нем заживо. Клаустрофобия снова стучалась в сознание.

Мотнув головой, я повел команду в обход. Тут столько коридоров, должен же быть хоть один выход на поверхность, засыпанный хотя бы наполовину… Я нервничал все сильнее и сильнее: мы все больше углублялись на незнакомую мне территорию, а карта катакомб осталась на компьютере Камачо, который утащили с собой карлики-клептоманы. Мы вполне могли заблудиться здесь и составить компанию безумному военному сталкеру.

Перед очередным тоннелем я помедлил. Нет, не туда. Черная пасть этого коридора слегка пугала меня, чего я не ощущал в других тоннелях. Значит, мы туда не пойдем. Все просто. Ощущение опасности в Зоне – чувство почти физическое и безошибочное – после нескольких ходок начинает работать как часы. Лучше ему доверять.

Я увел свою группу влево.

Однако через четверть часа поисков я убедился, что другого пути нет. Все прочие тоннели либо оказались завалены грунтом, либо обрывались тупиками и лабораторными помещениями. Несколько раз мы наткнулись на брошенные стоянки бюреров, большие комнаты, заваленные всяким мусором. Дышать в них не представлялось возможным – на полу по колено было засохшего дерьма. Наверное, именно поэтому общины карликов все время кочуют табором по катакомбам, периодически меняя места стоянок.

Снова остановившись перед пугающим коридором, я начал тщательно прислушиваться к тишине.

– Что, плохо? – поинтересовался Донахью.

– Тс-с-с! – оборвал я его.

Интересно, тот едва различимый шум впереди действительно похож на бормотание бюреров или это уже нервное?

Я снова перевел взгляд на Мартина:

– Плохо – это не то слово. Боюсь, там, впереди, – гнездо бюреров. Но у нас другой дороги нет. Запомните: первыми ни в коем случае не стрелять! Только при нападении. Если взрослых дома нет, у нас есть шанс проскочить без ущерба…

Мы медленно и осторожно двинулись вперед.

Мои опасения подтвердились самым блестящим образом. Бормотание усиливалось по мере того, как мы приближались к концу коридора. Помещение, которым заканчивался коридор, было сквозным, это я помнил, приблизительно восстановив в голове карту. Но нам еще следовало как-то его миновать.

Я быстро окинул взглядом открывшийся перед нами зал. Это действительно было гнездо. Вдоль стен, в ворохах грязного тряпья и скомканной бумаги, сидели женщины-карлики с омерзительными голыми младенцами на руках, злобно сверкали на нас глазами, непрестанно что-то бормоча – то ли переговариваясь, то ли просто по привычке. Некоторые что-то жевали – похоже, трупы расстрелянных мной бюрерских мужиков пришлись кстати. Детеныши постарше возились и кувыркались прямо среди мусора на полу. Воняло здесь, как в хлеву.

Посреди помещения у бюреров был установлен переносной алтарь, вокруг которого в завораживающем и живописном беспорядке были разложены различные предметы: старая покрышка от колеса, пара проржавевших до основания автоматов, кислородный баллон, перевязанные шпагатом пачки бумаг, уже почти превратившиеся в труху, армейский ботинок, какой-то выпотрошенный до основания научный прибор. Эти и многие другие вещи были расположены по своим местам любовно и точно, словно расставленные рукой художника-авангардиста, их цепочки завивались спиралями вокруг алтаря и снова распадались на отдельные ручейки.

Похоже, все боеспособные бюреры внезапно покинули тоннели, срочно отправившись куда-то по приказу Хозяев. Нашлось, видимо, какое-то более важное задание, чем выколупывать нас из крепости. В гнезде остались только самки и детеныши, ментальная сила которых была сравнительно невелика.

И еще, что мне совсем не понравилось, – раненые.

Около десятка карликов, подстреленных нами в тоннелях, лежали в углу на полу. У некоторых были раздроблены конечности, одному пуля пробила голову. Завидев нас, они зашевелились, начали свирепо скалиться, бормоча что-то неразборчивое. Стеценко инстинктивно вздернул автомат.

– Нельзя стрелять, – одними губами произнес я.

– В чем дело? – поинтересовался Стеценко.

– Главный!

Огромный жирный бюрер сидел возле алтаря, привалившись к нему спиной. Он был на голову ниже меня, но соплеменникам должен был казаться гигантом. Его брюхо напоминало пивной бочонок, его мясистое лицо, видневшееся из-под нахлобученного капюшона, сплошь состояло из морщин и складок, словно печеное яблоко. Отвратительные вывернутые губы вяло шевелились, как два толстых бледных червя. Вожак этого клана бюреров был ранен – у него оказалось разворочено все плечо. И надо же: на правой руке не хватало трех пальцев, причем рана была совсем свежая. Вот кто сунул руку в вакуум-затвор, в безумной ярости пытаясь сдвинуть его. Вот кто вел в атаку ту визжащую, копошащуюся, отвратительно воняющую массу карликов, которую мы не сумели сдержать возле командного пункта.

Я поднял автомат, чуть задрав дуло вверх, демонстрируя, что в любой момент могу открыть огонь, но не собираюсь этого делать. Толстый карлик дышал тяжко, с присвистом, внимательно наблюдая за моими действиями злым взглядом. Он тоже не спешил атаковать, понимая, что силы равны и в случае столкновения не избежать серьезных потерь с обеих сторон.

Жестом велев ведомым соблюдать тишину, я осторожно, боком, не сводя глаз с главного бюрера, двинулся через зал, перешагивая через ползающих детенышей и подозрительные ворохи тряпья, под которыми тоже могли спать твари. Следом за мной потянулась остальная команда. Ловушек можно было не опасаться: бюреры ни за что не встали бы здесь лагерем, если бы в помещении имелась хоть одна аномалия. Самки провожали нас настороженными взглядами, однако вожак сохранял хладнокровие, поэтому они тут же теряли к нам интерес, едва только мы проходили мимо.

В полном молчании мы медленно пересекли зал. Раненые мужики недовольно болботали в своем углу, но вожак не давал сигнала к атаке, и они были вынуждены подчиняться. Я уже собирался нырнуть в следующий тоннель, с облегчением оставив за спиной это крысиное гнездо, когда одна из мерзких сморщенных обезьянок, ползавших по полу, вдруг вцепилась ручонками в ботинок Донахью. Американец попытался аккуратно высвободиться, однако хватка у маленькой твари была, как у бульдога. Крошечный бюрер, еще более отвратительный от того, что его уродство не было скрыто под балахоном, висел на ноге Мартина и верещал что-то дурным голосом. Если бы дело происходило на одном из столичных вокзалов, не было бы сомнений, что он выпрашивает денег, а вот что ему понадобилось от Донахью здесь, так и осталось загадкой. Самки заволновались, начали приподниматься со своих мест. Оскалился вожак, быстро и яростно забормотал что-то. Сходство поведения общины бюреров с поведением обезьяньей стаи было поразительным.

Донахью начал паниковать. Он попытался стряхнуть детеныша с ноги, и наконец с грехом пополам ему это удалось. Крошечный карлик шлепнулся на жесткий пол и зашелся в крике. Общество возмущенно зашумело, несколько раненых воинов вскочили на ноги. Вожак внезапно издал хриплый вопль, вытянул вперед руку, и в голову Мартину полетел сорвавшийся с алтаря тяжелый армейский ящик из-под снарядов. Американец едва успел увернуться – ящик ударился углом о стену за его спиной и треснул сверху донизу.

Чуть согнув ноги в коленях, Галлахер полоснул по главному бюреру из автомата, и тут же зал словно взорвался бешеными воплями и мечущимися фигурами. Предметы с алтаря стеной ринулись на нас, точно их смахнула огромная невидимая рука. Донахью опрокинуло на пол потоком вещей; пока он пытался встать, ремень автомата сам собой соскочил с его шеи, и «калаш» шустро юркнул по полу в кучу мусора на противоположном конце зала. У Стеценко автомат просто вырвало из рук, не дав ему сделать ни одного выстрела. Меня обрушившаяся лавина предметов задела только краем, потому что я стоял почти у самого выхода, так что я остался на ногах, отделавшись несколькими синяками. Вскинув «калаш», я обстрелял лазарет бюреров, с удовлетворением наблюдая, как летят во все стороны кровавые ошметки тел. Мечущихся по залу самок, попадавших под выстрелы, отбрасывало далеко в стороны. Мелкие твари под ногами яростно верещали, я не глядя давил их черепа тяжелыми ботинками.

Долго воевать нам не дали. Первым умолк автомат Галлахера. Я видел, как яростно американец борется с невидимым противником за обладание оружием, не желая выпускать его из рук. Однако воля вожака бюреров была сильнее: Сэм зацепил его, но эта живучая тварь не желала умирать даже с пробитой в трех местах грудью. Хрустнула лучезапястная кость, зарычал от боли Галлахер, и его «калаш» вывалился на пол. Я перенес огонь на вожака, но мой автомат тут же захлебнулся и умолк. Ноги мои налились свинцом и словно приросли к полу; я дернулся пару раз и понял, что увяз крепко. Вожак бюреров – телекинетик высшего уровня, по силе он превосходит нескольких своих лучших воинов, вместе взятых. Стеценко и Донахью продолжали беспомощно барахтаться на полу, не в силах подняться на ноги, и я понял, что их тоже придавило.

Галлахер между тем продолжал извиваться и корчиться, вытянувшись во весь рост. Жилы на его шее мучительно напряглись, на лице отразилось страдание. Казалось, что невидимый великан одновременно тянет его за голову и за ноги. Похоже, вожак решил наказать его за свои раны.

В бессильной ярости Донахью катался по полу, неспособный встать на ноги.

– Отпусти его, мразь! – заорал он.

Невидимая сила тянула Галлахера вверх, все выше и выше. Он уже касался пола только носками ботинок. Едва они оторвались от пола и Сэм оказался между небом и землей, его стало медленно и деловито выкручивать, словно мокрое белье.

Галлахер заорал. На пыльный пол упала его ковбойская шляпа, а на нее – первые капли крови. Ментальная сила бюрера продолжала беспощадно плющить и комкать его тело, словно пластилиновую куклу. Глаза американца неестественно вылезли из орбит, язык вывалился изо рта, крик превратился в хрип, когда его голова начала поворачиваться вокруг собственной оси под невозможным углом. Руки и ноги Сэма затрясло предсмертными судорогами.

Донахью в отчаянии молотил кулаками по полу. Потом быстро сунул руку в кармашек разгрузки и зажал в кулаке гранату.

– Мартин, нет! – заорал я. – Нет, твою мать!..

Донахью не слушал меня. Вырвав чеку, он широко размахнулся и навесом запустил гранатой в вожака – с тем расчетом, чтобы она упала позади него и взрыв зацепил лазарет бюреров. Разумеется, на середине пути граната замерла в воздухе, мгновение повисела словно в задумчивости, а потом метнулась в нашу сторону.

Я не мог упасть на пол, поэтому резко присел на корточки, прикрыв голову руками. К счастью, граната до нас не долетела – она была выставлена на минимальное время и взорвалась в воздухе. По ушам ударило воздушной волной, и я покатился по полу – больше меня ничто не удерживало. Бездыханное тело Галлахера, изломанное и скрученное, рухнуло на пол, разбрызгивая кровь: похоже, вожака бюреров все-таки посекло осколками. В клубах поднявшейся пыли невозможно было ничего разобрать.

Что-то сдетонировало в глубине помещения и рвануло еще раз с уханьем – возможно, это был кислородный баллон, а может быть, у бюреров где-то в районе алтаря лежал незамеченный мною боеприпас, утащенный с военного склада. От повторного сотрясения внезапно подался потолок, и вниз посыпался грунт вперемешку с кусками бетона. Донахью попытался подползти к Галлахеру, но прямо перед его носом рухнул массивный бетонный блок с торчащей во все стороны арматурой, размазав труп по полу. Нет, Сэма уже было не спасти.

Потом мы бежали по коридору не разбирая дороги, а за нами лениво катилось плотное облако бетонной пыли, выдавливая из тоннеля воздух. Позади нас с оглушительным грохотом обрушивались перекрытия, уже треснувшие после катастрофического последнего выброса, погребая под собой тела бюреров и Сэма. У нас теперь был один автомат на троих, мы снова несли неоправданные потери, и было совершенно непонятно, что ожидает нас в конце тоннеля.

Глава 19. Контролер

Нет, как ни странно, никто из нас не попал в мясорубку, нас не накрыло обрушивающимся потолком и мы не остались бесконечно блуждать в лабиринтах катакомб военной лаборатории. Через четверть часа пути очередной коридор все-таки вывел нас к лестнице с раздолбанным вакуум-затвором наверху, через щель в котором мы и просочились – точнее, высочились – наружу.

На открытом пространстве было хорошо. Черт побери, вы даже не представляете, насколько хорошо было на открытом пространстве! Я только сейчас понял, что последние несколько часов дышал не в полную силу, как астматик, и только наверху сумел вдохнуть полной грудью.

Наверху было уже почти совсем темно, однако я сумел различить разбросанные вокруг трупы бюреров. Трупов было много, десятка полтора. А чуть поодаль лежали тела двоих людей в камуфляже. Один лежал на спине, раскинув руки крестом, и хотя голова его была размозжена тяжелым булыжником, я сразу его узнал. Грека тяжело не узнать, слишком уж характерная внешность и огромный южный нос на пол-лица. Второго, который лежал ничком рядом с ним, мне пришлось перевернуть, хотя я уже и не сомневался, кого увижу. Я посветил ему в лицо фонариком. Синяк у него так и не сошел и теперь уже не сойдет никогда.

Неподалеку от входа обнаружился также компакт-компьютер Камачо – разбитый, изуродованный, с оторванной защитной крышкой. Я машинально поддел его ногой, и тут же из-под тела Грека донесся едва различимый электронный писк. Подойдя к трупу, я сдвинул его и вытащил из-под покойного точно такой же компакт. В общем-то, все уже было ясно, но я на всякий случай откинул крышку. На плоском мониторчике отображалась крупномасштабная карта местности, в которой мы сейчас находились. Я без труда обнаружил и вход в катакомбы, и мачту ЛЭП возле него. Взяв в руки компьютер Грека, я приблизился к компакту Альваро и снова пнул его – и на мониторе у меня в руках вспыхнула красная точка, отметившая наше местоположение.

Дата добавления: 2015-06-28